ную  вслед  за  своими кавалерами, а  якшаться с
дамами она не желала и потому села у двери.
     Гостиная, куда вошли Препотенский и Термосесов, была узенькая комнатка;
в конце  ее стоял диван с преддиванным столом, за которым помещались Туганов
и Туберозов,  а  вокруг на стульях  сидели: смиренный Бенефактов, Дарьянов и
уездный предводитель Плодомасов. Ахилла не сидел, а стоял  сзади  за  пустым
креслом и держался рукою за резьбу. Бизюкина видела, как Термосесов, войдя в
гостиную,  наипочтительнейше раскланялся  и... чего, вероятно,  никто не мог
себе  представить,  вдруг подошел  к  Туберозову  и  попросил  себе  у  него
благословения. Больше всех  этим был  удивлен, конечно, сам отец Савелий; он
даже  не  сразу  нашелся  как   поступить   и   дал  требуемое  Термосесовым
благословение с видимым  замешательством. А  когда  же  Термосесов  вдобавок
хотел  поцеловать его  руку, то протопоп  столь этим смутился, что торопливо
опустил  сильным движением свою и термосесовскую руку книзу  и крепко сжал и
потряс эту предательскую руку, как руку наилучшего друга.
     Термосесов  пожелал получить благословение  и от Захарии,  но смиренный
Бенефактов  оказался  на  сей  раз находчивей  Туберозова  -  он  не  только
благословил,  но  и  ничтоже сумняся  сам  поднес  к  губам  проходимца свою
желтенькую ручку.
     Разошедшийся Термосесов  направился было за  благословением и к Ахилле,
но этот, бойко шаркнув ногою, сказал гостю:
     - Я дьякон-с.
     Засим оба они  пожали друг  другу руки, и  Ахилла предложил Термосесову
сесть на  то кресло, за  которым  стоял, но  Термосесов вежливо отклонил эту
честь  и поместился  на  ближайшем стуле, возле  отца  Захарии,  меж тем как
верный  законам своей рутинной школы Препотенский отошел  как можно дальше и
сел напротив отворенной двери в зал.
     Таким  выбором  места он,  во-первых, показывал,  что  не желает  иметь
общения  с миром, а во-вторых, он видел отсюда Бизюкину; она в свою  очередь
должна  была  слышать  все, что он  скажет. Учитель  чувствовал  и  сознавал
необходимость поднять свои  фонды, заколебавшиеся  с приездом Термосесова, и
теперь,  усевшись, ждал  только  первого  предлога завязать спор  и показать
Бизюкиной если уже не превосходство своего  ума, то по  крайней мере чистоту
направления. Для искателей спора предлог к этому занятию представляет всякое
слово, и Варнава недолго томился молчанием.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

     При входе новых гостей предводитель Плодомасов рассказывал Туберозову о
современных  реформах  в  духовенстве  и  возобновил  этот  разговор,  когда
Термосесов и Варнава уселись.
     Уездный предводитель был  поборник реформы, Туганов  тоже, но последний
вставил, что  когда  он  вчера виделся  с  архиереем, то  его преосвященство
высказывался  очень  осторожно и,  между  прочим,  шутил,  что  прекращением
наследственности в духовенстве переведется  у нас самая чистокровная русская
порода.
     - Это что же значит-с? - любопытствовал Захария.
     Туганов  ему объяснил,  что  намек этот на чистоту несмешанной  русской
породы в  духовенстве касается неупотребительности в этом сословии смешанных
браков. Захария не понял, и Туганов должен был ему помочь.
     -  Просто дело  в  том, -  сказал он, -  что духовные  все женились  на
духовных же...
     - На духовных-с, на духовных.
     - А духовные все русские.
     - Русские.
     - Ну,  и течет, значит, в духовенстве кровь чистая русская, меж тем как
все другие перемешались с инородцами: с поляками, с татарами,  с немцами, со
шведами и... даже с жидами.
     - Ай-ай-ай, даже с жидами! - тпфу, погань, - произнес Захария и плюнул.
     -  Да и шведы-то  тоже  "нерубленые  головы", -  легко  ли  дело с  кем
мешаться! - поддержал Ахилла.
     Протопоп,  кажется,  побоялся,  как бы  дьякон  не  сказал  чего-нибудь
неподлежащего, и, чтобы замять этот разговор о национальностях, вставил:
     - Да; владыка наш не бедного ума человек.
     -  Он даже что-то о каком-то  "млеке"  написал, -  отозвался из  своего
далека Препотенский, но на его слова никто не ответил.
     - И он юморист большой, - продолжал  Туганов - Там  у нас завелся новый
жандармчик, развязности бесконечной и все для себя считает возможным.
     -  Да, это  так  и  есть; жандармы  все  могут,  -  опять  подал  голос
Препотенский, и его опять не заметили.
     - Узнал  этот господчик, - продолжал Туганов, - что у  вашего  архиерея
никто никогда  не обедал,  и пошел  пари в клубе с полицеймейстером, что  он
пообедает, а старик-то на грех об этом и узнай!..
     - Ай-ай-ай! - протянул Захария.
     - Ну-с; вот приехал к  нему этот кавалерист и сидит, и сидит, как зашел
от обедни, так и сидит. Наконец, уж не выдержал и в седьмом часу вечера стал
прощаться.  А молчаливый архиерей,  до  этих пор  все его  слушавший,  а  не
говоривший, говорит: "А что же, откушать бы со мною остались!" Ну, у того уж
и ушки на макушке: выиграл  пари. Ну, тут еще часок архиерей его продержал и
ведет к столу.
     - Ах, вот это уж он напрасно, - сказал Захария. - напрасно!
     - Но позвольте же; пришли они в столовую, архиереи  стал пред  иконой и
зачитал, и читает, да и читает молитву за  молитвой. Опять час прошел; тощий
гость как с ног не валится.
     "Ну,  теперь подавайте", - говорит владыка. Подали две мелкие тарелочки
горохового супа  с  сухарями,  и только  что  офицер раздразнил аппетит, как
владыка  уже и  опять  встает.  "Ну,  возблагодаримте, -  говорит, -  теперь
господа бога по трапезе".  Да уж в этот раз как стал читать, так тот молодец
не  дождался да потихоньку драла и убежал. Рассказывает мне это вчера старик
и смеется: "Сей дух,  - говорит,  -  ничем  же изымается, токмо  молитвою  и
постом".
     - Он  и остроумен и  человек  обращения приятного и  тонкого, -  уронил
Туберозов, словно его тяготили эти анекдотические разговоры.
     - Да; но тоже  кряхтит и жалуется, что  людей нет. "Плывем, говорит, по
глубокой пучине на расшатанном  корабле и с пьяными матросами. Хорони бог на
сей случаи бури".
     - Слово горькое, - отозвался Туберозов.
     - Впрочем, -  начал снова  Туганов, -  про ваш  город  сказал,  что тут
крепко.  "Там,  говорит,  у  меня  есть  два  попа:  один  умный,  другой  -
благочестивый".
     - Умный, это отец Савелий, - отозвался Захария.
     - Почему же вы уверены, что умный - это непременно отец Савелий?
     - Потому что... они мудры, - отвечал, конфузясь, Бенефактов.
     - А отец Захария вышли по второму разряду, - подсказал дьякон.
     Туберозов   покачал  на  него   укоризненно  головою.  Ахилла  поспешил
поправиться и сказал:
     - Отец  Захария  благочестивый,  это владыка,  должно  быть,  к тому  и
сказали, что на отца Захарию жалоб никаких не было.
     - Да, жалоб на меня не было, - вздохнул Захария
     - А отец Савелий беспокойный человек, - пошутил Туганов.
     Минута эта представилась Препотенскому  крайне благоприятною,  и он, не
упуская  ее,  тотчас же  заявил, что беспокойные в  духовенстве  это  значит
доносчики, потому  что религиозная  совесть должна быть свободна. Туганов не
постерегся  и ответил  Препотенскому,  что свобода совести необходима  и что
очень жаль, что ее у нас нет.
     - Да, бедная  наша церковь несет за это отовсюду напрасные порицания, -
заметил от себя Туберозов.
     - Так на что же вы жалуетесь? - живо обратился к нему Препотенский.
     - Жалуемся на неверотерпимость, - сухо ответил ему Туберозов.
     - Вы от нее не страдаете.
     - Нет, горестно страдаем! вы  громко и свободно проповедуете, что надо,
чтобы веры не  было, и вам это сходит, а мы если только  пошепчем, что надо,
чтобы лучше ваших учений не было, то...
     - Да, так вы вот чего хотите?  - перебил учитель.  -  Вы хотите  на нас
науськивать, чтобы нас порешили!
     - Нет, это вы хотите, чтобы нас порешили.
     Препотенский не нашелся ответить: отрицать  этого он не  хотел, а прямо
подтвердить боялся. Туганов устранил затруднение, сказав, что  отец протопоп
только  негодует,  что есть  люди,  поставляющие  себе  задачею  подрывать в
простых сердцах веру.
     - Наипаче негодую на то, что сие за потворством и удается.
     Препотенский улыбнулся.
     -  Удается это потому, - сказал он, - что  вера роскошь, которая дорого
народу обходится.
     - Ну, однако, не дороже его пьянства, - бесстрастно заметил Туганов.
     -  Да ведь пить-то - это веселие  Руси есть, это  национальное, и водка
все-таки полезнее веры: она по крайней мере греет.
     Туберозов  вспыхнул  и крепко  сжал  рукав своей  рясы; но в это  время
Туганов  возразил  учителю,  что  он  ошибается, и указал  на  то, что  вера
согревает  лучше,  чем  водка,  что  все  добрые  дела  наш  мужик  начинает
помолившись,  а  все худые,  за  которые  в  Сибирь  ссылают,  делает  водки
напившись.
     -  Впрочем,  откупа   уничтожены  экономистами,  -  перебросился  вдруг
Препотенский. - Экономисты утверждали,  что  чем  водка  будет  дешевле, тем
меньше  ее будут пить, и соврали. Впрочем, экономисты не соврали; они знают,
что для  того, чтобы народ меньше  пьянствовал,  требуется не одно то, чтобы
водка подешевела. Надо, чтобы многое  не  шло так, как  идет. А между  тем к
новому стремятся не экономисты, а одни... "новые люди".
     - Да; только люди-то эти дрянные, и пошло черт знает что.
     - Да, их уловили шпионы.
     - Нет, просто мошенники.
     - Мошенники-и!
     - Да. Мошенники ведь всегда заключают своею узурпациею все сумятицы,  в
которые  им   небезвыгодно  вмешаться.  У  нас  долго  возились  с  этими...
нигилистами, что  ли? Возилось с ними одно время и правительство, возится до
сих  пор  и общество  и печать, а  пошабашат  их  не эти, а  просто-напросто
мошенники, которые  откликнутся в  их кличку, мошенники и  превзойдут  их, а
затем наступит поворот.
     Препотенский  бросил  тревожный  взгляд  на Бизюкину.  Его смущало, что
Туганов просто  съедает  его задор, как  вешний туман  съедает с  поля бугры
снега.  Варнава  искал  поддержки  и в  этом  чаянии перевел  взоры свои  на
Термосесова, но Термосесов даже и не смотрел на него, но зато дьякон Ахилла,
давно дававший ему рукою знаки перестать, сказал:
     - Замолчи, Варнава Васильич, - совсем не  занятно! Это взорвало учителя
- тем более что и Туганов от него отвернулся. Препотенский пошел напролом.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

     Учитель  соскочил  с  места  и  подбежал  к  Туганову,  говорившему   с
Туберозовым:
     - Извините, что вас перебью... но я все-таки... Я стою за свободу.
     - И я тоже, - ответил Туганов, снова обращаясь к протопопу.
     - Позвольте же-с мне вам кончить! - воскликнул учитель.
     Туганов обернулся в его сторону.
     -  А  вы  знаете  ли,  что свобода  не дается,  а берется?  - задал ему
Варнава.
     - Ну-с!
     - Кто же ее возьмет, если новые люди скверны?
     - Ее возьмет порядок вещей.
     - И все-таки это, значит, не будет дано,  а  будет взято. Я прав. Это я
сказал: будет взята!
     - Да  ведь тебе про то  же  и  говорят, - отозвался  из-за стула дьякон
Ахилла.
     - Но ведь это я сказал: будет взята!
     -  А  вам  про  что  же  говорят,  -  поддержал  дьякона   в   качестве
одномышленника Термосесов, - Пармен Семенович вам про то и говорит, - внушал
Термосесов,  нарочно   как  можно  отчетливее  и  задушевнее  произнося  имя
Туганова.
     - Однако мне  пора, - шепнул, выходя из-за стола, Туганов и хотел выйти
в залу, но был снова атакован Варнавой.
     - Позвольте еще одно слово,  -  приставал  учитель. - Мне кажется, вам,
вероятно, неприятно, что теперь все равны?
     - Нет-с, мне не нравится, что не все равны.
     Препотенский остановился и, переждав секунду, залепетал:
     - Ведь это факт - все должны быть равны.
     - Да ведь Пармен  Семенович вам  это  и говорит,  что  все должны  быть
равны! - отогнал его от предводителя Термосесов с одной стороны.
     - Позвольте-с, - забегал он с другой, но здесь его не допускал Ахилла.
     - Оставь, - говорил он, - что ни скажешь - все глупость!
     Ах,  позвольте,  сделайте милость,  я не с  вами и говорю, -  отбивался
Препотенский,  забегая с  фронта. - Я говорю - вам,  верно, Англия нравится,
потому  что  там  лорды...  Вам  досадно   и  жаль,  что  исчезли  сословные
привилегии?
     - А они разве исчезли?
     - Отойди  прочь,  ты ничего не знаешь, -  сплавлял  отталкивая Варнаву,
Ахилла, но тот обежал вокруг и, снова зайдя во фронт предводителю, сказал:
     - О всяком предмете можно иметь несколько мнений
     - Да чего же вам от меня угодно? - воскликнул, рассмеявшись, Туганов.
     - Я говорю... можно иметь разные суждения.
     - Только одно будет умное, а другое - глупое, - отвечал Термосесов.
     - Одно будет справедливое, другое - несправедливое, - проговорил в виде
примирения предводитель.
     - У бога - и у того одна правда! - внушал дьякон - Между двумя  точками
только  одна прямая  линия проводится, вторую  не  проведете,  - натверживал
Термосесов.
     Препотенский вышел из себя.
     - Да  это что ж? ведь этак нельзя ни о чем говорить!- вскричал он.  - Я
один, а  вы все  вместе льстите. Этак хоть кого переспоришь. А  я знаю одно,
что я ничего старинного не уважаю.
     - Это и есть самое старинное... Когда же у нас уважали историю?
     -  Ну  послушай!  замолчи, дурачок,  - дружественно посоветовал Варнаве
Ахилла, а Бизюкина от него презрительно отвернулась. Термосесов же, устраняя
его  с дороги, наступил  ему на ногу,  отчего учитель,  имевший  слабость  в
затруднительные  минуты  заговариваться и ставить одно слово вместо другого,
вскрикнул:
     - Ой, вы мне наступили на самую мою любимую мозоль!
     По  поводу "любимой мозоли"  последовал смех, а Туганов в это время уже
прощался с хозяйкой.
     Зазвенели  бубенцы,  и  шестерик  свежих  почтовых лошадей  подкатил  к
крыльцу  тугановскую  коляску,  а  на   пороге  вытянулся  рослый  гайдук  с
английскою дорожною  кисой через плечо. Наступили последние минуты, которыми
мог еще воспользоваться Препотенский, чтобы себя выручить, и  он вырвался из
рук  удерживавших  его Термосесова и  Ахиллы  и,  прыгая на  своей  "любимой
мозоли", наскочил на предводителя и спросил:
     -  Вы читали Тургенева? "Дым"... Это  дворянский  писатель,  и  у  него
доказано, что в России все дым: "кнута, и того сами не выдумали".
     - Да, - отвечал Туганов, - кнут, точно, позаимствовали, но  зато отпуск
крестьян на волю с землею сами изобрели. Укажите на это господину Тургеневу.
     - Но ведь крестьян с землей отняли у помещиков, - сказал Препотенский.
     -  Отняли?  неправда. Государю  принадлежит честь почина, а  дворянству
доблесть жертвы, - не вытерпел Туберозов.
     - Велено, и благородное дворянство не смело ослушаться.
     - Да оно и не желало ослушаться, - отозвался Туганов.
     - Все-таки власть отняла крестьян.
     - И  власть,  и  время. Александр  Благословенный  целую  жизнь  мечтал
освободить крестьян,  но  дело не шло,  а  у остзейских баронов и  теперь не
идет. - Потому что немцы умнее.
     Туганов рассмеялся и, протянув руку Туберозову, сказал Варнаве с легким
пренебрежением:
     - Честь имею вам откланяться.
     - Ничего-с, а я все-таки буду против дворян и за естественное право.
     Беспокойство Препотенского заставило всех улыбнуться, и Туганов, будучи
совсем на пути, еще приостановился и сказал ему:
     -  А  самая естественная форма жизни это... это жизнь вот этих лошадей,
что мне подали, но их, видите, запрягают возить дворянина.
     - И еще дорогой будут кнутом наяривать, чтобы шибче, - заметил дьякон.
     - И скотов всегда бьют, - поддержал Термосесов.
     -  Ну, опять все на одного!  - воскликнул учитель  и  заключил,  что он
все-таки всегда будет против дворян.
     - Ну так ты, значит, смутьян, - сказал Ахилла.
     - Бездну на бездну призываешь, - отозвался Захария.
     - А  вы  знаете  ли,  что  такое  значит  бездна  бездну  призывает?  -
огрызнулся  Варнава. -  Ведь это против вас: бездна бездну призывает, это  -
поп попа в гости зовет.
     Это всем показалось забавным, и дружный хохот залил залу.
     Один Туберозов  гневно  сверкнул глазами  и, порывисто дернув ленту, на
которой висел наперсный крест, вышел в гостиную.
     - Старик-то у  вас совсем  маньяк сделался, - сказал, кивнув вслед ему,
Туганов.
     -  И не говорите. Получит  газеты и носится с ними, и вздыхает, и  ни о
чем хладнокровно не может рассуждать, - ответил Дарьянов.
     - Они  это слышат, - тихо  прошептал Ахилла. Савелий действительно  все
это слышал.
     Туганов сошел с лестницы и усаживался в коляску. Его провожали хозяева,
некоторые  из гостей,  Варнава и  протопоп. Варнава был  сильно ободрен  ему
казалось, что после  "бездны" фонды его быстро возвысились, и он, неожиданно
смело схватив за рукав Туберозова, проговорил:
     -  Позвольте  вас спросить: я третьего  дня был  в церкви и слышал, как
один протопоп произнес слово "дурак". Что клир должен петь в то время, когда
протопоп возглашает "дурак"?
     - Клир трижды воспевает: "учитель Препотенский", - ответил Савелий.
     При  этом   неожиданном   ответе   присутствующие  с   секунду  были  в
остолбенении и вдруг  разразились всеобщим бешеным  хохотом. Туганов  махнул
рукой и уехал в самом веселом настроении духа.

ГЛАВА ПЯТАЯ

     Около  Препотенского,  как   говорится,  было  кругом   нехорошо.  Даже
снисходительные дамы  того сорта, которым дорог только процесс  разговора  и
для  которых,  что  мужчины  ни  говори, лишь  бы  это был  говор,  и  те им
возгнушались. Зато Термосесов забирал  силу и овладевал  всеобщим вниманием.
Варнава не успел оглянуться, как Термосесов уже беседовал со всеми дамами, а
за почтмейстершей  просто ухаживал,  и ухаживал, по мнению Препотенского, до
последней  степени  дурно;  ухаживал за  нею  не как  за женщиной, но как за
предержащею властью.
     За ужином Термосесов, оставив дам, подступил поближе к мужчинам и выпил
со  всеми. И выпил  как должно, изрядно,  но не охмелел,  и  тут же внезапно
сблизился с  Ахиллой, с Дарьяновым и с отцом Захарией. Он заговаривал не раз
и с  Туберозовым, но  старик не очень поддавался  на сближение. Зато  Ахилла
после  часовой  или  получасовой  беседы,  ко  всеобщему  для присутствующих
удивлению, неожиданно перешел с Термосесовым на  "ты", жал ему руку, целовал
его толстую губу и даже сделал из его фамилии кличку.
     - Вот, ей-богу,  молодчина этот Термосеска, - барабанил всем дьякон,  -
посудите,  как мы  нынче с ним  вдвоем Варнавку обработали. Правда? Ты, брат
Термосесушка,  от нас  лучше  совсем не уезжай. Что  там у вас в Петербурге,
какие кондиции?  А мы  с тобой  здесь  зимою  станем  вместе  лисиц  ловить.
Чудесно, брат! Правда?
     - Правда, правда, -  отвечал Термосесов - и сам  стал  хвалить Ахиллу и
называл его молодчиной. И оба эти молодчины снова целовались.
     Когда  пир был  при конце  и Захария  с  Туберозовым уходили уже домой,
Термосесов придержал Ахиллу за рукав и сказал
     - А тебе ведь спешить некуда?
     - Да, пожалуй что и некуда, - ответил Ахилла.
     - Так подожди, пойдем вместе!
     Ахилла  согласился,  а  Термосесов  предложил   еще   потанцевать   под
фортепиано, и танцевал прежде с почтмейстершей, потом с  ее дочерями,  потом
еще с двумя или тремя другими дамами и, наконец, после всех с Бизюкиной, а в
заключение всего  обхватил дьякона, и провальсировал с ним, и, сажая  его на
место, как даму, поднес к губам его руку, а поцеловал свою собственную.
     Никак  не  ожидавший  этого  Ахилла  сконфузился  и  быстро   вырвал  у
Термосесова руку, но тот над ним расхохотался и сказал:
     - Неужто же ты думал, что я твою кучерскую лапу стану целовать?
     Дьякон  обиделся  и  подумал:  "Ох,  не  надо бы  мне,  кажется,  с ним
якшаться!" Но как они сейчас вслед за этим отправились по домам,  то и он не
отбился от  компании. Семейство почтмейстера, дь