приступили к выполнению своих прямых обязанностей. Для начала Баклана перетянули поперек спины резиновой дубинкой и пнули в ребра тяжелым армейским ботинком на толстой подошве, а потом, когда он опрокинулся на бок, инстинктивно подтянув колени к животу и прикрыв голову согнутыми руками, принялись методично избивать дубинками и ногами.
     Лязгающий и бренчащий бутылочным стеклом конвейер остановился, стоявшие возле него люди замерли, испуганно наблюдая за экзекуцией. Несколько женщин отвернулись, закрыв ладонями лица.
     Сверху, прихрамывая и держась ладонью за поясницу, спустился бледный скрюченный охранник. В правой руке он сжимал дубинку, которую пустил в дело, едва добравшись до места публичной казни. Баклана забили бы до смерти, если бы на шум из своей каморки не выглянул Черемис.
     - Эй, вы, черемисы! - взревел он, стоя на опоясывавшем цех балкончике и вцепившись жирными волосатыми ручищами в хлипкие перила. - Что вы там устроили, мать вашу? Почему конвейер стоит?! А ну, бросьте этого калеку! Мне нужны работники, а не покойники! Если он не сможет работать, я вас, идиотов, поставлю на его место!
     Охранники разочарованно отступили от скорчившейся на полу окровавленной фигуры. Где-то натужно взвыл электромотор, лента конвейера с лязгом и грохотом дернулась, сдвинулась с места и пошла.
     Люди торопливо возвращались на свои рабочие места, избегая смотреть по сторонам, чтобы не вызвать недовольство охранников, которые еще не успели остыть и успокоиться и запросто могли врезать по почкам просто для того, чтобы отвести душу.
     Тяжело, по-утиному переваливаясь с ноги на ногу, Черемис спустился по крутой лестнице и с трудом склонился над избитым до неподвижности Бакланом.
     - Ну что, черемис, - спросил он почти добродушно, - ты живой? Здесь, брат, такие номера не проходят. У нас так: или работай, или подыхай к чертовой матери, как какой-нибудь черемис. И нечего дергаться.
     Отработаешь, что положено, получишь документы, деньги и пойдешь на все четыре стороны. На кой хрен тебе лишняя головная боль? А на этих придурков не обижайся. Они, как псы дворовые, только это и умеют.
     Зато умеют, как видишь, хорошо. Работать будешь на упаковке. Парень ты крепкий, справишься. И не дай тебе бог уронить ящик! Ну как, ты сам пойдешь или сказать этим черемисам, чтобы они тебе помогли?
     Через полчаса Баклан уже стоял в небольшом помещении, отделенном от главного цеха хлипкой фанерной перегородкой. В перегородке было прорезано широкое окно, в которое по конвейерной ленте непрерывным потоком вползали уже готовые к отправке в торговую сеть бутылки с водкой. Напарник Баклана, незнакомый белобрысый парень с рыжеватыми усами и заросшим светлой щетиной подбородком, сноровисто брал из стопки сложенные гармошкой картонные ящики, умело расправлял их, с помощью специального пистолета прошивал скобами днище и передавал Баклану, который, кряхтя и морщась от боли в избитом теле, снимал с конвейера бутылки и наполнял ими ящики. Белобрысый подхватывал полный ящик, ловко заклеивал поверху клейкой лентой и отставлял в сторону. Баклан двигался замедленно, все время борясь с подступающим обмороком. Выглядел он страшно, поскольку ему даже не дали умыться, и белобрысый, сочувственно косясь на напарника, периодически становился рядом с ним к конвейеру, чтобы ползущие непрерывным потоком бутылки не образовали затор и не посыпались на пол.
     Через час конвейер дернулся и замер. Охранники, топая и покрикивая, начали разносить миски с каким-то жидким варевом. Белобрысый торопливо заклеил последний ящик.
     - Шабаш, - с облегчением сказал он. - Обед, Баклан.
     Баклан отошел от конвейера и тяжело опустился на стопку еще не собранных картонных ящиков. Есть ему не хотелось.
     - Не дрейфь, братуха, - сказал белобрысый, с аппетитом поглощая баланду. - Это первые сто лет тяжело, а потом привыкнешь.
     Баклан поставил на колени горячую алюминиевую миску, зачерпнул ложкой воняющее гнилой капустой варево, подул на него разбитыми губами, преодолел рвотный спазм и стал есть.

Глава 7

     - Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, - озадаченно сказал Комбат, разглядывая сине-зеленую пластилиновую печать на дверях квартиры. - А ты, часом, адрес не перепутал?
     Подберезский молча покачал головой и поскреб пятерней затылок.
     - Черт знает что, - сказал он. - Что с ним могло приключиться?
     - Н-да, - задумчиво протянул Борис Иванович, - когда человек выходит в булочную, дверь его квартиры, как правило, не опечатывают.
     - Знаешь, Иваныч, - медленно сказал Подберезский, - мне это не нравится. Двери опечатывают, когда человек арестован или...
     - Вот именно, - мрачно сказал Борис Иванович, - "или"... Это дело надо как-то разъяснить, как ты полагаешь?
     Подберезский присел перед дверью на корточки и, прищурившись, стал изучать печать.
     - Министерство внутренних.., ну, это понятно, - бормотал он вслух. - Черт, мелко, ничего не разобрать...
     РОВД, что ли? Или все-таки ГОВД? Погоди-ка.., ага!
     Уголовный розыск. Во, блин, какие дела.
     - Да, дела, - вздохнул Комбат, прислушиваясь к шагам на лестничном пролете.
     Шаги были легкие, явно женские. Вскоре показалась и сама женщина. Это была стройная и довольно миловидная крашеная блондинка лет тридцати - тридцати пяти, с модной короткой стрижкой, одетая в какой-то очень просторный, развевающийся белый костюм с длинной широченной юбкой. Ее лицо показалось Комбату слегка осунувшимся.
     Увидев на площадке двоих крупногабаритных и вдобавок одетых, как разбойники с большой дороги, незнакомцев, один из которых сидел на корточках перед опечатанной милицейской печатью дверью, женщина вздрогнула и ускорила шаг. Подберезский поспешно выпрямился и посторонился, давая ей пройти.
     Комбат неловко кашлянул в кулак и мотнул головой в сторону лестницы. Подберезский кивнул и вслед за Борисом Ивановичем стал спускаться во двор.
     Когда внизу хлопнула дверь подъезда, притаившаяся на лестничной площадке двумя этажами выше квартиры Бакланова женщина осторожно перегнулась через перила, посмотрела вниз, ничего не увидела и легко, на цыпочках, бросилась вниз. Перед дверью Бакланова она на мгновение задержалась, окинула взглядом сине-зеленую печать, нахмурилась и побежала дальше. Она выскочила на улицу как раз вовремя, чтобы увидеть, как темно-синий японский джип с московскими номерами, мигая указателем поворота, выезжает из двора. Водителя она не разглядела, но на пассажирском месте сидел загорелый усач в майке с голубыми полосками - один из тех двоих, что с неизвестной целью отирались у дверей квартиры Бакланова.
     Подберезский бесцельно ехал по незнакомой улице, внимательно глядя по сторонам. На город медленно опускались неторопливые летние сумерки, воздух был теплым, золотисто-медным, напоенным запахами листвы, мягкой пыли и разогретого асфальта. Под деревьями активно кучковалась молодежь, слышались взрывы веселого и не всегда трезвого смеха, тут и там мелькали стройные талии и загорелые, высоко обнаженные девичьи ноги.
     Подберезский тем не менее был хмур и, казалось, не замечал прелестей бурлившей вокруг него жизни.
     Он искал совсем другое и наконец нашел.
     Навстречу им по правому тротуару неторопливо, вразвалочку брели двое разморенных, как-то совсем по-деревенски расхлюстанных сержантов. Их фуражки были сдвинуты на затылок, чтобы вечерний ветерок овевал потные лбы, рубашки расстегнуты, а глаза сонно шарили вокруг, высматривая скорее тугие девичьи попки, чем возможный беспорядок. Оба были при дубинках, пистолетах и наручниках, а на плече у того, что был повыше, висела портативная рация.
     Подберезский включил указатель поворота, плавно притормозил у бровки тротуара и дал короткий гудок.
     Один из сержантов лениво повернул голову.
     - Послушай, генерал, - сказал ему Борис Иванович, - не подскажешь, где тут у вас райотдел?
     Сержант неторопливо окинул пристальным взглядом сверкающий синей эмалью и хромом японский джип, покосился на московский номерной знак, оценивающе прищурился в сторону Комбата, и на лице его медленно проступило неодобрительное выражение. Второй сержант столбом стоял рядом, глядя на машину как на пустое место. Подберезский досадливо крякнул.
     - Не генерал, - почти не шевеля губами, тихо сказал он, - а товарищ старший сержант. И желательно на "вы".
     Комбат только повел в его сторону усом, продолжая выжидательно смотреть на сержанта.
     - А зачем вам райотдел? - спросил тот наконец. - Пресс с капустой потеряли?
     - Допустим, - миролюбиво сказал Комбат, и по его голосу Подберезский понял, что это миролюбие такое же фальшивое, как то золото, из которого делают медали для выпускников средних школ. - Так ты скажешь, где райотдел, или у тебя с памятью проблемы?
     Сержант не удостоил его ответом и повернулся к своему напарнику.
     - Мало нам было своих, - сказал он, - так еще и из Москвы понаехали.
     Комбат положил ладонь на дверную ручку. Подберезский толкнул его локтем и сделал страшные глаза.
     - А в опорный пункт не хотите? - снова повернувшись к Комбату, задал риторический вопрос сержант. - За оскорбление при исполнении и за нарушение правил дорожного движения.
     - Какое еще нарушение? - удивился Комбат.
     - Подача звукового сигнала в городской черте, - ухмыльнувшись, ответил сержант.
     - А бляха с личным номером у тебя есть? - поинтересовался Комбат.
     - Иваныч, - простонал Подберезский, - не заедайся. Поехали.
     - Отвяжись, - отрезал Рублев. - Не видишь, я с генералом разговариваю. Так есть у тебя бляха, генерал?
     - Какая еще бляха? - раздраженно переспросил сержант. Он оглядывался по сторонам, явно высматривая "луноход" с подкреплением. Подберезский вздохнул и стал смотреть в другую сторону, смирившись с неизбежным. Иногда с Комбатом бывало очень трудно.
     - Ну, не собачья же, - с оскорбительной улыбкой сказал Борис Иванович. - Бляха инспектора ГИБДД.
     - Не бляха, а нагрудный знак, - с достоинством поправил его сержант. - Вот сейчас сниму у вас номера, тогда и посмотрим, кто тут генерал, а кто собака с бляхой.
     - Значит, бляхи нет, - с удовлетворением констатировал Рублев. - А раз нет бляхи, значит, снимать номера не имеешь права. А раз не имеешь права, то и не снимешь.
     - И кто же мне помешает? - спросил сержант.
     - А ты догадайся с трех раз, кто тебе помешает, - ласково сказал Борис Иванович. - Первые два раза не считаются.
     Подберезский, даже не глядя в ту сторону, понял, что мент доведен до белого каления.
     "Ох уж мне эти провинциальные начальники с их самолюбием, - тоскливо подумал он. - Ведь всего-то навсего спросили у дурака дорогу, и не в кабак, черт бы его подрал, а в райотдел,.. А теперь что? Слово за слово, и через пару минут Иваныч навесит ему по сопатке, и проснемся мы с ним на нарах... Может, он это специально? Хочет найти Баклана вот таким странным способом?"
     - Твою мать, - сказал Подберезский, взял с приборной панели бумажник и вылез из машины.
     Разъяренные менты встали в позу, сделали оскорбленные лица, отчего те приобрели еще более глупое выражение, чем в начале разговора, и попытались вызвать по рации подкрепление, твердо пообещав Подберезскому пришить ему дачу взятки должностному лицу при исполнении служебных обязанностей, а Комбату - злостное хулиганство.
     Подберезский злобно покосился в сторону машины, где на переднем сиденье со скучающим и безмятежным видом сидел Борис Иванович, и стал исправлять положение. Это отняло у него добрых десять минут и массу нервных клеток, в результате чего менты немного смягчились и запросили по полтиннику на брата. Подберезский хмыкнул и дал им двадцать долларов. Обстановка немного разрядилась, и тут же выяснилось, что райотдел находится за углом в двух кварталах отсюда, - Ну, Иваныч, - с чувством сказал Подберезский, рванув машину с места так, что завизжали покрышки, - я просто не знаю, что тебе сказать. Ну разве так можно?! Какого дьявола ты с ним сцепился?
     Комбат немного поиграл желваками, побарабанил кончиками пальцев по нижнему краю открытого окна и наконец сказал:
     - Этот поганец кормится на мои налоги. Неважно, какая у него зарплата. Когда мы с тобой подыхали в Афгане, мне тоже платили не миллионы, а ты вообще получал копейки - на сигареты да на ириски. Но я не помню, чтобы ты или кто-то еще из наших ребят сказал: да пошли бы вы все на хер, не желаю своей задницей рисковать за такие деньги. А этот сучонок пороха не нюхал, зато точно знает, с какой стороны на бутерброде масло. Где он был, когда нас с тобой на дороге раздеть пытались? Где он был, когда Бакланов в историю влип? Он же, гаденыш, в это время на базаре из торговок копейки выколачивал да огурцы на халяву трескал. А ты говоришь - на "вы"... В Чечню его, говноеда, чтоб узнал, почем фунт лиха...
     Он еще некоторое время ворчал и пенился, но Подберезский уже свернул за угол и остановился у здания райотдела бок о бок с новеньким сине-белым "уазиком". Они вылезли из машины, поднялись по пологим бетонным ступенькам и вошли в просторный вестибюль. Здесь было прохладно, но воздух все равно казался каким-то затхлым, как будто раз и навсегда пропитанным унылыми испарениями суконной казенщины и тоскливой безнадеги. Из-за прозрачной плексигласовой перегородки на них уставился дежурный.
     - Здравствуйте, - сказал Подберезский, поспешно подходя к перегородке и предусмотрительно становясь так, чтобы его шорты не попадали в поле зрения дежурного. - У нас тут возникло недоразумение.
     Дежурный выслушал его, зачем-то потребовал документы, добрых полторы минуты изучал их, шелестя страницами паспорта и уже неприкрыто зевая, лениво покопался в сводке, связался с кем-то по внутреннему телефону и наконец объявил, что среди задержанных никакого Бакланова нет и в списке пострадавших и пропавших без вести его имя не значится.
     - По крайней мере, - невнятно закончил он, подавляя очередной зевок,. - заявления о его исчезновении к нам не поступало.
     Он откинулся на спинку стула и душераздирающе зевнул, прикрыв рот кулаком. Подберезский поспешно оттер локтем рвавшегося к окошку Комбата и сказал:
     - Я прошу прощения... Но где же он тогда?
     - А я откуда знаю? - удивился дежурный. - Это ваш знакомый, а не мой. Может, он с бабами водку пьет, а может, на дачу завалился...
     - А печать на двери откуда? - терпеливо спросил Подберезский.
     - Ах да, печать... Действительно, странно...
     Он не спеша закурил, еще раз спросил у Подберезского адрес Бакланова и снова принялся шелестеть листами сводок. Борис Иванович начал размеренно притопывать подошвой по бетонному полу. Глухие шлепки отчетливо разносились по пустому вестибюлю, и Подберезский заметил, что они постепенно учащаются.
     - Топать перестаньте, - не отрываясь от бумаг, сказал дежурный.
     Комбат свирепо покосился на него и перестал топать.
     Что-то недовольно бормоча и непрерывно зевая, дежурный переворошил бумаги на столе, снова связался с кем-то по внутреннему телефону, с лязгом и скрипом распахнул массивную дверцу сейфа, порылся там, извлек картонную папку, заглянул в нее, еще немного пошелестел бумагой и наконец глубокомысленно изрек:
     - Ага. Так кем вы, говорите, ему приходитесь?
     - Да никем, - ответил Подберезский. - Срочную вместе служили. Приехал сюда по делам, вот решил навестить...
     - А этот гражданин тоже с вами срочную служил? - поинтересовался дежурный, кивнув в сторону Комбата.
     - Это наш командир, - терпеливо ответил Подберезский. - Послушайте, начальник, в чем дело? Где Бакланов? Почему его квартира опечатана?
     Дежурный вдруг выпрямился.
     - Местонахождение гражданина Бакланова в данный момент неизвестно, - заявил он официальным тоном, - а его квартира опечатана потому, что она является местом предполагаемого преступления.
     - Какого преступления? - спросил Подберезский, а Комбат так резко шагнул к перегородке, что дежурный непроизвольно отшатнулся. - Какого преступления?
     - Может, вы хотите покопаться в сейфе у начальника райотдела? - саркастически спросил дежурный. - Или вам дать поиграть с табельным пистолетом? Я не имею права посвящать посторонних в подробности расследования. Да я их, - он опять зевнул, чуть не вывихнув челюсть, - я их и не знаю. Этим делом занимается Чудаков. Старший лейтенант Чудаков, кабинет номер одиннадцать. Это на втором этаже, направо... Э, э, э! - закричал он, увидев, что Комбат решительно двинулся к лестнице. - Куда? Вы на часы смотрели? Утром приходите, часикам к девяти, а лучше к одиннадцати. Нет его сейчас, дома он!
     - Может, адресок дадите? - заискивающе спросил Подберезский. - Или телефончик?
     - Вы что, с ума сошли? - возмутился дежурный. - Не имею права. - Подберезский поморщился, и он, немного смягчившись, добавил:
     - Сам подумай, парень. Поставь себя на мое место: ты бы дал? Откуда мне знать, кто ты такой? Приходите с утра.
     - Уф, - сказал Подберезский. - Вот же черт...
     Где у вас тут гостиница?
     Дежурный охотно растолковал ему, как добраться до гостиницы, и они расстались. Ведя машину по городу, Подберезский все время без нужды газовал и сразу же резко притормаживал. Чувствовалось, что он расстроен. Комбат сидел рядом с ним, угрюмо грызя ус, беззвучно шевелил губами, когда Подберезский в очередной раз дергал машину, но молчал, понимая, что его замечания могут только усугубить ситуацию. Время от времени он поглядывал в боковое зеркало.
     Наконец Подберезский превзошел самого себя, проскочив перекресток на красный свет. Борис Иванович снова покосился в боковое зеркало, удовлетворенно хмыкнул, кивнул и, повернувшись к Подберезскому, спросил:
     - Ты тоже заметил?
     - Ха, - сказал Подберезский. - Что я, по-твоему, слепой? Висит, как консервная банка на собачьем хвосте.
     - А где повисла, заметил? - спросил Комбат.
     - Конечно. Там, где ты с ментами сцепился.
     - Ничего подобного, - с довольным видом констатировал Борис Иванович. Сейчас он напоминал добряка-профессора, которому наконец-то удалось провалить на госэкзамене своего любимого ученика. - От самого Баклана за нами едет. Она стояла там же, во дворе, когда мы уезжали. Так что не гони, Андрюха, не то, чего доброго, оторвешься.
     - И ты молчал? - обиженно спросил Подберезский.
     - А чего зря языком чесать? Я с ментами на три дня вперед наговорился. Очень мне было интересно; дождется он нас или не дождется?
     - Ну, Иваныч, - Подберезский покрутил головой, - ну, ей-богу, с тобой никакого цирка не надо!
     Ты, значит, дурака валял, шпионские страсти разводил, а я за это ментам двадцатку отдал?
     - Зато получилось вполне натурально, а главное, с этим клоуном, - Комбат кивнул на зеркало заднего вида, в котором мелькал, то приближаясь, то отставая, неприметный серебристо-серый "гольф", - все стало ясно и понятно. А двадцатку я могу вернуть.
     - От тебя дождешься, - проворчал Подберезский.
     Они выехали на прямую широкую улицу с вялым по случаю жары и позднего часа движением, Андрей снова посмотрел в зеркало, подмигнул Комбату и плавно утопил педаль акселератора. Двигатель "тойоты" бархатисто рыкнул, и та пулей понеслась по проспекту, объезжая редкий попутный транспорт с такой легкостью, словно тот стоял на месте.
     Впереди показался перекресток. Подберезский вопросительно посмотрел на Комбата.
     - Чего смотришь? - сказал тот. - Ты за рулем, ты и командуй. Ну, давай!
     Подберезский дал. Он аккуратно перестроился в крайний левый ряд, дисциплинированно включил указатель левого поворота и, резко крутанув руль, повернул направо под прямым углом, проскочив в сантиметре от переднего бампера экстренно затормозившего троллейбуса. От внезапного толчка штанги сорвались с проводов, троллейбус замер, напоминая таракана, который, принюхиваясь и шевеля усами, сидит на краю обеденного стола, выясняя обстановку.
     Комбат, перекрутившись на сиденье винтом, смотрел назад.
     - Ну как? - спросил Подберезский.
     - Нормально, - ответил Борис Иванович. - Ни одной разбитой фар