ремис, давя бычок в импровизированной пепельнице. - Шлепнуть некого!
     - Наоборот, - поддержал игру Манохин. - Столько козлов вокруг, что на всех патронов не хватит. Вот и приходится, понимаешь ли, выбирать.
     - Выбирай, но осторожно, - почему-то помрачнев, ввернул Черемис бессмертную цитату из Жванецкого и полез в нагрудный карман ветхой, с лоснящимся от грязи воротником офицерской рубашки за очередной сигаретой.
     Манохин вспомнил о родственнике Черемиса, на которого совсем недавно пал выбор, и тоже помрачнел. Психология Черемиса была для него абсолютно непостижима, и это беспокоило Прыща: толстяк был способен в самый неожиданный момент выкинуть что-нибудь дикое и ни с чем не сообразное. Черемис тем временем раскурил сигарету, положил ее на край пепельницы, взял со стола бутылку, поднес ее ко рту, но, спохватившись, сделал горлышком приглашающий жест в сторону Манохина.
     - Вмажешь? - предложил он.
     Прыщ покачал головой, отказываясь от угощения.
     Судя по этикетке, в бутылке была отрава местного производства, а Манохин еще не настолько выжил из ума, чтобы пить эту дрянь.
     - Ну, как знаешь, - сказал Черемис и, раскрутив бутылку, опрокинул ее над разинутой волосатой пастью.
     Он со стуком поставил бутылку под стол, крякнул и вместо закуски занюхал водку обмусоленным рукавом рубашки.
     - Едкая, зараза, - просипел он. - Ну ладно, черемис. Если вмазать не хочешь, значит, приехал по делу. Выкладывай, что у тебя опять стряслось.
     - Есть заказ, - сказал Манохин. - Четыре тысячи бутылок.
     - Ото, - отреагировал Черемис. - Две тонны водяры, почти тонна спиртяги." Сделаем, чего там.
     - Только ты вот что, Черемис... Эта партия пойдет в Москву, так что ты уж постарайся, чтобы качество было на уровне.
     Черемис хмыкнул и пожал жирными плечами.
     - Какое еще качество? - проворчал он. - Этикетки, акциз, бумажки всякие - это не мой профиль, да и проблем с этим, насколько мне известно, у нас никогда не было. Единственное, что я могу проконтролировать, - это процентное содержание спирта. А уж качество спирта - извини-подвинься. Что вы мне привозите, то я и бодяжу. Да ты не дрейфь, черемис, посмотри на меня. Пять лет ее, проклятую, пью. Ничего, кроме нее, не употребляю - ни чаю, ни воды, ни бормотухи, Правда, рожа стала... На днях наткнулся на зеркало, глянул и обомлел: это кто же, думаю, такой?
     Что же это, думаю, за зверь? А я-то где же?
     - Ну? - заинтересовался Манохин.
     - Что - ну? Засосал полстакана - бутылка у меня с собой была, - глянул еще разок... Гляжу - все нормально. Я это, только небритый... Так что насчет качества не переживай.
     - Гм, - с сомнением произнес Манохин. Способность Черемиса в невероятных количествах пить любую дрянь от лосьона до антифриза без видимых последствий для организма давно вошла в пословицу и ни в коем случае не могла служить критерием оценки качества выпускаемой им продукции.
     - Ты вот что, - прохрипел Черемис, копаясь в тумбе стола и извлекая оттуда новую бутылку водки. - Ты людей мне дай, черемис. Одного на конвейер, одного на упаковку.
     - Знаю, - сказал Манохин. - Я уже распорядился, - А мне твои распоряжения до пейджера! - рыкнул Черемис. - Я твое распоряжение к конвейеру поставить не могу. Тем более на упаковку. Мне люди нужны, а не распоряжения. И не бабы эти, с ихними течками и истериками, а нормальные крепкие мужики. Давеча одна мне говорит: не могу, говорит, я эти ящики таскать, у меня, говорит, проблемные дни. Спину, говорит, ломит, мочи нет... Я ей говорю: работай, говорю, сука, а то у тебя не только спину будет ломить, но и все остальное.
     Так она, черемиска, ящик подняла, охнула, ахнула и - об пол. Двадцати бутылок как не бывало. А твои дебилы в камуфляже ей ребро сломали. Третий день на тюфяке валяется, лярва, ни хрена не делает, только жрет.
     - М-да, - повторил Манохин. - Так тебе, выходит, не двоих надо, а троих.
     - Если мужиков, то хватит и двоих, - остывая, проворчал Черемис. - Ас бабами ты ко мне больше не суйся. Хватит с меня баб! Можешь и тех, что есть, хоть сейчас забрать. Хочешь, трахайся с ними, а хочешь, с хлебом ешь...
     - Ну-ну, - холодно сказал Манохин, - не увлекайся, дружок. Не забывай, на каком ты свете. Здесь командуешь не ты и даже не я. Скажут мне ловить тараканов, а тебе с ними работать - так оно и будет.
     А если тебя что-нибудь не устраивает, могу хоть сию минуту выдать тебе выходное пособие.
     Он не стал вынимать из кобуры пистолет, зная, что Черемис и без лишних жестов поймет, что он имел в виду, говоря о "выходном пособии". Не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять: человека, который располагает такой информацией, живым не выпустят.
     Черемис вздрогнул и отвел глаза. Манохин медленно растянул губы в улыбке: бунт на корабле был подавлен в самом зародыше.
     - Да ладно, - прохрипел Черемис, - чего там...
     Люди мы с тобой подневольные, решать и в самом деле не нам... Просто достали эти бабы, понимаешь? Работать же невозможно! Уж лучше, как ты говоришь, тараканы...
     - Все понимаю, - сказал Манохин. - Ты извини, что я на тебя наехал. Нервы, черт бы их побрал. Мы с тобой в одной упряжке, так что нам обижаться друг на друга не резон. Я посмотрю, что тут можно сделать.
     Возможно, мои ребята и в самом деле расслабились.
     Баб-то, сам понимаешь, хватать полегче.
     - И полегче, и поприятнее, - согласился Черемис и зубами сорвал с горлышка бутылки алюминиевый колпачок. - Бабы на ощупь помягче мужиков, да и побаловаться можно по дороге, пока она в отрубе валяется. Скажешь, твои черемисы этим не занимаются?
     Видел я, в каком виде баб сюда привозят. Особенно, тех, которые помоложе... Так не хочешь вмазать?
     - Я за рулем, - рассеянно отказался Манохин. - Погоди, ты это серьезно?
     - Насчет вмазать? - переспросил Черемис, не донеся бутылку до рта.
     - Насчет того, что мои люди баб насилуют.
     - А ты не знал? Ну, ты даешь, начальник! Неужто правда не знал? Ну, черемис! - Черемис расхохотался, закашлялся, расплескивая водку, поставил бутылку на край стола, еще немного поперхал и, отдуваясь, продолжал:
     - Да что такого-то? Подумаешь, засунули по разу... Кожа натуральная, не снашивается, и на работоспособности не отражается.
     - М-да, - в третий раз сказал Манохин. - Видишь ли, Черемис, дело не в бабах... Дело в том, что эти козлы распустились и стали много себе позволять, причем, заметь, без моего ведома. Знаешь, как это бывает?
     Дальше - больше, а потом оглянуться не успеешь, как они погорят на какой-нибудь ерунде и начнут сдавать всех подряд, чтобы им скостили год-другой...
     - Точно, - сказал Черемис и приложился к бутылке. - Обмельчал народ. Каждый мудак считает, что ему все позволено.
     Манохин посмотрел на собеседника, проверяя, не его ли тот имел в виду, но Черемис в этот момент присосался к бутылке, гулко глотая и обильно проливая водку на грудь своей линялой офицерской рубахи. От этой картины Манохина замутило, и он поспешно встал.
     - Будь здоров, Черемис, - сказал он. - Людей я тебе достану, а ты не забудь про московский заказ.
     Четыре тысячи бутылок.
     - Угу, - не отрываясь от бутылки, кивнул Черемис и сделал прощальный жест рукой.
     Манохин спустился по громыхающей лестнице, прошел через упаковочный цех, где уже возились, начиняя бутылками картонные ящики, две изможденные тетки в черных халатах под присмотром вертухая в маске, вооруженного резиновой дубинкой, затем снова протиснулся мимо грязного дощатого борта фуры и с облегчением выбрался на улицу, полной грудью вдохнув напоенный лесными ароматами воздух.
     На обратном пути он ненадолго остановился возле тихой лесной речушки, которая несла свои темные, настоянные на древесной коре и палой листве воды, заглушил двигатель джипа, торопливо разделся донага и минут пять поплавал в похожей на круто заваренный чай, восхитительно прохладной воде.
     Лицо, шея и руки до локтей у него успели загореть, приобретя кирпичный оттенок, а все остальное осталось неприлично белым, и на этой белизне синели корявые татуировки.
     Выйдя из воды, он немного постоял на берегу, чтобы обсохнуть, потом не спеша оделся, набросил на плечи горячие ремни кобуры, сел в машину и, бешено газуя, умчался в сторону города.

Глава 4

     Бакланов вышел из чайной и остановился на тротуаре, бренча в кармане мелочью и решая, куда ему податься. У него было неприятное ощущение, что посетители чайной смотрят ему в спину через пыльное стекло витрины и, хихикая, крутят пальцами у виска, но он не стал оборачиваться.
     Город млел под отвесными лучами бешеного полуденного солнца, удушливо воняя раскаленным асфальтом и выхлопными газами. Влага, которой был насыщен воздух, оседала на коже крупными каплями, которые сползали по спине и груди к поясу джинсов, насквозь пропитывая одежду и вызывая щекочущее ощущение, как будто под рубашкой копошились насекомые.
     Он вынул из заднего кармана джинсов сигареты и закурил. Пачка уже успела сплющиться и изогнуться, повторяя форму ягодицы, и на ощупь казалась горячей и влажной. Михаил переложил ее в нагрудный карман рубашки и, рассеянно нашаривая ключи, двинулся к машине.
     Его кремовая "пятерка" со слегка тронутыми ржавчиной крыльями приткнулась у бровки тротуара, напоминая усталую собаку. В салоне было жарко и душно, как в духовке, обод руля обжигал, словно его долго нагревали на медленном огне. Михаил распахнул настежь обе передние дверцы и докурил сигарету, стоя снаружи, чтобы немного проветрить салон.
     Так ничего и не придумав, он отшвырнул окурок и сел за руль. Можно было все-таки еще разок наведаться в милицию, а можно было снова пройтись по рынку, порасспрашивать вечно вертящихся там нищих, пропойц и бомжей, поговорить с гадалкой Радой, которая вроде бы прониклась к нему сочувствием и обещала посоветоваться с картами. Конечно, карты и всякая хиромантия - чушь собачья, но старая цыганка наверняка знает о закулисной жизни города побольше, чем увертливый лейтенант из уголовного розыска, и, если ее как следует подмазать, способна помочь.
     "На рынок, - твердо решил он и включил указатель правого поворота. - Поговорю с Радой и куплю себе пирожок с капустой. А лучше два. Еще лучше, конечно, три, но тогда мелочи совсем не останется. Хотя на что она мне, мелочь? Если у Рады есть информация, то мелочью тут не обойдешься..."
     Направляясь к рынку, он заметил у тротуара до боли знакомую фигуру. Она ловила машину, далеко вытягивая руку, и ее широкая белоснежная юбка летела по ветру, хотя никакого ветра, насколько он мог заметить, не было. Она обожала одеваться во все белое, летящее и никогда не могла запомнить даже простейшей комбинации цифр. Поэтому Бакланов, уверенный, что его машину не узнают, включил указатель поворота и плавно затормозил перед ней. Он знал, что ничего хорошего из этого не выйдет. Ну хотя бы подвезет ее. Почему бы не подбросить свою бывшую жену? У цивилизованных людей это все вообще очень просто. Ну не сложилось, так что же теперь - вообще не разговаривать?
     Он перегнулся через соседнее сиденье и открыл перед ней дверцу. Она села в машину так же, как делала все, - быстро, решительно и точно. Она была деловой женщиной, самостоятельной и твердой, - слишком самостоятельной для того, чтобы быть счастливой в браке. К сожалению, и она, и Бакланов поняли это слишком поздно.
     - В Дубки, - решительно бросила она.
     - Привет, - сказал Бакланов, выжимая сцепление и включая первую передачу.
     Она резко повернула к нему знакомое до мельчайших черточек лицо, и Михаил увидел, что за этот год она заметно сдала. Кожа осталась гладкой, матово-белой, макияж, как всегда, был безупречен. Она сменила прическу, перекрасив волосы и открыв уши, в которых маленькими искрами сверкали бриллиантовые серьги, ее духи по-прежнему кружили Бакланову голову, но глаза смотрели устало, почти затравленно, а между бровей залегла неглубокая, но очень характерная складочка.
     Она сделала незавершенное движение рукой, потянувшись к дверной ручке, но тут же, спохватившись, положила руку на колени.
     - Бакланов, ты? - спросила она устало. - Вот так встреча!
     - Ты не рада? - спросил Михаил. - Вот я, например, рад. Сто лет тебя не видел. Как живешь? Почему пешком? У тебя же, кажется, машина?
     - Моя машина объявила забастовку, - ответила она.
     Голос у нее был глубокий, волнующий. Редкий голос, подумал Бакланов. Прямо мороз по коже от этого голоса. И от голоса, и от взгляда, и вообще...
     - Что-то серьезное? - спросил он, объезжая глубокую рытвину в асфальте.
     - Откуда я знаю? - раздраженно ответила она. - Двигатель все время глохнет прямо на ходу, и никто не может понять, в чем дело.
     - Пригнала бы ко мне, - сказал он, - я бы разобрался.
     - Неужели? - насмешливо спросила она. - С собственной семьей ты уже разобрался...
     - Не спорю, - сказал он. - Я автомеханик, а не психоаналитик. И потом, о чем ты говоришь? - что было, все давно прошло и забыто.
     - Вот за это я от тебя и ушла, - сказала она, кусая губы. - Ты не человек, а какой-то христосик.
     Юродивый...
     - Блаженный, - подсказал Бакланов. У него вдруг разболелась голова.
     - Да, блаженный! - с вызовом подтвердила она и вдруг тихонько вздохнула. - Вообще-то, я приезжала к тебе. Дважды. Но твой гараж был заперт, и мне сказали, что ты не появляешься там уже две недели. И твой домашний телефон не отвечал. Я думала, ты уехал.
     "Ну и дела, - подумал Бакланов. - Дважды приезжала, да еще и звонила! Интересно, сколько раз она звонила? И зачем? Только не надо рассказывать, что во веем городе не нашлось ни одного автомеханика, кроме меня. Хо-хо", - подумал он. Его головная боль прошла так же неожиданно, как началась.
     - Я не уехал, - сказал он. - Я тут. Просто были обстоятельства. Ты знаешь, Зойка пропала.
     Он тут же пожалел о сказанном. Зачем ей это знать? С Зойкой она была едва знакома и никогда ею особенно не интересовалась.
     Она повернула к нему лицо.
     - Что значит - пропала?
     - Брось, - сказал Бакланов. - Не бери в голову.
     Тебя это совершенно не касается, и вообще я дурак, что сболтнул...
     - Ты дурак не поэтому, - сказала она, - а потому, что таким уродился. И ты ее, значит, ищешь...
     Все это время ищешь и даже не удосужился позвонить мне.
     - Во-первых, я не знаю твоего номера, - огрызнулся Бакланов, - а во-вторых...
     - Достаточно во-первых, - перебила она. - Если ты не способен открыть телефонный справочник или позвонить по "09", то каким образом ты намерен найти Пропавшего без вести человека?
     Бакланов промолчал, глядя на дорогу. Их словесные дуэли всегда заканчивались вот так, и он оставался среди дымящихся обломков своих логичных аргументов, гадая, каким образом ей неизменно удается поставить все с ног на голову.
     - Останови машину и расскажи мне, что случилось, - потребовала она. - Все до мельчайших подробностей: как это произошло, когда, где ты после этого был, что делал и с кем разговаривал.
     Бакланов послушно загнал машину в тень росших вдоль бульвара худосочных лип, заглушил двигатель и опустил боковое стекло. Он закурил и предложил сигарету ей, но она отказалась, достав из сумочки пачку "Мальборо-лайт".
     Когда Бакланов закончил говорить, она некоторое время молчала, куря короткими нервными затяжками и глядя в сторону.
     - Искать ты не умеешь, - сказала она наконец. - Что и требовалось доказать. И вообще, Бакланов, хочешь совет? Оставь это дело! Просто оставь, и все. Это бесполезно и очень опасно.
     - Я не могу, - просто сказал он.
     - "Я не могу", - с горечью передразнила она. - Так и знала, что ты это скажешь. Черт бы тебя побрал, Бакланов! Почему ты просто не проехал мимо?
     - Ну ладно, - сказал Михаил и потянулся к ключу зажигания. - Ты, кажется, ехала в Дубки?
     - Сиди спокойно, - коротко приказала она. - Не дергайся, Бакланов. Дай мне немного подумать.
     "Вот так, - размышлял Михаил, откидываясь на раскаленную спинку сиденья. - Теперь еще и она.
     Впрочем, если я решил идти до конца, то сейчас самое время попросить помощи у кого-то, кто лучше знает жизнь. А она, как частный предприниматель, просто обязана знать жизнь не хуже цыганки Рады, а может быть, и лучше. Если бы еще она не была такой красивой и поменьше распоряжалась-."
     - Бакланов, - сказала она, - слушай меня внимательно. Есть шанс. Он совсем маленький, но он есть.
     Только учти, что это по-настоящему опасно. Это не слова, Бакланов. Тебя могут убить. И тебя, и Зойку, а заодно и меня. - Она говорила отрывисто, перемежая слова короткими затяжками, и Михаил с испугом заметил, что ее рука с сигаретой мелко дрожит. - Ты теленок, Бакланов, но ты умеешь бодаться, и поэтому у тебя есть шанс. Если ты ее найдешь, вам придется бежать из города, чтобы.., чтобы выжить. Учти это и подготовь все заранее. Денег я дам. Молчи, не перебивай. Я же вижу, что ты уже месяц не ел по-человечески. Единственное, о чем я прошу: нигде, ни при каких обстоятельствах не упоминай обо мне.
     - Хорошо, - сказал Михаил, - ты меня уже достаточно запугала. Видишь, как я дрожу? Может быть, перейдем к делу?
     Она выбросила окурок в открытое окно, вынула из пачки новую сигарету, чиркнула зажигалкой, прикурила, держа сигарету изящными пальцами с длинными, покрытыми прозрачным лаком ногтями, и сказала:
     - Не понимаю, зачем я это делаю. Как будто у меня без тебя мало неприятностей... В общем, слушай.
     У меня три коммерческие палатки... Да-да, именно три. Этот год не прошел для меня даром, поверь.
     - Верю, - не сдержался Бакланов. - У тебя очень усталый вид.
     - Спасибо. Ты всегда умел говорить комплименты женщинам, Бакланов. Так вот, полгода назад ко мне пришел один человечек и предложил сотрудничество.
     У него на руках была партия водки средних размеров.
     От документов за версту разило липой, да и человечек этот мне не слишком понравился, но цена была слишком заманчивой. Водка, Бакланов, выглядела совсем как настоящая. Даю голову на отсечение, что ты ее уже успел попробовать, и не один раз. Но я не первый день живу на свете, меня не проведешь. Откуда вдруг такая дешевизна?
     - И откуда же такая дешевизна? - спросил Бакланов, тоже закуривая. Сегодня он выкурил уже слишком много сигарет, в горле у него першило, а в груди было такое ощущение, словно он проглотил конский хвост.
     - Водка была паленой, - ответила она. - И произвели ее где-то рядом. Я ничего не могу утверждать с уверенностью, но цена...
     - Не пойму, при чем тут Зойка, - вставил Михаил.
     - Ничего другого я от тебя и не ожидала, - мгновенно отреагировала она. - Ты всегда отличался поразительной неспособностью воспринимать элементарные вещи. Думай сам. "Левая" водка, изготовленная из дешевого технического спирта, способна в кратчайшие сроки принести сверхприбыли. Это выгоднее, чем торговать нефтью или играть на бирже. Это выгоднее работорговли, Бакланов, и этого не понимают только такие идиоты, как ты. Любой кретин с незаконченным начальным образованием, работая на таком производстве, рано или поздно придет к мысли, что было бы неплохо войти в долю. А если хозяин заартачится, всегда можно прибегнуть к шантажу. Что делает в такой ситуации умный человек?
     - Понятия не имею, - ответил Бакланов. - Я не умный человек, я автомеханик.
     - Естественно. - Моя хата с краю, и так далее. Я честный, а вы все живите как знаете. Так вот, Бакланов, умный человек в такой ситуации постарается обзавестись парой десятков рабов, которые работают за миску баланды в день и не задают вопросов.
     - Черт, - сказал Бакланов. - Что ты несешь, Анна?
     - Согласна, - сказала она, - все это только мои домыслы. Но рабство и работорговля реально существуют, Бакланов. Об этом говорят даже по телевизору.
     - У меня нет телевизора, - признался Бакланов.
     - Куда же он подевался?
     Бакланов смущенно отвел глаза.
     - Ты опять скажешь, что я дурак, и на этот раз будешь права. Через неделю после твоего ухода...
     В общ