газету  "Слово".  В  1865  году
арестован по обвинению в прикосновенности к польскому восстанию 1863 года  и
приговорен к 20 годам каторжных работ.

     ... другой литератор... - В.А.Слепцов.

     ... одна девица... - Коптева  Мария  Николаевна,  участница  Знаменской
коммуны, позднее ставшая женой А. Бенни и уехавшая с ним за границу.

     Михрютка-домосед, бирюк, нелюдим.

     Лонгфелло Генри (1807-1882) -американский поэт, сторонник  освобождения
негров.

     ...Г. 3. Елисеев был у М. Н. Каткова и просил последнего принять его  в
число его сотрудников... -  Елисиев  Григорий  Захарович  (1821  -  1891)  -
публицист, постоянный сотрудник "Современника"  и  "Отечественных  записок".
Сообщение Лескова о нем не соответствует действительности.

     ...этого же добивался у редакторов "Московских ведомостей" и сам Н.  Г.
Чернышевский... - Лесков повторил  здесь  какую-то  совершенно  беспочвенную
сплетню.

     ...Вас. Степ. Курочкин писал во время крымской  обороны  патриотические
стихи... - Подобные стихи В. С. Курочкина неизвестны.

     ...Елисеев сочинил "жизнеописание  святителей  Григория,  Гер*  мана  и
Варсонофия казанских и свияжских"... - Лесков приводит название  этой  книги
неточно: Жизнеописание святителей Гурия, Германа и Варсонофия,  казанских  и
свияжских чудотворцев. Казань. 1847. Елисеев "сочинил" эту книгу задолго  до
того, как стал сотрудничать в "Современнике".

     "Мечты и звуки" (1840) -первый изданный под криптонимами Н. Н.  сборник
стихотворений  Н.  А.  Некрасова,  отрицательно  оцененный  Белинским  и  не
перепечатывавшийся при жизни  поэта.  Лесков  в  "Загадочном  человеке"  был
первым, кто вспомнил об этом юношеском литературном дебюте Некрасова,  чтобы
противопоставить его ранние, еще несамостоятельные стихи  -  его  творчеству
зрелой поры. Для этой цели Лесков приводит цитату из стихотворения "Истинная
мудрость".

     Поэтической просьбы же  г-на  Некрасова  к  графу  Михаилу  Николаевичу
Муравьеву... - После покушения Каракозова на Александра II  М.  Н.  Муравьев
был  назначен  председателем  следственной  комиссии,  которая  должна  была
выявить все нити революционного "заговора". На обеде  в  честь  Муравьева  в
Английском  клубе  в  Петербурге  Некрасов;  надеясь   отвести   угрозу   от
"Современника",  прочел  свои,  до  нас   не   дошедшие   стихи   Муравьеву.
Впоследствии Некрасов горько раскаивался в этом поступке.

     Щербина Николай Федорович (1821-1869) - поэт,  автор  стихотворений  на
античные  темы  и  множества  эпиграмм  и  памфлетов,  в  которых  высмеивал
демократическую литературу 1860-х годов. Лесков  цитирует  стихотворение  Н.
Щербины - "Наше время" (1867) в иной редакции, чем она напечатана в  "Полном
собрании сочинений" Н. Ф. Щербины.  СПб.,  1873,  стр.  406  -  407.  Лесков
опустил строфу о Тургеневе и раскрыл все инициалы.

     Когда мог Ольхин быть судьей - Ольхин А.  А.  (1839-1897)  -  сотрудник
революционных изданий, во второй половине 1860-х годов стал мировым судьей.

     ...Черняев  же  от  дел  отставлен...  -  Черняев  Михаил   Григорьевич
(1828-1898) - генерал, присоединил Ташкент  к  России  в  1865  г.,  но  был
отозван, так как при нем происходил разнузданный грабеж  завоеванного  края,
ставший достоянием гласности.

     ...Катков преследуем судьбой... - Каткову в  начале  1866  г.  угрожало
закрытие его газеты за слишком резкие нападки на  политику  правительства  в
польском вопросе.

     ...А Писарев зело прославлен... -  1866  год  -  это  время  наибольшей
популярности Д. И. Писарева.

     ...Когда стал чином  генерал  Служебный  якобинец  Стасов...  -  Стасов
Владимир  Васильевич  (1824  -  1906)  -  художественный  критик  и  историк
искусства, был  членом  общего  присутствия  II  отделения  Собственной  его
императорского величества канцелярии  и  служил  в  Публичной  библиотеке  в
Петербурге, в 1863 году получил чин действительного статского советника.

     Дудышкин Степан Семенович  (1820-1866)  -  критик-либерал;  фактический
редактор "Отечественных записок".

     "Эпоха" (1864-1865) - журнал братьев Достоевских.

     ...Ф. М. Достоевский принял компиляцию Бенни... -  По  указанию  С.  А.
Рейсера (см. его книгу: Артур Бенни. М.,  1933),  Достоевский  действительно
напечатал компилятивную статью Бенни "Мормонизм и Соединенные штаты", но  не
в "Эпохе", а ранее - в журнале "Время" (1861, X, стр. 320 - 355).

     П. Д. Боборыкин даже предложил ему постоянные переводы в  "Библиотеке".
- Боборыкин Петр Дмитриевич (1836-1922) - писатель, редактор "Библиотеки для
чтения" (1863 - 1865), в своем журнале напечатал в переводе А.  Бенни  роман
Диккенса "Наш общий друг".

     Страхов Николай Николаевич (1828-1896)" -  критик  и  философ-идеалист,
сотрудник журналов Достоевского.

     Воскобойников Николай Николаевич (1838-1882) - реакционный публицист.

     ...мечтал о том, как бы освободить из Сибири г-на Чернышевского.  -  Н.
Г. Чернышевский  был  отправлен  в  Сибирь  20  мая  1864  года;  планы  его
освобождения   неоднократно   возникали   среди    русских    революционеров
1860-х-1870-х годов.

     Кормовые - в России до  1879  года  кредитор  мог  добиться  заключения
должника в долговую тюрьму в случае неуплаты им долга,  но  обязан  был  при
этом вносить деньги на его содержание - кормовые.

     Это выгодное мнение г-на Герцена... - эти слова принадлежат Бакулину, а
не Герцену; см. примечание к стр. 342.

     Александр Васильевич Гумилевский (1830-1869) - и в то  время  священник
Христорождественской церкви в Петербурге на Песках.

     ...русские жандармы отвезла его на  ту  самую  пограничную  с  Пруссиею
станцию... - Бенни был выслан из России в октябре 1865 года.

     ...подал о себе слух одною статьею,  напечатанною  в  одном  английском
журнале. - Статья эта обнаружена С. А. Рейсером и  перепечатана  (в  русском
переводе) в его книге: Артур Бенни. М., 1933, стр.  95-113.  Напечатана  она
была в журнале "Фортнейли ревью", 1866, т. III, стр. 549-567  под  названием
"Русское  общество"  и  дает  верную  политическую  характеристику  русского
дворянства в пореформенную эпоху.

     ...незадолго до последней попытки Гарибальди отнять у папы Рим...  -  К
1867 году вся Италия была объединена, за исключением  Рима,  которым  правил
папа. Светскую власть папы защищал французский гарнизон, поставленный в Риме
Наполеоном III. В середине 1867 года Гарибальди предпринял поход на Рим,  но
был разбит соединенными силами папской  и  французской  армий  в  битве  при
Ментане 3 ноября 1867 года и взят в плен.

     Профессор Ал-ев - по-видимому, Алексеев  Петр  Петрович  (1840-1891)  -
профессор (с 1868 года) химии Киевского университета, в начале 1860-х  годов
жил в Париже.

     ...книжка Гогеля - имеется в виду очень  редкая,  написанная  одним  из
членов  виленской  следственной  комиссии,  расправлявшейся  с   участниками
польского восстания 1863 года, Николаем Валериановичем  Гогелем  (1838-1870)
книга "Иосафат Огрызко и петербургский революционный ржонд в деле последнего
мятежа". Вильно. 1866.

     Ржонд - правление, управа.

     ...видели уже занятым окончательною  редакциею  письма  к  графу  Петру
Андреевичу Шувалову - это письмо  Бенни  (от  20  октября  1867  года)  было
прислано И. С. Тургеневым через П. В. Анненкова П. А. Шувалову  (1827-1889),
назначенному в 1866 году шефом жандармов и начальником  Третьего  отделения.
Оно приведено в книге С. А. Рейсера. Артур Бенни. М., 1933, стр. 77 - 82,



    Н.С.Лесков.
    Юдоль


     Собрание сочинений в 11 томах. Т. 9
     Государственное издательство художественной литературы, М.: 1958
     OCR Маханов Т.Т.



                                  Рапсодия


                                         Совеща бог смиритися горе и юдолиям
                                         исполнитися в равень земную.

                                                                Варух, V, 7.

     Теперь (с наступлением весны 1892 года) мы можем сказать, что мы  очень
благополучно пережили крайне опасное положение, какое подготовили  нам  наше
плохое хозяйство и неурожай прошлого лета!.. Беда сошла с  рук  сравнительно
легко. Страдания поселян, описываемые корреспондентами современных  изданий,
конечно  были  велики  и,  как  говорят,  -  "вопиют  к  небу";  но   "ужас"
впечатления, какое эти описания производят, очень слаб в  сравнении  с  тем,
что сохраняет в несвязных отрывках память о  прошлых  голодовках,  когда  не
было никакой гласности и никакой общественной помощи людям,  "избывавшим  от
глада".
     О том, что было при исторических голодовках, упоминаемых в летописях  и
истории, то более или менее  известно  по  тем  описаниям,  но  у  нас  были
голодовки в позднейшей поре, которую в литературе принято именовать  "глухою
порою", - и они не описывались, а потому воспоминания  об  этих  голодовках,
хотя и не очень обстоятельные, думается, были бы не излишни.
     Сотрудник одной из нынешних петербургских газет, посетивши  неурожайные
местности России зимою 1892 года,  имел  случай  беседовать  о  той  поре  с
известным старожилом Орловской губернии - помещиком и владельцем знаменитого
хрустального  завода  генералом  С.  И.  Мальцевым,  и  "генерал,   помнящий
старинные голодовки", в разговорах с упомянутым писателем "удивлялся, как мы
далеко ушли вперед". В удивлении этом он отмечал то, что  "теперь  о  голоде
говорит вся Россия, и раньше всех на него указало само правительство. Не  то
было сорок-пятьдесят лет тому назад. Тогда также случались  неурожаи,  но  о
них могли знать лишь министры да разве сама голодающая масса.  "Я  тогда,  -
говорил  генерал  Мальцев,  -  представил   проект   обеспечения   народного
продовольствия. Император Николай Павлович  весьма  сочувственно  отнесся  к
проекту, и я решил напечатать его, но  ни  одна  типография  не  согласилась
взять мою рукопись для набора..." Генералу "удалось напечатать  свой  проект
только благодаря покровительству принца Петра Георгиевича  Ольденбургского".
(См. Неделя, 19 апреля 1892 г. э 16.)
     С такими необыкновенными усилиями мог быть  напечатан  сорок  лет  тому
назад "проект" о мерах  против  голода  в  народе;  но  описаний,  как  люди
переживали этот голод, совсем не  могло  появиться  в  печати,  и,  что  еще
удивительнее, - их вероятно никто и не писал, потому что они  не  появлялись
даже и в последующие за тем  годы,  когда  положение  русской  печати  стало
сравнительно немножко свободнее.
     Во время страшного по  своим  ужасам  "голодного  (1840)  года"  я  был
ребенком, но однако я кое-что помню, - по крайней мере по  отношению  к  той
местности, где была деревенька моих родителей - в Орловском уезде  Орловской
же губернии. Значительно более того, что я помню из тогдашнего времени,  как
непосредственный свидетель  событий,  я  слышал  многое  после  от  старших,
которые долго не забывали ту голодовку и часто обращались к  этому  ужасному
времени  со  своими  воспоминаниями  в  рассказах  по   тому   или   другому
подходившему случаю.
     Разумеется, все эти нынешние мои воспоминания схватывают один небольшой
район нашей ближайшей местности  (Орловский,  Мценский  и  Малоархангельский
уезды) и отражаются в моей памяти только в той форме, в какой они могли быть
доступны  "барчуку",  жившему  под  родительским  крылом,  в  защищенном  от
бедствия господском доме, - и потом воспоминания эти так неполны, бессвязны,
отрывочны и поверхностны, что они отнюдь не могут представить многостороннюю
картину народного бедствия, но в них все-таки, может  быть,  найдется  нечто
пригодное к тому, чтобы  представить  хоть  кое-что  из  тех  обстоятельств,
какими сопровождалась ужасная зима в глухой, бесхлебной деревеньке сороковых
годов.
     Словом, я решился набросать на бумагу то, что уцелело в моей  памяти  о
давней голодовке,  относящейся  к  той  поре,  о  которой  упомянул  генерал
Мальцев, и, приступая к этому, я вперед прошу у моих читателей  снисхождения
к скудости и отрывочности моего описания. Я предлагаю только  то,  что  могу
вспомнить и о чем теперь можно говорить бесстрастно  и  даже  с  отрадою,  к
которой дает возможность наш нынешний благополучный выход из угрожавшей  нам
беды.
     Воспоминания мои будут не столько воспоминания об общей голодовке  1840
года, сколько частные заметки о том, что случалось голодною зимою этого года
в нашей деревеньке и по соседству.

I

     Первыми предвозвестительницами  горя  -  как  это  ни  странно  -  были
старухи, которые видели нехорошие сны.  Это  началось  с  половины  великого
поста. Самою страшною сновидицею  была  наша  птичница,  гордая  женщина  из
вольных однодворок, по имени Аграфена Петровна. Я помню, как отец один  раз,
придя к столу, за которым все мы сидели у вечернего чая, сказал матери,  что
сейчас, когда он распоряжался работами, староста Дементий объявил  ему,  что
мужики боятся сеять "яровые", потому что птичница Аграфена и другие  старухи
на деревне  "прорекают  голод",  и  поэтому  страшно,  что  семена  в  земле
пропадут.
     - Но ведь это глупо! - возразила мать. Отец пожал плечами и ответил:
     - Да; это неразумно, но  я  не  могу,  однако,  забыть,  что  во  время
большого неурожая в мое детство у нас об  этом  тоже  заговорили  еще  перед
весною, и притом также с бабьего голоса,  а  потом  и  в  самом  деле  вышел
неурожай. Мужикам я, разумеется, не позволю не сеять ярового, и если они  не
захотят, то я засею их поля собственными семенами и потом из будущего урожая
отберу у них семена назад. Я уж это объявил Дементию и приказал  ему,  чтобы
повестил сновидящим старухам, которые станут прорекать о голодном годе,  что
я этих пророчиц отряжу на всю весну индеят и утят от коршунов  караулить.  А
тебе советую о том же самом построже сказать Аграфене, так как она всем этим
пророчествам, говорят, самая главная заводчица.
     Матушка была характера скорого и нетерпеливого: она  сейчас  же  велела
позвать к себе Аграфену  с  тем,  чтобы  вопросить  ее:  отчего  она  начала
пророчествовать голодный год, и потом сказать ей, чтобы более не пророчила.
     А как я и брат мой и старшая сестра были в  это  время  уже  просвещены
грамотою и знали по "Ста четырем священным историям", что  пророчество  есть
"свыше спосылаемый дар дивный и таинственный", то нам,  разумеется,  было  в
высшей степени любопытно знать, как этот дар спустился на  нашу  Аграфену  и
как наша мать возбранит в ней этому дару.
     Аграфена же и сама по себе была личность интересная и  пользовалась  во
дворе особыми правами, присвоенными ей превосходством рождения, возвышавшего
ее среди совершенно бесправных крепостных людей. Аграфена, как сказано, была
из людей вольных и вышла  замуж  за  нашего  крепостного  сапожника  Абрама,
который вскоре умер, оставив ей двух детей: сына Егорку и дочь Василису, или
Васенку, которой  теперь  только  исполнилось  четыре  года.  Оба  они,  как
рожденные от крепостного отца, были "крепки своему  владельцу".  Со  смертью
мужа Аграфена могла от нас удалиться, но ради  любви  к  своим  "крепостным"
детям оставалась при  них  и  служила  как  крепостная,  но,  и  отличие  от
крепостных "поневниц", она носила красную юбку, какие в нашем  месте  носили
однодворки, а крепостные не носили. Кроме того, Аграфена была честна и горда
- она не сносила ни малейшего подозрения и считала себя вправе вступаться за
свою честь.
     Ее надо было все "гладить по головке", - иначе она грубила.
     Так случилось и тут, когда матушка позвала ее не в урочное время из  ее
жаркой птичной избы в покои.
     Аграфена пришла недовольная и нехотя отвечала на вопросы,  предложенные
ей для претекста о сколотнях и пахтанье, а когда матушка спросила ее: "Какие
ты видишь сны?" - Аграфена отвечала ей:
     - Какие приснятся.
     - А зачем же ты голод пророчишь?
     - А отчего же не пророчить? Вестимо уж что когда хлеба  не  будет,  так
голод будет.
     - Да почему?.. Что тебе снится... что делается?
     - Что ни снится и что ни делается, а все теперь будет к голоду, и  я  с
детьми пропаду... уйду отселева. И слава те господи! - отвечала  Аграфена  и
ничего более не пояснила, а между  тем  слова  ее  тут  же  были  поддержаны
обстоятельствами.

II

     Приближалось благовещение, когда у нас было в обычае печь  при  церквах
"черные просвиры" из ржаной  муки,  подсеянной  на  чистое  сито.  Муку  эту
приходское духовенство собирало с прихода, и за  сбором  этим  разъезжал  на
своей лошади высокий старый дьячок, имя которого я теперь  позабыл,  но  его
все называли  "Аллилуй".  Он  во  всем  причте  пользовался  авторитетом  по
церковному  хозяйству  и  обыкновенно  перед  праздниками  обметал   веником
иконостас и собственноручно мыл пол в алтаре и чистил лампады, и под его  же
надзором усердные бабы по обещанию вымывали полы в остальной церкви; он же и
"отстреливал голубей", которые прилетали на колокольню и марали колокола;  а
его дьячиха - престарелая "Аллилуева жена", пекла "благовещенские просвиры",
о которых надо сказать два слова в объяснение.
     "Благовещенские просвиры" - это совсем не то же самое, что обыкновенные
просфоры, которые изготовлялись  для  проскомидии.  Проскомидийные  просфоры
изготовлялись из пшеничной муки "нарочитою просфорнею" (вдовицею) и делались
высокенькие,   столбушками,   по   общепринятому   образцу,   и   печатались
"именословною печатью" на верхней корке, а эти - благовещенские  -  делались
просто  "кулабушками"  или  "катышками"  из   "черной",   сборной   муки   и
уподоблялись  настоящим  просфорам  только  тем,  что  наверху  у  них  тоже
оттискивалась именословная печать. Они не требовались  каким-либо  церковным
правилом, а  только  допускались,  или,  точнее  сказать,  были  терпимы  во
уважение "крепкой привычки народа".
     Люди требовали, чтобы эти просфоры сыпали в толпу сверху с  колокольни,
и в толпе их ловили руками - кто только схватит.
     При этом разгуливалась сила и удаль: просвиры не "по чести", а  "силом"
брали - "кто сколько вырвет", а оттого людям этот обычай нравился.
     Просфорня-вдовица "благовещенских просвир" печь не  могла,  потому  что
она была старушка слабенькая и вымесить в деже большой  раствор  была  не  в
состоянии. А потому она ездила только собирать на  просвиры  и  приходила  с
печатью их "знаменить", но ставила их и выделывала Аллилуева жена.
     Никаким обычаям и правилам это было не противно,
     В этот год Аллилуй по  обыкновению  объехал  с  прссфорнею  прихожан  и
собрал муки и променял ее у мельника на муку одинакового размола (так как из
сборной муки разного поля и неровного размола печь неудобно, потому что  она
неровно закисает и трудно подходит), а затем  Аллилуева  жена  растворила  в
деже муку и ночью подбила тесто, которое всходило прекрасно, как следует,  а
еще после затопила печь и перед тем, как наступила пора разваливать тесто  и
"знаменать просвиры печатью", пошла звать  учрежденную  вдовицу,  у  которой
была печать; но едва она вышла со своего двора, как увидала мужа, беспокойно
бежавшего к дому священника, с лицом до неузнаваемости измененным от  ужаса.
Дьячиха окликнула мужа и хотела его расспросить, но он  сердито  замахал  на
нее обеими руками и еще сильнее напрягся бежать к Ипполитову  дому.  Но  так
как Аллилуева жена была родом из Севского уезда, где  уже  есть  "глуховский
дух поведенции",  то  есть  уже  ощущается  малороссийский  обычай  женского
господства в семействе, то она забыла, зачем шла, а переняла Аллилуя на пути
и сказала: - Это еще что за новости! Или я тебе не  законная  жена?  Говори,
что случилось!..
     Аллилуй отвечал, что случилась беда.
     - А какая?
     - А такая, что баба-дулеба стала, вымывши амвон, начисто воду спускать,
да раскатилась и вся до половины сквозь двери в алтарь просунулась...
     -