мидкемийские   женщины,   да   и   то   либо   огненно-рыжие,   либо
экзотически-красивые. Такой товар оставался редкостью,  потому  что  цурани,
как правило, брали в плен только воинов.
   Едва заметный речной ветерок тронул плюмаж  на  шлеме  Люджана,  коснулся
легкого пуха, обрамлявшего душистый веер Мары,  качнул  ее  длинные  серьги,
составленные из мелких камешков. На  реке  Гагаджин  перекликались  матросы,
сплавлявшие  грузовые  баржи.  Внизу,  возле  пыльных  загонов,   обнесенных
частоколом, покрикивали надсмотрщики; временами раздавался  щелчок  кожаного
хлыста - это купцы выгоняли живой  товар  навстречу  редким  покупателям.  В
загородке, отведенной для мидкемийцев, томилось более двух десятков пленных.
К ним никто не проявлял интереса, и единственный надсмотрщик совсем приуныл.
Рядом топтались двое: приказчик (видимо, у  него  наготове  имелись  тюки  с
одеждой) и счетовод с облупленной грифельной  доской.  Мара  с  любопытством
разглядывала невольников. Все они, как на подбор, были  рослыми,  на  голову
выше самого высокого цурани. Особенно выделялся  один,  ярко-рыжий,  который
что-то говорил на своем варварском наречии.  Но  Люджан  прервал  наблюдения
Мары, предостерегающе сжав ей запястье.
   - Здесь кто-то есть, - шепнул  он  и  нагнулся,  делая  вид,  что  ему  в
сандалию забился камешек, а сам незаметно приготовился выхватить меч.
   Вглядевшись в тень поверх его мускулистого плеча,  Мара  заметила  фигуру
человека, притаившегося на скамье в самом углу. Это мог быть шпион, а  то  и
хуже: наемный убийца. Когда на  торги  выставляли  одних  лишь  мидкемийцев,
нетрудно было предугадать, что верхняя галерея рыночного  помоста  останется
почти безлюдной. Но если недруги прознали,  что  Мара  собственной  персоной
собирается на невольничий рынок... Значит,  в  Акоме  действует  соглядатай,
занимающий не последнее место среди домочадцев. У Мары похолодело в груди от
мысли, что она может проститься с жизнью прямо сейчас и тогда  ее  годовалый
сын Айяки останется единственным оплотом рода.
   Подозрительный  незнакомец  шевельнулся,  и  луч  света,  упавший  сквозь
прореху в полотняном  навесе,  осветил  правильные  черты  молодого  лица  и
удивленную улыбку.
   - Все в порядке, - тихо сказала Мара. - Я  его  узнала,  это  благородный
человек.
   Люджан выпрямился, бесстрастно глядя перед собой,  а  юноша  поднялся  со
скамьи;  каждое  его   движение   выдавало   мастерское   владение   боевыми
искусствами. Синие кожаные сандалии и расшитая шелковая  туника  как  нельзя
более подходили к его фигуре. Волосы были подстрижены на армейский манер,  а
единственным украшением служила подвеска из обсидиана.
   - Хокану, - произнесла Мара, и только теперь ее телохранитель успокоился.
   Люджан не был  свидетелем  кровавой  драмы,  разыгравшейся  во  владениях
Минванаби, но из разговоров в казарме знал, что Хокану и его  отец  господин
Камацу из рода Шиндзаваи оказались среди тех немногих,  кто  принял  сторону
Акомы, - и это в то время, когда остальные властители решили, что  дни  Мары
сочтены.
   Командир  авангарда  почтительно  отступил  в  сторону  и   наблюдал   за
происходящим из-под козырька шлема. Когда Мара  овдовела,  к  ней  сватались
многие достойные господа, но красотой и благожелательностью ни один  из  них
не мог сравниться со вторым сыном Камацу Шиндзаваи. От  взгляда  Люджана  не
ускользали никакие мелочи, но он держал свое мнение при себе,  хотя,  как  и
другие приближенные властительницы, отдавал предпочтение именно этому юноше.
То же можно было сказать и о Маре - на ее щеках вновь вспыхнул румянец.
   В  отличие  от  своих  соперников,   старательно   расточавших   вычурные
комплименты, Хокану вызывал симпатию хотя бы тем,  что  совершенно  искренне
желал Маре добра.
   - Какой приятный сюрприз, госпожа! Кто  бы  мог  подумать,  что  в  таком
неподходящем месте можно встретить столь прекрасный цветок. -  Он  замолчал,
учтиво поклонился и с улыбкой продолжал:
   - Впрочем, мы уже успели заметить, что нежный  бутон  окружен  шипами.  В
Силмани только и разговоров что о твоей победе над Джингу Минванаби.
   Упомянутый город находился в непосредственной близости  от  владений  его
отца.
   Мара с готовностью ответила на приветствие Хокану.
   - У ворот рынка я не заметила свиты, одетой в цвета Шиндзаваи. Иначе я бы
распорядилась принести шербет с йомахом и  охлажденный  настой  из  трав.  А
может быть, ты не  хочешь  привлекать  к  себе  внимание  во  время  покупки
невольников? - Не получив ответа на этот вопрос, она как ни в чем не  бывало
заговорила о другом:
   - Как здоровье твоего отца?
   Хокану вежливо склонил голову, решительно и вместе  с  тем  бережно  взял
Мару за руку и усадил на скамью. В этом прикосновении не было ничего  общего
с грубой бесцеремонностью ее покойного мужа, с которым она прожила два года.
Встретившись взглядом с отпрыском рода Шиндзаваи, Мара прочла в  его  глазах
спокойную рассудительность, а также тень усмешки, вызванной ее  необдуманным
вопросом.
   - Ты весьма проницательна, - с коротким смехом  ответил  Хокану.  -  Я  и
вправду интересуюсь мидкемийцами, но мой отец - который, кстати, пребывает в
добром здравии - настоятельно просил избегать огласки. - Выражение его  лица
стало серьезным. - Как видишь, Мара, я говорю с тобой начистоту,  точно  так
же, как мой отец говорил с господином Седзу. В молодости  наши  отцы  вместе
служили и доверяли друг другу.
   Хотя этот обаятельный юноша не оставлял ее  равнодушной,  Мара  постоянно
следила, чтобы не сболтнуть лишнего. Ее  род  только-только  заставил  вновь
себя уважать, так что она пока не могла  рисковать,  в  открытую  заявляя  о
своих намерениях. У слуг Шиндзаваи могли оказаться слишком длинные языки,  а
молодые люди, вырвавшиеся из дома,  нередко  отмечали  долгожданную  свободу
обильными возлияниями.  Хокану,  как  и  его  отец,  производил  впечатление
человека доброжелательного,  но  Мара  еще  недостаточно  его  знала,  чтобы
посвящать в свои планы.
   - Меня привели сюда чисто хозяйственные заботы. - Она безмятежно помахала
веером.  -  Три  года  назад  мы  отрезали  часть  земель  для  нового  улья
чо-джайнов, и в результате наши  нидры  лишились  пастбищ.  Мой  управляющий
говорит, что рабы, занятые на корчевке леса, в сезон дождей мрут  как  мухи.
Приходится подбирать им замену, чтобы к  весне,  когда  народится  молодняк,
наше стадо не осталось без свежей травы. - Она с  шутливым  упреком  подняла
глаза на Хокану. - Признаюсь,  не  ожидала,  что  во  время  торгов  у  меня
появится соперник. Я рада нашей встрече,  но  вовсе  не  желаю  при  покупке
тягаться с добрым знакомым.
   Несколько  мгновений  Хокану  спокойно  разглядывал   собственные   руки,
улыбаясь одними уголками губ.
   - Если я избавлю тебя от этих мучительных  сомнений,  то  взамен  попрошу
сделать мне ответное одолжение. К примеру, пригласить  в  ближайшие  дни  на
обед смиренного второго сына - твоего покорного слугу.
   Неожиданно для самой себя Мара рассмеялась:
   - К чему такая вкрадчивость, Хокану? Ты прекрасно  знаешь,  что  тебе  не
нужно прибегать  ни  к  каким  уловкам,  чтобы  получить  приглашение.  Твое
общество... всегда желанно.
   Притворно-страдальческий взгляд Хокану устремился на Люджана:
   - Каково мне это слышать от той, которая в прошлый раз  даже  не  пустила
меня на порог!
   - Дело было совсем не так,  -  запротестовала  Мара  и  тут  же  залилась
краской, устыдившись своего порыва. Взяв себя в руки, она чинно закончила:
   - Просто в тот раз ты посетил  наши  края  в  самое  неподходящее  время,
господин Хокану.
   Она нахмурилась; ей вспомнилась осведомительница, подосланная  правителем
Минванаби, а вслед за тем и мужественный, хотя и недалекий юноша,  сложивший
голову в результате интриг и амбиций, без  которых  не  обходилась  ни  одна
сторона жизни народа цурани.
   От Хокану не укрылась тень, пробежавшая  по  ее  лицу.  Всем  сердцем  он
тянулся  к  этой  молодой  женщине,  которая  еще  недавно  была  серьезной,
молчаливой девочкой, но потом, вопреки всем ожиданиям, нашла в себе силы для
защиты наследственных владений.
   - Уступаю тебе этих мидкемийцев, - заявил он. - Бери их за  ту  цену,  на
которую согласится торговец.
   - Но я вовсе не хочу нарушать твои планы,  -  возразила  Мара,  сжимая  в
пальцах веер. Она не на шутку взволновалась, однако  Хокану  не  должен  был
этого  видеть.  Чтобы  отвлечь  его  внимание,   она   принялась   энергично
обмахиваться, словно ее тревожила только жара. - Семейство Шиндзаваи  всегда
проявляло дружеское расположение к  роду  Акома;  теперь  настал  мой  черед
ответить тем же. Позволь мне уступить тебе право покупки.
   Хокану внимательно посмотрел  на  властительницу.  Она  была  так  хороша
собой, что, видимо, не в  полной  мере  осознавала  свою  привлекательность.
Однако ни лучистая улыбка, ни густой слой тайзовой пудры не могли скрыть  ее
волнения. Молодой  человек  сразу  почувствовал:  ее  душу  гнетет  какая-то
тяжесть.
   Эта догадка заставила его призадуматься. В  свое  время  Мара  готовилась
стать жрицей богини Лашимы, но судьба распорядилась иначе: не успев принести
обет, она вынуждена была возложить на себя бремя правления имением. По  всей
вероятности, до свадьбы она не имела дел с мужчинами. Между тем Бантокапи из
рода Анасати, ставший ее мужем и властителем Акомы, неотесанный грубиян, был
сыном заклятого врага ее рода. Хокану  вдруг  осенило:  в  браке  ей  выпало
немало горя, потому-то властительница,  успевшая  стать  матерью,  временами
походила на робкую  девочку.  В  таком  случае  она  тем  более  заслуживала
восхищения - мыслимо ли было заподозрить в этой хрупкой,  маленькой  женщине
недюжинную решимость! Никто, кроме ее домочадцев,  не  мог  и  предположить,
чего она натерпелась от грубияна Бантокапи. Если бы Хокану довелось угостить
кого-нибудь из ее приближенных стаканчиком доброго вина, он бы,  несомненно,
выведал все подробности. Конечно, рассчитывать  на  болтливость  Люджана  не
приходилось - одного взгляда  на  крепкую  фигуру  офицера,  ни  на  миг  не
теряющего бдительности, было достаточно, чтобы  отказаться  от  этой  затеи.
Словно угадав мысли  Хокану,  Люджан  смерил  его  взглядом.  В  преданности
командира авангарда можно было не сомневаться. Хокану знал, что Мара неплохо
разбирается в людях, - доказательством служило хотя бы то, что  она  до  сих
пор умудрялась оставаться в живых.
   Чтобы развеять неловкость и вместе с тем не задеть самолюбие Мары, Хокану
сказал:
   - Госпожа, я пошутил, просто мне искренне жаль, что в прошлый  приезд  не
удалось тебя повидать. - Он сверкнул обезоруживающей улыбкой. - Акома  ничем
не обязана роду Шиндзаваи. Давай посмотрим  на  дело  с  практической  точки
зрения. Мидкемийцев чаще всего привозят - на  торги  в  Джамар  и  Равнинный
Город. Как раз в Джамар и лежит сейчас мой путь. Когда еще очередную  партию
таких невольников доставят в ваши края, вверх по реке?  Неужели  я  заставлю
тебя ждать следующей оказии,  а  сам  повезу  по  жаре  два  десятка  рабов,
скованных цепью, буду ломать голову, где их разместить  на  ночлег  в  чужом
городе, а потом снова стану  из-за  них  нанимать  баржу?  Конечно  же  нет.
Пастбища для твоих нидр требуют рабочих рук уже сейчас, правда  ведь?  Прошу
тебя, рассматривай мою уступку как простой знак внимания, не более.
   Мара испытала такое облегчение, что Даже перестала  обмахиваться  веером,
едва не выдав свои чувства.
   - Простой знак внимания? Ты очень выручил меня, Хокану.  Когда  закончишь
дела в Джамаре, милости прошу погостить у меня в Акоме перед возвращением  в
отчий дом.
   - Значит, вопрос о покупке невольников решен. - Хокану взял ее за руку. -
С радостью воспользуюсь твоим гостеприимством.
   Он скрепил  уговор  низким  поклоном,  а  выпрямившись,  поймал  на  себе
испытующий взгляд карих глаз. Властительница Акомы пленила его воображение с
самой первой встречи. По возвращении из Джамара он мог  бы  познакомиться  с
ней поближе, взвесить  все  возможности,  проверить,  отвечает  ли  она  ему
взаимностью. Однако сейчас, как  подсказывало  Хокану  шестое  чувство,  его
присутствие повергло Мару в замешательство. Невольничий рынок не  располагал
к откровенным беседам. Опасаясь, что радость встречи  сменится  досадой,  он
поднялся со скамьи.
   - Стало быть, мы обо всем договорились. Чем скорее я отправлюсь в Джамар,
тем скорее вернусь в здешние края. До встречи, госпожа.
   У лица Мары вновь затрепетал  веер.  Внезапно  смутившись,  она  испытала
сожаление,  смешанное  с  облегчением,  когда  Хокану  собрался  уходить,  и
церемонно кивнула:
   - Буду ждать. Счастливого пути.
   - И тебе желаю счастливого пути, госпожа Мара.
   Младший из двух сыновей Шиндзаваи пробрался между рядами  скамеек,  чтобы
спуститься вниз. Когда он ступил на залитую солнцем лестницу и повернулся  в
профиль, стало видно, что у него точеный прямой нос, высокий лоб  и  волевой
подбородок. Не зря на родине, в провинции Шетак,  по  нему  вздыхали  многие
дочери благородных семейств. Даже на взыскательный вкус Люджана этот человек
был столь же хорош собой, сколь высокороден.
   Из невольничьего загона послышались злобные выкрики. Мара оторвала взгляд
от удаляющейся фигуры Хокану и подошла поближе к перилам,  чтобы  разглядеть
нарушителей спокойствия. Среди нагих рабов едва  ли  мог  прятаться  лучник,
поэтому Люджан не удерживал ее в полумраке под навесом, но и не спускал глаз
с окрестных крыш.
   К своему удивлению, Мара обнаружила, что пронзительнее всех кричит купец.
Этот толстый коротышка, вырядившийся в дорогие  шелка,  потрясал  кулаком  у
подбородка рыжего мидкемийца - того самого, которого Мара выделила с  самого
начала. Теперь его обнаженное тело отливало бронзой в лучах послеполуденного
солнца. Казалось, он с трудом сдерживает смех.  Мара  призналась  себе,  что
такая сцена и впрямь могла развеселить кого угодно: цурани, даже по  местным
понятиям, не вышел ростом, он пыжился и поднимался на цыпочки, чтобы придать
себе грозный вид, а варвары возвышались над ним, словно горы.
   Властительница не отрываясь  рассматривала  рыжего  невольника.  В  любой
момент на него мог обрушиться удар хлыста,  но  он  стоял,  сложив  руки  на
груди, и являл собой полную невозмутимость. Он  был  на  целую  голову  выше
своих хозяев. На помощь купцу поспешили надсмотрщик и счетовод,  а  иноземец
смотрел на них сверху вниз, будто принц - на возню  докучливых  шутов.  Мара
поймала себя на том, что ее взгляд прикован к мужскому телу, исхудавшему  от
невзгод и скудной пищи. Мысленно пристыдив себя, она заключила, что  встреча
с Хокану взбудоражила ее сильнее, чем следовало. Впрочем, сейчас  надо  было
думать не о нем, а обо всех, кто находился в  этом  загоне,  и  при  том  не
забывать, что ее привела сюда обычная бережливость.
   Мара беспристрастно оценила  телосложение  невольника  и  прислушалась  к
перепалке. Купец орал до хрипоты.  Желая  припугнуть  варвара,  он  потрясал
кулаками,  но  никак  не  мог  дотянуться  до  рыжебородого  лица.  Как   ни
удивительно, раб не выражал ни малейших признаков страха. Вместо того  чтобы
пасть ниц у ног господина и смиренно  дожидаться  наказания,  он  поглаживал
заросший подбородок и во всеуслышание огрызался, коверкая цуранские слова  и
сопровождая свою речь самоуверенными жестами.
   - Подумать только! - изумленно воскликнул Люджан. - С каких это пор рабам
дозволено открывать рот? Если все они такие же наглецы, как этот,  стоит  ли
удивляться, что с них дерут семь шкур, чтобы только заставить работать!
   - Погоди, - остановила его Мара. - Хочу послушать, о чем у них спор.
   Она пыталась разобрать ломаную речь иноземца, но тот, как  назло,  умолк,
склонив голову набок, словно в ожидании ответа. Купец выходил  из  себя.  Он
сделал знак счетоводу и скомандовал:
   - А ну, всем построиться! Живо!
   Рабы нехотя  выстраивались  в  ряд,  еле-еле  волоча  ноги.  Сверху  было
заметно, что они всячески стараются загородить собою  двоих,  затаившихся  у
самого частокола, за которым протекала река.
   - Как по-твоему, что  они  затевают?  -  спросила  Мара,  повернувшись  к
Люджану.
   Воин повел плечами, как это было принято у цурани.
   - Какую-то хитрость, не иначе. Оно и понятно: у самой распоследней  нидры
мозгов поболее, чем у этого толстяка.
   Внизу надсмотрщик с  купцом  лихорадочно  пересчитывали  невольников.  Те
двое, что все время держались позади остальных, тоже вышли вперед.  Один  из
них, улучив момент, толкнул другого,  тот  повалился  прямо  на  шеренгу,  и
счетовод  сбился.  Ему  пришлось  начать  все  сначала:  каждый  сосчитанный
невольник отмечался меловым штрихом на  грифельной  доске.  Купец  обливался
потом и, раздосадованный волокитой, сыпал отборной бранью.
   Всякий раз, когда счетовод сверялся со своей табличкой, вероломные чужаки
норовили перейти с места на место. Несколько  раз  щелкнул  хлыст.  Один  из
рабов,  увернувшись   от   удара,   выкрикнул   какое-то   короткое   слово,
подозрительно похожее на грязное ругательство; остальные захохотали. На тех,
кто попался под руку торговцу,  обрушился  хлыст.  От  этого  шеренга  рабов
рассыпалась  и  кое-как  выстроилась  в  другом  порядке.  Счетовод   совсем
обезумел. Уже в который раз запись пришлось начинать сначала.
   Купец не пытался скрыть свою ярость.
   - Мы здесь все подохнем, пока ты возишься!
   Он хлопнул в ладоши, и перед ним словно из-под земли  вырос  приказчик  с
корзиной  грубых  штанов  и  рубах,  которые  тут  же  стал  совать  в  руки
невольникам.
   Тогда рыжий варвар разразился  бранью  в  адрес  купца.  Не  умея  толком
говорить  на  цурани,  за  время  плена  он  основательно  набрался  крепких
выражений от нищих, уличных  мальчишек  и  прочего  сброда.  У  работорговца
отвисла челюсть, когда до него дошло, какие гнусные пороки приписываются его
почтенной матушке. Побагровев, он  занес  хлыст  для  удара,  но  раб  ловко
увернулся. Тогда приземистый толстяк погнался за рослым невольником, но  тот
оказался проворнее.
   Люджан рассмеялся:
   - Жаль, что раба придется убить  за  непослушание.  Такую  комедию  можно
показывать за деньги! А ведь этот рыжий мерзавец явно доволен собой.  -  Тут
какое-то движение в дальнем углу загона привлекло внимание Люджана.  -  Ага,
все ясно! - воскликнул он. - Спектакль разыгран как по нотам!
   Теперь и Мара заметила, что один из невольников снова забился  в  угол  и
присел на корточки. Через мгновение он уже просовывал что-то между  прутьями
изгороди.
   - Клянусь всемогущей Лашимой, - изумилась Мара, - они воруют рубахи!
   Сверху все было видно как на ладони.  Рыжий  великан  носился  по  кругу.
Несмотря на свой рост, он двигался словно  молодой  саркат  -  стремительный
шестиногий  хищник,  гроза  равнин.  Вначале  он  значительно  оторвался  от
преследователя, потом вдруг  заковылял,  словно  стельная  нидра.  Подпустив
торговца совсем близко, варвар увернулся и заскользил вперед, как  по  льду,
обдав коротышку пыльным облаком. Не  раз  и  не  два  он  налетал  на  своих
собратьев - на тех, кто успел получить штаны и рубахи. Эти  мошенники  вдруг
становились неповоротливыми, падали и отползали куда-то в сторону,  а  рубах
между тем оставалось все меньше и меньше:  их  передавали  из  рук  в  руки,
комкали, роняли и  снова  поднимали.  В  конце  концов  одежка  доходила  до
невольника, притаившегося  в  углу.  Выждав  момент,  он  просовывал  грубое
полотно в щель  и  только  успевал  ловить  монеты-ракушки,  которые  кто-то
исправно кидал в ту же щель с другой стороны. Он вытирал их о свою волосатую
грудь, отправлял в рот и заглатывал.
   - Не иначе как снаружи промышляют бродяги, - покачал головой Люджан. -  А
может, матросня оставляет без присмотра своих отпрысков. Но зачем рабу могут
понадобиться монеты - ума не прилож