лифт запустить, которым продукты в бар подают?
   - И чтобы он застрял по дороге? - съязвил Свиридов.
   - Ничего, поупираемся да дотащим.
   Обливаясь потом, они осторожно принялись спускать Комбата,  используя
перила, как пандус. Чурбаков уже заждался их внизу, но  времени  зря  не
терял.  Пять  человек  из  охраны   подземного   убежища   приехали   на
микроавтобусе, и он давал им инструкции.
   - Прочешите лес. Двигайтесь в направлении шоссе.
   В вашем распоряжении два часа. Найти и доставить в Янтарный.
   Наконец в холле появились Свиридов с Бородиным.
   - Забрасывайте его в машину.
   - Забрасывайте...  -  пробурчал  Свиридов,  -  будто  это  так  легко
сделать! Сам стоит, пальцем не пошевелит, чтобы помочь.
   С трудом им удалось погрузить Комбата. Мужчины просто втолкнули его и
оставили лежать на полу микроавтобуса, а сами уселись на мягкие сиденья.
Чурбаков забрался в кабину и скомандовал:
   - Вперед!
   - Сильный мужик, -  произнес  Свиридов,  раскуривая  сигарету,  когда
машина уже ехала по шоссе.
   - Да уж. Если бы не порошок, черта с два мы бы к нему подступились!
   - Внешняя сила обманчива, - задумчиво произнес Свиридов, выпуская дым
тонкой струйкой и прищуривая один глаз.
   - Нет, у этого силы хоть отбавляй, точно тебе говорю.
   - Ты его обыскивал?
   - Нет. А где ему прятать, в задницу, что ли, пистолет засунул?
   Несмотря на такое замечание, Бородин опустился на колени  и  принялся
обыскивать лежащего Комбата. Он прошелся руками  по  широким  спортивным
брюкам и не обнаружил никакого оружия.
   - Чистый, - сказал он, отряхивая ладони и вновь устраиваясь в  мягком
сиденье.
   Шоссе кончилось, начались колдобины проселка.
   - Как подумаю, что снова его волочь, так жить не хочется, -  Свиридов
опустил стекло и выбросил окурок на дорогу.
   - Работать никому не хочется, а деньги  получать...  -  напомнил  ему
Бородин.
   Микроавтобус остановился, и Чурбаков заглянул в салон.
   - Все в порядке?
   - Да, мы его проверили. Чистый.
   - Что, и печати при нем не было?
   - Наверное, в пиджаке в номере осталась, - предположил Свиридов.
   - Н-да, - на лице у Чурбакова появился злой оскал.
   Обычно с печатями фирм сложности не возникало.
   Все бизнесмены таскали их при себе, а тут прокол.  Значит,  возникнут
сложности с документами, которые, как считал Чурбаков, после отсидки под
землей Рублев подпишет.  Но  пути  обратно  уже  не  было,  машина  была
запущена. Главное, что никому в Москве Рублев не успел  рассказать  куда
едет.
   - Тащите его!
   И вновь начались  мучения.  Кое-как  Свиридов  с  Бородиным  спустили
Комбата в карьер, проволокли по узкой тропинке и оказались  в  наклонной
выработке. Каждый раз, попадая  сюда,  Чурбаков  внимательно  смотрел  -
ходил ли тут кто, не видно ли свежего окурка,  не  нарушена  ли  полоска
песка, которую его охрана всегда насыпала поперек коридора. Обычно  если
песок и оказывался сдвинутым, то на  нем  виднелись  отпечатки  собачьих
лап. Местные в этот карьер заходить опасались, все были наслышаны о том,
что подземелья заминированы и затоплены водой.
   За послевоенные годы тут подорвалось на минах уже человек десять. А в
последнее время даже лес, прилегающий к  старой  каменоломне,  старались
обходить стороной. И это было Чурбакову на руку.
   Казавшиеся  для  непосвященных  лабиринтом,  ходы  в   этом   секторе
подземелья и Свиридов, и Бородин знали  как  свои  пять  пальцев,  могли
пойти тут без света, ориентируясь по памяти. Мин Чурбаков  не  опасался,
эту часть его люди два года  тому  назад  разминировали,  но  сами  мины
оставили на месте, лишь вывернув из них детонаторы. В любой  момент  все
можно было  вернуть  на  свои  места.  А  другие  секторы  Чурбакова  не
волновали.
   Он туда носа не казал.
   Пока Свиридов с Бородиным пробирались по подземельям, еле поспевая за
шефом, Чурбаков думал:
   "Наверное, все-таки стоит остановиться в деле. Еще пара человек,  еще
несколько миллионов и все, хватит.
   Обо мне уже подзабыли и стоит рвануть за границу.
   Денег хватит на все мои фантазии и даже больше.
   Прежнего положения уже не вернешь и о власти надо забыть".
   А вот Бородин со Свиридовым были не в состоянии  о  чем-либо  думать,
они обливались потом и лишь тихо матерились.
   "Хотя, если честно признаться, власть самый лакомый кусочек. Деньги -
ничто  по  сравнению   с   возможностью   командовать   людьми,   видеть
пресмыкающихся перед тобой, знать, что от одного  кивка  головы  зависят
судьбы и жизни десятков, сотен и тысяч людей, знать, что  ты,  благодаря
высокому креслу, поставлен вне рамок закона.
   "Но ничего, я придумал как получить над людьми власть даже  продолжая
оставаться в тени".
   Надувная лодка ждала их у известковой  скалы.  Луч  мощного  фонарика
плясал в темноте. Чурбаков по  очереди  высвечивал  ориентиры  -  остовы
ржавых станков, на которых полвека тому назад  производили  смертоносное
оружие руками заключенных. И они кто послушно, кто с ненавистью  в  душе
изготовляли бомбы, снаряды, зная, что те обрушатся  на  головы  их  жен,
детей, матерей и отцов. Но  страх  потерять  собственную  жизнь  или  же
надежда  выбраться  когда-нибудь  отсюда  и  отомстить   заставляла   их
работать. Не у многих хватало смелости признаться  себе,  что  смерть  -
единственный  достойный  выход,   единственная   возможность   заставить
замолчать совесть.
   - Еще час, как минимум, пролежит, -  сказал  Свиридов,  причаливая  к
берегу.
   Теперь уже фонарь оказался без надобности, под каменными сводами ярко
горели строительные прожектора.
   - Тащите его сразу в концлагерь. Придет в себя - разберемся.
   - Может, зеков наших задействовать? - предложил Свиридов, - а то  мне
уже надоело надрываться.
   Бородин делал вид, что ему все ни по чем.
   Заскрипели железные ворота и вспыхнули прожектора  в  выработке,  где
располагались клетки с узниками. Люди тут  уже  потеряли  ощущение  дня,
ночи. Кто-то дремал, кто-то, пытаясь забыться, напевал. Но  лишь  только
увидели,  что  в  концлагерь  притащили  новенького,  тут  же  произошло
оживление. Грязные, исцарапанные лица  прижимались  к  прутьям  решетки,
"новые русские" тянули руки, пытаясь коснуться вновь прибывшего.
   - И ему не повезло!  -  высоким  голосом  заверещал  сошедший  с  ума
Попович. - И его жена будет трахаться. Трах,  трах!  -  он  заскакал  по
клетке, ловко хватаясь руками за прутья, как это делают обезьяны. -  Да,
да, трахаться во все дырки! Слышишь?
   - Да ни черта он не слышит, -  обронил  торговец  моющими  средствами
Аркадий Гетман, уверенный, что находится здесь  около  месяца,  хотя  не
прошло и недели.
   - Слышит, просто  боится  глаза  открыть!  Страшно  ему,  страшно!  -
верещал Попович.
   Французский коллекционер Жак Бабек с испугом посмотрел на Свиридова и
Бородина. Ему сильно досталось от них, и страх укрепился уже на животном
уровне. Он забился в дальнем углу клетки и сидел на  корточках,  прикрыв
голову рукой.
   - Смотри, боится, - захохотал Свиридов и подмигнул Бородину. - Сейчас
этого якута забросим и снова  за  лягушатника  примемся,  а  то  он  уже
немного ожил.
   - Примемся, примемся, - поддержал игру Бородин.
   Они открыли дверь клетки и бросили Комбата  на  бетонный  пол.  После
чего ударили друг друга по рукам.
   - То-то взъярится, когда в себя придет! - сказал  Свиридов,  закрывая
клетку на ключ и отдавая его Чурбакову.
   Охранников не было. Всех их Чурбаков отправил прочесывать  лес  -  на
поиски Подберезского. Поиски следовало закончить до рассвета,  чтобы  не
светиться, к утру шоссе должно было ожить.
   Чурбаков нервничал. Отсюда, из-под земли, не представлялось возможным
связаться с охранниками, ведущими поиски. Для этого следовало  выбраться
наверх,  только  тогда  рация  вновь  становилась  нужной  вещью,  а  не
игрушкой.
   Вадим Семенович уже давно собирался оборудовать ряд ретрансляторов  в
тоннеле и вывести антенну  наружу,  но  каждый  раз  откладывал,  будучи
искренне убежденным в том,  что  еще  пара  жертв  -  и  он  ликвидирует
концлагерь. Но  жадность  брала  свое.  Вновь  и  вновь  тут  появлялись
пленники.
   "С Рублевым придется повозиться, - подумал Чурбаков.  -  Печати  нет,
значит, банковские документы,  снабженные  лишь  подписью,  не  примут",
Свиридов,  не  привыкший  подолгу  находиться  возле  клеток,   совершил
непростительную ошибку - слишком близко подошел  к  решетке.  И  тут  же
Попович, и наклонившись, схватил его за шиворот, притянул к прутьям.
   Схватив Свиридова за горло, он принялся его душить, выпучив глаза  от
натуги. При этом Попович не переставал визжать и выкрикивал:
   - Сдохнешь! От щекотки сдохнешь!
   Бородин растерялся всего на несколько  секунд,  выхватил  из  кармана
электрошоке? и разрядил его в Поповича. Тот дернулся и стал оседать.  Но
при этом пальцы  его  продолжали  сжимать  шею  Свиридова,  который  уже
начинал  задыхаться.  Освободившись  от  мертвой   хватки   сумасшедшего
бизнесмена, Свиридов постоял секунд десять, растирая  красные  пятна  на
шее, затем, покачав головой, сказал:
   - Зря ты так, - и шагнул к клетке. - Сережа, багор! Я  этого  так  не
оставлю.
   - Он все равно сейчас ничего не чувствует, - но тем не менее, Бородин
багор подал. - Смотри, Паша, не  повреди  его  сильно.  Жалко,  юродивый
все-таки.
   Чурбаков устал за сегодняшний день. Легкое алкогольное опьянение  уже
прошло и напоминало о себе лишь пульсирующей болью в висках.
   -  Вы  тут  разбирайтесь,  ребята,  а  я  пойду.  Но  только  никакой
самодеятельности, - Чурбаков скрылся за железными воротами.
   Пройдя по извилистому каменному коридору, он оказался в  выработке  с
простым деревянным столом, где для него всегда стояла  водка.  Никто  из
охранников не рисковал притрагиваться к ней, поскольку знал - это  лично
для Вадима Семеновича.
   А Свиридов тем временем продолжал терзать крюком багра бесчувственное
тело Поповича.
   - Остановись, - пытался образумить его Бородин, - придет  в  себя  мы
его плясать заставим.
   - Скотина! Пользы от него никакой. Этот Попович - выкрученная тряпка,
больше ни капли из него не выжмешь.
   - Выдавим, - Бородин хватал Свиридова за руки.
   - Да я ему сейчас крюк между ребер просуну!
   - Не трогай, уймись!
   Попович пришел в себя от резкого  укола  багром  в  бок,  причем  это
произошло так, что Свиридов даже  не  успел  среагировать.  Лишь  только
открыв глаза, Попович тут же ухватился руками за багор и стал тянуть его
на себя.
   - Ловкий стал, как животное! - с удивлением и одновременно  с  тем  с
восхищением пробормотал Свиридов, подтаскивая вместе с багром Поповича к
прутьям клетки. - А ну, подонок, посмотри мне в глаза!
   Попович криво улыбался и по-дурашливому моргал:
   - Виноват, товарищ начальник, виноват, не удержался. Не знал, что  вы
щекотки боитесь.
   - Так значит, ты убить меня хотел?
   - А как же еще! Или вы меня убьете, или я вас.
   Бородин со Свиридовым переглянулись:
   - Точно с ума сошел! Ты лучше деньги нам все  отдай,  тогда  мы  тебя
выпустим. Поедешь отдыхать - на пляже, у моря лежать будешь.
   Даже у Свиридова и у того злость на Поповича прошла. Он  видел  перед
собой вконец спятившего человека, который может за пару минут перейти от
агрессии к безмятежности.
   - Море, - мечтательно протянул Попович и по-волчьи  завыл,  глядя  на
ярко  горевший  прожектор  под  сводом  выработки  и  тут  же  продолжил
логический ряд. - Пляж, бабы, водка, вино." - и затем, растянув  опухшие
губы, добавил самое заветное для себя сейчас слово. - Хлеб...
   - И хлеба будет вдоволь.
   Все остальные узники боялись встревать в разговор.
   И вот когда Попович выглядел  счастливым,  как  невеста  за  день  до
свадьбы, Свиридов резким движением схватил его за редкие  волосы  и,  не
давая двигаться, принялся бить в лицо.
   - Вот тебе, сука, море! Вот тебе, сука, бабы! Вот тебе хлеб!  Нажрись
своей кровью!
   Попович не сопротивлялся, только ойкал.
   Бородин обхватил Свиридова сзади и оттащил от клетки. В руках у  Паши
остался грязный клок волос с головы Поповича.
   Бизнесмен сел на корточки в камере и принялся плакать, растирая чисто
по-детски слезы - кулаками, слезы, смешанные с кровью.
   - Все они уроды! Ты только посмотри, Серега! -  Свиридов  вырвался  и
стал на возвышении посреди выработки. - Они  свободы  не  хотят,  готовы
гнить под землей лишь бы деньги свои сраные не отдать. Отдавайте  деньги
и выходите на волю. Что, слабо?
   И тут Бородин показал рукой на клетку, куда они затащили Комбата.
   - Смотри-ка, по-моему, в себя приходит. Сейчас повеселимся.
 
Глава 15 
 
   Никто  из  местных  жителей  не  знал  сколько  лет  этому   высокому
нескладному мужчине. Но все к нему привыкли  и  без  него  на  побережье
чего-то не хватало бы.
   Его знали  военные  моряки  и  рыбаки,  и  собирателя  янтаря  и  все
остальные - водители рейсовых автобусов, электричек, грузовиков и такси.
Хотя на такси этот мужчина никогда и не ездил.
   Ему могло  быть  как  сорок,  так  и  семьдесят  -  словом,  он  имел
неопределенный возраст. Почти всегда, почти в любое время года его можно
было видеть на побережье у воды. Ходил с палкой  в  руках,  ковырялся  в
песке, в гальке, отыскивал кусочки янтаря, складывал их в грязный рюкзак
с многочисленными карманами. Сразу  расфасовывал  янтарь:  одни  кусочки
клал в большой  карман,  другие  ссыпал  прямо  в  рюкзак.  Там  у  него
хранились почти все его личные вещи.
   Говорят, когда-то он жил  в  Калининграде  и  был  школьным  учителем
младших классов. Но затем, когда жена и дети утонули, катаясь в лодке, у
него помутился рассудок и он ушел из дому, став самым настоящим бомжем и
бродягой. Хотя, может быть, все это вранье людей, живущих на побережье.
   Его знали пограничники и милиционеры. Они даже на него не  кричали  и
одним лишь взглядом заставляли застыть на месте, а затем развернуться  и
двинуться в противоположную сторону - идти туда, откуда пришел. Все  эти
мелкие неприятности на его образ жизни абсолютно не влияли.
   С его небритого лица, обветренного, с  блестящими  голубыми  глазками
под кустистыми рыжими бровями,  никогда  не  сходила  немного  виноватая
улыбка. Этот мужчина, можно сказать старик, разговаривал  сам  с  собой.
Иногда за ним бежало несколько бродячих псов, но в конце концов  собакам
надоедало идти за медленно бредущим человеком, который их  не  собирался
кормить, и они отставали. Садились и смотрели на его сутулую  спину,  на
грязный брезентовый плащ с огромным капюшоном.
   А волны набегали и смывали следы, оставленные его ногами на песке.
   В общем, этот мужчина, которого все звали Тенью, а  он  действительно
был похож на тень, бродил по побережью, промышляя сбором  янтаря.  Потом
этот янтарь он продавал или обменивал на  продукты  и  вещи.  Янтарь  он
собирать любил и умел. А еще он был на удивление везучим.
   Его пару раз даже приглашали работать на  фабрику  и  сдавать  янтарь
туда. Но мужчина, проработав несколько дней, словно бы забывал  о  своих
обязанностях и уходил по побережью, не появляясь иногда даже  в  течение
месяца. На него махнули рукой - пусть живет как хочет.
   Местные  жители,  завидев  бредущего  по  берегу  высокого   сутулого
мужчину, недовольно морщились.
   - Вот, опять притащился, опять будет собирать наш янтарь! Хотя черт с
ним, пусть собирает. Море еще выбросит, еще намоет, когда он уйдет.
   Школьным учителем Максим Максимович Горулев никогда не был. А работал
он закройщиком в ателье.
   Но это было давно, лет пятнадцать тому назад. Ему приходилось шить  и
офицерские мундиры, и шинели для моряков, и платья для женщин и девушек.
А затем ему, не  повезло.  Его  сильно  ударило  током.  Два  месяца  он
пролежал в больнице и вышел  из  палаты  на  божий  свет  совсем  другим
человеком. Его речь стала бессвязной и разговаривал он преимущественно с
самим собой.
   А жил он в военном городке, жил тогда. Квартира у него была казенная.
Квартир  у"  у  него  забрали,  а  он  уехал  к  брату  в   подмосковный
Калининград. Пожив  у  брата  пару  месяцев,  убежал.  Сел  на  поезд  и
какими-то путями месяца за два сумел-таки добраться до Калининграда,  но
уже другого, находящегося на берегу моря. Вот с того времени и  начались
его странствия, хождения по побережью и сбор янтаря.
   В окрестностях поселка он появлялся за год раз шесть  или  восемь.  И
никто не удивлялся, когда видели, как он с рюкзаком на плечах, с  палкой
в руке идет по улице,  со  всеми  раскланиваясь  и  называя  придуманные
имена, почти никогда не совпадающие с реальными.
   Вот и теперь Максим Максимович Горулев или просто  Тень,  появился  у
поселка. Люди его видели и переговаривались:
   - Наверное, будет шторм.
   - С чего ты взял? - говорил один мужчина другому.
   - Как это с чего? Ты что не видел, Тень появилась на берегу?
   - А, тогда да, будет шторм, хотя по небу не видно.
   Правда, в середине сентября иногда случались штормы и это ни для кого
не было новостью. Но если появлялся Максим Максимович Горулев, то  шторм
случался наверняка. Как правило, этот сутулый высокий мужчина  пережидал
шторм, прячась в карьере, в одной из пещер. Затем  выбирался  и  начинал
ходить по берегу  -  туда,  сюда,  все  время  глядя  под  ноги,  иногда
опускаясь на колени, чистил кусок янтаря грязными пальцами от  налипшего
песка, рассматривал его на свет и прятал в рюкзак. Если янтарь попадался
хороший, с каким-нибудь насекомым или с травинкой внутри, он  оказывался
в большом кармане рюкзака - в том, где лежал отборный янтарь.
   Иногда сердобольные  жители  угощали  Максима  Максимовича  яблоками,
огурцами, помидорами - всем тем, что вырастало на огородах  и  в  садах.
Горулев  раскланивался,  доставал  из  рюкзака  пару  кусков  янтаря,  и
происходил бартер. Янтарь, как правило, у него был хороший. В чем в чем,
а в этом бомж-бродяга толк знал.
   Целое утро Горулев пробродил вдоль берега моря.
   Ему везло. Вообще эти места он любил,  если  сумасшедший  мог  любить
что-либо. С моря наползали тучи, и бродяга счел за  лучшее  укрыться  от
дождя и холодного ветра.  Он  двинулся  к  каменоломне,  долго  брел  по
пожухлой траве. Дождь начинал уже накрапывать.
   Но бродяга не спешил, словно бы знал, что  он  успеет  до  того,  как
разыграется непогода, отоспится, отлежится в какой-нибудь сухой  пещере,
разведет костерок, перекусит. А на утро, когда все  стихнет,  он  первым
окажется на берегу, еще на рассвете, и весь янтарь,  выброшенный  морем,
будет  его.  По  дороге  бродяга  насобирал  много  хвороста   -   сухих
можжевеловых веток, каких-то обломков досок, выброшенных морем -  и  все
это волок с собой. Тащил, сгибаясь под тяжестью ноши.
   Наконец  он  добрался   до   карьера,   спустился   вниз,   чуть   не
поскользнувшись и не разбившись. В этой пещере он уже прятался от  дождя
не один раз. Довольно долго бродяга возился, раскладывая костер. Наконец
хворост занялся и бродяга протянул к огню замерзшие руки. Он так и сидел
у костра, прислонясь спиной к стене пещеры и  глядя  на  скачущие  языки
пламени.
   А вокруг шел дождь, дул ветер. Максиму Максимовичу было хорошо в этом
безлюдье. Одиночества он не чувствовал, от него никогда не  страдал.  Он
задремал, а когда проснулся, то увидел, что костер погас. Уже  спустился
вечер, синие сумерки. Хоть и не хотелось, пришлось выбираться из пещеры,
чтобы еще собрать хвороста и ночью  не  мерзнуть,  а  сидеть  у  костра.
Рюкзак и посох бродяга оставил. Посох стоял прислоненный к стене пещеры.
Он выбрался по скользким влажным камням и побрел в сторону моря. Там, на
берегу, всегда можно найти то, что хорошо горит.
   Он не дошел до берега метров пятьдесят, как на него  навалился  сзади
кто-то тяжелый и придавил к острым камням.
   - Эй, эй, отпусти, слезь! -  закричал  сутулый  мужчина  со  странной
кличкой Тень. - Слезь! Ты что, спятил?
   А когда бродяга смог по