". Сколько его там было - он не считал, но повез все в свою
метрополию, к "швейцарцам", - чтобы делить. Привез к одному из  митрополитов
и "высыпал". Стали говорить и поспорили: тот "_все_" хотел взять на  "дело",
но Шерамур не дал. Он настаивал,  чтобы  прежде  всего  "сотворить  какую-то
вселенскую жратву", то есть "пожрать и других накормить", и  ограничился  на
этом так твердо, что "_тот_ цапнул с краю и ушел". Сколько именно он у  него
взял - Шерамур не знал:  "цапнул  с  краю",  да  к  баста.  Деньги  были  не
считанные, да и считать их незачем: "все равно не воротить".
     Шерамур увидал, что здесь делят неладно, и уехал в Париж. Здесь он знал
честную душу, способную войти во все его многопитательные виды и оказать ему
самое непосредственное  содействие;  драгоценный  человек  этот  была  Tante
Grillade.
     Она приняла Шерамура и его  золото  совсем  не  так,  как  "швейцарские
митрополиты".
     Tante Grillade ввела Шерамура в свой arriere boutique, {Задняя  комната
за лавкой (франц.).} что составляет своего рода  "святая  святых"  еврейской
скинии, и пригласила его всыпать там все золото в  комод,  запереть  и  ключ
взять с собою. Voyou положили пока не собирать.  Tante  сказала,  что  знает
нечто лучшее, - и назначила Шерамуру прийти к ней вечером, когда  она  будет
свободна. Они вместе должны были обдумать,  как  лучше  распорядиться  таким
богатством, которое в практичных руках нечто значило.
     Шерамур, которому до сих пор никакие комбинации никогда  не  приходили,
думал просто: оставить деньги у Танты и водить  к  ней  голодных,  пока  она
подаст счет и скажет: tout  est  fini.  {Все  кончено  (франц.).}  Но  Tante
Grillade была гораздо дальнозорче и умнее Шерамура,  и  притом,  на  счастье
его, она имела на него планы.

        ^TГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ^U

     Вечером, когда Шерамур пришел к Танте, он встречен  был  необыкновенно:
"кормежная" зала, дальше которой и во дни благополучии не  заходил  Шерамур,
теперь была свободна от гостей, подметена и убрана. В ней еще было влажно  и
пахло "картофелем и маркофелем", но  в  угле,  шипя  и  потрескивая,  горела
маленькая угольная печечка и  очищала  воздух.  Зато  через  открытую  дверь
виднелось настоящее чудо декоративного устройства. Arriere boutique, которая
днем казалась отвратительным колодезным днищем,  куда  никогда  не  проникал
свет и где Tante Grillade едва поворачивалась, как черепаха в шайке,  теперь
представляла очень приютный yroлок. Серая стена, которая заслоняла весь свет
широкого, но совершенно бесполезного  окна,  теперь  была  заслонена  пышною
белою  драпировкою  с  фестонами,  подхваченными  розовыми  лентами.  Вместо
слабых, тщедушных рефлексов внешнего света комната была до изобилия освещена
и согрета огнем двух ламп, стоявших по углам неизбежного мраморного  камина.
Вся эта комната была таи мала, что представляла какой-то клубочек, в котором
ничто не  расходилось,  а  все  сматывалось.  На  пространстве  каких-нибудь
четырех квадратных аршин тут были и двуспальная кровать  Tante  Grillade,  и
комод, где теперь хранилось Шерамурово золото, и камин с веселым огоньком, и
круглый стол, на котором прекрасно дымилась чистая  вазочка  с  бульоном  из
настоящего мяса. Кроме этого, тут же стояли литр красного вина и корзинка  с
лакомством"четырех нищих".
     Сама Grillade тоже была в авантаже: седые крендели на  ее  висках  были
загнуты как-то круче и крепче обыкновенного и  придавали  ее  опытному  лицу
внушительность и в то же время нечто пикантное.
     Здесь у места сказать, что Шерамур в этот раз _впервые_ вкушал  хлеб  и
пил сок винограда tete-a-tete {С глазу на глаз (франц.).} с женщиной.  И  он
не рассуждал, но чувствовал истину догмата,  что  для  счастия  недостаточно
достать кусок хлеба, но нужно иметь с кем его приятно съесть.
     Затрапезный разговор их никем не записан, но он был  очень  серьезен  и
шел исключительно о деньгах. Tante доказала Шерамуру, что если  держать  его
деньги в ее комоде и кормить на них voyou, то этих денег хватит не  надолго;
они выйдут, и voyou опять будет не на что кормить.
     Шерамур согласился  и  задумался,  a  Tante  Grillade  показала  выход,
который состоял в том, чтобы пустить деньги в оборот. Тогда эти деньги дадут
на себя другие деньги, и  явится  неистощимая  возможность  всегда  жрать  и
кормить других.
     Шерамур захлопал руками: "Voila, {Вот (франц.).} -  говорит,  -  voila,
это и нужно! Одна беда: как пустить деньги, кому доверить; кто не обманет?
     Шерамур закивал головою: ему вспомнились его швейцарские митрополиты, и
он как перепел забил: "Вуй, вуй, мадам, вуй, вуй, вуй".
     А потом, когда вслед за тем Tante  встала,  чтобы  подать  compote  des
pommes, {Яблочный компот (франц.).} Шерамур,  глядя  ей  стыдливо  в  спину,
вымолвил:
     - Да возьмите вы эти деньги, Танта!
     - На какой предмет, monsieur?
     - Да делайте что знаете, наживайте. Но Танта нашла это невозможным.
     - Я наживу и умру, а вас выгонят.
     - Гм... Да... подлость... А сколько бы человек можно постоянно кормить?
     - Можно человека два кормить раза по два  в  неделю,  или,  еще  лучше,
троих каждое воскресенье. И кроме того, раз в год можно сделать особый  пир,
на котором никого не будет, кроме бездомных voyou.
     У Шерамура даже сердце забилось от такой мысли, и когда Tante Grillade,
вооружась  щипчиками,  принялась  за  noisettes,   {Орешки   (франц.).}   он
застенчиво приступил к ней.
     - Ну так как же, Tante, -  как  это  сделать?  -  а  Tante,  надавливая
крепкий орех, посмотрела на него и дружески ответила:
     - Надо жениться.
     - Ну вот! Зачем?
     - Затем, что у вас тогда все будет общее, и если  жена  наживет  -  это
принадлежит и мужу. Тогда, например, будь  это  я:  я  отдаю  вам  весь  мой
ресторан, и мы никого сюда больше не пустим.
     - Да, да, вот... это  самое:  никого,  никого  не  пустим!  -  вскричал
Шерамур, и в сладостном исступлении ума и чувств он  схватил  Tante  за  обе
руки и мял их и водил  из  стороны  в  сторону,  пока  та,  глядя  на  него,
расхохоталась и напомнила ему, что пора убираться.
     На другой день вечером его опять повлекли сюда и мысль о пире нищих  и,
может быть, приютный уголок при камине, чего он, по своей непрактичности, не
знал, как устроить даже с деньгами.
     И вот он опять явился и говорил:
     - Можно ли, чтобы опять... здесь... по-вчерашнему?
     - Ага, я понимаю: ты, плутишка, верно нашел себе жену и хочешь со  мной
говорить? Хорошо, хорошо, - садись: вот вино и баранина.
     - Да; а жены нет. Вот если бы вы... захотели...
     - Найти тебе невесту?
     - Нет, если бы... вы... сами...
     - Что это? уж не хочешь ли ты  сделать  позднюю  поправку  к  проступку
третьего Наполеона?
     - Именно это!
     - Но едва ли _это_ будет тебе по силам, мой бедный мальчик. Ведь тебе с
чем-нибудь тридцать, а мне сорок восемь.
     Видя  простоту  Шерамура,  Tante  Grillade  решилась  на  этот   случай
сократить  свою  хронологию  более  чем  на  пятнадцать  лет,  но  это  было
совершенно не нужно. Ни лета, ни наружность Танты не имели в глазах Шерамура
никакого значения.
     - Это ничего.
     - А если так, то вот тебе моя рука и дружба до гроба.
     Они  обнялись,  поцеловались  и  обвенчались,  причем  Танта   безмерно
возросла в глазах мужа через то, что получила какие-то  деньги  с  какого-то
общества, покровительствующего бракам.
     Вечером у них был "пир нищих" - пир удивительный. Гости пришли даже  из
Бельвиля, и все один голоднее другого и один  другого  оборваннее.  Шерамур,
приодетый Тантой в какую-то куртку, был между ними настоящий король, и они с
настоящею деликатностью нищих устроили ему королевское место.
     Без всяких ухищрений с ним совершился  святой  обычай  родной  стороны:
Шерамур был князем своего брачного вечера. Им занимались все: жена, гости  и
полиция,  которая  могла  заподозрить  здесь  некоторое  движение  в  пользу
наполеонидов.
     Особенно возбудителен  был  один  момент,  когда  подали  beignets  aux
pommes, {Оладьи  из  яблок  (франц.).}  и  три  человека,  подученные  Tante
Grillade, вынули из-под стола незаметно туда спрятанную корзинку; в корзинке
оказался большой, немного увядший венок, дешево купленный Тантою у какого-то
капельдинера. В венке были стоптаны несколько цветков, но зато его  освежили
ярким пучком румяных вишен и перевязали длинным пунцовым вуалем с  надписью:
"Bon oncle Grillade". {"Доброму дяде Грильяд" (франц.).}
     Венок возложили на голову Шерамура и этим  актом  навсегда  лишили  его
клички, данной ему англичанкою: с сей поры он сделался "теткин муж" и  очень
много утрачивал в своей непосредственности. Но он об этом не думал.  К  тому
же историческая точность обязывает сказать,  что  добрый  oncle  Grillade  в
настоящую торжественнейшую минуту его жизни был пьян, и это не его  вина,  а
вина  доброй  Танты,  которая  всеми  мерами  позаботилась   облегчить   все
предстоящие ему задачи.
     И, к чести ее, она с первых же шагов показала, что знает  и  тактику  и
практику. Когда sergent de ville постучал в дверь,  чтобы  честная  компания
разошлась, и довольные необыкновенным угощением voyou рассыпались, a  jeunes
maries {Молодожены (франц.).} остались одни, Tante  Grillade,  ни  слова  не
говоря, взяла своего  маленького  мужа  на  руки,  повесила  его  венок  над
кроватью, а самого его раздела, умыла губкою и положила  к  стенке.  Шерамур
все выдержал с стоицизмом своего звания и потребовал только одно, чтобы  ему
дали оставшийся в венке пучок вишен. И когда Tante его удовлетворила, он  их
немедленно "сожрал" и покорился своей доле.
     Но не была ли эта доля слишком сурова? Вот небольшие сведения,  которые
позволяют кое-что умозаключать об этом.

        ^TГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ^U

     Tante не злоупотребляла своими преимуществами:  она  была  великодушна,
как настоящая дочь бульвара. Единственное, что отравляло покой  Шерамура,  -
опять-таки _губка_ - это  страшное  орудие,  которым  повсюду  ему  угрожали
женские руки. Но зато он из этого  научился  извлекать  некоторые  выгоды  в
пользу бедных. Если ему встречалась надобность помочь  ближнему  не  в  счет
абонемента и Танта этому противилась, - он "не  давался  умывать"  и  всегда
успевал настоять на своем.
     Повествователь видел его в такой борьбе и уловил коечто из ее сути.  Он
говорил, как они многие сообща хотели кому-то помочь и как к этому стремился
дядя Грильяд, но ничего не принес и сам пропал. А  потом,  когда  рассказчик
зашел к нему вечером, чтобы увести его на прощальную пирушку, он застал дядю
в  стирке:  Танта  только  что  вытерла  ему  лицо  губкою  и  обтирала  его
полотенцем.
     Здороваясь с гостем, он сейчас же сунул ему в руку золотой и сказал:
     - Передайте, я только сейчас у нее выпросил.
     - Но я за вами, чтобы вместе попировать.
     - Это теперь невозможно.
     - Отчего?
     - Я занят - видите: меня уже губкой вытерли.
     - Тем лучше идти в гости.
     - Нет, - как же в гости, - я говорю вам, что я занят.  Надо  же  честно
нести свой сакрифис.
     И он остался в пользу бедных при своей Омфале.
     Сообщил я об этом толстой няне в "панье" и со  шнипом.  Хлопнула  себ-я
она обеими руками по крутым бедрам и расхохоталась.
     - Видишь, - говорит, - какое ему вышло определение.
     - А как полагаете: счастлив он этим или нет?
     - А отчего же не быть счастливым: как она женщина степенная и  в  виду,
так и очень, может быть, счастлив.
     И впрямь - все же это лучше, чем было ему во всю его прошлую жизнь.
     Я боюсь, что мой Шерамур вам не совсем понятен, читатель, но это не моя
вина; я его записал верно. Лично я, по долгому навыку с ним обращаться,  все
в нем нахожу простым и понятным. Это видовая, а не родовая  особенность:  он
сын своего родителя, и мне в нем видны крупные родственные черты, сближающие
его даже с обращавшею его в христианство графинею. Это не новая  новинка,  а
только остатки давнего худосочия. Шерамур такой же "мизантроп,  развлекающий
свою фантазию", как его родитель и графиня; только он,  разумеется,  их  без
сравнения сердечнее; но это взято им не от них, а принесено  оттуда,  откуда
дух дышит - приходит и уходит, но никто его не узнает. Шерамур человек ни на
что не нужный, точно так же, как и те, и он благополучно догниет  в  одно  с
ними время. Вся разница будет в том, что о первых скажут: "они  скончались",
а о Шерамуре, что он - "околел". Но, может быть, это не  так  серьезно,  как
некоторые полагают, или по крайней мере не  составляет  самого  решительного
для вечности с ее бесконечным путем.

     Пьеса кончена, и читатель может меня теперь спросить: зачем она  попала
в одну книгу с  рассказами  о  трех  праведниках,  с  которыми  у  Шерамура,
по-видимому, нет ничего общего в природе?
     Такой вопрос очень возможен, и я, предвидя его, спешу дать  мой  ответ.
Шерамур поставлен здесь по двум причинам: во-первых,  я  опасался,  что  без
него в этой книжке не выйдет определенного числа листов, а  во-вторых,  если
сам Шерамур не годится к праведным даже в качестве _юродивого_, то тут  есть
русская няня, толстая баба с шнипом, суд которой,  по  моему  мнению,  может
служить выражением праведности всего нашего умного и доброго народа.


        ^TПРИМЕЧАНИЯ^U

     Печатается по тексту: Н. С. Лесков, Собрание  сочинений,  т.  2,  СПб.,
1889, стр. 468-535 (в цикле "Праведники"), Впервые - "Новое время", 1879,  2
декабря, Э 1352, 9 декабря, Э 1359, 11 декабря, Э 1361, 12 декабря, Э  1362,
16 декабря, Э 1366. При жизни Лескова перепечатывалось в его сборниках  "Три
праведника и один Шерамур", СПб., 1880, стр. 161-240; изд. 2-е, СПб.,  1886,
стр. 161-240; ср. сноску на стр. 639.
     В   "Новом   времени"   общее   заглавие:   "Дети   Каина.   Типические
разновидности.  Очерк  первый.  Шерамур.  Эпизодические  отрывки   фатальной
истории". Сноска гласила: "Родовые черты этого типа описаны не  мною,  но  я
нахожу, что в этом описании  есть  много  не  схваченного,  а  иное  слишком
обобщено. Мне хочется сделать небольшой опыт - представить несколько особей,
составляющих. так  сказать,  типические  разновидности  этой  не  утратившей
интереса породы. - Н. Л."
     Таким образом, из заглавия и примечания очевидно, что  Лесков  на  этой
стадии еще не  включал  "Шерамура"  в  число  праведников.  Не  окончательно
включен он в их число и в отдельном издании 1880 (1886) года. Заглавие книги
- "Три праведника и один Шерамур" это ясно показывает. Лишь в  издании  1889
года "Шерамур" включен в этот цикл.
     Текст "Нового времени" для отдельного  издания  подвергся  существенной
переработке. Большая часть изменений - стилистическая правка.  Но  некоторые
места не попали в текст газеты или издания 1880 (1886) года, скорее всего по
цензурным соображениям.
     Так, в главе восьмой в тексте газеты родитель Шерамура  рождением  сына
"утешал свою ипохондрию", в издании  1880  (1886)  года  -  "развлекал  свою
ипохондрию", а в издании  1889  года  стояло:  "Дворянин  -  развлекал  свою
ипохондрию".
     В той же главе перед цитатой из Державина в  "Новом  времени"  не  было
слов: "а потом политическое"; они появились в издании 1880 (1886) года.
     В той же главе, рассказывая о том, почему он не кончил Технологического
института, Шерамур в "Новом времени" и в издании 1880 (1886)  года  говорил:
"история помешала"; в издании 1889 года - "политическая история помешала".
     Наконец, в той же главе в "Новом времени" и в издании 1880 (1886)  года
опущены два  отрывка  в  конце  главы,  характеризующие  евангелие,  впервые
прочитанное Шерамуром, - "почеркать бы надо по местам" и т. д.
     В главе одиннадцатой по цензурным соображениям снято в "Новом времени",
но  появилось  в  издании  1880  (1886)  года  место  о  молитве  графини  с
упоминанием Христа.
     В главе тринадцатой отсутствует, но появился в издании 1880 (1886) года
ответ Шерамура о том, что уйти из России в сложившейся для  него  обстановке
все же было безопаснее.
     В главе пятнадцатой нет в "Новом  времени",  но  есть  в  издании  1880
(1886) года слова  Шерамура,  соглашающегося  возвратиться  в  Россию:  "там
пищеварение лучше". В той же главе и в газете и в издании 1880  (1886)  года
имя Герцена заменено "Г-ну, Г-н".
     В главе шестнадцатой -  "русский  консерватор"  (так  в  изданиях  1880
(1886) и 1889 г.); в газете - "ярый легитимист".
     Из других вариантов стоит отметить, что ни  в  "Новом  времени",  ни  в
издании   1880   (1886)   года   нет   имени   директора   С.-Петербургского
Технологического института Н. А. Ермакова (глава 8). Эпизод с  "неприличным"
заглавием - "Попэнджой" (глава 17)) впервые появился в издании 1889 года.  В
"Новом времени" и в издании 1880 (1886) года он заменен словом "Лепесток..."
(курсив Лескова. - С. Р.) "Да-с; вот то-то и есть, а я именно утверждаю, что
она сказала: "я пойду потрясти мой  лепесток..."  Я,  разумеется,  сейчас  и
ушел".
     В главе десятой, в  конце,  к  словам  "ничего  не  понимаете"  сделана
сноска, отсутствующая и в издании 1880 (1886) года и в  издании  1889  года.
Она важна тем, что подтверждает предположение, будто в основе повести  лежит
какой-то близкий к действительности эпизод, который  Лесков  (Nemo  повести)
мог наблюдать в Париже в 1875 году. "Так как это не выдумка (курсив Лескова.
- С. Р.), то можно предполагать, что профессор, который выругал  Шерамура  и
воздерживал его от поездки к графине,  едва  ли  не  был  покойный  Зарянко"
(известный художник-портретист, 18181870).
     В главе двадцать первой в "Новом времени" нет выпадов против Аксакова и
Кокорева: они впервые появились в издании 1880 (1886) года.
     Как свидетельствует А. Н. Лесков, "Шерамур" подготовлялся в  1879  году
(А. Лесков, Жизнь Николая Лескова, стр. 376).
     "Шерамур" вызвал  в  критике  очень  противоречивую  оценку.  Наряду  с
отрицательными отзывами "Русского богатства" (1880, Э  5,  стр.  82,  Н.  Ф.
ин), "Дела" (1880,  Э  5,  стр.  146,  без  подписи)  и  "Отечественных
записок"  (1880,  Э  5,  стр.  41,  без  подписи)  в  печати  были  и  очень
положительные  отзывы  об  этом  произведении,  например   в   "Историческом
вестнике" (1880, Э 6, стр. 383-385, А. П. Милюков) и "Новом времени"  (1880,
2 ноября, Э 1682, стр. 4, без подписи).

     ...по строгановскому лицевому подлиннику... - Имеется в  виду  традиция
изображения, святых в одной из иконописных школ на Руси, сложившихся в XVI и
XVII веках.

     ...преподобному  Моисею  Мурину...   -   Моисей   Мурин   (325-400)   -
христианский святой. По преданию, в молодости был атаманом  разбойников,  но
раскаялся, удалился в монастырь и предался подвижничеству.  Судя  по  словам
Лескова о мадьярском происхождении святого, он смешал его с Моисеем  Угриным
(ум. в 1043 г.), оскопленным за отказ от связи со знатной полькой, в плену у
которой он находился. Оба имени звучат сходно, схожи иконописные изображения
обоих святых.  См.,  например,  собрание  гравюр  А.  В.  Олсуфьева  в  Гос.
Публичной библиотеке в Ленинграде, т. 4, л. 68 и т. 5, л. 56.

     Он не сумасшедший? - Разве с точки зрения доктора  Крупова.  -  Крупов,
герой одноименной повести Герцена, считал, что человечество больно  безумием
и его история - биография сумасшедшего. Причина этого безумия  -  социальное
неравенство.

     Tante Grillade (франц.) - буквально: тетка (по прозвищу) Жареное мясо.

     ...предметом внимания Луи-Бонапарта... но с тех пор,  как  он  сделался
Наполеоном  Третьим...  -  Племянник  Наполеона  I,  президент   Французской
республики  Луи-Бонапарт,  в  результате  переворота  2  декабря  1852  года
провозгласил себя императором Франции под именем Наполеона III.

     "Пир Лазаря". - В евангелии от Луки (гл. XVI) описывается нищий Лазарь,
питавшийся крошками со стола богача: в этом и заключае