ма и Грош.
     Колеса стучали, вагон покачивался, убаюкивая заключенных и конвоиров. И каждый, кто находился в этом поезде, быстро несущемся на северо-восток, думал о своем. Дембеля, сержанты и ефрейторы рассчитывали, что это последний рейс, последний этап и вскоре они вернутся в Москву, а оттуда разъедутся по домам, отправятся по своим делам и заживут нормальной человеческой жизнью.
     А заключенные думали о том, как их встретят в лагерях, с кем они увидятся, перевидятся, какие порядки и нравы царят в лагерях сейчас. Ведь многие из них возвращались туда уже по второму и третьему разу, а для некоторых испытание тюрьмой наступило впервые. И, естественно, они волновались больше, чем те, кто бывал в лагерях, кто уже отдал годы своей жизни тайге, лесоповалу, работе на рудниках.
     В общем, поезд мчался и по прибытии он должен будет во многом изменить жизнь своих пассажиров. Но до конечной станции еще было ох, как далеко!
     Сема размял затекшие ноги и тронул своего приятеля:
     - Слушай, Грош, эти конвойники совсем, бля, оборзели! Один молодой уже третьи сутки дежурит.
     - Да хрен с ними! Что ты переживаешь? Лучше дай мне еще сигарету, - сказал Грош.
     - А я, собственно говоря, не переживаю, просто не люблю несправедливость.
     - Дембеля уже свое отслужили, - Что б они подохли! - буркнул Сема. - А у этих все еще впереди.
     - Вот их и заставляют службу тянуть.
     - Слушай, а ты был в армии? - спросил Сема.
     - Какая на хрен армия! Я первую ходку в семнадцать лет сделал, так что, какая армия!
     И сразу на пять лет. Так что мне было не до дешевых удовольствий. Я по первости на курской зоне сидел и не дай бог мне еще раз туда попасть.
     - Нет, жалко мне просто этого солдата. С виду он такой, что в гроб краше кладут.
     - Ай, брось ты, - махнул рукой, выпуская струйку дыма, Грош.
     День сменялся вечером, а вечер долгой-долгой ночью. И вот на четвертую ночь тишину распороли выстрелы. Первым вскочил Грош.
     - Слушай, Сема, что это?
     Проснулись и их приятели, двое молодых парней.
     - Как что - стреляют.
     - А что за крики и стоны?
     - Хрен его знает, - буркнул Сема. - Подожди, дай послушать, - он подошел к двери.
     - Не лезь ты туда, а то еще саданут очередью и кровью умоешься, кишки повылазят.
     - Да не боись, ничего не будет.
     И тут зеки услышали истошный вопль и топот по узкому проходу в вагоне. Сема прильнул к двери.
     - Хоть бы окошко было открыто! Хоть бы глянуть, что там.
     Все осужденные услышали истошный крик:
     - Бляди! Бляди! Вот вам! - и снова автоматная очередь длиной на половину магазина слилась с грохотом и лязгом вагонных колес.
     - Вот это да! - сказал Сема. - Неужели перепились и стреляться начали?
     Догадка старого тюремного волка была не далека от истины. Молодой солдат Вася Башметов, замученный и задерганный, трое суток отдежурил, не смыкая глаз, и его нервы сдали.
     Он разрядил в прапорщика, двух сержантов и ефрейтора - во всех, кому он был обязан подчиняться, рожок своего автомата.
     - Открой! Открой! - завопил Сема, стуча в дверь кулаками.
     И тут произошло удивительное. Может быть, его голос, а может еще что-то подействовали на Василия Башметова, молодого рядового конвойного полка. Грохоча сапогами, он побежал в купе, где лежали залитые кровью, им же расстрелянные его приятели, взял у прапорщика связку ключей и с ней вернулся к двери, за которой в купе находились Грош, Сема и двое их младших друзей по несчастью. Ключ долго боролся с замком, видно, пальцы у солдата дрожали.
     Наконец ригели поддались, железо скрежетнуло и дверь открылась. Перемазанный кровью, с перекошенным белым, как полотно лицом, стоял, прижавшись к стене, держа в левой руке автомат, а в правой связку ключей, солдат Василий Башметов.
     - Что стряслось, сынок?
     - Да они, бляди, - бормотал Василий и тут же заплакал, опустился на колени. Его плечи задрожали, а сам он затрясся и стал корчиться в узком проходе.
     Осужденные переглянулись. Сема кивнул Грошу:
     - Я же тебе говорил! Видишь, парня задергали. Ну, и что ты натворил?
     Парень ничего не мог говорить, его рвало без остановки. Он корчился так, словно у него в горле был моток колючей проволоки и она не давала ему ни дышать, ни подняться.
     - Да погоди ты, - Сема положил руку на плечо солдата, - вставай, вставай, братуха! Зря ты так. А пушечку дай-ка сюда, пока чего еще не натворил, он потянулся и взял за ствол автомата.
     Солдат вырвал свое оружие и хотел отшатнуться, но Грош не дал это сделать солдату. Его крепкие пальцы сомкнулись на тонкой шее Василия Башметова.
     - Не надо баловать пушкой, не надо, браток, баловать, - шептал он, глядя в выпученные, полные ужаса глаза солдата.
     А его пальцы в это время, словно тиски, сжимали тонкую шею солдата. Башметов дергался, пытаясь освободиться, а Грош смотрел ему прямо в глаза, видел в них свое отражение и продолжал все сильнее и сильнее сжимать пальцы, приговаривая:
     - Не дергайся, браток.
     Голова Василия Башметова в последний раз судорожно дернулась, а пальцы бывалого уголовника разжались, и солдат рухнул на пол в лужу своей же блевотины.
     - Вот так-то будет лучше. Полежи, полежи, браток.
     - Эй, что там? Что там? - слышалось из-за закрытых дверей, - осужденные хотели знать, что происходит в коридоре.
     Грош прижал указательный палец к губам, давая этим знак попутчикам, чтобы те не проронили ни звука. А сам отделил пустой рожок от автомата, взял у мертвого Василия Башметова полный рожок, щелкнул, присоединяя к автомату, а затем передернул затвор, досылая патрон в патронник.
     - Ну что, ты со мной, Сема? - спросил он у приятеля.
     - Куда с тобой?
     - Ноги надо делать, ноги, братишка. Другого случая, кореш, нам не представится. А за то, что мы с тобой замочили солдат, нам вышка светит.
     Это я уж тебе точно могу обещать, поверь мне.
     - Одного ж только, да и того - ты.
     - Я человек бывалый, знаю.
     - Одного, тех он сам.
     - Конвойники парнишку все равно бы замочили сами, и остальных на нас свалят.
     - Как на нас? - словно бы не понимая, тихо прошептал Сема.
     - Вот так, на нас! Ведь им это выгодно.
     - Так куда мы побежим, Грош?
     - Как куда - домой, в Москву.
     - Мы же сейчас хрен знает где, небось, Свердловск еще когда проехали.
     - Свердловск, Свердловск.., далеко он сзади остался, к Иркутску подъезжаем, но и сюда ходят поезда, самолеты летают. Пушка у нас есть, доберемся как-нибудь.
     - Да зима, холод!
     - Какая на хрен зима! Весна давно, - сказал Грош и словно бы взвесил автомат на руках.
     - А эти что? - вплотную подойдя к Грошу, спросил Сема.
     - Кого ты имеешь в виду?
     - Ну, те, что там, кого этот пострелял?
     - А что нам про этих конвойников вонючих думать, ноги надо уносить.
     - А молодых с собой возьмем?
     Грош задумался. Два молодых парня, широкоплечих, с крепкими накачанными шеями, с огромными кулаками, изумленно смотрели на все происходящее, не зная, что им предпринять.
     - Думаю, можно взять их с собой. Не помешают, пригодятся в дороге.
     - А может, ну их? - сказал Сема.
     - Может, и ну их. Правда, заложить могут.
     Заложите? - посмотрел на парней Грош, поводя стволом автомата.
     - Мы? Нет! Никогда!
     - С нами пойдете?
     - Да, пойдем, - сказал тот, что был чуть повыше. - Конечно пойдем!
     - Сроки у вас небольшие и если что, то вам, соколики, накрутят на всю катушку, уж будьте спокойны. Пошли, возьмем оружие, харчи, надо быстро, - заторопил Сему Грош. Вперед, быстрее!
     - Не пойдете, вас конвойники прикончат.
     И заключенные двинулись по узкому проходу туда, к купе, где лежали расстрелянные Василием Башметовым его же товарищи.

***

     Начальник конвоя узнал о побеге ровно через час. Узнал случайно. Могло пройти и два часа, и три, если бы командиру роты не пришло в голову пойти проверить, как несут службу его подчиненные, конвойники, скорее всего, он оставался бы в неведении до самой остановки. Но так уж случилось.
     У командира роты капитана Свиридова, человека опытного и видавшего многое за свою долгую службу, перехватило дыхание, когда он увидел, что творится в купе третьего вагона.
     - Ну, бля! - единственное, что он смог выдавить из себя.
     - Да.., товарищ капитан.
     - Ну...
     Минут через десять прозвучал сигнал тревоги и все конвойники были подняты в ружье. Поезд за этот час успел пройти около девяноста километров. Заключенные, находившиеся в вагоне, из которого совершен побег, были допрошены жестоко - так жестоко, как, возможно. Их не пытали так изощренно, даже в следственном изоляторе. И заключенные, естественно, проговорились, сказали, когда именно услышали выстрелы.
     И капитан Свиридов выяснил, побег четырех заключенных, неизвестно как выбравшихся из своей камеры, совершен на двести девяносто седьмом километре.
     За окнами начинался неспешный рассвет.
     - Вот бля.., вот бля... - приговаривал капитан Свиридов и, грязно матерясь, отдавал распоряжения.
     Еще через два с половиной часа, когда окончательно рассвело, на двести девяносто седьмом километре кружили вертолеты. А заключенные - Грош, Сема и их молодой кореш уходили по последнему весеннему снегу к реке. Своего четвертого приятеля, с которым случилось несчастье, они оставили под насыпью железной дороги. Когда заключенные выпрыгивали из вагона, первым совершал прыжок Грош, за ним Сема, а уж потом молодые. Одному из них не повезло, он сломал левую ногу. Когда Грош и Сема нашли его, из голени торчала острая кость, пробившая ткань брюк. Молодой парень корчился, на побелевших губах, потрескавшихся и искривленных, выступила кровавая пена.
     - Не бросайте меня! - взмолился заключенный.
     - Не сцы, не бросим, - сказал Сема и посмотрел на Гроша.
     Тот пожал плечами.
     - Куда его тащить, нам самим надо ноги уносить. Его не спасем, а сами погибнем.
     - Братки, братки... - взмолился парень, скребя пальцами крепкую, как засохший бетон, корку снега. На снегу виднелась кровь. - Не бросайте меня, не бросайте! Спасите! Я буду молчать!
     - Конечно, будешь молчать... - кровожадно сузив глаза, пробормотал Грош.
     - Давайте возьмем! - попросил второй парень, поглядывая то на Гроша, то на Сему, понимая, что его слово здесь ничего не решает, но не хотелось ему брать грех на душу самому.
     На своего приятеля-подельщика он смотреть боялся, вернее, не хотел встречаться с ним взглядом.
     - Придется тебя бросить, придется, - сказал Сема, - ты уж нас прости, кореш, но с тобой мы далеко не уйдем. Понимаешь, не уйдем!
     А нам надо отсюда выбираться. Ты бы сам так сделал.
     Заключенные смотрели на огоньки удаляющегося поезда, слышали грохот вагонов.
     - Не бросайте, не бросайте! Хоть закурить дайте! Сигареты оставьте.
     - Закурить - это пожалуйста, - буркнул Сема, вытряхивая из пачки сигарету, долго на ветру раскуривал ее. Лишь после того, как сделал несколько затяжек и сигарета уменьшилась на половину, он сунул окурок в трясущиеся пальцы раненого заключенного. - Вот, на, покури.
     Тот судорожно затянулся, закашлялся.
     - Не бросайте меня, хлопцы, не бросайте...
     - А ты как бы себя повел? - пробормотал Грош. - Небось, сделал бы ноги?
     - Я же замерзну.
     - Не бойся, не замерзнешь, - сказал Грош. - Вернее, замерзнуть-то ты замерзнешь, но не почувствуешь уже ни холода, ни боли - ничего не почувствуешь, - и его правая рука передернула затвор автомата, досылая патрон в патронник.
     Щелчок механизма был мягкий, но отчетливый, словно сломалась ветка, - Не надо... Не надо...
     - Нет, надо, кореш, надо. Так будет спокойнее. Нам так будет спокойнее и тебе лучше.
     Грош выстрелил почти в упор, буквально на пару сантиметров не донеся ствол "Калашникова" до головы парня и тут же отпрянул. Тот зажмурил глаза и с каким-то странным, растерянным выражением встретил свою смерть. Пуля вошла в висок. Заключенный несколько раз дернулся.
     - Ты снял бы с него сапоги, переобулся бы, а то обувка у тебя никудышная, - голосом знатока сказал Сема, обращаясь к молодому заключенному, который стоял в стороне по колено в снегу.
     - А, что... - пробормотал тот, словно бы не понимая.
     - Сапоги с него сними, придурок, да надень.
     В своих долбаных кроссовках ты далеко не уйдешь.
     - А, понял...
     - Если понял, то делай.
     - Если бы он сам, раньше.., мне отдал.
     - Бери!
     Сема оглядывался по сторонам, словно бы соображая, в какую сторону двигаться.
     Его сомнения разрешил Грош:
     - Туда надо идти, в тайгу. Добраться до какой-нибудь реки.
     - До реки? Может, лучше переждем здесь, неподалеку от железной дороги? Сядем на поезд и в обратную сторону?
     - Ты что, охренел, Сема? - спросил Грош. - Через час-полтора здесь будет вертолетов, как ворон. Собаки, конвойники - все нас будут искать. Надо уходить и постараться уйти подальше, как можно дальше. Пересидеть недельку в тайге, а может, чуть поболее и только после этого пробираться к городам - А, да-да, - сказал Сема, - правильно ты, Грош, рассудил, так будет лучше.
     - А ты давай, забросай его снегом, ветками, чтобы ни одна собака не нашла. Да и сапоги с него сними, они тебе понадобятся.
     - Не могу.
     - Можешь!
     Парень понял, лучше с этими двумя не спорить, иначе ему будет уготована та же судьба, что и под ельнику.
     - Да шевелись ты, Петя, шевелись, - прикрикнул Грош на молодого парня. - Стоишь, как аршин проглотивши. Шустрее надо быть, шустрее. Скоро конвойники здесь появятся, надо ноги уносить.
     Парень встрепенулся, наклонился и, чувствуя, что его мутит, набрал в пригоршни снега растер вспотевшее лицо. Затем выдохнул с сипением и присвистом.
     - Ну, давай же, быстрее! - крикнул Грош, разворачиваясь на месте и ловко закидывая автомат на плечо.
     У Семы болел бок, он тоже неудачно спрыгнул с поезда. Разбираться что да как у него с грудной клеткой не оставалось времени.
     А Грош, как затравленный зверь, озирался по сторонам, выбирая направление, куда лучше двинуться. И тут он услышал грохот поезда, мчащегося в сторону противоположную той, откуда они приехали.
     - Ложись! - крикнул он, и все трое синхронно рухнули на снег.
     Грохоча, на большой скорости промчался поезд.
     "Вот бы сейчас подняться во весь рост, да рубануть из автомата по этому пассажирскому! Небось, едут в купе, девок тискают, водку пьют.
     Тепло им, хорошо, а впереди их ждет хорошая жизнь. Но ни хрена, ни хрена, не расстраивайся, Грош, и ты доберешься до своего берега, догребешь, добредешь. А там тебя ждут денежки и там тебе будет черт не брат. Выправишь документы, какие нужно, да рванешь из Москвы туда, куда твоя душа пожелает. Хочешь на курорт к длинноногим телкам, а хочешь - затаишься где-нибудь в российской глубинке, в каком-нибудь маленьком городишке. Купишь домик, машину, денег у тебя, хоть отбавляй. И с этим Петрухой придется разобраться, придется отправить его вслед за..."
     Но додумать Грош не успел. Сема тронул его за плечо:
     - Ну, кореш, куда двинем? Ты все это придумал, тебе и вести.
     - А что тут думать - пошли!
     Молодой заключенный возился с сапогами своего приятеля, а Грош и Сема, закинув на плечи рюкзаки, полные провизии, с автоматами в руках двинулись по глубокому снегу, проваливаясь в него чуть ли не по живот.
     Когда парень кое-как забросал снегом и ветками товарища, Сема и Грош были уже метрах в трехстах. Видно их, естественно, не было, но оставались следы.
     "Вот по этим следам нас и найдут, - подумал парень. - Может, ну его? Может, остаться здесь, дождаться конвойников, сдаться? Все-таки, меньше, наверное, дадут..."
     - Эй, нет, - тут же пробормотал парень, - все на меня свалят.
     "Ведь им же надо будет на кого-то списать расстрел конвойников. Спишут на меня, пришьют на месте. Надо бежать за Семой и Грошем, эти, может, куда-нибудь и выведут", - и парень, пыхтя, бросился догонять своих старших приятелей.
     А Грош и Сема, бредя по глубокому снегу, негромко переговаривались:
     - Дрянная погода, хуже нет таким временем в побег идти, - говорил Грош.
     - Твоя правда, - поддакивал Сема. - Видишь, следы остаются?
     - А ты ступай за мной след в след.
     - Все равно скоро на хвост сядут.
     - Не сядут, не сядут. Доберемся до какой-нибудь дороги или реки, там они наши следы потеряют, лед-то сошел.
     - Если только доберемся, - почти шепотом пробормотал Сема.
     - Конечно доберемся, мы же с пушками. Никто нам не страшен, не боись.
     - А я и не боюсь,'" - ответил Сема. - Чем в лагере гнить, так лучше на свободе погибнуть.
     - Оно-то правильно, - ответил Грош, - я тоже думаю, на свободе и помереть слаще.
     - Слаще не слаще, а все как-то вольготнее.
     Наконец их догнал Петруха.
     - Ну, ты как? Все сделал?
     - Забросал, засыпал. Сапоги только жмут.
     - Жмут? - изумился Сема.
     - Немного, не сильно.
     - Это плохо. Идти-то нам далеко, махать еще, да махать.
     - А куда мы идем? - спросил парень.
     - Грош знает.
     Но спрашивать парень не стал.
     - Ступай за мной, иди след в след.
     Когда хорошо рассвело, беглецы услышали рев моторов.
     - Ложись под деревья, прижимайся к стволам! - прокричал Грош, бросаясь к сосне и обхватывая шершавый ствол.
     Два вертолета шли низко, над самой тайгой, Почти касаясь винтами вершин деревьев.
     - У, б..., - сказал Грош, - вот бы рубануть снизу по вертолетам!
     - Разлетались!
     - Суки!
     Каждый из беглецов вкладывал в слова всю накопившуюся на жизнь злость.
     - Рубануть бы.
     Машины неслись в ту сторону, откуда уходили заключенные. Беглецы шли уже два часа, но ни реки, ни дороги им пока не попалось. Шли быстро, стараясь отойти от места побега как можно дальше. Они были в поту, тяжело дышали, курили, даже не останавливаясь. Слава Богу, у солдат в купе смогли прихватить с десяток пачек сигарет, а также тушенку, чай, сухари, печенье и две бутылки водки, которая хранилась в шкафчике. Грош даже взял аптечку. Зачем он ее прихватил, он и сам не знал, никаких сильных препаратов для балдежа там не нашлось, но.., взял и взял.
     "Может пригодится. Может, подстрелят, так хоть будет чем рану перевязать".
     Поднявшись на невысокую сопку, поросшую редкими соснами и кустами, Грош приложил ладонь козырьком и огляделся.
     - Вон, посмотри, - он указал на едва различимую темную полосу на снегу.
     - Что это? - спросил Сема.
     - Как что, мать твою, - дорога! - Вот до нее бы нам и добраться, - и трое беглецов двинулись под гору, все время ускоряя шаг.
     Они почти бежали. А по дороге тянулись лесовозы. Вот к ним-то Грош, Сема и Петруха спешили. Они надеялись подскочить на машине километров двадцать - тридцать, уйти как можно дальше.
     А по их хорошо различимым следам уже ринулась погоня. Заливисто лаяли псы, натягивая поводки, бежали по следу, по брюхо проваливаясь в снег.
     Офицер, руководивший погоней, то и дело кричал в рацию:
     - Идем по следу. Думаю, через час-полтора мы их достанем. Направление на запад, к населенному пункту Старый Бор.
     - Хорошо, вас понял, лейтенант. Продолжайте преследование.
     А у железной дороги, у трупа, пристреленного, неудачно спрыгнувшего с поезда парня, стояли трое солдат. Рядом, метрах в пятидесяти, с замершими винтами дежурил вертолет, выкрашенный в темно-зеленый цвет. Возле вертолета курили летчик и офицер внутренних войск в камуфляжной форме, в зимней шапке с завязанными у подбородка ушами.
     - Далеко не уйдут, - говорил летчик.
     - Э, не скажи, - затягиваясь дешевой сигаретой, отвечал офицер, - до дороги доберутся, а там собаки потеряют след.
     - Так кто же все-таки кого? - спрашивал летчик у офицера.
     - Пока непонятно. Но, скорее всего, зеки перестреляли весь караул в вагоне и дернули.
     - А чего же они тогда и остальные камеры не открыли?
     - А вот хрен его знает, - сказал офицер, сплевывая себе под ноги.
     -