варов за Бездной, а обитатели ульев за  пределами  Цурануани  никогда  не
встречались в бою с бойцами,  которые  овладели  этими  приемами.  Воины  из
Чаккахи держались старой школы, и, несмотря на их превосходство в  скорости,
несмотря на одновременное использование двух хитиновых клиньев,  человек  из
цурани имел преимущество: противник  не  мог  предугадать  его  действия,  а
Люджану в прошлом приходилось воевать против чо-джайнов.
   Размышления во время сражения отвлекли внимание Люджана и  замедлили  его
движения, за что ему пришлось поплатиться: хитиновые лезвия пропороли кожу у
него на бедре и на левом предплечье, позади щитка. Несмотря на свои раны, он
понимал, что чо-джайн сражается уже  далеко  не  в  полную  силу.  Возможно,
инсектоид чуть-чуть колебался, обескураженный необычностью  атаки;  но  ведь
удар любой клешни  мог  перерубить  толстый  древесный  сук.  Что-то  мешало
чо-джайну показать все, на что он способен.
   Люджан  уделил  особое   внимание   работе   ног,   которой   придавалось
первостепенное значение в мидкемийской системе  фехтования.  Он  почти  шутя
отбил следующий удар хитинового клина так,  словно  это  была  тренировочная
дубинка,  потом  выполнил  другой  прием  ухода  от  схватки  и  был  вполне
удовлетворен  тем,  что  чо-джайн  отступил.  Подтверждалась  догадка,   что
противнику непонятна фехтовальная тактика мидкемийской школы.
   Люджан усмехнулся; его охватило возбуждение боя. Он много  раз  скрещивал
тренировочные дубинки с Кевином-варваром и раньше других овладел  чужеземным
искусством. Хотя это искусство было более приспособлено  для  прямого  меча,
нежели для широкого изогнутого клинка, используемого  на  Келеване,  тем  не
менее его приемы с успехом мог применять и  цуранский  фехтовальщик.  Теперь
чо-джайн оказался в невыгодном положении: он сбит с толку, и в первый раз  с
той минуты, когда Люджан потребовал  для  себя  права  на  поединок,  в  нем
затеплилась надежда.
   Он сделал ложный выпад, рванулся вперед и почувствовал, что его следующий
удар достиг цели. Усмехаясь еще шире, он наблюдал, как потекла молочно-белая
жидкость,  заменявшая  чо-джайнам  кровь.  Опершись  на   здоровую   среднюю
конечность, противник двинулся в контратаку, но стойка на четырех ногах была
верным знаком, что  чо-джайн  приготовился  отступать.  Люджан  увидел,  что
настал его час: он может ударить врага мечом по незащищенной шее. И  уже  не
имело значения,  что  умирающий  противник  поразит  его  в  сердце.  Победа
останется за ним, Люджаном,  ибо  он  первым  нанес  смертельный  удар.  Ему
достанется наивысшая награда воина цурани - смерть в бою от меча врага.
   И все-таки, когда его тренированное тело откликнулось на призыв  славы  и
изготовилось совершить ту череду движений, которая  закончит  поединок,  его
разум сказал нет.
   Что такое подобная смерть, если не пустое тщеславие?
   Неужели за годы службы у Мары он так ничему  и  не  научился?  Сможет  ли
убийство этого чо-джайна, с которым у него не было никаких причин для ссоры,
хоть на один шаг приблизить Слугу Империи к ее цели?
   Нет, не сможет, понял он в озарении  внезапно  вспыхнувшего  гнева.  Если
таким способом и можно чего-то добиться, так  только  одного:  в  совместном
разуме роя чо-джайнов из города  Чаккаха  укрепится  вражда  ко  всем  людям
цурани.
   "Какова цена моей жизни и смерти? - успел подумать Люджан в долю секунды.
Стать  воином-победителем  -  нет,  просто  убить  противника   без   всякой
надобности - это не значит послужить на пользу хоть одному живому  существу:
ни Маре, ни этому рою, ни покоренному  народу  чо-джайнов  внутри  цуранских
границ.
   Боги, - мысленно воззвал он в тоске, - я не могу жить только  по  кодексу
воина, но и умереть, как повелевает кодекс, тоже не могу!"
   Мысли были явно еретическими, но они удержали руку Люджана, и он отдернул
меч. Это движение не могло быть рассчитано точно, и оно дорого ему обошлось.
Он получил еще одну рану в бедро, достаточно глубокую, чтобы нога  перестала
действовать.
   Он подался назад, опираясь на здоровую ногу. Почувствовав, что  противник
слабеет, чо-джайн поднялся на дыбы. Взвившаяся в воздух  клешня  со  свистом
обрушилась вниз. Люджан парировал удар, но хитиновое лезвие  успело  рассечь
ему лоб до кости. Кровь залила лицо, красная пелена затуманила зрение,  и  в
эту секунду он услышал сдавленный вскрик Мары.
   Он снова отпрыгнул назад на одной ноге. Чо-джайн двинулся за ним.  Люджан
почувствовал под  пяткой  горячую  мозаичную  плитку,  и  на  него  снизошло
облегчение: он был у границы круга. Если он пересечет линию - ему конец. Да,
он все равно умрет, но не понапрасну. Его смерть еще может обрести  какой-то
смысл. Неприятель заторопился, чтобы его прикончить, но  Люджан  вложил  все
силы в отчаянную оборону и громко выкрикнул, обращаясь к  магу,  чья  фигура
все еще возвышалась над ним:
   - Я пришел сюда не за тем, чтобы убивать! Вы, чо-джайны  из  Чаккахи,  не
враги моей госпожи,  властительницы  Мары!  -  Хитиновая  клешня  со  звоном
ударилась о  клинок  цуранского  меча;  сейчас  у  Люджана  было  лишь  одно
отчаянное желание: чтобы его услышали. Ради этого он снова и снова парировал
сыплющиеся на него удары. - Я больше не  стану  сражаться  против  существа,
которое она хотела бы считать своим другом!
   Он снова отбил хитиновый клин, заставив противника  качнуться  назад,  и,
воспользовавшись этой краткой - не долее половины секунды  -  передышкой,  с
отвращением швырнул на пол свой меч, а затем повернулся  на  здоровой  ноге,
подставив спину смертоносному удару.
   Перед ним светилась алая линия круга. Он был благодарен судьбе, что сумел
правильно выбрать позицию: чо-джайну не удастся подойти к нему  спереди,  не
переступив через магическую  границу.  Значит,  неприятель  должен  поразить
Люджана ударом сзади, ударом убийцы, а не воина.
   Он шумно набрал полную грудь воздуха и поднял глаза на мага.
   - Убейте меня ударом в спину - меня, который мог бы стать вашим другом  и
союзником, и пусть считается, что ваш  несправедливый  приговор  приведен  в
исполнение!
   Люджан услышал свист  приближающейся  хитиновой  клешни.  Он  подобрался,
готовый принять последний удар. Его судьба была предрешена. Человек с  мечом
не мог бы мгновенно остановить свое оружие, даже если бы раздумал убивать.
   Но рефлексы чо-джайна отличались от человеческих.
   Лезвие остановилось и замерло, почти коснувшись шеи Люджана.
   Маг подался назад; его крылья,  подобные  парусам,  поднялись,  словно  в
изумлении.
   - Что это значит? - прогремел он. - Ты  нарушаешь  традицию  цурани.  Ты,
воин, добровольно жертвуешь своей честью?
   Дрожь сотрясала тело Люджана от  пережитого  возбуждения,  но  его  голос
звучал твердо, когда он ответил:
   - Что такое традиция, если не просто привычка? - Он пожал плечами, и  его
раны отозвались болью на это движение. - Привычки можно переменить. И  любой
цурани подтвердит, что убийство союзника не приносит чести.
   Кровь затекала в его левый глаз, и он плохо видел, что происходит вокруг.
Он не знал, одобряет ли Мара его поведение. В следующую секунду это  уже  не
имело значения, потому что  от  потери  крови  голова  у  него  закружилась,
раненая  нога  подогнулась,  он  лишился  чувств  и,  загрохотав  доспехами,
повалился на пол. Красный круг погас в шипении редеющих искр, и  в  огромной
палате под куполом воцарилась тишина.

***

   Люджан очнулся от приступа острой боли.  Он  с  трудом  вздохнул,  открыл
глаза и в нескольких дюймах от  своей  головы  увидел  склонившуюся  к  нему
голову  чо-джайна.  Сам  он  лежал  на  некотором  подобии  ложа.   Какие-то
остроконечные накладки стягивали края ран у него на лбу и  в  бедре;  ощущая
уколы, он понял, что врач из улья чо-джайнов накладывает швы. на его раны.
   Хотя чо-джайны и славились врачебными познаниями и выполняли свою  работу
аккуратно и тщательно,  им  не  слишком  часто  приходилось  лечить  больных
человеческой расы. Люджан во второй раз едва сдержал гримасу боли и довольно
быстро сообразил, что чо-джайнам явно не хватает умения облегчать  страдания
от ран. А вот у лекарей-цурани даже на поле боя имелись зелья,  притупляющие
боль, и самому Люджану не раз приходилось прибегать к их помощи.
   Лишь через минуту  он  ощутил  более  легкое  и  гораздо  более  приятное
прикосновение маленьких теплых пальцев, сжимающих его здоровую руку.
   Он повернул голову:
   - Мара?..
   Ее улыбка была ему ответом. Он видел, что она близка к слезам - но не  от
печали, а от радости.
   - Что случилось, госпожа?
   С некоторым опозданием он осознал, что они находятся уже не  под  куполом
судебной палаты и не между глухими стенами камеры, где были  заточены,  а  в
нарядно обставленной комнате. В окне  за  спиной  Мары  были  видны  небо  и
облака; яркий солнечный свет окружал ее  сказочным  ореолом.  В  рукопожатии
властительницы чувствовалось юношеское воодушевление, хотя седая прядь в  ее
темных волосах стала более заметной и новые морщинки прибавились  в  уголках
глаз из-за долгого пребывания под открытым небом. И все-таки никогда еще  ее
лицо не казалось таким прекрасным: зрелость запечатлела  на  нем  глубины  и
тайны, какими не может быть отмечено никакое юное лицо.
   - Люджан, ты завоевал для Акомы наивысшую честь, - быстро сказала она.  -
Своими действиями в Круге Смерти  ты  доказал  чо-джайнам  из  Чаккахи,  что
цуранская традиция не является всеобъемлющим образом жизни, обязательным для
каждого цурани, как они считали  раньше.  В  течение  веков  они  видели  со
стороны цурани только ложь и жестокость. Они  поняли  все,  что  я  сказала;
более того, магия помогла им узнать, что я ни в чем не покривила душой, хотя
прежде на своем печальном опыте они и убедились, что все цуранские разговоры
о  мирных  намерениях  служили  лишь  прелюдией  к   новым   жестокостям   и
предательству.
   Она вздохнула с глубоким облегчением.
   - Своей доблестью и необычностью поступков ты добился отсрочки  смертного
приговора для нас обоих. Твои действия полностью подтвердили  мои  слова,  и
это убедило  судей,  что  мы  не  таковы,  какими  были  наши  предки.  Маг,
наблюдавший за поединком, был поражен твоим поведением, и согласился изучить
гемму памяти, которую мы получили от  Гиттании.  На  гемме  запечатлены  мои
встречи с королевой улья в старом поместье Акомы,  и  ее  просьба  произвела
впечатление на здешних чо-джайнов.
   - Так что же, нас освобождают? - спросил Люджан, когда лекарь  чо-джайнов
сделал небольшой перерыв в своих трудах.
   -  Мало  того.  -  Глаза  Мары  светились  гордостью.   -   Нам   открыли
беспрепятственный  проход  через  Турил  до  нашего  корабля,   и   с   нами
направляются в Цурануани двое магов. Правители Чаккахи решили, что  это  нам
поможет,  -  в  надежде,  что  Император  сумеет  своей  властью  освободить
цуранских чо-джайнов. Они приняли мое предложение  посредничества;  я  почти
убеждена, что Ичиндар не сможет сказать "нет", если ему станет  известна  та
правда, которую нам здесь открыли.
   - Боги!.. - воскликнул Люджан. - Мы получили все, о чем просили!
   Он  был  настолько  возбужден,  что  забыл  о  своих  ранах  и  попытался
шевельнуться.
   Увидев это, лекарь счел нужным сообщить:
   - Госпожа Мара, у  этого  офицера  весьма  опасные  раны.  Не  нужно  его
волновать: он должен пребывать в покое несколько недель, если мы  хотим  как
следует вылечить ему ногу. - Черные фасеточные глаза уставились на  Люджана.
- Или достопочтенный военачальник предпочитает остаться хромым?
   Люджан почувствовал могучий прилив сил и засмеялся:
   - Я могу потерпеть, пока мое тело не  починит  само  себя.  Но  лежать  в
постели неделями - на это у меня терпения не хватит!
   Он повернул голову на подушке, и снова у него на душе потеплело от улыбки
госпожи.
   - Отдыхай спокойно, - приказала хозяйка. - Не беспокойся из-за  задержки.
Хокану  получит  послание:  его  передадут  через  турильские   селения   до
побережья, а через море  переправят  торговцы.  Теперь  у  нас  есть  время,
Люджан. А пока твои раны заживают,  я  попробую  уговорить  хозяев  здешнего
улья, чтобы они показали нам свои чудеса.

Глава 9
ВОЗВРАЩЕНИЕ

   Барка отошла от берега.
   Мара оперлась на поручень и  глубоко  вдохнула  теплый  воздух.  Знакомый
аромат сырой земли, чистой озерной воды с едва ощутимой примесью запаха пота
от рабов, орудующих веслами, заставил ее вздрогнуть. Домой! Менее чем  через
час она будет в усадьбе. Она наслаждалась солнечным теплом, ласкающим кожу.
   Это была первая возможность увидеть небо  и  дневной  свет  после  тайной
ночной погрузки на "Коальтеку" и  после  недель  подземного  перехода  через
Империю по туннелям чо-джайнов. Ибо чо-джайны подтвердили догадку Мары: маги
из Ассамблеи не могли вести слежку под толстым слоем земли. Это и  позволило
небольшому отряду, состоявшему из самой Мары, ее служанки  Камлио,  отборных
воинов эскорта и двух магов - турильских чо-джайнов,  -  сохранить  в  тайне
возвращение властительницы.
   Они пошли на это, не заручившись ни разрешением, ни  помощью  чо-джайнов,
которые здесь обитали, чтобы не дать никому  ни  малейшего  повода  обвинить
магов из Чаккахи в  нарушении  условий  древнего  договора.  Их  присутствие
тщательно скрывалось, дабы ни один из цуранских чо-джайнов не имел оснований
признаться, что видел  их  в  пути  или  хотя  бы  просто  осведомлен  о  их
существовании. Королевы цуранских  ульев  безоговорочно  приняли  требование
Мары:  их  подданные  должны  были  освобождать  туннели  на  всем  пути  ее
следования и возвращаться туда лишь после  того,  как  она  пройдет  дальше.
Королевы могли подозревать что угодно, но должны были иметь возможность,  не
погрешив против истины, отвечать, что  не  имели  никакого  представления  о
замысле Мары.
   В результате всех этих  мер  предосторожности  Мара  оставалась  почти  в
полном неведении о том, что же творится на белом свете. Лишь  самые  скудные
известия она получила от работников улья чо-джайнов во время ожидания ответа
от местной королевы на просьбу о проходе через туннели.  Единственно  важной
новостью было то, что некий Всемогущий все  еще  вел  наблюдение  за  входом
храма Красного бога в Сулан-Ку, дабы перехватить ее, когда она прервет  свое
затворничество.
   Это могло  бы  показаться  забавным,  если  бы  не  свидетельствовало  об
опасности. Если по истечении стольких  месяцев  какой-то  член  Ассамблеи  -
пусть даже из самых незначительных - до сих  пор  считал  необходимым  такую
слежку, то отсюда следовал бесспорный вывод: ее ближайшие шаги  должны  быть
обдуманы и исполнены без единой ошибки. Она была совершенно уверена, что еще
жива только благодаря своему особому рангу, ибо  терпение  некоторых  членов
Ассамблеи наверняка уже должно было истощиться.
   Следовало без промедления связаться с  сетью  агентов  Аракаси.  Скорость
перехода, которую Мара задала,  стремясь  добраться  до  глубинных  областей
Империи, могла измотать  кого  угодно.  Поскольку  она  не  хотела  ни  сама
попадаться  кому-либо   на   глаза,   ни   причинять   неприятности   ульям,
предоставлявшим ей  укрытие,  у  нее  не  было  возможности  разузнать,  что
поделывал Джиро в ее отсутствие. Она не  имела  представления  даже  о  том,
удалось  ли  ее  супругу  уладить  дела  с  его   заносчивыми   кузенами   и
честолюбивыми соперниками из числа собратьев по клану,  желавших  опрокинуть
весь порядок наследования. В последние минуты, проведенные на пристани, Мара
успела только выяснить, что Хокану вернулся в их  поместье  у  озера  и  что
госпожа Изашани назойливо пыталась навязать  ему  некую  наложницу,  которая
чем-то не угодила одному из многочисленных  побочных  сыновей  ее  покойного
мужа. Хокану ответил вежливым отказом. Хотя  в  таких  уличных  сплетнях  не
содержалось никакой видимой угрозы, Мара попросила, чтобы  заграничные  маги
разместились пока под охраной в одном из пустующих покоев улья, ближайшего к
поместью. Она оставила с ними для услуг двух воинов, от которых  потребовала
соблюдения  строжайшей  секретности.  Воинам  было  разрешено  выходить   за
пропитанием  только  по  ночам;  им   запрещалось   рассказывать   о   своих
обязанностях даже часовым Акомы или местным чо-джайнам. Мара  дала  солдатам
документ, заверенный личной печатью Слуги Империи и извещающий  любого,  что
этих двух солдат следует пропускать повсеместно, не задавая вопросов.  Такие
предосторожности не защищали от врагов, но избавляли от возможного неловкого
вмешательства друзей или союзников.
   Мара потянулась навстречу ветерку и слабо улыбнулась. Ей так много  нужно
сказать Хокану! Чудеса,  которых  она  насмотрелась  в  Чаккахе  в  ожидании
выздоровления Люджана, не поддавались описанию: от экзотических цветов,  что
выращивали садовники чо-джайнов в таких красочных сочетаниях,  каких  больше
нигде не увидишь, до редких ликеров из меда красных пчел и других эликсиров,
бывших предметом торговли с восточными соседями. Отряд Мары доставил в Акому
всевозможные целебные средства, приготовленные из смол, семян  и  родниковых
вод; лекари из города чо-джайнов называли эти средства чудодейственными. Она
наблюдала,  как  выполняются  работы  с  подогретым  стеклом,  из   которого
чо-джайны делали все что угодно - и  вазы,  и  ножи,  и  строительные  камни
чистых ярких цветов.
   У нее на глазах  маги-ученики  творили  свои  первые  заклинания,  и  она
видела, как  проявляются  орнаменты  из  тонких  спиралей  на  их  хитиновых
покровах, до того не имевших никаких отметин. Она видела за  работой  самого
старого из  магов,  чье  тело  чуть  ли  не  сплошь  было  покрыто  цветными
узорами-лабиринтами. Он показал ей образы далекого прошлого и  одно  видение
из будущего, едва различимое за мглистой дымкой  вероятности:  как  объяснил
чародей, это означало, что грядущие судьбы  пока  не  определились.  Неясная
картина выглядела как струйки красок, растекающиеся в чаше  с  водой  и  при
этом искрящиеся золотыми крапинками.
   - Если это мое будущее, - смеясь, сказала Мара,  -  значит,  я  наверняка
умру очень богатой женщиной.
   Маг ничего не сказал  в  ответ,  но  в  его  блестящих  бирюзовых  глазах
промелькнула печаль.
   Мару переполняло радостное возбуждение.  Она  проводила  взглядом  стайку
болотных  птиц,  пролетевших  над  тростниковой  заводью,  и  вспомнила  про
искусственные фигурки, летавшие в Чаккахе как птицы; они были так похожи  на
живых, неприрученных обитателей  воздуха,  что  те  попадались  на  обман  и
начинали петь вместе с ними. Ей показали животных, которых держали из-за  их
удивительного свойства: у них вырастала шерсть  всех  цветов  радуги.  Магия
чо-джайнов позволяла прясть из камней тонкие нити, а потом уже эти нити  шли
в дело для выработки дивных тканей. А еще чародеи Чаккахи знали способы, как
заставить воду течь вверх, в горные селения, по витым пучкам  трубок.  Время
от времени она лакомилась  необычайными  яствами,  приправленными  специями,
которые опьяняли, как вино. В Чаккахе открывались столь заманчивые  торговые
возможности,  что  даже  Джайкен  поддался  бы  искушению  и  отбросил  свою
неизменную подозрительность. Мара мечтала о том времени, когда разрешится ее
опасный спор с Ассамблеей и можно будет вернуться к более  мирным  занятиям.
Ее тяжкие испытания еще не кончились, но в том состоянии  восторга,  которым
была полна ее душа, хотелось верить, что удача будет на ее стороне.
   Это бездумное ликование заставило  ее  пренебречь  советом  дальновидного
Сарика, который рекомендовал не покидать туннели чо-джайнов, пока их  кортеж
не приблизится вплотную к усадьбе. Мару снедала такая тоска по дому, она так
стремилась поскорее увидеть пейзажи родины и вдохнуть знакомые ароматы,  что
вывела свой  отряд  на  поверхность  земли  поблизости  от  берега  озера  и
приказала, чтобы в