очувствовать себя человеком, который не думает со страхом о завтрашнем дне, который может позволить себе хороший костюм, дорогие ботинки, а не ходить в тех костюмах и пальто, которые купил когда-то давным-давно и которых уже стесняешься, которые словно бы приросли к телу.
     Возле дома Кобзев остановил машину:
     - Я вас потревожу. Вы говорите, недельки через две позвонить?
     - Ас Богуславским вы говорили? - спросил Аркадий Карпович.
     - Знаете, с ним тяжело говорить. Кстати, вы его давно видели?
     - Года полтора назад. Он приходил на торжества в университет. Он совсем дряхлый, а сейчас еще ударился в религию, вдруг стал православным, да таким истым, что дальше некуда. Сплошные посты: большой пост, малый пост... Ходит на службы в церковь... Словом, совсем другим человеком стал академик Богуславский, хотя голова светлая.
     - Что есть, то есть.
     - Да, - согласился Петраков, понимая в душе, что случилось с академиком Богуславским на старости лет, понимая, но боясь себе в этом признаться, даже опасаясь об этом серьезно размышлять.
     Его и самого не раз тянуло зайти в церковь, но пока еще чаша не была переполнена, и последняя капля не упала, и церковь он обходил стороной. Но на кладбище уже поглядывал.
     Поднимаясь в лифте на шестой этаж и нащупывая в кармане связку ключей, Аркадий Карпович покачивался из стороны в сторону и вспоминал, как истово перекрестился академик Богуславский после того, как в их разговоре были случайно затронуты и всплыли кое-какие имена уже покойных сотрудников. Академик Богуславский как-то весь подобрался, его глаза сделались влажными, а щеки, сморщенные, как кожура печеного яблока, стали подрагивать. Академик отвернулся к стене, истово перекрестился, бормоча "Отче наш", а затем быстро-быстро даже для своих лет, засеменил, опираясь на тонкую тросточку, оборвав незаконченный разговор на полуслове.
     "Да, старик, - подумал тогда Петраков в конференц-зале университета, - вот твои грехи и не дают тебе жить, точат, как черви, твою душу, проедают насквозь, как мышь проедает сыр, как наш вирус прогрызал стенки кровеносных сосудов. Вот ты и мучишься ночами, скорее всего, не спишь. А ведь это ты все закрутил, подхватил мою идею и все заслуги, в принципе, достались тебе. Вот и мучишься ты больше меня, ведь твоя инициатива - эксперименты. Ведь это ты добился, чтобы разрешили испытать "Амур-5" на живых людях. И неважно, что они были уголовниками, неважно, что многие из них так и не дожили бы до выхода на свободу".
     Уже всовывая ключ в щель замка, Аркадий Карпович вдруг тоже захотел перекреститься, но усилием воли удержал руку. И тут же чуть не споткнулся о трехколесный велосипед, стоявший поперек узкого длинного коридора.
     - Черт! - воскликнул Петраков и принялся ругать внуков, которые бросают свои вещи где попало, а чаще всего у деда на дороге.
     - Что ты бурчишь, папа? - сказала дочь, выглядывая из кухни, она вытирала влажные руки о передник. - Они же дети.
     - Дети, дети, - продолжал бурчать Петраков, - детей нужно сразу же приучать к порядку, иначе из них вырастет черт знает что.
     - Неужели и ты в детстве никогда не делал ничего плохого?
     - Велосипеды под ноги не бросал.
     - В твоем детстве не было велосипедов, - напомнила дочь.
     - Значит, не бросал самокаты, - и он почти что с ненавистью посмотрел на дочь и подумал:
     - "Как плохо, что я мало внимания в детстве уделял ее воспитанию. Вот теперь имею результат. Она бросала свои вещи, теперь бросают внуки. Вот и у меня есть грех на душе: не воспитал как следует дочь, занимался наукой в свое удовольствие, теперь страдай".
     Слово "страдай" странно кольнула сердце Петракова. Оно четко очертило то, что он сейчас испытывал. Но вместо того, чтобы раздумывать о моральных проблемах, мучиться ими, он задал дочери простой вопрос:
     - Сколько стоит трехкомнатная квартира?
     Дочь внимательно посмотрела на отца, затем вновь вытерла и без того сухие руки.
     - Это смотря где, папа.
     - Естественно, не в Кремле, а так, где-нибудь в микрорайоне.
     - Смотря в каком. По-разному.
     - Ну, сколько, примерно?
     - Думаю, тысяч за пятьдесят-шестьдесят можно сторговаться, можно найти.
     - А двухкомнатная?
     - Двухкомнатная поменьше. Все зависит от площади, от места, - и дочь принялась рассуждать.
     И старик Петраков понял, что она давным-давно интересуется этим вопросом, несмотря на всю невозможность его решения.
     - В нашем районе, - сказала дочь, - квартира стоит дорого. Такая, как наша, - больше ста тысяч.
     - Такую, как наша, тебе не видать. Если бы твой муж занимался делом, может, вы и позволили бы себе столь дорогое приобретение.
     Дочь недовольно поморщилась. Аркадий Карпович не стал с ней больше разговаривать, быстро разделся и с портфелем в руках направился в свой кабинет. Сунул ключ в замок, открыл дверь. Поставил портфель на стол, но даже не прикоснулся к нему. Опустился в кресло, обхватил голову руками, крепко сжал виски.
     - Что делать? - задумался он.
     И понял: он боится, боится не работы, а того, что Кобзев ему не позвонит ни через две недели, ни через месяц. И его мечте не суждено сбыться. Никогда в квартире не настанет тишина, разве что на его похоронах; вечно в квартире будут толкаться внуки, кричать, капризничать, своевольничать. Будет ходить по квартире угрюмый и недовольный, обиженный на всех на свете зять...
     "Ладно, утро вечера мудренее".
     В душе он уже решил, что обязательно согласится. И плевать на всякие там государственные тайны, на расписки и подписки. Он уже не молод, жить ему осталось не очень много, большая часть прожита. А остаток хочется провести в спокойствии, комфорте и тишине.
     Он подошел к книжной полке, достал толстый географический атлас, изданный еще в пятидесятые годы, с тисненой звездой на обложке. Провел пальцем по указателю, сверил номер страницы, развернул книгу, положив ее на стол.
     Его не интересовали экзотические страны, он нашел место, где они с Богуславским провели эксперимент на людях, единственный и блестящий, полностью подтвердивший их первоначальные предположения и выводы. Это место не было обозначено на карте. Оно находилось далеко от населенных пунктов. И к нему, если верить карте, не шли ни железная дорога, ни шоссе. Даже отсутствовал изгиб реки, которая, как он точно помнил, протекала километрах в пяти от лагерей, хотя там имелись и узкоколейка, и дороги еще довоенной постройки.
     По узкоколейке вывозили лес, а потом сплавляли по реке. По дороге привозили продукты и заключенных для работ на лесоповале. Он даже помнил номер барака, на обитателях которого был поставлен эксперимент с почти стопроцентным результатом. Большего никто и не мог ожидать, военные не скрывали своей радости.

Глава 8

     За день, прошедший после встречи с полковником Брагиным, Комбат уже воспринимал свою новую службу, к которой пока еще не приступил, как должное. Он знал, что от него может потребоваться, знал, что справится с поставленными задачами. Единственное, что его беспокоило, так это то, кого он будет учить.
     Но Бахрушин, приехавший к вечеру, развеял и эти сомнения:
     - Учить - это громко сказано, - рассмеялся он, лишь только Борис Иванович пересказал ему суть разговора.
     - А какого хрена японцы тогда сюда едут?
     - По-моему, ничего сверхъестественного здесь нет. Это можно было бы назвать военным туризмом. Богатые люди, интересно им пострелять из нашего оружия, покататься на наших танках. Все равно половина оборудования стоит, а платят они неплохие деньги.
     - Ой ли, - засомневался Рублев, видя некоторую неискренность в глазах Бахрушина.
     - Есть кое-какие подозрения, но ты, майор не волнуйся. Мои люди всегда смотрят за такими делами со стороны и всегда вовремя вмешаются, если что.
     - Бардак полный сейчас, - отвечал ему Рублев, подписывая документы, но все-таки даже в самый последний момент не отказался.
     И вот теперь он ехал на машине к полигону, теперь у него уже имелся новенький, приятный на ощупь пропуск, снабженный не только фотографией, печатью, но и запакованный в прозрачный пластик. На таком документе невозможно сделать исправления. Начнешь пластик отрывать, а он оторвется вместе с бумагой.
     На этот раз его пропустили на полигон вместе с машиной, правда, тут же заставили ее припарковать, но уже по другую сторону забора. И вновь полковник Брагин примчался встречать Комбата лично. Сразу было видно, что контракту с японцами придают здесь большое значение и не только из-за денег, которые они платили, а из-за того, что распоряжение пришло с самого верха.
     - Приехали японцы? - поздоровавшись, поинтересовался Комбат.
     - Нет. Будут где-то к обеду. На первых порах им нужно будет демонстрацию личного состава наладить и техники.
     - Ребята хоть подготовленные?
     - Конечно. Есть у нас один взвод... Пользы от него, конечно, как от роты кремлевского караула.
     Мы их разъездным цирком называем.
     - Знаю таких, - рассмеялся Комбат.
     - Они всякие идиотские фокусы показывать умеют.
     - Иллюзионисты, - продолжал смеяться Комбат.
     И полковнику, и майору было приятно, что они понимают друг друга с полуслова и знают цену настоящему мастерству - не показному - способному найти применение в бою.
     - Сам сейчас увидишь. Доску об голову сломать, бетонную плитку надвое развалить, лбом бревна без пилы на чурбаки разделать. На это они горазды.
     Командирский "уазик" мчал по асфальту, разбрызгивая на удивление чистую, какой не бывает на городском асфальте, воду из луж.
     - Вон они, - закричал Брагин, привставая на сиденье и показывая рукой в открытое окно.
     У самого подножия пригорка можно было рассмотреть человек тридцать солдат, развалившихся прямо на подсохшей траве. Вскоре издалека послышался резкий окрик командира, завидевшего "уазик" Брагина.
     Бойцы моментально построились в две шеренги, готовые встретить полковника. Все обидные эпитеты, которыми наделял до этого Брагин показательный взвод спецназовцев, полковник на этот раз оставил при себе.
     - Ну как, ребята, готовы? - спросил он после доклада командира взвода.
     - Что хотите сделают, товарищ полковник.
     Будет чем японцев удивить.
     - А теперь, - полковник подтянулся и перешел на официальный тон, - представляю вам вашего нового инструктора майора... - Брагин на какое-то мгновение забыл фамилию Комбата и дернул головой, но вовремя вспомнил, - майора Рублева.
     На Комбата смотрели тридцать пар глаз, рассматривали критически. Мало кого из ребят он мог удивить своим крепким сложением. Треть из них была выше Комбата, а треть - и шире в плечах. Но Рублев знал, подобная сила обманчива.
     Такой гигант хорош в торжественном карауле, но не в бою.
     - До обеда вы находитесь в распоряжении майора Рублева, - продолжил полковник Брагин.
     - А после обеда?
     - После обеда тоже.
     Затем без лишних церемоний Брагин распрощался с Рублевым и напоследок сказал:
     - Приеду вместе с японцами.
     И командирский "уазик", пробуксовав колесами на влажной земле, умчался за холмы.
     Лейтенант, командовавший взводом, вопросительно посмотрел на Комбата:
     - Хотите посмотреть, что умеют мои ребята?
     - Нет.
     - Почему?
     - Научить их до обеда я все равно ничему не успею, а программа показательных выступлений у вас, думаю, разработана до мелочей.
     Лейтенант ухмыльнулся:
     - Так точно.
     - И брось мне, лейтенант, говорить "вы".
     - Есть, - расплылся тот в улыбке.
     - Вольно! Разойтись и заниматься своими делами! Но дальше ста метров не отходить.
     Лейтенант надеялся, что Рублев сядет поговорить с ним, но разговор получился коротким.
     - Не выспался я сегодня.
     Комбат присмотрел себе широкую деревянную скамейку без спинки, на которой сидели солдаты во время занятий в поле, прилег на нее и тут же заснул.
     "Хрен знает, что такое! - подумал лейтенант, опасаясь за свое будущее. - Все пошло вверх тормашками. Инструктор новый, инструктаж не проводит, спать завалился, японцы приезжают..."
     Но ему ничего не оставалось делать, как только ждать. Ответственность за предстоящее выступление лежало теперь целиком на Комбате.
     "Будь что будет" - решил лейтенант и тоже устроился спать, подложив под голову свернутую плащ-палатку.
     А в ожидании представления на площадке высились стопки кирпичей, четырехсантиметровые доски, сложенные аккуратной стопкой, с десяток бетонных плиток, которыми выкладывают тротуары. Тяжелые облака летели над верхушками деревьев, осыпая землю мелким моросящим дождем, вылизывавшим последние пятна грязного мартовского снега.

***

     Японцы на полигон приехали, естественно, не одни. Их сопровождал высокий чиновник из аппарата Совета безопасности. Пятеро японцев и два славянина - переводчик и шофер - вот и вся делегация, прибывшая на микроавтобусе в этот день к КПП.
     Все уже было договорено. Стоило лишь показать временный пропуск, как ворота распахнулись.
     "Уазик" Брагина ждал, развернутый поперек дороги, единственной, по которой можно было проехать от ворот к полигону. Когда до микроавтобуса оставалось метров пятьдесят, "уазик" вздрогнул и неторопливо поехал, указывая дорогу.
     Брагин, сидевший на переднем сиденье, снял микрофон автомобильной рации и стал вызывать капитана, командовавшего ротой, в составе которой находился демонстрационный взвод.
     - Ты смотри, - бросил Брагин в микрофон, - через четыре минуты прибудем. Чтобы все стояли в строю и нигде ни единого бычка на траве не валялось!
     - Есть! - донеслось из динамика.
     Когда делегация прибыла, возникло небольшое недоразумение. В общем, докладывать следовало тому из прибывших, кто выше по званию. Но в каком звании находится чиновник из Совета безопасности было не понять. Он приехал в штатском.
     Но и это затруднение быстро решилось.
     Полковник Брагин быстро представил Комбата и лейтенанта гостям, а сам отошел в сторону.
     Имен японцев называть не стал, не укладывались в памяти, а доставать список, напечатанный на машинке, ему показалось неудобным.
     Вид японцев насторожил Комбата. Он ожидал увидеть тщедушных, низкорослых азиатов, которые смотрятся нормальными людьми только в телевизоре, когда рядом нет объекта для сравнения, а оказавшись среди европейцев, тут же превращаются в карликов. Трое из японцев оказались высокими, довольно крепко сложенными мужчинами лет тридцати-тридцати пяти, а вот двое соответствовали классическому представлению о жителях зарубежного Дальнего Востока.
     "Технари, наверное, - подумал Комбат, - в очках. Такой и подтянуться на перекладине, самое большое раза три, сумеет".
     Не понравилось Рублеву и то, что человек из Совета безопасности представляться не стал.
     - Они по-русски понимают? - осведомился Рублев у чиновника СБ.
     Тот кивнул:
     - Понимают, но не очень хорошо.
     - То-то, смотрю, переводчика нет.
     - Для того, что вы, майор, будете показывать, переводчик не требуется.
     Строй спецназовцев и впрямь выглядел внушительно. Все парни под два метра ростом.
     Для таких и автоматы надо было бы изготовить специальные, а то стандартные смотрелись в их руках, как уменьшенные копии боевого оружия.
     Все японцы были одеты в камуфляжные костюмы с простыми матерчатыми погонами без знаков отличия. На головах были надеты кепки с длинными козырьками. Несмотря на то, что погода стояла холодная, никто из них не прихватил даже бушлата. При этом, казалось, они совсем не мерзнут.
     Чиновник из Совета безопасности суетился, пытаясь угодить гостям, говорил по-английски, заискивающе улыбаясь. И единственные слова, которые понимал Комбат из его разговора были "пожалуйста", "вы добры", "с удовольствием".
     "Еще немного, и задницы лизать им начнет, - подумал Рублев, с отвращением глядя на штатский костюм чиновника. - И таких-то людей ставят над нами!" - он вновь считал себя принадлежащим к армии.
     - Начинайте, начинайте, майор! - зашептал чиновник СБ, при этом в его глазах проскальзывал страх не за то, что спецназовцы не справятся с демонстрацией приемов рукопашного боя, а в связи с тем, что японцы начинали скучать.
     От Рублева исходила уверенность, будто бы он знал этих ребят в камуфляже не один год. В общем, так оно и было - не этих, так других.
     Во многом спецназовцы одинаковы - одна программа подготовки. Рублев знал, существует с десяток нормальных стоящих инструкторов, и все спецназовцы, если, конечно, они достойны носить это звание, являются их учениками.
     А вот дальше он повел себя совсем не по-уставному. Присел на деревянную лавку возле стола, используемого как кафедра, и махнул рукой.
     - Что ж, начинайте демонстрацию, - и, достав сигарету, закурил.
     И не ошибся. Демонстрационная программа сидела в головах спецназовцев не хуже, чем таблица умножения у выпускника средней школы. Командир подразделения отдавал команды, а бойцы их выполняли. Команды предназначались больше для гостей, чем для участников, те ориентировались и без них. Построившись в квадрат, спецназовцы синхронно демонстрировали умение владеть оружием в рукопашном бою.
     - Ну и гадость! - думал Комбат, глядя на отполированные до зеркального блеска штыки. - Они бы еще ребятам бантики на шею повязали, как котам на выставке!
     Новенький, не выбеленный потом и солнцем камуфляж, приводил Комбата в бешенство. Куртка, которую он надел, пахла сыростью и уксусом.
     Так скованно он не ощущал себя даже в гражданском костюме с запонками, галстуком и заколкой.
     Рука сама собой потянулась к воротнику и расстегнула лишнюю пуговицу.
     Сверкающие штыки автоматов под крики вонзались в прохладный весенний воздух, со свистом рассекали его. Это было чем-то вроде разминки, ритуального танца, который должен предшествовать представлению. Убедившись, что ребята выдрессированы как следует, Комбат переключил свое внимание на японцев. Те пытались изобразить на своих лицах бесстрастность, но скука проступала даже через маски безразличия.
     "Ни хрена с вами не станет, - подумал Комбат, - посмотрите этот балет".
     Командир вновь построил подразделение в шеренги. Массовка закончилась, наступило время "солистов". Двое парней вышли из строя, сбросили гимнастерки, тельняшки, оставшись с голым торсом. У одного из них на плече красовалась двухцветная татуировка - морда тигра, выполненная синим и красным. При каждом движении парня морда тигра меняла выражение. То хищно оскаливались клыки, то суживались глаза. Стоило ему напрячься, как тут же глаза хищного животного открывались шире и дергались уши.
     Татуировка заинтересовала японцев куда больше, чем то, что этот парень умел делать. Двое гостей зашушукались. Четверо из спецназовцев, самые низкорослые, хотя рост у них был сантиметров сто восемьдесят, установили обрезки половых досок на подставках и отбежали в стороны.
     - Хак! - крик слился с треском досок мгновенно ощетинившихся желтыми щепками, причем удары были нанесены так молниеносно, что подставки даже не качнулись.
     После обломки досок передали японцам, чтобы те убедились - нигде нет никаких надпилов и сучков. Нормальная древесина, которую нормальный человек не сможет сломить даже ударом ноги. Один из японцев, высокий, с немного европейскими чертами лица, улыбнувшись краешком губ, вернул обломок доски длиной сантиметров двадцать пять спецназовцам и с легким акцентом, по-русски поинтересовался:
     - А нельзя ли и его разломать?
     На мгновение воцарилось замешательство.
     Командир подразделения не знал, по силам ли это его ребятам. Если бы еще сорок, тридцать пять сантиметров, а так... Но желание гостя должно быть законом. Подставки сдвинули, доска с неровным правым краем была установлена, и спецназовец смотрел на нее, сосредоточившись секунд пятнадцать, будто бы пробовал проломить ее взглядом.
     Затем сделал несколько взмахов рукой, все быстрее и быстрее, ребро ладони, словно острие топора, ударило по доске. Парень не сумел скрыть гримасу боли на лице. Губы чу