у, - поднялся главный инженер стройуправления-подрядчика и принялся докладывать детали.
     Все просьбы, кроме одной - прислать еще десять человек сектантов на стройку, Учитель отклонил. Затем обсуждали и другие хозяйственные вопросы, среди которых был и такой - кто достанет дохлого кота из колодца, который упал туда на прошлой неделе. Самое странное, именно этот вопрос отнял больше всего времени. Учитель уже утомился, когда поднялся один из проповедников, облаченный в лиловую ризу:
     - Скоро прибудет партия новообращенных из Москвы, необходимо провести инициацию части уже живущих здесь.
     Учитель приободрился, процесс посвящения "избранных" в "спасенных" был его любимым обрядом, а пропорция между первыми и вторыми поддерживалась неукоснительно.
     - Скольких человек, брат Василий, вы планируете к посвящению?
     - Десять мужчин и пять женщин.
     - Отлично, я проведу обряд в полдень на Святой горе.
     Учитель махнул рукой, давая понять, что совещание окончено, и принялся сосредоточенно перебирать четки.
     Ровно в полдень джип с Учителем подъехал к горе, которую в сектантской деревне называли Святой, хотя местные жители окрестили ее Говноедкой. О делах секты местные знали не по наслышке, некоторые из них работали в деревне.
     Машина проследовала перед коленопреклоненными сектантами, ожидавшими посвящения, и, натужно ревя мотором, принялась взбираться по крутому склону.
     На лишенной растительности вершине горы уже горел костер и стоял помост, выстеленный тугими подушками. Учитель подобрал полы одеяния и присел на самый край.
     - Приведите первую пару, - распорядился он.
     Его приказание продублировал по рации начальник охраны. Пока первая пара сектантов поднималась в гору, один из проповедников давал Учителю краткую информацию о посвящаемых:
     - Они супруги. Алина и Борис Пономаревы.
     Из Москвы. Передали нашей общине пятьдесят тысяч - деньгами и имуществом. В числе "избранных" пребывают уже семь месяцев. Алине тридцать пять, Борису сорок лет.
     Учитель кивнул, показывая, что больше информации ему не надо. На поляне появились двое сектантов: мужчина с жидкой бородкой и в очках с одним треснутым стеклом и женщина - миловидная, но с абсолютно фанатичным лицом. Они опустились на колени, подползли к Учителю, тот позволил им поцеловать край своего одеяния.
     - Вы долго ожидали посвящения, - громогласно объявил Учитель, поднимаясь, - и вот этот день настал. Сегодня вы станете не только избранными, но и спасенными. Вы окончательно отречетесь от мира, погрязшего во грехе, из которого пришли ко мне, обретете жизнь вечную.
     Станьте, как Адам и Ева в дни сотворения мира!
     Сбросьте одежды прежней жизни!
     Мужчина и женщина разделись, их одежду собрал один из охранников и бросил в огонь. Теперь муж и жена стояли перед учителем голые, их кожа на морозе покрылась пупырышками, местами приобрела синеватый оттенок.
     - Готовы-ли вы, Борис и Алина, к посвящению? Порвали-ли вы, выполняя заветы учения, с прежней своей жизнью? Не жалеете-ли вы о чем-нибудь в прошлом?
     - Нет... - трижды ответили мужчина и женщина.
     - Сильны-ли в вере?
     - Да...
     - Испытай их! - бросил Учитель охраннику.
     Тот подошел к женщине и принялся двумя руками ощупывать ее тело так, как если бы собирался прямо сейчас заняться с нею любовью. Ее лицо оставалось непроницаемым, мужчина на время перестал стучать зубами от холода, и не отрываясь смотрел в глаза охраннику.
     - Что ты чувствуешь, Борис? - вопросил Учитель.
     - Спокойствие, Учитель. То, что принадлежит Богу, не может принадлежать человеку, - заучено ответил посвящаемый.
     - А ты, Алина?
     Прозвучал тот же ответ.
     - Грех не только в мыслях людских, в делах людских, но и в теле человеческом. Готовы ли вы вобрать в себя грехи братьев и сестер ваших, не осквернившись?
     Мужчина и женщина кивнули.
     - Принесите им причастие!
     Охранник, задержав дыхание открыл алюминиевый бачок и черпаком налил до половины две миски, бросил в них две ложки и подал сектантам.
     - Вот, в руках ваших все земные искушения: похоть, желания, зависть, деньги, имущество. Вот то, во что это все превратилось - в мисках ваших испражнения братьев и сестер ваших. Все земное, предметы зависти и коварства, престижа и богатства - суть испражнения. Вот конец концов всего земного. Почувствуйте истинный вкус земных благ, доступный лишь посвященным, способным увидеть в земном суть его, и возжелайте истинных благ - духовных и небесных, вечных, не подвластных гниению и времени. Примите скверну, укротите алчную плоть, но душ ваших чистых она не коснется, если сильна ваша вера, и вы способны не только смотреть, но и видеть.
     И мужчина и женщина принялись ложками торопливо черпать из мисок, давясь и захлебываясь.
     Учитель же благоговейно сложил руки и закатил глаза. Он думал:
     "Я сумел сломать их, они с радостью хлебают экскременты из выгребной ямы поселка. У них больше нет воли. Это не люди, а зомби. Они уже никогда не смогут сопротивляться моему желанию, моим приказам. Именно такие потом, не спрашивая, не размышляя, разнесут изготовленную в "святой деревне" заразу по всему миру.
     Выльют ее в водозаборы, окропят ею хлеб, подмешают в лекарства.., она войдет в каждый дом.
     И сперва вся Россия, за ней все человечество, будет жрать дерьмо..."
     Начальник охраны старался не смотреть на "причащающихся", но даже это его не спасло. Заслышав скрежет ложки по дну пустой миски, он рванулся к деревьям, уперся руками в ствол старой ели. Здоровенного мужчину выворачивало наизнанку, он блевал до рези в горле и никак не мог остановиться.
     - Благословляю вас, - спокойно проговорил Учитель, - с этого момента вы обрели спасение.
     Пусть приведут следующую пару.

Глава 13

     Об академике Богуславском помнил не только Петраков. Аркадий Карпович представить себе не мог, как много известно доктору Фудзимото о секретных разработках. Несколько публикаций по микробиологической борьбе с сельскохозяйственными вредителями в научных журналах были лишь поводом для разговоров.
     В распоряжении сектантов, входивших в число организаторов российско-японского университета, имелась обширная документация. Не вся, конечно, основную часть уничтожили сразу после свертывания исследований. Как-никак, смертоносный вирус представлял огромную опасность. И прежде, чем подступиться к Аркадию Карповичу, были детально изучены многие эпизоды его жизни.
     Разговор с ним доктор Фудзимото строил не просто так. Он знал, что волнует Петракова, чего ему не хватает, о чем мечтает этот человек.
     И стоило лишь намекнуть о деньгах, потянуть за чувствительную ниточку, как тотчас же мысли Петракова заработали в нужном направлении.
     Одну часть дела доктор Фудзимото блестяще завершил - микробиолог оказался в его руках.
     А вот с академиком Богуславским дела обстояли сложнее. Единственный ключ, который подходил к душе старого академика - это Бог. Но не в примитивном понимании обывателя, а в понимании образованного, интеллигентного человека, пришедшего к религии не в силу традиции, а в силу понимания, сделавшего свой выбор сознательно.
     Но если не получается подобрать ключ к душе, можно попробовать вломиться туда силой. Всегда найдутся слабые стороны, каждого человека можно попытаться поддеть на крючок.

***

     Андрея Петровича Богуславского все соседи считали человеком несчастным. Раньше у него была семья - небольшая, состоявшая из жены и дочери, зятя и внука. Жену он похоронил десять лет тому назад, через семь лет после того, как родился внук, которого назвали Романом. Возможно, именно смерть жены подтолкнула Андрея Петровича к принятию религии душой. Она завещала провести отпевание и похороны по христианскому обряду, и Богуславский не мог позволить себе нарушить ее последнюю волю, хоть это и грозило ему крупными неприятностями.
     Бывают такие моменты в жизни, когда душа человека открыта к переменам. Такое случается или в годины несчастья, или же в моменты величайшего счастья. Богуславский глубоко переживал смерть близкого человека - жены.
     В церкви находились близкие родственники, да и то не все решились прийти, нарушив негласный коммунистический запрет на посещение храмов. Мерцали свечи, слышался спокойный, торжественный голос священника, читавшего старославянские тексты. И вот тогда академик Богуславский впервые после детских лет перекрестился. Рука сама поднялась, три пальца коснулись лба и Андрей Петрович понял, если он не задумывается к какому плечу сперва приложить щепоть, сложенную для крестного знамения - к левому или правому - значит, это знание было с ним всю жизнь. Оно не забылось, как не забывается самое главное, существенное - то, из чего, собственно, состоит смысл жизни. Слезы в его глазах высохли.
     С кладбища он уезжал уже просветленный, а по весне поставил на могиле жены розовый гранитный полированный крест, угрохав на него половину своих сбережений.
     В исследовательском центре в Черноголовке он уже не числился среди первых номеров, его держали, как живую реликвию, за старые заслуги и особо не лезли в душу, хоть прекрасно знали, что пожилой академик помешался на религии.
     А Андрей Петрович и не рвался работать, занимался исследованиями, скорее, по инерции, лишь потому, что привык. Лаборатория постепенно сворачивалась и к его уходу на пенсию занимала всего лишь небольшую комнатку, в которой разместились и стол руководителя, и клетки с крысами, отгороженные от основного помещения толстым стеклом.
     Чем меньше внимания академик Богуславский уделял работе, тем больше он отдавал внуку. Читал ему, беседовал с ним. Хотя какая беседа может быть с восьмилетним мальчиком? Естественно, Роман слушал, а дед говорил. Мать, занятая своими делами, радовалась тому, что ее отец столько времени уделяет Роману, хотя и не очень-то одобряла душеспасительное направление бесед. Андрей Петрович читал внуку Библию, но в церковь с собой не брал, решив, что мальчик, когда вырастет, сделает свой выбор сознательно.
     И тут неожиданный удар Богуславскому пришелся со стороны дочери. Однажды вечером она объявила отцу, что вместе с мужем уезжает за границу.
     - На время?
     - Нет, навсегда.
     Сперва академику казалось, что речь идет лишь об отдаленной перспективе, что дочь лишь советуется с ним. Но оказалось, почти все документы готовы и требуется единственное - согласие на их отъезд самого Богуславского. Как-никак, человек он в возрасте, ему может понадобиться помощь.
     Он мог заупрямиться, заставить дочь остаться в России, но тогда бы навсегда поругался с ней.
     Какая тогда уж разница, будет она жить в Америке, в Израиле или в другом районе города? Поссоришься - ни встреч, ни разговоров. А так оставалась хоть маленькая надежда сохранить отношения.
     Как настоящий христианин, Андрей Петрович считал себя не вправе принуждать других силой к правильной жизни.
     "Люди взрослые, пусть делают, что хотят" - решил Богуславский. А вот калечить жизнь Роману я не позволю".
     Эту фразу он не произнес вслух, а сказал так:
     - Романа я не позволю взять с собой.
     - Но он же мой сын! - в глазах дочери мелькнул испуг.
     - И мой внук, - добавил Андрей Петрович.
     Дочь, посмотрев на отца, поняла - тут он никогда не отступит, что ни говори, что ни делай, хоть бейся в истерике или осыпай его проклятиями.
     - Ты считаешь, что поступаешь правильно? - глядя в глаза дочери, спросил отец. но?
     - Да, - ответила та.
     Но по ее глазам Богуславский понял, сомнения у нее есть.
     - Не делай так, чтобы потом Роман проклял тебя, - спокойно сказал он. - Тут у него есть друзья, пусть выучится, почувствует себя человеком, поймет, кто он есть на этой земле. А уж потом решит где ему жить и работать.
     - Я бы хотела, чтобы он решил сам это же самое, но теперь, - с надеждой в голосе проговорила мать.
     И Богуславский решил рискнуть. Он верил в то, что не прошли даром его длительные прогулки с внуком, разговоры. Он верил, что больше не понадобится слов, они сказаны раньше.
     И Роман сделал свой выбор. Несмотря на то, что ему было только двенадцать лет, он остался с дедом. На каникулы Роман уезжал в Штаты к отцу и матери, и хотя Богуславский никогда не напутствовал его фразами, вроде: "Ты должен вернуться", неизменно возвращался назад.
     Богуславский не предвидел плохого, он считал, что поступает правильно, думал, у него хватит сил воспитать и вырастить внука и пребывал в этой уверенности до последнего времени. Но как часто нашим лучшим намерениям не суждено реализоваться?
     Если раньше в вопросах религии Андрей Петрович был для Романа непререкаемым авторитетом, то когда ему исполнилось семнадцать лет, стали возникать споры. И Богуславский к своему ужасу понял, что это не только личные сомнения Романа, а скорее всего, его устами с ним говорит кто-то другой, завладевший душой мальчика. Пару раз, когда внука не было дома, он заходил в его комнату и отыскивал там красочные брошюрки, книжечки разных сект.
     "Одумается, - успокаивал себя Богуславский, - это увлечение - чисто юношеский максимализм, желание быть умнее, пойти дальше, чем я.
     Пройдет время и все станет на свои места".
     И вот этой весной Андрей Петрович Богуславский в воскресенье утром, как всегда, отправился на службу в церковь. Он стоял на троллейбусной остановке, ветер относил на него сигаретный дым.
     Неопрятный курильщик с дешевой сигаретой в зубах, скорее всего, даже не думал, что может кому-то мешать.
     Как ни уклонялся Богуславский, ветер тут же менялся и в нос ему ударял неприятный смолистый запах. И тут к Андрею Петровичу подошли два молодых человека, аккуратно, не вызывающе одетых. Один из них держал в руках папку для бумаг.
     - Здравствуйте, - громко сказал один из них, и второй подхватил, - Здравствуйте.
     Они обращались к нему, словно к старому знакомому, которого очень рады видеть. Дежурные улыбки появились на их лицах.
     - Здравствуйте, - растерянно проговорил Богуславский, пытаясь припомнить видел ли он когда-нибудь этих молодых людей раньше.
     И тут приветливое выражение на его лице исчезло, он понял, кем они могут быть. В последнее время часто к нему на улицах подходили такие вот любезные молодые люди и заводили разговор о Боге, приглашали наведаться на воскресную проповедь в один из домов культуры. Несколько раз Богуславский пробовал вступить с ними в спор, убедить, что они упрощенно трактуют христианство, но потом понял, бесполезно. Сектанты смотрели на него прозрачными до непонимания глазами и было понятно, ни одно слово Богуславского не доходит до их сознания. Они не понимали разницы между протестантством и православием, заученно твердя, что Вог один и нет разницы как ты к нему обращаешься.
     Один раз Богуславский ради того, чтобы укрепиться в своих сомнениях, сходил-таки на воскресную проповедь в дом культуры. Она произвела на него тягостное впечатление. Проповедник, русский кореец с жидкой бороденкой, говорил простым доступным языком прописные истины, перемежая их плоскими шутками и примерами из собственной жизни.
     Если верить корейцу, то получалось, что он ежедневно беседует с Богом лично, находится на короткой ноге с Иисусом Христом и может обещать каждому, даже самому закоренелому грешнику, царство небесное, если он только примкнет к их секте.
     А затем пошло уж совсем невообразимое.
     На сцену поднялась бабушка с костылями, заверявшая собравшихся, что именно тут, в этом зале, благодаря словам проповедника, она уверовала в Господа Бога, который за это даровал ей исцеление.
     Затем отбросила костыли и принялась отплясывать Это шоу было сделано так топорно, что даже младенец усомнился бы в искренности слов бабушки, а каждый нормальный человек просто обязан был ее спросить; "Сколько тебе, бабуся, заплатили за то, чтобы ты, абсолютно здоровая, поднялась на сцену с новенькими костылями?"
     Но собравшиеся не испытывали и тени сомнения. Они громкими криками подбадривали пляшущую бабусю, славили проповедника, забывая о Боге. Тогда Богуславский, никем, кроме проповедника не замеченный, выскользнул из зала.
     С тех пор Богуславский избегал спорить с сектантами. На вопрос, верите ли вы в Бога, отвечал утвердительно. А когда его пытались пригласить на сектантские посиделки, вежливо говорил, что он человек православный, посещает церковь в своем приходе и агитировать его не имеет смысла.
     Вот и теперь он посчитал, что перед ним двое сектантов, которые протянут ему приглашение на какое-нибудь баптистское собрание.
     Один из молодых людей раскрыл папку и вытащил из нее лист бумаги.
     - Мы из общественной социологической организации, - проговорил второй, благостно улыбаясь.
     Это разрушило планы Богуславского, который уже приготовил дежурный ответ насчет своего православия, прихода.
     - И опрашиваем общественное мнение, - добавил второй.
     Он именно так и сказал - "опрашиваем общественное мнение".
     "Абсолютно бессмысленная фраза, - подумал Богуславский, - можно опрашивать людей, узнавая общественное мнение, но никак не наоборот, - но, тем не менее, смягчился. - Да, я ошибся, - подумал он, - они не сектанты, а студенты, зарабатывающие опросом. Было бы неучтиво с моей стороны отказать им в услуге, которая мне ничего не стоит".
     - Если вы не очень спешите, то мы займем всего пять минут вашего внимания. Ответьте, пожалуйста, на короткую анкету.
     - Вообще-то, я спешу, но пять минут у меня найдутся.
     - Тогда сядем на лавочку и заполним с вами все по пунктам.
     Первым вопросом в анкете стояло: "Как, по вашему мнению, относятся люди к религии в вашем районе?"
     "Абсолютно идиотский вопрос, - подумал Богуславский, - ведь насколько я понимаю, опрашивающих интересует, живут ли в этом районе верующие люди и какие религии они, по моему мнению, исповедывают в процентном отношении".
     Как ученый, он любил точность и ненавидел расплывчатых формулировок.
     - Вот ответ: по-моему, большинство из них знает о существовании религии, если вы имеете в виду христианство.
     - Значит, можно записать, что большинство из них верит в Бога?
     - Я не стал бы так категорически утверждать. Скорее, надо было бы сказать "верят в существование Бога". А это, не одно и то же.
     Затем следовал вопрос: приходилось ли Богуславскому вести разговоры о Боге с соседями, со случайными прохожими. И тут академик понял, что его просто-напросто обманули этой анкетой, притупили его бдительность. Начни молодые люди с вопроса: "Верите ли вы в спасение?", он бы не стал пропускать нужный ему троллейбус, садиться с ними на лавку и вести беседы.
     После трех-четырех вопросов молодые люди напрочь забыли о листке анкеты, который использовали только как приманку.
     - Верите ли вы в спасение? - прозвучал в открытую вопрос.
     - Извините, спешу, - холодно ответил Богуславский, сел в троллейбус, который сворачивал с нужного ему маршрута через остановку и понял, что испытывает абсолютно не христианское чувство злости, а может, и ненависти.
     Он отстоял службу в церкви, а когда вернулся домой, сердце его сжалось. На столе в гостиной он увидел записку, написанную рукой Романа:
     "Не волнуйся, дней пять, а может и больше, меня дома не будет. Извини, что не мог предупредить раньше, потом созвонимся".
     Такое случалось и прежде, но именно сегодня Андрей Петрович почувствовал неладное. Все сошлось воедино - и встреча с сектантами, и брошюрки в комнате внука. Он не боялся того, что Роман отправится с друзьями пьянствовать или к проституткам, он хорошо знал своего внука.
     "Боже мой, - подумал Богуславский, садясь на мягкий подлокотник кресла, - только этого мне не хватало!"
     Весь день он провел в тревоге, ожидал, когда позвонит внук. Но телефон молчал. Ночью он так и не заснул, хотя принял двойную дозу снотворного. Он лежал в постели, смотрел в потолок и даже не мог думать, лишь обрывки мыслей метались в его голове.
     Ему казалось, проходило полчаса, даже больше, но он избегал