уткими криками.
   Мара лишь слегка кивнула. Накойя  призвала  на  помощь  рабыню,  менявшую
белье в колыбели: управиться с наследником Акомы в одиночку ей было  не  под
силу. Тот голосил во все горло, так что даже лицо у него покраснело. В конце
концов Мара встала, наклонилась над малышом и  покачала  бусами,  чтобы  его
отвлечь. Вскоре  пронзительный  вопль  сменился  -  ко  всеобщей  радости  -
заливистым смехом, и Мара вернулась к своим мыслям.
   Нельзя допускать, чтобы Аракаси попал в подчинение к Бантокапи. У  такого
хозяина, как ее муженек, усилия всей сети агентов пойдут прахом. А еще  того
хуже - он предоставит эту сеть в распоряжение своего отца, и тогда  в  руках
властителя Анасати сосредоточится чрезвычайно опасная мощь.
   Необходимость   действовать   придала   Маре   смелости.    Она    должна
безотлагательно приготовиться к прибытию  Аракаси:  его  преданность  должна
принадлежать  ей  и  никому  больше.  Охватив  мысленным  взором  распорядок
повседневной жизни ее супруга,  Мара  коротко  бросила  рабыне,  хлопотавшей
вокруг Айяки:
   - Пусть позовут Джайкена.
   Накойя удивленно подняла брови:
   - Сюда? В детскую?
   - Время не ждет.
   Не тратя времени на дальнейшие разговоры, Мара забрала у  рабыни  влажный
лоскут ткани и начала обтирать запачканную попку своего младенца.
   Когда появился Джайкен, на его  лице  невозможно  было  уловить  ни  тени
растерянности. Он низко  поклонился  и  терпеливо  ждал,  пока  его  хозяйка
закрепляла на тельце ребенка чистую набедренную повязку.
   - У нас есть  какие-нибудь  документы,  с  которыми  было  бы  желательно
ознакомить нашего господина? - спросила она.
   С трудом удержавшись от  гримасы  отвращения  при  упоминании  властителя
Акомы, Джайкен ответил:
   - Госпожа, у нас всегда имеются в наличии документы, с которыми  было  бы
желательно ознакомить хозяина дома.
   Он поклонился, пряча  лицо  от  Мары:  ему  было  стыдно.  Он  чувствовал
оскорбительную подоплеку своих слов: ведь  они  означали,  что  хозяин  дома
пренебрегает своими обязанностями.
   От Мары не укрылось смятение управляющего.
   Взяв Айяки на руки, она сказала:
   - Тогда,  я  думаю,  стоило  бы  послать  писца  в  городской  дом  моего
супруга... к трем часам пополудни.
   Голос у нее при этом был сладким, как мед красной пчелы.
   Джайкен постарался, чтобы его изумление не было слишком очевидным:
   - Если ты считаешь это благоразумным, госпожа, так и будет сделано.
   Мара отпустила его и увидела, что Накойя пожирает ее глазами,  и  в  этих
мудрых глазах светится мятежный блеск.
   - Ты туговата на ухо, мать моего сердца, - мягко обратилась к ней хозяйка
Акомы. - И в детской никогда не заходила речь о делах.
   Няня быстро поклонилась, отчасти догадываясь  о  планах  госпожи,  однако
представить себе намерения Мары во всей их полноте она не  решалась  даже  в
мыслях: это было слишком страшно. "И мне  тоже  страшно",  подумала  Мара  и
молча задалась вопросом: прислушается ли богиня мудрости  к  молитвам  жены,
которая  умышленно  провоцирует  мужа,   и   без   того   известного   своей
раздражительностью и необузданным нравом?

***

   Бантокапи с трудом оторвал голову от скомканных, влажных от пота подушек.
Все  перегородки  были  закрыты,  но  даже  роспись,  выполненная  в   алом,
коричневом и желтом цветах, не  могла  полностью  заслонить  послеполуденное
солнце, заливающее сад.  Золотое  сияние  просачивалось  в  спальню,  бросая
теплый свет на сбившиеся  простыни  и  на  спящую  Теани.  Властитель  Акомы
вглядывался в округлую линию ее бедра, в полные губы,  изогнутые  в  улыбке.
Вот это женщина так женщина, подумал он. От ее наготы у  него  перехватывало
дыхание; стройная фигурка Мары никогда не вызывала в  нем  такого  волнения.
Когда они только поженились, вожделение  к  жене  говорило  в  нем  довольно
внятно; но теперь, отведав восторг, который даровала ему Теани, он  понимал:
его чувства  к  Маре  проистекали  из  желания  господствовать  над  дочерью
знатного вельможи и  вознаградить  себя  за  то,  что  его  опыт  общения  с
женщинами был чрезвычайно скуден... до того как он стал  властителем.  Когда
родился сын, он пытался вернуться к исполнению своего супружеского долга, но
Мара при этом лежала неподвижно, как труп, а какой мужчина сохранит  интерес
к женщине, с которой и позабавиться нельзя?
   Странные умственные увлечения Мары, ее любовь к поэзии  и  пристрастие  к
улью чо-джайнов вызывали у Бантокапи головную боль, и ничего больше. Зато  с
любовницей все обстояло по-другому. С молчаливым восхищением  он  загляделся
на  длинные  ноги  Теани.  Простыня  скрывала   ее   бедра   и   спину,   но
красновато-золотистые  волосы,  столь  редкие  в  Империи,  спадали  с  плеч
ослепительной волной. К Бантокапи был обращен затылок Теани, но он хранил  в
воображении совершенство ее лица: полный чувственный  рот,  который  доводил
его до  безумия,  прямой  точеный  нос,  высокие  скулы  и  янтарные  глаза,
приковывавшие к себе восхищенные  взгляды  каждого  встречного  мужчины.  Ее
неотразимое обаяние заставляло Бантокапи сильнее ощущать  мужское  начало  в
самом себе, и его возбуждало даже медленное дыхание спящей возлюбленной.  Он
протянул руку, желая коснуться ее круглой упругой груди,  и  в  этот  момент
кто-то постучал в дверь.
   Ищущие пальцы Бантокапи сжались в кулак:
   - Кого еще там принесло?..
   От его громогласного выкрика Теани почти  проснулась  и  приподнялась  на
локте.
   - М-м-м? - проворковала она, тряхнув головой, чтобы отогнать сон, и  река
распущенных волос заструилась у нее по  плечам.  Теплый  свет  спальни  омыл
обнаженные груди. Бантокапи облизнул пересохшие губы.
   Из-за перегородки послышался приглушенный голос слуги:
   - Господин, гонец от твоего управляющего принес документы, чтобы показать
их тебе.
   Бантокапи уже подумал было встать, но тут на глаза ему попались  торчащие
соски Теани, и от благих  намерений  не  осталось  и  следа.  Он  пробежался
пальцами от груди до живота возлюбленной, и от щекотки она  засмеялась.  Это
решило дело. Не в силах противостоять вспыхнувшей страсти, он рявкнул:
   - Скажи ему, пусть придет завтра!
   Слуга по ту сторону перегородки, видимо,  некоторое  время  колебался,  а
потом робко проговорил:
   - Господин, ты сам велел ему вернуться ровно через три дня.
   Грациозно извернувшись, Теани что-то шепнула Бантокапи, а потом  легонько
укусила его за мочку уха, и тот немедленно заорал:
   - Скажи, чтобы пришел завтра утром! Однако он тут  же  вспомнил,  что  на
завтрашнее утро у него назначен борцовский поединок с сотником из Тускалоры:
   - Нет, не утром, а в полдень! А теперь пошел вон!
   Бантокапи подождал, пока  затихли  шаги  удаляющегося  слуги;  подумал  о
тяжком бремени ответственности,  которое  вынужден  влачить  в  силу  своего
высокого ранга, глубоко вздохнул и решил, что надо бы уделить часок-другой и
радостям жизни. Из  всех  радостей  жизни  самая  для  него  привлекательная
находилась рядом и начала покусывать его плечо. Не  то  засмеявшись,  не  то
заворчав, властитель Акомы привлек к себе наложницу.

***

   Поздним  утром  следующего  дня  Бантокапи  размашисто  шагал  по  улицам
Сулан-Ку, довольный собой и  жизнью  вообще.  Он  легко  одолел  сотника  из
Тускалоры и выиграл на  этом  изрядный  заклад  -  тридцать  центориев.  Для
властвующего  господина  такую  сумму   нельзя   было   считать   очень   уж
значительной, но все равно приятно было слышать в кошельке  звон  полученных
монет. В сопровождении двух молодых стражников  из  Акомы,  разделявших  его
увлечение  борьбой,  он  покинул  переполненные  народом  главные  улицы  и,
завернув за угол, направился к своему городскому дому. Но его  воодушевление
сразу померкло, когда он увидел, что на крыльце сидит Джайкен, а рядом стоят
двое слуг, причем каждый  из  них  держит  большой  кожаный  ларец,  доверху
набитый пергаментами.
   Бантокапи резко остановился:
   - Ну, что у тебя, Джайкен, на этот раз?
   Маленький  хадонра  поднялся  на  ноги  и  поклонился  с   совершеннейшим
почтением, которое почему-то всегда раздражало хозяина:
   - Господин,  ты  приказал  моему  посланцу  явиться  к  тебе  в  полдень.
Поскольку у меня были в городе другие дела, я и подумал, что  сам  занесу  к
тебе эти документы.
   Бантокапи шумно вдохнул воздух сквозь стиснутые зубы и смутно  припомнил,
что накануне действительно  сболтнул  что-то  подобное.  Хмуро  взглянув  на
хадонру, застывшего в  смиренном  ожидании,  и  на  рабов,  сгибающихся  под
тяжестью ларцов с документами, он махнул рукой:
   - Ладно, несите это в дом.
   Вскоре столы и столики, два обеденных подноса и  почти  каждый  свободный
просвет на  полу  были  завалены  кипами  пергаментов.  Бантокапи  трудился,
перебирая страницу за страницей, пока у него в глазах не зарябило от колонок
цифр и от нескончаемых списков имущества. Нога у него  начала  дергаться,  а
потом и вообще онемела, хотя он и пытался массировать ее костяшками пальцев.
Доведенный до белого каления, Бантокапи тяжело поднялся на ноги  и  заметил,
что солнце уже склоняется к закату. День подходил к концу.
   А Джайкен, не знающий усталости, подал ему следующий документ.  Бантокапи
уставился на пергамент слезящимися глазами:
   - Это еще что?
   - Как тут написано, господин. - Джайкен мягко указал на заголовок.
   - Расчет запасов навоза нидр?.. - Бантокапи злобно отшвырнул пергамент. -
Во имя всех богов на небесах, что за бред?
   Джайкен не дрогнул:
   - Не бред, господин. Такой подсчет необходимо выполнять каждый год.  Ведь
навоз - это удобрение для тайзовых полей, и если у нас его  не  хватает,  мы
должны докупить нужное количество, а если получился избыток - мы  можем  его
продать.
   Бантокапи поскреб затылок, и именно в этот  момент  отодвинулась  стенная
перегородка спальни. В проеме показалась Теани в небрежно накинутом  халате,
расшитом алыми птицами. Кончики  ее  грудей  просвечивали  сквозь  ткань,  а
волосы в изысканном беспорядке ниспадали  на  плечо,  намеренно  оставленное
открытым.
   - Банто, ты еще долго будешь занят? Я должна одеваться для театра?
   Откровенный соблазн ее улыбки  заставил  Джайкена  покраснеть  до  корней
волос. Теани послала ему дразнящий воздушный поцелуй, в котором было  больше
насмешки,  чем  шутливого  приветствия.  Бантокапи   немедленно   возгорелся
ревнивой яростью:
   - Хватит! - накинулся он на безответного хадонру. - Забирай  свои  списки
нидрового дерьма,  и  таблички-доклады  о  заплесневевших  шкурах,  и  сметы
расходов на ремонт акведука к верхним  пастбищам,  и  донесения  об  убытках
из-за пожара на складе в Янкоре, и все это передай моей жене! Впредь не смей
тут появляться, пока я не позову! Понятно?
   Румянец сбежал с лица Джайкена, сменившись мертвенной бледностью:
   - Да, господин, но...
   - Никаких "но"! - Бантокапи  рубанул  рукой  воздух.  -  Эти  дела  можно
обсуждать с моей женой. Когда я тебя спрошу, ты представишь мне общую сводку
того, что было сделано. А впредь, если кто-нибудь из служащих  Акомы  явится
сюда с документами - все равно какими! - без моего вызова...  я  прибью  его
голову над дверью! Понятно?
   Бережно прижав к груди пергамент с расчетами  нидрового  навоза,  Джайкен
склонился чуть ли не до земли:
   - Да, господин. Все дела касательно хозяйства Акомы должны представляться
на рассмотрение госпоже Маре, а доклады готовятся по твоему требованию.  Без
твоего приказа ни один слуга не имеет  права  подавать  тебе  документы  для
ознакомления.
   Бантокапи моргнул, как будто был не вполне уверен,  что  именно  к  этому
сводится смысл его грозной речи. Искусно играя на его замешательстве,  Теани
сочла  момент  подходящим,  чтобы  распахнуть  свой   халатик   и   остудить
разгоряченное тело, подставив  его  дуновению  прохладного  сквознячка.  Под
халатом на ней ничего не было надето. Чувствуя, как кровь прихлынула  к  его
чреслам,  Бантокапи  и  думать  забыл,  что  собирался   уточнить   значение
собственных слов. Нетерпеливым жестом он отослал  Джайкена  и,  наступая  на
кипы громоздящихся свитков, устремился в объятия своей подруги.
   Джайкен с панической  поспешностью  собрал  раскиданные  таблички.  Когда
парочка удалилась в тень спальни, он расправил помятые документы,  аккуратно
сложил их по порядку в дорожные ларцы и лишь после этого возвратил слугам их
ношу. Спустившись с парадного крыльца дома и направляясь к тому  месту,  где
его  ожидал  эскорт  из  солдат  Акомы,  он  услышал  смех  Бантокапи.   Для
многострадальных слуг так и осталось неизвестным, кто же из двоих  -  хозяин
или хадонра - был в этот момент более счастлив.

***

   Жизнь поместья понемногу вошла  в  спокойное  русло  повседневных  летних
забот. Служанкам уже не требовалось по утрам  скрывать  синяки.  Подчиненные
Кейока не выглядели такими  задерганными,  как  раньше,  и  свист  Джайкена,
возвращающегося с пастбищ к своим перьям и пергаментам, снова стал сигналом,
по которому можно было точно узнавать время. Прекрасно понимая, что эта тишь
и благодать не более чем иллюзия,  временный  результат  долгих  отлучек  ее
супруга,  Мара  напоминала  себе,  что  расслабляться  нельзя.  Сейчас  дела
обстояли прекрасно, но не приходилось  рассчитывать,  что  куртизанка  Теани
вечно сможет удерживать Бантокапи вдали от дома. Нужно предпринять следующие
шаги, и каждый из них будет опаснее предыдущего.
   Направляясь к себе в спальню, Мара услышала  голосок  малыша  Айяки.  Она
улыбнулась. Айяки рос не по дням, а по часам, сильный и  улыбчивый.  Теперь,
когда он научился садиться в колыбели, он вовсю  молотил  плотными  ножками,
словно ему не терпелось начать ходить, и Мара не раз задумывалась, сможет ли
старая Накойя управляться с ним, когда этот момент наступит. Надо уже сейчас
подобрать для няни помощницу помоложе, решила она.
   Мара вошла, в спальню - и застыла на месте. В  темном  уголке  неподвижно
сидел человек в запыленной изодранной одежде. Судя  по  священным  символам,
которыми был расшит балахон пришельца, он состоял в  братстве  нищенствующих
монахов  из  ордена  Сулармина,  Защитника  Слабых.  Но  как   ему   удалось
проскользнуть мимо патрулей Кейока,  через  двор,  полный  снующих  слуг,  и
оказаться в ее личных покоях? Мара уже набрала полную грудь  воздуха,  чтобы
поднять тревогу. Однако монах опередил ее, сказав:
   - Приветствую тебя, госпожа. У меня нет желания нарушать твой покой.  Мне
уйти?
   При звуке знакомого голоса Мара так и ахнула:
   - Аракаси!.. - Сердцебиение сразу улеглось, и она улыбнулась. - Останься,
пожалуйста, и добро пожаловать домой. Твое появление,  как  всегда,  удивило
меня. Послали ли боги тебе удачу?
   Мастер тайного знания потянулся, позволив себе развязать шнурки, которыми
был скреплен его капюшон. Когда капюшон соскользнул к  нему  на  колени,  он
улыбнулся в ответ:
   - Мои странствия увенчались успехом, госпожа. Вся сеть восстановлена, и у
меня набралось немало ценных сведений, чтобы сообщить их твоему супругу.
   От неожиданности Мара моргнула. Ее радость мигом улетучилась:
   - Моему супругу?
   Видя, как она напряглась, Аракаси постарался как  можно  более  тщательно
подбирать слова:
   - Да. До меня дошли слухи о твоем замужестве и о рождении сына. Если  наш
с тобой уговор остается в силе, я должен  принести  присягу  верности  перед
священным камнем натами рода Акома.  И  тогда  я  буду  обязан  открыть  все
властителю Акомы.
   Мара ожидала этого. Какие бы планы она ни строила,  мысль  о  преданности
Аракаси законному властителю порождала тяжелые предчувствия. Все ее  надежды
могли пойти прахом. Бантокапи способен наломать  дров,  кинувшись  со  своим
бычьим неистовством в святая святых  Игры  Совета,  но  с  него  станется  и
передать мастера тайного знания в распоряжение хитреца Текумы. В этом случае
ее враги из Анасати обретут такую силу, что  ни  одна  семья  не  сумеет  им
противостоять. До сих пор она действовала так, словно этой опасности как  бы
и не существовало. Но теперь, когда настал  час  принимать  решения,  ставки
казались устрашающе высокими.
   Она быстро взглянула на часы, сработанные мастерами из улья чо-джайнов, и
удостоверилась, что час еще ранний - солнце  взошло  только  три  часа  тому
назад. Она поспешно прикинула в уме свои возможности.
   - Я думаю, тебе нужен отдых, - сказала она. - Используй время до полудня,
чтобы отдохнуть и выкупаться, а после дневной трапезы я проведу  необходимый
обряд, чтобы ты мог присягнуть на верность натами  Акомы.  Потом  ты  должен
отправиться в Сулан-Ку и представиться моему супругу и повелителю  господину
Бантокапи.
   Аракаси сверлил ее проницательным взглядом;  его  пальцы  снова  и  снова
разглаживали на коленях монашеский балахон.
   - Ты можешь пообедать здесь, вместе со мной, - добавила Мара с лучезарной
улыбкой, которую он так хорошо помнил.
   Выходит, брак никак не  отразился  на  силе  ее  духа.  Аракаси  встал  и
поклонился с такой изысканностью, которая была  вопиющим  противоречием  его
убогой одежде.
   - Как прикажешь, госпожа.
   И бесшумной походкой он направился к бане у казарм.
   События  развивались  после  этого  очень  быстро.  Сидя   на   подушках,
наслаждаясь прохладой ветерка,  влетающего  через  раздвинутые  перегородки,
Аракаси прихлебывал горячий чай, приготовленный из душистых трав и цветов.
   Как и раньше, он восхищался остротой ума собеседницы, видя, как точно она
схватывает суть принесенных им вестей. Он много успел рассказать ей о  делах
в Империи. Война в Туриле, которая закончилась несколько лет назад,  привела
к ощутимой потере престижа Имперского Стратега и его  Партии  Войны.  Партия
Синего Колеса и Партия Прогресса,  объединив  свои  усилия,  почти  добились
перемены  курса  имперской  политики.  Однако  их  конечная  цель  не   была
достигнута: открытие магического коридора в чуждый  мир,  Мидкемию,  спутало
все карты. Этот мир, населенный варварами, поражал воображение своим главным
богатством - металлом. Разведчики находили повсюду  металлические  предметы,
как  видно  изготовленные  разумными  существами,  а  затем  выброшенные  за
ненадобностью, хотя каждое такое  изделие,  по  имперским  понятиям,  стоило
баснословно дорого: на вырученные за него деньги  можно  было  бы  весь  год
содержать целое поместье. Затем всякие сообщения почти перестали  поступать:
кампанию  Имперского  Стратега  против  этих  варваров  окружала  строжайшая
секретность. С тех пор как погибли отец и брат  Мары,  она  утратила  всякое
представление о войне за Вратами. То, что  происходило  в  варварском  мире,
знали в последнее время лишь те, кто примкнул к новому Военному Альянсу;  им
же доставались и все барыши.
   Среди агентов Аракаси были и такие,  которые  имели  доступ  к  секретам.
Война развивалась удачно для Имперского Стратега, и  даже  самые  убежденные
сторонники Партии Синего Колеса теперь присоединились к  силам  вторжения  в
Мидкемию. Не скрывая воодушевления - он редко бывал таким, когда надевал  на
себя чужие личины, - Аракаси  сумел  дать  Маре  общую  картину  расстановки
политических сил, но, как ей  казалось,  никакие  подробности  он  не  желал
обсуждать ни с кем, кроме властителя Акомы.
   Мара, со своей стороны, изображала перед ним  верную  и  послушную  жену,
пока чай не был выпит до донышка; даже Аракаси, известный  своим  неизменным
аппетитом, судя по всему, насытился. Взгляд  Мары  на  часы  можно  было  бы
счесть в достаточной мере случайным, когда она обратилась к мастеру:
   - День проходит. Может быть, отправимся к священной роще и приведем  тебя
к присяге, чтобы ты мог явиться к моему супругу в Сулан-Ку?
   Аракаси поклонился и встал на ноги; от его взора не укрылась легкая дрожь
в голосе Мары. Он прямо взглянул ей в глаза, и в их темных  глубинах  прочел
решимость, в которой и хотел убедиться. К этой женщи