рузьями Борис Иванович Рублев, по прозвищу Комбат, не миновать бы, беды. Они собирались поохотиться, отдохнуть, отметить день рождения Гриши Бурлакова, скрывшись от суеты, большого города в таежной охотничьей избушке, они хотели хоть на пару недель забыть о политике, но так случилось, что только от их решительности и смелости зависит, останутся ли планы, главаря секты, мечтающего о мировом господстве желтой расы, лишь кошмарным бредом, или же они будут реализованы.

     Если долго и упорно смотреть на воду, сидя на, берегу реки, то, возможно, увидишь, как проплывает труп твоего врага.
     Древнекитайское изречение

Глава 1

     Борис Иванович Рублев не всегда любил, когда его называли - Комбат. Позволял он это делать только самым близким друзьям, в число которых, конечно же, входил и его бывший подчиненный по десантно-штурмовому батальону Андрей Подберезский.
     Андрей, одетый в костюм, при галстуке, сидел рядом с Борисом Ивановичем, который сжимал руль машины, казавшийся в его руках игрушечным. Через дорогу от них возвышался дом культуры.
     - ..Ты уж извини, Комбат, - сбивчиво продолжал Подберезский, - но сам я не могу, знают меня в лицо, все только испорчу.
     - Знаю, Андрюша, мог бы ты сам, меня бы не тревожил.
     - Эх, чешутся руки.., сам бы по стенке подонков размазал, - Не горячись, все хорошо будет. Скоро у твоих сектантов посиделки кончатся?
     - Минут десять еще, - машинально ответил Подберезский, но тут же возмутился. - Они такие же мои, как и твои, Комбат.
     - А ты ничего, не перепутал? Вдруг они приличные люди, в Бога все-таки верят.
     - В Бога? В деньги они только верят. Нет, ты только представь. Паша Мослаков, мой администратор, без одной ноги, а она, сучка, его бросила.
     Так он ей квартиру оставил, дочь... Я ему теперь комнату снимаю за деньги фирмы... Но не в этом дело, Комбат, он эти деньги отрабатывает с лихвой... Жила бы как человек, черт бы с ней, замуж вышла бы... А тут, с сектантами связалась, они ее обхаживают. Сперва про вечное спасение разговоры заводили на улице, потом на свои посиделки затащили. А теперь квартиру Пашину продать уговаривают, деньги секте отдать, а самой в какую-то святую деревню перебраться в Прибайкалье, за пятьдесят тысяч они ей избушку там на курьих ножках предлагают. А она, дура, и рада.
     Про дочь не думает, а той через два года поступать. Я бы сам с их проповедником поговорил...
     - Странные они, наверное, но верить-то каждому по своему не запретишь.
     - Ты, Комбат, всего про них не знаешь.
     Они, - Подберезский перевел дыхание, - своих сектантов дерьмо жрать заставляют.
     - Ты это фигурально или как.., говоришь? - Рублева передернуло.
     - В самом прямом смысле. Они дерьмо жрут.
     На тарелки раскладывают и ложкой наворачивают. Процесс инициации, как они говорят.
     - Чего процесс? - переспросил Рублев, глядя на крыльцо дома культуры.
     - Инициации, посвящения значит. Так они заповедь. "Возлюби ближнего, как самого себя" донимают.
     - Ну и гадость, по-моему, ни один человек себя так не любит, чтобы собственное дерьмо жрать.
     Путаешь ты что-то, Андрюша.
     - Это же не я так считают они. Мне рассказывал...
     - Погоди, - остановил его Комбат, - кажется, уже расходятся.
     Из дома культуры выходили люди - молодые и старые. Всех их объединяло одно - отчужденность в глазах, - смотрели они на мир, но не видели его?
     - Этот главный? - спросил Комбат, неотрывно глядя на немолодого благообразного мужчину, из-под пальто которого выбивалось какое-то длинное нелепое облачение лилового цвета.
     - Он самый, главный "говноед", - проговорил Подберезский и чуть наклонился, так чтобы его не заприметили сектанты, - а рядом с ним Маша, жена моего администратора. Смотри, как ее обрабатывает, небось, про вечное спасение снова заладил.
     Люди еще стояли на крыльце, когда Маша на прощание поцеловала руку проповеднику. Со стоянки выехал черный "мерседес", шофер открыл дверцу, и проповедник забрался в салон.
     - Домой поедет, - убежденно произнес Андрей.
     - Посмотрим, - Комбат поехал следом за черным "мерседесом".
     Автомобиль двигался к центру города. Рублев особо не беспокоился насчет того, что их могут заметить, раньше или позже их все равно бы обнаружили. Машина проповедника въехала во двор.
     Комбат остановился и бросил Подберезскому:
     - Сиди здесь.
     Рублев, миновав арку, увидел входящего в подъезд проповедника и отъезжающую машину.
     - Порядок, - сказал он себе и взошел на крыльцо как раз в тот момент, когда автомобиль скрылся в арке.
     Металлическая дверь оказалась закрытой на кодовый замок. Борис Иванович выругался, заслышав гудение лифта. Решение пришло быстро - само собой. За перилами крыльца поскрипывала на ветру дверь пожарного входа - ведущая на лестницу, которой жильцы почти никогда не пользовались. К чему, если в доме есть лифт?
     Комбат перемахнул через перила и побежал узкой грязной лестницей наверх. На пятом этаже он уже нагнал лифт и немного сбавил темп.
     На десятом кабинка остановилась. Рублев немного просчитался - проповедник был не один, а с охранником, который, наверное, уже сидел в машине, когда та подъехала к дому культуры.
     Или же он встречал того в подъезде. То, что это охранник, а не случайный попутчик, Комбат понял сразу - по повадкам мужчины, по тому, как тот дернулся, завидев на площадке постороннего.
     Рука охранника уже готова была выхватить пистолет из-за пояса, когда Рублев ударил его в солнечное сплетение.
     Тот оказался покрепче, чем думал Комбат - на ногах устоял. Выхваченный пистолет, описав дугу, полетел в глубь коридора. Мощный удар в челюсть Рублев выдержал, лишь скрежетнул зубами. Проповедник рванулся к спасительной двери квартиры.
     - Стой, гад!
     Естественно, мужчина в лиловом одеянии от этих слов только быстрее засеменил ногами. Борис Иванович догнал его и обхватил руками сзади.
     Они сцепились и покатились по грязной площадке. Охранник попытался проскользнуть вдоль стены - поближе к оружию. Комбат, продолжая держать проповедника, ударил охранника носком ботинка под коленку. Тот пошатнулся и рухнул.
     Пришлось на время отпустить сектанта. Телохранитель уже стоял на коленях и мотал головой.
     Злость кипела в душе Рублева:
     - Говноеды чертовы, - крикнул он, бросаясь на охранника.
     Тот вскочил и встретил его ударом кулака в горло. Комбат успел подставить руку, кулак скользнул, лишь задев щеку.
     - Получай! - Рублев, продолжая защищаться правой, левой рукой изо всей силы нанес противнику удар в живот, тот согнулся пополам, не в силах вдохнуть или выдохнуть.
     Рублев втащил его в лифт, там для надежности, ребром ладони ударил по шее. Громила рухнул на пол кабинки, поджав ноги к животу. Проповедник, путаясь в ключах, пытался открыть стальную дверь квартиры. Комбат еще ощущая резкую боль внизу живота, поглубже вздохнул.
     "Ключей много и замков много, дверь двойная".
     Не спеша Рублев подошел к обомлевшему сектанту, схватил его за отвороты пальто и выволок на площадку; свободной рукой нажал кнопку верхнего этажа. Створки сошлись, и лифт с гудением пошел вверх, унося одинокого пассажира - полуживого охранника.
     - Кто вы? - побелевшими от страха губами спросил благообразный проповедник-сектант.
     Его рука потянулась к нагрудному карману, Комбат взглядом перехватил это движение.
     - Я бумажник достану. Там много денег, берите...
     - Говноед ты, - Рублев заглянул проповеднику в глаза - лживые и пустые.
     - Что вам надо?
     Рублев тряхнул проповедника, и несмотря на то, что тот весил никак не меньше девяноста килограммов, оторвал его от пола.
     - А теперь слушай и запоминай. В твою долбанную секту ходит Маша Мослакова. Если еще раз я увижу ее на ваших сходках, если еще раз ты или кто-нибудь из твоих людей заикнется о продаже ее квартиры, о святых деревнях в тайге, то я не только подниму тебя, но и опущу.
     - Она сама хочет, это веление сердца, которым она слышит Бога, - залепетал проповедник-сектант, переходя на привычный для себя язык, каким дурачил людей.
     - А мне сердце подсказывает, что неплохо бы тебя размазать по стенке, как дерьмо.
     В наступившей тишине было слышно, как сдвигаются и раздвигаются створки лифта, застрявшего на верхнем этажа. Рот проповедника беззвучно открывался и закрывался с той же регулярностью.
     - Понял?
     - Да...
     - Второй раз я спрашивать не стану. А свою заумную хрень про дерьмо прибереги для сектантов-идиотов.
     Рублев разжал пальцы, и проповедник, как мешок с картошкой, глухо осел на пол. А Борис Иванович, не оглядываясь больше, пошел вниз. Он и не видел, как торопясь проповедник вытащил из кармана пальто трубку радиотелефона, как трясущимися от страха руками набирал номер Андрей нетерпеливо распахнул дверцу, завидев спокойно выходившего из арки Комбата.
     - Ну что?
     - Думаю, больше к ней не станут приставать с продажей квартиры, - только и сказал Рублев, садясь за руль своей машины.
     - Спасибо тебе.
     - Не за что.
     Проехав пару кварталов, Комбат заприметил машину - серый "вольво", неотступно следовавший за ними. Возбужденный и радостный Андрей Подберезский в упор ее не видел, и Рублев решил ничего пока не говорить о преследователях. "Сам справлюсь", - подумал он.
     - Тебя к дому подбросить?
     - Да.
     Подберезский пожал на прощание Комбату руку:
     - Ты уж извини.
     - Ничего.
     Рублев покосился на машину преследователей, застывшую метрах в семидесяти, никто из автомобиля не выходил. Андрей зашел в подъезд, и лишь после этого Комбат отъехал. "Вольво" пошел следом.
     - Значит, я им нужен, а не Андрюша.
     Комбат миновал свой дом. В нем проснулся азарт охотника. В душе Борис Иванович понимал, что лучше бы было не отпускать Подберезского.
     Но он надеялся справиться сам. Впереди показался поворот к пустырю, где когда-то, лет десять тому назад, затеяли грандиозную стройку, да так и бросили. "Форд" Рублева свернул направо и замер у поваленного строительного забора.
     "Вольво" проследовал по главной дороге.
     - Неужели ошибся? - подумал Рублев.
     Он вышел из машины и двинулся в глубь заброшенной стройки.
     "Нет, не ошибся", - тут же понял он, заметив на другой стороне заросшего кустами котлована машину преследователей.
     Теперь Комбат действовал осторожнее, ни шагу он не делал без того, чтобы не осмотреться. Вот за сваями мелькнула тень, уже начинало смеркаться, и Рублев не мог толком определить, сколько же человек противостоит ему - двое, а может, и трое.
     Звякнул металл. Рублев оглянулся. Шагах в десяти от него стоял низкорослый, широкий в плечах мужчина азиатской внешности, лет сорока-сорока пяти. На волосатый кулак была намотана черная с крупными звеньями стальная цепь, свободный конец которой свисал до самой земли.
     "Один".
     Еще двое показались с другой стороны: у одного в руках - ржавый арматурный прут, подобранный тут же на стройке, у второго - нож.
     Обычно, завидев Комбата, его противникам тут же хотелось очутиться где-нибудь подальше. Но эти трое были сильны - вполне могли помериться с ним силой. И Рублев пожалел, что не прихватил с собой оружия.
     - Ты, - вместе с плевком вылетело и слово" узкие глаза превратились в щелочки, - тебе что-то не нравилось?
     Рублев решил выиграть хитростью. Поднял руки, показывая пустые ладони.
     - Ребята, ошибка получилась, попросили меня за сотню зеленых вашего главного сектанта пугнуть. Знал бы, что это так серьезно, не связывался бы. Давайте, деньги, что получил, вам отдам, и если надо, того кто нанял, отмудохаю бесплатно.
     Рублев расстегнул нагрудный карман и извлек десять долларов, припасенные на всякий случай.
     Издали они могли сойти и за сто.
     - Витек, - вновь вместе с плевком вылетело слово, - он не понял.
     - Держите деньги, - Рублев шагнул к мужчине сжимавшему цепь, протянул купюру.
     Цепь со свистом вспорола вечерний воздух.
     "Эти двое не успеют дружку узкоглазому пособить", - успел подумать Комбат, подставляя руку.
     Когда цепь коснулась запястья, он тут же повел руку вниз, чтобы смягчить удар, от которого могли поломаться кости, а когда цепь обернулась дважды - резко потянул на себя. От неожиданности нападавший качнулся и тут же отлетел назад - коленом Рублев ударил ему в плоское азиатское лицо.
     Теперь цепь свистела в руках Комбата.
     Но двое нападавших и не думали останавливаться, они медленно, на полусогнутых ногах обходили Рублева, тот что был с ножом - справа, с арматурой в руке - слева, намереваясь напасть одновременно.
     Комбат качнулся вправо и тут же присел. Арматура просвистела у него над головой. Он разжал пальцы, и цепь, продолжая вращаться, обрушилась на противника, захлестнула ему горло, тот еще успел ухватиться за нее руками, но это лишь усугубило его положение - примотало и пальцы.
     Удар ногой - задыхающийся мужчина рухнул в сухие кусты. Хрустнули ветки.
     Рублев успел совершить лишь пол-оборота, когда почувствовал, как холодный воздух пахнул в разрезанную на спине куртку.
     "Вроде бы, спина цела!"
     Рублева удивило то упорство, с каким бросился на него третий сектант. На трезвый ум, тот должен был бежать к машине, поскольку два его дружка лежат - не в силах подняться. К чему рисковать? Но нож снова блеснул. Комбат пригнулся, пропуская искрящееся лезвие над собой.
     Третий раз занести нож для удара, противник не смог, вместе со своим оружием он отлетел метров на пять, да еще и проехался на спине пару шагов. В свой удар Комбат вложил злость за испорченную ножом куртку.
     Над стройкой зависла тишина. Может, кто-нибудь из нападавших и имел еще силы подняться, но не рисковал это сделать.
     - Значит так, - прохрипел Рублев, - расскажете обо всем своему главному говноеду в лиловой юбке, и пусть помнит о том, что я ему сказал.
     Комбат поднял с земли нож и неспешно подошел к "вольво", пнул ногой покрышку.
     - Туго качаете, уменьшить давление надо.
     Лезвием, одно за другим, он пропорол все четыре колеса. Никто не пытался помешать ему. Затем он открыл дверцу и оторвал педаль газа, широко размахнувшись, швырнул ее в темноту. Та секунд через пять отозвалась глухим стуком. Возвращаясь, Рублев поднял подрагивающую на песке десятидолларовую бумажку и положил в нагрудный карман, откуда и доставал.
     "Деньги небольшие, но все же"...
     Приехав домой, Рублев снял телефонную трубку. Казалось, аппарат видел, что хозяин переступил порог квартиры - зазвонил тут же.
     - Комбат, ты чего трубку не брал? Я уже волноваться начал, - послышался голос Андрея Подберезского.
     - В ванной был, - соврал Рублев.
     - Что, сам мне позвонить не мог?
     - А разве со мной может что-нибудь случиться?
     - С тобой - нет. Разве что женишься.
     - Знаешь, Андрюха, теперь я тебе поверил, что они в самом деле дерьмо ложками жрут.
     И друзья рассмеялись. Подберезский - радостно, довольный, что его опасения оказались вымыслом, а Комбат, озабоченно разглядывая вконец испорченную ножом куртку - ни зашить, ни склеить.
     А тем временем трое, нападавших на него азиатов, переговаривались во дворе дома проповедника, приехали они туда на такси, вызвав ремонтников, которым предстояло забрать "вольво".
     - Скажем боссу, что все сделали как надо.
     - Лучше правду сказать.
     - Тогда место потеряем, неудачников ни он, ни Учитель не любят.
     - Дело говоришь.
     - Но и мужику тому я спускать не собираюсь.
     - Я узнаю, где он живет, по номеру машины.
     У нас свои люди и в ГАИ работают. Тогда и подготовимся к встрече с ним.

***

     Бритоголовый невысокий мужчина в белых одеждах, поверх которых с шеи стекали нитки разноцветных бус, сидел на мягких пестрых подушках посреди огромной комнаты с зашторенными окнами. Время от времени его голова дергалась и тогда он отводил правую руку в сторону, брал с блюда засахаренную вишню и долго жевал ее, как жвачку. А затем сплевывал косточки прямо на пол, стараясь попасть ими в одно место. Непонятно по какой причине, но мужчина решил нарушить однообразие своих движений.
     Его правая рука, короткие пальцы которой были украшены многочисленными перстнями с дорогими яркими камнями, скользнула не вправо, к блюду, а под подушку - маленькую, шелковую, с золотой бахромой. Из-под подушки был извлечен пульт дистанционного управления.
     Мужчина что-то пробормотал, - то ли заклинание, то ли молитву, а может, ругательство. Его толстые губы, перепачканные жеваной вишней, облепленные сахаром, зашевелились. Толстый палец вдавил одну кнопку, затем вторую. Экран гигантского телевизора вспыхнул: вначале появился электронный снег, затем он исчез, уступив место таблице настройки.
     - Ну же, - сказал мужчина, ни к кому конкретно не обращаясь.
     И на экране появилось лицо вождя секты "АУМ синреке", одутловатое, с растрепанной бородой. Казалось, что Осахара смотрит прямо на мужчину, сидящего на тугих подушках.
     - Ну и что ты мне скажешь? - сорвалось с губ хозяина дома.
     И словно в ответ заговорил Осахара, но вызвавший его из небытия не стал слушать:
     - Да надоел ты мне уже со своими идиотскими пророчествами. И вообще, ты - баран. Зря ты меня не послушал. Ты настоящий олух, и теперь многие из твоих людей ушли ко мне. Я с ними сделаю то, к чему ты только стремился. А ты посидишь в тюрьме.
     Мужчина, сидевший на подушках, смотрел эту кассету в сотый раз. Она была специально смонтирована для него. В ней были представлены моменты взлета Осахары, его выступления. Имелись фрагменты выступлений на стадионах, в огромных залах, а иногда проповеди и пророчества сделанные прямо на камеру, глаза в глаза со зрителем.
     Кадры с самим Осахарой, с его проповедями, сменялись кадрами из зала суда, где был отображен процесс над лидером ортодоксальной секты, обвинявшемся в терроризме.
     - Так тебе и надо! Ничего не можешь сделать по-настоящему. Малая кровь не впечатляет, а не судят лишь победителей. Удар должен быть сильным - один удар и все в шоке. И не зарин надо было распылять, конечно же, не зарин... Но ничего, ничего, - мужчина погрозил кулаком изображению Осахары, а затем указательным пальцем. - Вот я сделаю то, чего ты боялся. Зараза будет распространяться, как наше учение: один, охваченный верой, приводит за собой троих. А те трое - девятерых. Один зараженный уведет с собой сотни. И вот тогда наступит конец света.
     При любом конце света важно, чтобы имелись избранные, те кто спасется. Апокалипсис не надо обещать, как это делал ты, его надо приближать всеми силами, понял? Понял меня? - как заклинание, твердил, раскачиваясь из стороны в сторону, мужчина в белых одеждах.
     Затем он вскочил на ноги, схватил золотой колокольчик с витым шнурком и кисточкой на конце и трижды взмахнул им над головой. Одна из штор колыхнулась, появился высокий широкоплечий мужчина, бритоголовый, с опущенной головой.
     - Слушаю тебя, - едва слышно произнес он.
     - Ну, что там у нас? Люди в Москву отправились? Что генерал Пивоваров, не согласен действовать с нами заодно или как?
     - Согласен, Учитель. Он обещал передать еще документы, мы их получим на днях. Наш человек уже в Москве, я сам завез его в аэропорт, а из Москвы он мне позвонил.
     - Он один? - спросил тот, кого называли "Учителем".
     - За ним приставлены еще трое, но он о них не знает.
     - Сколько у него с собой денег?
     Мужчина назвал сумму. Учитель покачал головой, но из этого движения было непонятно, удовлетворен он или огорчен. Маска безразличия почти постоянно присутствовала на его лице. Он одушевлялся лишь тогда, когда смотрел телевизор, когда смотрел кадры с взрывами ядерных бомб, с землетрясениями, наводнениями и всевозможными катастрофами, которые в последние несколько лет так часто сотрясали мир.
     Эти кадры, как правило, приводили его в прекрасное настроение. Он возбуждался, хлопал в ладоши, раскачивался и беспрестанно поглощал сладости. Под белыми одеждами, под тонкой шелковой тка