нью колыхалось обрюзгшее жирное тело. И уж совсем не к месту смотрелся большой крест-распятие на толстой цепи, украшенный драгоценными камнями.
     Странная смесь буддизма, средневекового христианства и современной цивилизации царила в огромном особняке за высоким бетонным забором. А за забором расстилался прибайкальский лес.
     - Когда он должен сообщить о результатах?
     - Он уже сообщил, Учитель. Он получил бумаги и три ампулы. Генерал нас не обманул.
     - Но мы ему и заплатили немало.
     - Он нам еще понадобится? - спросил слуга у своего хозяина.
     - Я отдам распоряжения, когда решу что с ним делать.
     - Может, было бы лучше его сразу...
     - Нет, не надо, - решения здесь принимаю я и только я. А после того, как все произойдет, я окажусь над всеми.
     - Да, да, Учитель, так оно и будет, - абсолютно убежденно произнес слуга, так и не поднимая глаз от узоров ковра.
     Было странно видеть в этом огромном сильном мужчине такую почти детскую покорность.
     - Ну подойди ко мне, - произнес Учитель.
     Мужчина опустился на колени и пополз. Когда он оказался рядом со своим повелителем, тот плюнул себе на пальцы и вытер их о бритую макушку коленопреклоненного. При этом брезгливо поморщился.
     Мужчина распластался.
     - Ладно, иди. Будешь нужен - позову. Я тебя благословляю, ты мой верный ученик. Ты один из избранных.
     - Я рад, Учитель.
     Встав на четвереньки, охранник попятился. Он был похож на огромного пса. Единственное, чего он не делал, так это не рычал и не лизал босые ноги с наманикюренными, ухоженными ногтями Учителя.
     - Вот что, я решил, - выплевывая слова так, как прежде выплевывал вишневые косточки, проговорил Учитель. - Связного уберете, как только получите документы и ампулы.
     - Понял, - вновь ударившись лбом о мягкий ковер, тихо ответил слуга.
     - Люди прибывают? - задал вопрос Учитель.
     - Построено еще пять новых домов и закончен первый барак.
     - Это хорошо, - глядя на белую стену и погасший экран телевизора, сказал Учитель. - Да, кстати, что сделали с двумя непокорными?
     - Один сам разбил голову о стену, а насчет второго наглеца ждем распоряжений, - не вставая с колен, сказал слуга.
     - Я сам хочу с ними поговорить, я сам спущусь в подвал.
     - Слушаюсь, все будет исполнено.
     - А теперь иди, - тяжелая штора колыхнулась, дверь за ней бесшумно открылась и закрылась.
     Учитель остался один. Никто бы без звона колокольчика не решился потревожить его покой.
     Учитель раздумывает, Учитель общается с всевышним, сыном которого он себя называет. Он думает о спасении своих людей и входить к нему нельзя - это строжайше запрещено. Даже если земля начнет проваливаться, если реки потекут вспять, а капли дождя зависнут в воздухе, а затем полетят от земли к облакам, все равно никто не посмеет войти и потревожить размышления Учителя.
     Уже около шести тысяч приверженцев нового учения и его, Учителя, насчитывалось в России и триста из них жили неподалеку. И все эти люди работали, не покладая рук, на возведении новых домов для переселенцев из городов и деревень, которые, продавая все свое имущество, отдавая его секте, ехали сюда в Прибайкалье, в "святую землю", чтобы быть как можно ближе к своему Учителю, к тому, кто обещал им спасение и вечную жизнь в обмен на все, что они имели.
     А всем остальным он предсказывает геенну огненную и бесконечные мучения. Спасутся лишь те, кто окажется рядом с Учителем, лишь те, кто будут верны ему. Уцелеет лишь одна святая земля Прибайкалья, а все остальное погибнет.
     И день конца света и начала новой жизни Учитель знал. Иногда вознося вверх руки над собравшейся толпой, он называл точную дату. И все цепенели, как мыши перед удавом, а затем начинали возносить хвалу своему наставнику, тому, кто их спасет. А Учитель распинался, рассказывая об ужасах, которые обрушатся на землю, населенную безбожниками и заблуждающимися, а затем многозначительно добавлял:
     - И это будет только начало, предвестие которого вы уже созерцаете ныне.
     Да, были случаи, когда кто-то из его приверженцев разочаровывался в учении и пытался покинуть деревню, в которых жили приверженцы новой веры. Расправа с такими людьми была ужасной. Собирались все и каждый должен был ударить палкой непокорного. Иногда экзекуция продолжалась целую ночь, но в конце концов, пытавшегося бежать забивали до смерти.
     И тогда Учитель говорил:
     - Ну, теперь вы еще больше укрепились в своей вере. Работать, работать и молиться.
     Люди Учителя спали по пять-шесть часов в сутки. Мяса они не ели, питаясь лишь тем, что вырастили на огородах. Все время они посвящали молитвам и работе. Молитвы были коллективные, как и исповеди. Никто и никогда не должен был оставаться в одиночестве, все присматривали друг за другом, блюдя чистоту веры. Все эти ухищрения придумал Учитель, вернее, он взял из каждой религии то, что ему подходило. А о том, что Учитель даже не очень грамотный человек, его ученики и последователи даже не имели возможности и времени задуматься.
     Любая фраза, брошенная Учителем, приобретала многозначительность. Он умел говорить так, что ему верили. Если он видел на дороге камень, то мог глубокомысленно заметить:
     - Этот камень - это кусок неба.
     А потом остановиться, плюнуть себе на палец и оставить мокрый след на гладком сером булыжнике. И этот камень становился частью учения, перекочевывал в строящийся храм, ложился в фундамент или в стену. И все, видевшие ритуал, проникновенно шептали:
     - Сам Учитель благословил этот камень.
     И каждый норовил прикоснуться к нему, провести по камню ладонью или поцеловать.
     Если на небе светило солнце, Учитель говорил:
     - И тучи закроют солнце.
     Затем, как водится, молчал. И действительно, тучи закрывали солнце. И трудно было понять, то ли это по велению Учителя происходят небесные явления, то ли они происходят сами по себе.
     Но одурманенным сектантам во всем виделось могущество Учителя, его бесконечная, безмерная власть.
     И если бы он сказал: "Убейте самих себя", скорее всего, его люди покорно обрекли бы себя на мученическую смерть во имя вечного спасения.
     Но пока еще до этого не доходило, ведь у Учителя имелись собственные планы, о которых он не говорил своей пастве, но к реализации которых уже приступил. Частью этих планов было создание новых деревень в Прибайкалье, где он расположил свою резиденцию, вербовка новых сторонников, раздача денег, благословений, продажа своей крови в маленьких флакончиках, продажа .своего дыхания, запаянного в ампулы, и кусочки бумаги, к которым прикасались руки Учителя. Эти бумажки должны были хранить людей, оберегать их от болезней, дурного глаза и всего плохого.
     Все эти бумажки, флаконы, ампулы стоили больших денег, так же, как и кассеты, на которых Учитель предсказывал конец света, зазывал под знамена веры. И никому даже в голову не могло прийти, что маленьких флакончиков с кровью Учителя продано столько, что кровью можно заполнить небольшой бассейн размерами три на три метра. Каждый из тех, кто имел флакончик, думал, что лишь у него есть капля крови великого человека, нового пророка, нового Учителя.
     Посидев еще полчаса на подушках, Учитель вновь схватил колокольчик и на этот раз дважды взмахнул им над головой. И уже не тот, а совсем другой человек вошел в большую комнату с зашторенными окнами. Он также держал голову склоненной.
     - Привезли аппаратуру?
     - Да, уже привезли, Учитель. Она собрана.
     - Все прислали наши люди из Японии?
     - Да, все, Учитель.
     - Проверили? - спросил он таким тоном, словно был специалистом в биологии.
     - Да, проверили, Учитель. Доктор Фудзимото лично все опробовал.
     - Фудзимото? - пробормотал Учитель. Ему не нравилось это имя, и несмотря на то, что он сам принадлежал к желтой расе, японцев не любил, хотя ему и приходилось с ними сотрудничать.
     - Когда все будет закончено, Фудзимото надо убрать. Он слишком много знает.
     - Возникнут сложности. Ведь он оказал нам большую помощь, ведь это благодаря ему основан российско-японский университет. Только его и знают в Совете безопасности.
     - Мне все равно. Найдем еще тысячи таких же, деньги сделают свое дело. Кятати, поступили деньги?
     - Да, поступили.
     - Все поступили или нет?
     - Есть задержки.
     - Скажи нашим людям, пусть разберутся с должниками. И пусть разберутся так, чтобы никому больше не повадно было задерживать обещанное. Все, кто не с нами - против нас. И все они будут уничтожены, не обретя спасения. Ты меня понял?
     - Да-да, Учитель, - и мужчина рухнул на колени.
     Учитель плюнул на пальцы и щепотью прикоснулся к лысой голове.
     - - Где начальник моей охраны? - спросил он.
     - Внизу, Учитель.
     - Скажи, что я скоро спущусь.
     - Да, Учитель, - мужчина исчез.
     Учитель подошел к стене и нажал кнопку. Панель отъехала, и он вошел в ярко освещенную кабину небольшого лифта, которая плавно опустила его в подвал. Начальник охраны уже ждал на площадке, отгороженной от помещения толстой решеткой и стеклянной стеной.
     - Где непокорный? - спросил Учитель.
     Здесь, внизу, уже не было маскарада, все выглядело по-настоящему. Мужчины были одеты в камуфляжную форму, вооружены. Но повиновались они Учителю так, как и все остальные.
     Створки стеклянной стены бесшумно разъехались. Начальник охраны открыл решетку, и Учитель в сандалиях на босую ногу двинулся по длинному коридору, освещенному тусклыми лампочками, забранными в проволочные абажуры. Даже запах говорил о том, что здесь тюрьма и камеры пыток, что именно здесь расправляются с непокорными, с теми, кто засомневался в правдивости учения. Слова Учителя о геенне огненной имели под собой основу. Именно здесь таился конец света, конец жизни для очень многих.
     Деревянные сандалии стучали о бетонный пол, гулкое эхо разносилось по лишенному мебели пространству. Учителю доставляло удовольствие видеть как умирают люди. Но лицо его при этом оставалось бесстрастным и спокойным - так, словно бы он наблюдал за падением листьев с дерева, а не за тем, как жизнь уходит из человека.
     Одну сторону коридора занимали камеры.
     В них находились те, кто совершил маленький проступок, а сейчас был вынужден искупать свою вину. За железной дверью, которая распахнулась бесшумно, находилась камера пыток. Именно туда направлялся Учитель, он хотел увидеть, как будет приведен в исполнение приговор, вынесенный им единолично. Вернее, Учитель не сказал ни слова, лишь кивнул, когда доложили его помощники о такой дерзости, как высказанное вслух сомнение в верности учения и его нужности.
     Юноша лет семнадцати с бледным исхудавшим лицом был прикован прямо к стене. Он висел на цепях, чуть касаясь пола кончиками пальцев ног.
     Когда железная дверь открылась, голова юноши шевельнулась и веки тяжело поднялись. Он увидел перед собой Учителя, такого недосягаемого раньше и такого близкого теперь. После долгой тишины он даже услышал его дыхание.
     - Оставьте нас, - Учитель взмахнул рукой.
     Тут же охрана исчезла за железной дверью.
     Учитель даже не обернулся проверить все ли вышли, он знал, его никто не посмеет ослушаться.
     Он опустился на корточки и снизу вверх посмотрел на прикованного к стене. Он сидел на корточках так, как заключенные сидят у костра на лесоповале.
     - Так ты не веришь, что грядет конец света? - с присвистом произнес Учитель.
     Юноша отрицательно качнул головой.
     - Ну что ж, напрасно. А почему?
     - Не верю, - выдавил из себя юноша, и его тело начало дрожать.
     - И ты не хочешь отречься от своих слов, не хочешь обрести вечное спасение вместе со мной, вместе со всеми нами?
     Юноша молчал. Его губы кривились, по лицу, по тем судорогам, которые искажали черты, было понятно, что он пребывает в крайне нервном напряжении, истощенный пытками, одиночеством и жаждой.
     - Хочешь, я тебя благословлю? - сказал Учитель, глядя снизу вверх, пытаясь заглянуть прямо в сузившиеся от боли и ужаса зрачки своему ученику.
     - Не хочу! Будь ты проклят! - юноша собрал последние силы и плюнул прямо на голову Учителя.
     Тот даже не шевельнулся. Плевок медленно стекал по виску, пока, наконец, сорвавшись, не упал на пол.
     - Вот ты как! Я к тебе с любовью, а ты меня так благодаришь?
     - Будь ты проклят! - повторил юноша.
     - Ты конченный человек, - проговорил Учитель, - дело в том, что конец света в самом деле грядет, но не тот, не библейский, я сам его приближаю.
     - Ты сам не веришь в это.
     - Я? - рассмеялся человек в белых одеждах и надменно взглянул на распятие, - ты жрал дерьмо своего соседа по нарам с просветленным взором и верил, что тем самым обретаешь спасение, неужели после этого я буду воспринимать тебя всерьез?
     - Ты.., ты... - задыхался парень, - будь ты проклят, обманщик.
     - Нет, не будет по-твоему. Проклят ты, проклят всеми нами, твои слова вернулись к тебе, как возвращается эхо, как сейчас вернется к тебе болью этот звук, - и Учитель хлопнул в ладоши.
     Тут же дверь открылась. Учитель взглянул на начальника охраны и, не меняя выражения лица, тихо произнес:
     - Этого вы опустите в ванну. Пусть серная кислота смоет все грехи, все до единого, вместе с его непокорным телом. Может, хоть так его дух будет спасен и останется с нами. Сделаешь так, чтобы от него не осталось ничего, чтобы он растворился весь. Но медленно, очень медленно. Я сам приду посмотреть. Сделаете это в полночь, когда луна выйдет из облаков.
     Начальник охраны, уже привыкший к подобным делам, абсолютно не удивился. Он кивнул:
     - Все будет выполнено, Учитель.
     - Не сомневаюсь.
     Учитель медленно повернулся, его жирное, обрюзгшее тело качнулось под складками шелка. Он погладил толстыми пальцами крест, украшенный камнями, медленно, как белое облако, как айсберг, поплыл к двери, распространяя вокруг себя сладкий запах ладана и терпких благовоний.
     А юноша судорожно дергался, звеня и гремя стальными цепями.
     - Освободите! Пустите! Он же сумасшедший, вы что, не видите?
     - Тебя в полночь отпустят, в полночь, ты сам увидишь, как исчезает твое строптивое тело, высвобождая дух, ты хотел спасения и заслужил его, - не оборачиваясь, громко, густым басом проговорил Учитель, главарь ортодоксальной секты, на первый взгляд, безобидной.

Глава 2

     Полковник ГРУ Леонид Васильевич Бахрушин снял теплое пальто, шапку, шарф, все это аккуратно повесил в шкаф, потер ладонью о ладонь и осмотрелся по сторонам. Все в служебном кабинете оставалось таким же, как и вчера вечером, поздним вечером, когда он его покинул. А как хотелось, чтобы в отсутствие хозяина, что-нибудь изменилось - в лучшую сторону "Опять придется заниматься бумагами!" - с неудовольствием подумал Леонид Васильевич, наморщив высокий розовый лоб.
     Приниматься за работу, ой как, не хотелось, Леонид Васильевич оттягивал этот момент как мог. Именно поэтому он и продолжил ненужные, излишние приготовления. Снял массивные очки, протер запотевшие стекла и прошел к ненавистному с утра рабочему столу, на ходу расслабляя узел галстука.
     Часа два его никто не должен был тревожить.
     Он открыл сейф, вытащил папку с документами и уже принялся толстыми пальцами с короткими ногтями развязывать тесемки, как зазвонил телефон. По звуку сигнала Бахрушин понял, звонит один из его помощников. Он поморщился, положил руку на вибрирующую трубку, но несколько секунд ее не снимал, как бы надеясь, что звонок смолкнет сам собой. Но звонок не смолкал, сотрясая воздух кабинета, нарушая внутреннее спокойствие Леонида Васильевича.
     "Будь ты неладен, Альтов! Вечно с утра беспокоишь. Знаешь, наверное, что у меня потихоньку налаживается рабочее настроение и хочешь подсунуть очередную гадость для размышлений" - .
     Полковник поднял трубку, приложил холодную после ночи пластмассу к уху и тут же услышал немного взволнованный, чуть испуганный голос своего помощника Альтова:
     - Леонид Васильевич, разрешите зайти?
     - Через два часа - пожалуйста.
     - Через два часа? Я бы вас тогда и не беспокоил, сам пришел.
     - Ну, что у тебя опять стряслось?
     - Есть интересная информация.
     - И не телефонный конечно же, разговор? - пробурчал в трубку Леонид Васильевич, уловки своих помощников он изучил досконально.
     - Так точно, - отчеканил заготовленные слова капитан Альтов, свои ответы он знал не хуже, чем его начальник вопросы.
     - Ладно, только давай бегом, у меня куча дел. - Положив трубку, Бахрушин снял очки и принялся рассматривать выгнутые просветленные специальным покрытием стекла, следя за причудливо-радужным отражением своего кабинета, знакомого ему до мельчайших деталей.
     Ему, как он ни старался, никогда не удавалось протереть стекла до идеального состояния. Вот пылинка - Бахрушин провел очками по лацканам дорогого пиджака. Теперь на стекле появилось вместо одной аж четыре пылинки.
     "Черт вас подери, размножаетесь как микробы. И откуда только эта пыль берется? Убирают ведь в кабинете каждый день, да и дома чистота идеальная, как в кремлевской операционной".
     Дверь открылась без стука. На пороге появился моложавый широкоплечий Альтов На этот раз на его лице не было обычной виноватой улыбки, в руке капитан держал кейс с кодовыми замочками - Проходи, Валерий Что стряслось?
     - Да я... Леонид Васильевич, хотел позвонить вам еще ночью...
     - Тоже мне, придумал! Ночью беспокоить немолодого человека? Это у тебя, Валерий, наверное, девочки завелись, страдающие бессонницей, так тебе и не спится, - пошутил полковник, хотя прекрасно знал, Валерий Альтов прекрасный семьянин, имеет двух хорошеньких дочерей и девочками на стороне по своей инициативе не интересуется.
     - Тут вот какое дело, Леонид Васильевич...
     - Ну, какое же у тебя дело? Не тяни, иди к столу, а то стоишь, как провинившийся ученик у двери, будто бы в штаны наделал или стекло разбил в туалете.
     Бахрушин злился на Альтова, называя его про себя пожирателем чужого времени. Излишняя щепетильность капитана не соответствовала темпераменту полковника ГРУ.
     - Нет, нет, что вы, Леонид Васильевич! - Альтов быстро подошел к огромному письменному столу и положил на него кейс. Затем огляделся по сторонам: это движение было таким, словно бы капитан опасался чужого глаза.
     - Не озирайся ты, как затравленный заяц!
     Никто не подслушивает, никто не подглядывает, проверено тысячу раз. Можешь даже матом на самого президента загнуть, и никто тебе ничего не скажет, если, конечно, сделаешь это искусно и в рифму.
     - Нет, что вы, Леонид Васильевич, даже на президента не могу, вы же знаете, я не люблю ненормативную лексику.
     - А вот я люблю, - буркнул полковник ГРУ, смахивая пылинку с зеленого сукна.
     Крышка кейса открылась совершенно бесшумно и на стол прямо к рукам Бахрушина легла непрозрачная пластиковая папка. Полковник сразу же догадался, в папке фотографии. Затем на стол легла маленькая видеокассета.
     - Что здесь? - спросил Бахрушин, пока еще не прикасаясь к папке.
     - Материальчик один. Вы посмотрите, Леонид Васильевич, - сказал капитан Альтов и вновь испуганно оглянулся на дверь. Она была чуть-чуть приоткрыта. Альтов быстро пересек по диагонали кабинет, плотно закрыл вначале одну, затем вторую дверь. По этим движениям полковник Бахрушин догадался, что дело действительно серьезное, а Альтов пришел к нему не с пустяками. Скорее всего, дело касается людей из их управления.
     - Посмотрите, - сказал Альтов.
     Бахрушин взял за уголок пластиковую папку и аккуратно вытряхнул на середину письменного стола фотографии. Поскольку на них не стояли номера, полковник Бахрушин понял: эти фотографии нигде не зарегистрированы, и он является одним из первых зрителей. От него зависит - пускать ли их дальше в дело или отложить в долгий ящик.
     - Кто еще видел? - не переворачивая снимки лицевой стороной к себе, спросил Бахрушин.
     - Фотограф и я, Леонид Васильевич.
     - Это свои люди, - буркнул Бахрушин, затем переве