увидеть, как одна из выпущенных пуль продырявила пластину с номерным знаком, а другая с глухим стуком влепилась в дощатый борт немного правее его плеча. Спустя секунду изуродованный "жигуленок" вместе с "массажистами" скрылся за поворотом.
     Борис Иванович проехал еще километра полтора, гадая, что за псих ведет машину. Ему было очень любопытно, но он вовремя вспомнил английскую пословицу про любопытную кошку, примерился и, дождавшись, когда грузовик притормозил перед особенно глубокой выбоиной в бетоне, аккуратно сиганул на обочину. Скорость все-таки была чересчур велика, и он метров пять катился кубарем, основательно ободрав бока и локти и с ног до головы вывалявшись в пыли. В последний раз кувыркнувшись через голову, он замер на корточках, медленно сел на землю и сидел так несколько секунд, приходя в себя.
     До города он добрался в начале третьего дня.
     Забравшись в полупустой троллейбус, Борис Иванович со вздохом облегчения опустился на обтянутое горячим дерматином сиденье и стал смотреть в окно, игнорируя любопытные взгляды пассажиров, которые исподтишка разглядывали его грязную рваную одежду и исцарапанное лицо. Через двадцать минут он вышел на знакомой остановке, вернулся на полквартала, свернул в переулок, не спеша миновал район сталинской застройки и углубился в серый лабиринт частного сектора.
     Свернув за угол, он остановился в нерешительности, потому что перед полосатыми воротами, которые они с Подберезским совсем недавно отремонтировали, стоял сине-белый милицейский "уазик".
     Позади зафырчал мотор. Борис Иванович оглянулся и увидел еще один "луноход", который, неуклюже ерзая в узком переулке, остановился поперек дороги, перекрывая ему путь к отступлению. Со зверским выражением мальчишеского лица из "лунохода" вышел сержант, на котором, помимо формы, были надеты бронежилет, каска в сером полотняном чехле и короткоствольный автомат.
     Сержант поднял автомат на уровень груди, набычился и мелкими шажками двинулся на Бориса Ивановича.
     - Сдаюсь, сдаюсь, - сказал Комбат, когда к первому сержанту присоединились еще двое. - Млеко, яйки, шпик - карашо. Гитлер капут. Русски зольдат - гут. А марийский мент еще лучше, - добавил он нормальным голосом.
     Он покосился через плечо на стоявший у ворот "уазик" и увидел раструбы еще двух автоматных стволов, похожие на злые немигающие глаза. У него вдруг заныла ушибленная нога и защипал ободранный о бетон локоть.
     - Да вы чего, мужики? - удивленно сказал он, почесывая искусанную комарами руку. - Белены объелись? Не брал я бабушкино варенье, вот вам крест на пузе...
     - В машину, - сухо скомандовал один из сержантов.
     - В которую? - спросил Борис Иванович.
     Позади него лязгнул затвор. Комбат вздохнул, пожал плечами и полез в тот "луноход", который был ближе.

Глава 11

     Впереди словно бы ниоткуда возникла кремовая "пятерка". Она сразу же затормозила, резко приняв влево, и перегородила дорогу. Передняя дверца открылась, и из нее, требовательно подняв руку с пистолетом, вылез здоровенный, уже основательно заплывший жирком блондин в линялой серой майке и просторных блекло-зеленых брюках.
     - Вот суки, - бледнея, прошептал Шибздик, - выпасли!
     - Это они зря, - успокоил его Баклан.
     Он все еще находился в приподнятом настроении.
     Когда-то в молодости ему довелось понюхать кокаин.
     Нынешнее его состояние немного напоминало тогдашний кайф, но было гораздо более чистым, незамутненным. Голова работала ясно и четко, как бортовой компьютер стратегического бомбардировщика. "Жаль только, - мимоходом подумал Баклан, - что половина данных из этого компьютера стерта. Ну ничего.
     Главное, понятно, где свои, а где чужие. Я свой, и Шибздик, хоть и плохонький, но свой, а эти, в "пятерке", - чужие. Машина у них какая-то знакомая...
     А-а, ладно!"
     За секунду до столкновения он краем глаза заметил справа, на обочине, среди пыльной зелени придорожных кустов стремительно промелькнувшее мимо загорелое усатое лицо, а в следующее мгновение передний бампер "КамАЗа" с лязгом и грохотом вонзился в правое переднее крыло стоявшей поперек дороги "пятерки". Легковушку сплющило, придавило к бетону, немного протащило вперед, развернуло против движения и отшвырнуло на обочину. Обе передние шины лопнули одна за другой со звуками, напоминавшими выстрелы из пистолета.
     Леха-Большой во время этого катаклизма каким-то чудом остался на ногах и не угодил под колеса. Он оторопело посмотрел вслед удалявшемуся "КамАЗу".
     Грузовик был знакомый, и шел он со стороны завода.
     Маленький пытался его остановить, чтобы спросить у водилы, не видел ли тот на дороге усатого козла в десантном тельнике, а вышел из этого какой-то странный компот. Усатый хмырь в тельнике висел, вцепившись в задний борт фуры, как решивший прокатиться пацан, и, вывернув шею, смотрел прямо на Большого. Большому даже почудилось, что этот гад насмешливо скалится, и он, не раздумывая, вскинул "наган" и трижды спустил курок. Полуприцеп мотало из стороны в сторону, позади него облаком клубилась горячая желтая пыль, да и руки у Большого ходили ходуном после пережитого потрясения, так что он конечно же не попал. Фура скрылась за поворотом.
     - Чего это было-то? - спросил Маленький, рассеянно размазывая сочившуюся из рассеченного лба кровь.
     - А хрен его знает, - ответил Большой. - С ума все посходили, бля буду.
     - Надо звонить Прыщу, - сказал один из бандитов.
     Большой витиевато выругался, но спорить не стал: его коллега был прав. События принимали странный оборот, и в такой ситуации безопаснее всего переложить ответственность на плечи начальства. Как говорится, пусть конь думает, у него голова большая...
     Тем временем "КамАЗ", грохоча на выбоинах и хлопая позади рваным тентом, мчался по бетонке.
     Шибздик немного успокоился и сел ровнее, перестав корчиться на сиденье и ежеминутно нырять под приборную панель. Он все еще поглядывал в боковое зеркало, опасаясь погони, но неживая голубоватая бледность уже покинула его лицо, а глаза утратили стеклянный блеск и снова сделались живыми и хитрыми, хотя и немного напуганными.
     - Ну ты и крутой, - с восхищением повторил он. - Интересно, кем ты был раньше.
     - Мне тоже, - отозвался Баклан.
     Впереди показалась глубокая, ощетинившаяся по краям острыми обломками рытвина. Баклан снял ногу с педали газа и слегка притормозил. Беспокойно вертевшийся Шибздик опять смотрел в боковое зеркало.
     - О! - воскликнул он. - Во сиганул! Гляди, гляди, катится!
     Машину зверски тряхнуло на выбоине, полуприцеп мотнуло так, что он чуть не опрокинулся. Баклан непроизвольно лязгнул зубами и посмотрел в зеркало со своей стороны. Он ничего не увидел, кроме клубящейся пыли и бешено мотающегося края брезентового тента.
     - Кто там катит? - спросил он.
     - А я знаю? Какой-то хрен. Похоже, в кузове сидел. Когда ты тормознул, он спрыгнул. Камикадзе какой-то...
     Баклан вспомнил мелькнувшее среди придорожных кустов усатое лицо. Камикадзе, подумал он.
     И вправду, камикадзе. Нашел себе развлечение... На спидометре восемьдесят, а он сигает, как бешеный кузнечик...
     Мысли об усатом камикадзе были какими-то беспокойными, царапающими. Они звучали явным диссонансом на фоне владевшей им эйфории. Баклан в последний раз попытался припомнить, где и при каких обстоятельствах мог видеть это загорелое лицо с привычно прищуренными глазами, не вспомнил и мысленно махнул рукой. У него хватало других забот.
     - Слушай, - сказал он, - ты хотя бы примерно представляешь себе, где мы находимся и куда едем?
     Шибздик равнодушно пожал плечами.
     - Столько же, сколько и ты, - ответил он. - Какие-то заколдованные дебри. Бетонка эта непонятная...
     - Бетонка как раз понятная, - возразил Баклан. - Военная бетонка. И ангар, в котором мы с тобой парились, тоже армейский. Технику там держали... Тяжелую какую-то технику.
     - Танки? - заинтересованно спросил Шибздик.
     - Может, и танки. Только вряд ли. Больше похоже на ангар для ракетных тягачей.
     - Это нам что-нибудь дает? - с надеждой спросил Шибздик.
     - Вряд ли. Страна у нас большая, и ракет по ней за пятьдесят с лишним лет понатыкали больше, чем огурцов. Может, мы под Москвой, а может, отсюда до Амура полторы версты... Ты сам-то откуда?
     - Да из Мурома я, - зябко ежась при мысли о том, что эти места могут оказаться Приамурьем, ответил Шибздик. - Я ведь тебе уже говорил...
     - Извини, забыл, - сказал Баклан.
     Он свернул на обочину и заглушил двигатель.
     - Ты чего? - забеспокоился Шибздик.
     - На этом корыте мы далеко не уедем, - сказал Баклан. - Догонят, возьмут в "коробочку", прострелят покрышки, и аминь. Не понимаю, почему они давно этого не сделали. Да и потом, солярки в баке все равно не осталось. Еще километр-другой, и станем.
     Пешком надо уходить. Ты домой, в Муром?
     - Пожалуй, - сказал Шибздик. Он открыл дверцу и неловко выпрыгнул из кабины на пыльную обочину. - У меня там жена, дочка... Баба, конечно, дура, - он вдруг хохотнул и энергично почесал за ухом, - но все-таки своя. И мя-а-агкая!.. А сам-то ты куда?
     - Спроси что-нибудь полегче, - ответил Баклан, выбираясь из кабины. - Зависит от того, где мы. Может быть, здесь и осяду. Посмотрю, что да как. Может, знакомых встречу.
     - Обалдел, что ли? - удивился Шибздик. - Какие у тебя тут знакомые? Даже если ты местный... Ты ж не помнишь никого!
     - Почему же, - невесело улыбнулся Баклан, - некоторых помню.
     - Ты это брось, - после паузы сказал Шибздик. - Тоже мне, Монте Кристо житомирский... Очухайся сначала. Вспомни, кто ты, семью найди, если есть. Может, они сутки напролет убиваются, ищут тебя повсюду, есть-пить перестали? Успеешь еще навоеваться.
     - Тоже правильно, - задумчиво сказал Баклан.
     Он с лязгом захлопнул дверцу. - Ну, пошли, что ли.
     Ты прав, конечно, - продолжал он, когда они углубились в лес. - Только где их искать? Ведь ни имени не знаю, ни фамилии... Не знаю даже, где жил.
     - Да-а, - протянул Шибздик, с трудом поспевая за широко шагающим Бакланом. - Задачка... О! - оживился он вдруг. - Придумал! В Москву тебе надо, вот что!
     - К президенту, что ли? - фыркнул Баклан.
     - Село, - Шибздик снисходительно похлопал его по плечу, - на кой хрен ты ему сдался? Да и он тебе, если уж на то пошло...
     - Вот-вот, - поддакнул Баклан.
     - Ты не перебивай. Ты послушай. Я дело говорю, Есть такая передача - "Ищу тебя" называется. Не помнишь?
     - Терпеть не могу ящик, - сказал Баклан. - Разве что боевичок когда посмотреть, да и то, как правило, уже на середине с души воротит.
     - О! - обрадовался Шибздик. - А говоришь, ни черта не помнишь! Очухиваешся помаленьку!
     Баклан удивленно почесал в затылке.
     - Точно, - сказал он. - Ты смотри!..
     - Это на тебя вольный воздух так действует, - авторитетно заявил Шибздик. Он семенил рядом, поминутно спотыкаясь, треща сучьями и путаясь в просторном, не по размеру, камуфляжном комбинезоне.
     Пустая кобура при каждом шаге хлопала его по тощему заду. - А ты говорил: куда побегу, зачем... Прикинь, мы с тобой могли до сих пор водяру по ящикам расфасовывать... Вспомнишь - вздрогнешь. Да, так вот... Есть такая передача. Ищут там всех подряд: у кого первая любовь потерялась, у кого дети пропали, кого-то в сортире родили, на помойку выбросили, а он, зараза, выжил и теперь маму ищет, чтобы, значит, спасибо ей сказать за "счастливое детство"... Вот они и помогают. И ведь находят, стервецы! Место встречи у них в ГУМе, у фонтана. Они туда прямо с камерой подваливают и спрашивают: вы, мол, кого ищете?
     И морду крупным планом на всю Россию-матушку.
     Вот ты им и скажешь: так, мол, и так, сам себя потерял, Имя-звание не помню, а погоняло мое Баклан.
     Может, эти уроды твою фамилию так переделали?
     Или увидит тебя кто из родных, из знакомых...
     - Например, Черемис, - подсказал Баклан.
     - Ну и сиди тут, пока они тебе рыло на спину не завернут, - обиделся Шибздик. - Я тебе дело говорю, а ты - "Черемис"!
     - Да ты не ерепенься, - примирительно сказал Баклан. - Может, я так и сделаю. Мне-то какая разница, куда податься? А Москва - город большой. Может, повезет. Только вот ни документов у нас с тобой, ни денег...
     - Документы - это ладно, - сказал Шибздик. - А что до денег, так это еще надо поглядеть. Ты у себя в карманах рылся? Я, например, у себя вот чего нашел.
     Он помахал в воздухе кожаным бумажником, открыл его и продемонстрировал Баклану туго набитое отделение для купюр. Баклан шевельнул бровями, похлопал себя по карманам и выудил из левого заднего черное портмоне. Они сложили деньги в общую кучу и поделили пополам. Денег было не то чтобы много, но достаточно, чтобы более или менее прожить неделю-другую.
     - Ну вот, - удовлетворенно сказал Шибздик, запихивая бумажник обратно в недра широкого пятнистого комбинезона. - Теперь я чувствую себя мужчиной.
     - А кем ты был до сих пор? - с улыбкой спросил Баклан.
     - Самцом дорогой, самцом, - с сильным кавказским акцентом ответил Шибздик.
     Баклан засмеялся.
     На ходу он вынул из кобуры пистолет, выщелкнул обойму и по одному разбросал патроны во все стороны. Затем он методично и умело разобрал пистолет, сняв с него все, что можно было снять без помощи отвертки, и тоже расшвырял по лесу.
     - Ты чего? - опешил Шибздик, делая неуверенное движение, словно собираясь остановить товарища. - Ты чего делаешь? Ты зачем пистик разломал?
     Пригодился бы!
     - А вот повяжут тебя менты с этим, как ты говоришь, пистиком, - ответил ему Баклан, вынимая из-за пазухи второй пистолет, отобранный им у Шибздика в ангаре, - да спросят: откуда, мол, такая хорошая вещь? На ней, скажут, двадцать четыре трупа и пятнадцать ограблений. Не соизволите ли в лагерь годиков этак на двадцать пять? Что ты им ответишь, Шибздик?
     - Ну допустим, - надувшись, сказал Шибздик - А вот пойдут детишки в лес по грибы, по ягоды, - все тем же тоном ответил Баклан, - найдут такую вот интересную штуковину, станут в войну играть... А?
     Его руки во время этой речи продолжали сноровисто работать, и каждые три секунды в кусты летела очередная железка. Наконец дело было сделано, и Баклан с удовлетворенным видом отряхнул ладони. Шибздик смотрел на него как на невиданное чудо.
     - Ну, ты блаженный, - сказал он. - За ним по всему лесу бандиты с пушками гоняются, а он мне тут сказочки рассказывает. Пошли детки в лес по грибы...
     Христосик какой-то!
     Баклан замолчал. Последние слова Шибздика вызвали в его душе какие-то смутные воспоминания.
     Кто-то там, в прошлой жизни, уже называл его христосиком и блаженным.
     Кто-то... Женщина? Может быть, жена? Он посмотрел на свою правую руку. Кольца на ней не было, но это ничего не значило. Он мог не носить кольца по тысяче причин, да если бы и носил, его непременно отобрали бы там, в ангаре. Следа от кольца на загорелом безымянном пальце тоже не было, зато на костяшках красовались свежие ссадины, полученные, когда его кулак дробил физиономию "Алеши Поповича". Христосик, подумал он, вспомнив, как протаранил многотонным грузовиком битком набитые живыми людьми "Жигули". Блаженный... Кто же я, черт возьми, такой?
     Часа через полтора они вышли на шоссе в сотне метров от Т-образного перекрестка. Здесь стоял указатель. Они присели в кустах напротив указателя.
     - Йошкар-Ола, - вслух прочел Шибздик. - Козьмодемьянск... Это Чувашия, что ли?
     - Марий-Эл, - рассеянно ответил Баклан. - Бывшая Марийская АССР... Вон там, - он махнул рукой налево, в сторону Козьмодемьянска, - есть такой полустанок, называется Куяр. Там останавливается московский поезд.
     - Так ты ж тут все знаешь! - обрадовался Шибздик. - Значит, местный! А меня в Нижнем прихватили, прямо в вокзальном сортире. Коз-злы... Московский поезд, говоришь? Это как раз то, что надо! Купим билеты, как белые люди, и покатим со всеми удобствами, в СВ. Пузырь возьмем, замочим это дело.
     Баклан вздохнул.
     - До ночи будем сидеть в лесу, - сказал он. - А ночью залезем в первый попавшийся товарняк. Неважно, в какую сторону, лишь бы подальше отсюда.
     - Чего это? - искренне огорчился Шибздик. Видимо, идея провести ночь в двухместном купе спального вагона в обнимку с бутылкой водки и батоном вареной колбасы целиком завладела его воображением. - Думаешь, нас будут пасти? - сообразил он.
     - А ты как думаешь? - вопросом на вопрос ответил Баклан. - Может, они тебе на прощание платочком помашут?
     - Что бы я без тебя делал? - со вздохом спросил Шибздик после короткого раздумья.
     - Ящики бы таскал, - ответил Баклан.
     Остаток дня они провели, лежа в кустах у железнодорожной насыпи. Солнце палило немилосердно, жидкая пыльная листва не спасала от его отвесных лучей.
     Шибздик ныл, что ему жарко и хочется пить, яростно отбиваясь от носившихся вокруг комаров и слепней и временами принимаясь остервенело чесаться сквозь ткань камуфляжного комбинезона. Баклан лежал на спине, глядя в бледно-голубое выгоревшее небо, отгонял насекомых веточкой и думал о том, как ему жить дальше. Трижды по насыпи проходили какие-то люди.
     На них были испачканные мазутом оранжевые жилеты путевых обходчиков и рабочие рукавицы, но в остальном эти накачанные ребята с золотыми цепями на шеях очень мало походили на работяг.
     Тогда Баклан переворачивался на живот и внимательно следил за ними, держа искусанный комарами кулак перед носом у Шибздика, который громко распалялся о том, что выбрасывать оружие было рано.
     В конце концов день кончился, медленно догорев на западе; в небе высыпали звезды. Слепни исчезли, а немного позже, вдоволь напившись крови, угомонились и комары.
     Когда окончательно стемнело, они выбрались из кустарника.
     Вскоре, как по заказу, подошел товарняк, направлявшийся в сторону Москвы. Когда он замедлил ход на крутом подъеме, Баклан и Шибздик взобрались на платформу, груженную белым формовочным песком.
     Шибздик при этом опять запутался в своем комбинезоне, сорвался с подножки и непременно угодил бы под колеса, если бы Баклан не поймал его за шиворот.
     Втащив незадачливого напарника наверх. Баклан, не сдержавшись, съездил ему по шее.
     Шибздик не обиделся. Отплевываясь, он перевернулся с живота на спину, сел на еще не остывшем песке и сказал, утирая пятнистым рукавом комбинезона чумазую физиономию:
     - Все это ерунда, Баклан. А знаешь, что главное?
     Главное, что мы им, козлам этим, доказали...
     - Ну и что ты им доказал? - устало спросил Баклан, ложась на спину. Песок был теплый и мягкий, поезд приятно покачивало, и он с облегчением закрыл глаза. Денек выдался не из легких, и неизвестно было, что ждет их впереди.
     - Что доказал? - повторил Шибздик. - Одну простую - совсем простенькую! - вещь: мы не рабы.
     Баклан открыл глаза и повернул к нему голову.
     При свете звезд ему удалось разглядеть, что Шибздик улыбается.

***

     Борис Иванович повернул голову направо и посмотрел в окно. За окном не было ничего интересного. Там виднелся тесноватый внутренний дворик, в который открывались широкие ворота четырех расположенных напротив автомобильных боксов. Одни ворота были распахнуты настежь, и за ними можно было разглядеть стоявший на яме "луноход" с поднятым капотом, вокруг которого валялись какие-то замасленные железки и куски грязной ветоши.
     Потом откуда-то притрусил беспородный кобель, с головы до пят увешанный свалявшимися комками грязной рыжей шерсти, лениво задрал лапу на открытую створку ворот, внимательно обнюхал результат своих усилий, отбежал на несколько шагов, остановился, почесал задней лапой за ухом и вдруг брякнулся на землю, как мешок с костями. Было видно, что ему жарко и никуда не хочется бежать.
     Снаружи окно закрывала решетка. Решетка была кокетливая, выполненная в виде расходящихся из левого нижнего угла солнечных лучей, выкрашенных в небесно-голубой цвет. В сочетании с пыльным стеклом и забившейся во все впадинки зеленовато-коричневой гря