иногда приходил в таком виде, что сразу становилось понятно: через десять минут он забудет, где брал деньги и брал ли вообще. Какую бы сумму долга ему ни называли, он всегда соглашался. Можно было бы и сейчас сыграть на этом, но у Виталия совесть имелась.
     - Сейчас, - он сбегал на кухню и вернулся очень быстро, боясь, что Иван пройдет в квартиру. Но тот нетвердо держался на ногах и не рискнул лишиться опоры. - Вот, - Виталий развернул помятый блокнотик, где на одной из страниц имелись графы, сколько и когда одалживал Иван.
     - Молодец, что записываешь, а то Петренко, - и Иван несильно стукнул головой в дверь, тем самым он хотел напомнить, что Петренко живет в квартире напротив, - никогда, гад, не записывает. А потом я сам должен помнить. А где ж ты упомнишь, я же пьяный беру, сколько дал, столько и взял! Говорит, мол, сам вспоминай! А я и ошибиться могу. Нет-нет, ты мне не показывай, - тут же замахал руками Иван, когда Конопацкий попытался показать ему записи, - верю тебе. Сколько?
     - Двадцать две гривны.
     - Ни хрена себе, - вырвалось у Ивана, - это сколько же я водки выпил! Нет, - тут же призадумался он, - сам столько выпить не мог. Друзья, сволочи, сами денег не дают, бутылочку принесут, а потом за добавкой мне бегать.
     Нет-нет, ты не подумай, я не отказываюсь, - к он принялся мусолить деньги.
     Расставался с ними Иван легко, зная, что, раздав долги, сможет снова с легкой душой ходить и побираться по соседям вновь хоть сегодняшним вечером.
     - Я же не бомж какой, - приговаривал он, - а водитель, зарабатываю, в командировки езжу. Если я взял, то знай - отдам. Вот теперь в Москву посылают. А знаешь, сколько платят? - Иван хитро улыбнулся. - Одних командировочных десять баксов в день.
     Эту новость Иван сообщал каждый раз на протяжении всех последних лет.
     - В Москву? - переспросил Виталий сперва машинально, лишь для того, чтобы поддержать разговор, а затем повторил более осознанно:
     - В Москву командировка, говоришь?
     - Наши в гараже заказ исполняли, коммерсанты какие-то пять движков от "ЗиЛа" отгрузили. Наши им капитальный ремонт сделали, теперь назад повезу. Они хитрые, нашим копейки платят, а свои, московские, за такую работу не берутся. Вот, двадцать и две, - Иван протянул деньги. - Чего не берешь? Если сейчас не отдам, то пропью.
     - Один едешь или с экспедитором?
     - Один. На кой хрен мне экспедитор, если всего пять движков на всю фуру? Что я, не посчитаю до пяти, что ли?
     Не дурак.
     - А пассажиров тебе брать можно?
     - Место в кабине есть, - еще не поняв, к чему клонит сосед, сказал Иван.
     - Сахар мой завезти сможешь?
     - Завезти-то не проблема... А на кой хрен его тебе в Москву переть, родственники там живут, что ли?
     - Нет, я продать хочу.
     - А, - заулыбался Иван, - так я и свой сахар везу, у меня тоже два мешка дома стоит. Сеструха у меня там живет, мужик у нее в ментовке работал, а потом посадили его, так она теперь в однокомнатной осталась. Я ей сахар вместо квартирных заплачу, а она мне - бумажку организует, будто я в гостинице жил, - Иван захихикал, потому что, глядя на него, невозможно было представить, что такой человек может останавливаться в гостинице, ведь там живыми деньгами платить надо, а их куда приятнее пропить.
     - Надолго ты туда?
     - Дня на четыре, на пять, как получится. Начальник говорил, будто попутный груз из Москвы есть, ждать придется. Я сам твой сахар не продам, покупателя искать нелегко. Бензин, масло моторное я продавать умею, а сахар - нет.
     - Я сам с тобой поеду, можно?
     Иван задумался.
     - Можешь деньги пока не отдавать, это за использование твоей машины, идет? - Виталий всмотрелся в пьяное лицо Ивана. Тот пьянел на глазах, скорее всего выпил прямо за углом дома вместе с дружками, и теперь водка его догоняла.
     - Чего ж не свозить, свожу, - и Иван вновь принялся рыться по карманам. Извлек пластиковую папку, скрученную в трубку, а из нее накладную, присел на корточки и расправил на колене. К тому, что его не пускают в квартиру, он уже привык и не обижался. - Сколько у тебя мешков сахару?
     - Десять.
     - Так... И моих два, - Иван достал ручку, но не решился писать на тонкой бумаге прямо на колене, поняв, что прорвет накладную. - Возьми, Виталий, допиши вот здесь к пяти двигателям еще двенадцать мешков сахара.
     Подделка была настолько идиотской и наивной, что Конопацкому показалось, в нее не поверит ни один милиционер.
     Но Иван поспешил успокоить его.
     - Я уже не раз так делал. Фирма, куда двигатели везу, липовая, им бумаги на хрен не нужны, там не спросят, что это за мешки такие в накладной появились. А накладную выкину на хрен, все равно она поддельная, с начальством москвичи наличными рассчитывались. А ее так, для проформы выписали, чтобы менты не цеплялись.
     Дрожащей рукой Виталий вывел цифру двенадцать, затем еще в скобочках добавил прописью, стараясь подделаться под почерк, которым писали накладную, и внизу поставил большую букву "Z".
     - Порядок! Послезавтра едем. Сеструхе позвоню, думаю, и ты у нее поживешь, деньги сэкономим.
     Затем Иван тупо посмотрел на двадцать две гривны, зажатые в пальцах.
     - С ними что делать?
     - Себе оставь, за то, что мои мешки провезешь.
     - Да нет, Виталий, нельзя так. Я тебя просто так свожу, ты же мне деньги одалживаешь.
     - Не пойдет, я же не крохобор какой-нибудь! - Виталий взял купюры и засунул их в нагрудный карман Ивану.
     Лишь после этого сосед успокоился.
     - Все, заметано, - Иван сложил руки замком над головой и потряс ими. - Готовь сахар, едем.
     - Ты не забудь о нашем уговоре!
     - Да нет, я только о деньгах и о выпитом забываю, но если что пообещал, то делаю обязательно. Перед выездом на накладную гляну, увижу, что десяти мешков не хватает, и сразу про тебя вспомню. Я же пьяный за руль не сажусь, а трезвый все вспомню.
     Иван еще долго тряс руку Конопацкому, потом вышел и благодарил, уже стоя по ту сторону двери, он даже не сразу заметил, что та закрыта. А через час Виталий уже сносил мешки с сахаром в подвал, откуда их было бы удобнее перегружать в машину.

***

     В Москву они ехали без особых приключений. Да, их останавливала милиция, сперва своя, украинская, но долго не держала. Директор автобазы, в которой работал Иван, умел хорошо договариваться с милицейским начальством. Не цеплялись и первые посты на российской стороне, влияние начальника простиралось и на территорию сопредельного государства. Лишь на территории Московской области пришлось расстаться с двумя мешками сахара, которые стражи порядка безапелляционно затребовали выгрузить из машины, ничего не объясняя и не выписывая, естественно, никаких бумаг.
     Но Виталий не особо расстроился, ведь он понимал, без взяток проехать не удастся, еще хорошо, что взятки взяли натурой, а не деньгами, которых у него практически не было.
     - Не расстраивайся, всяк в жизни бывает, - философски заключил Иван, к удивлению Виталия ни разу не приложившийся к бутылке за все время их путешествия, - сегодня они нас, завтра мы их. Лучше радуйся тому, что десять мешков осталось.
     - Два из них ты уже твоей сеструхе обещал.
     - Минусуй еще два, она четыре потребует за нас двоих, жилье в Москве дорогое.
     Жила сеструха Ивана, которую звали Наташей, на первом этаже девятиэтажного дома, облицованного белой смальтой, почти при самом въезде в Москву с южного направления. Иван загнал свой "ЗиЛ-130" за контейнеры с мусором и отправился звонить в дверь. Конечно же, сеструхи дома не оказалось.
     - Ты с ней хоть созванивался?
     - Она сказала, что сегодня будет, но когда - хрен ее знает.
     - Она кем у тебя работает?
     - На вещевом рынке в палатке шмотками торгует.
     Иван несколько раз рванул дверную ручку, но стальное полотно даже не дрогнуло.
     - Сучка траханая, - ласково произнес он, - ждать придется. Может, выпьем? - предложил Иван.
     - Нет, я не пью.
     - Знаю, - с отвращением произнес сосед Конопацкого. - Тогда вот что: на тебе деньги, пусть у тебя побудут.
     Он вынул все деньги, которые только у него были, вместе с документами подал их Виталию, а затем униженно, без особой надежды на успех, попросил:
     - Выдай мне на две бутылки белой.
     Получив деньги, Иван мгновенно исчез. Виталий же далеко от дома не отходил. Во-первых, боясь заблудиться, потому что адрес знал чисто визуально, а во-вторых, боялся надолго без присмотра оставлять машину с грузом, зная по прессе о крутых московских нравах.
     Он просидел во дворе до наступления темноты, затем дождь загнал его в подъезд. Жильцы, возвращавшиеся с работы, подозрительно посматривали на молодого мужчину, сидевшего на подоконнике.
     "Смотрят на меня, как будто я маньяк какой-то!" - подумал Конопацкий, почувствовав себя одиноким в чужом ему мире.
     Очередная бабушка посмотрела на него так, что он не смог усидеть, а вышел из подъезда. Ему казалось, он уже больше никогда не увидит Ивана, сеструха Наташа - полный миф, а стальная дверь ее квартиры не открывалась со времен заселения дома.
     Ивана он отыскал на лавке, тот лежал на ней под дождем, поджав под себя ноги, и спокойно спал.
     "Вот скотина!" - подумал Виталий, но затем вспомнил, что Иван честно держался в дороге двое суток, не прикладываясь к горлышку, и теперь имел право расслабиться. Не виноват же он, что сеструхи не оказалось дома! То, что его соседа никто не сдал в милицию, воодушевило Виталия, значит, не такие уж черствые люди в Москве живут.
     И он наконец-то решился помочиться, это желание обуревало его последние четыре часа. Он зашел за кусты, с которых облетели почти все листья, и, повернувшись спиной к дому, долго и с наслаждением мочился, стараясь делать это практически бесшумно - попадая на ветки.
     Когда он, застегивая брюки, вышел из кустов, то увидел возле Ивана огромную бабищу, разглядывающую спящего мужчину. Жирной ее назвать было нельзя, так как при всей полноте тело ее сохраняло женские формы, и довольно соблазнительные, если на любителя, хотя к любителям толстых женщин Виталий не относился.
     Вид у женщины был настолько грозный, что первой мыслью, возникшей в голове Виталия, было: "В ментовку решила сдать!".
     - Он со мной, не надо в милицию звонить, я его сейчас разбужу и уведу отсюда.
     Бабища улыбнулась.
     - Куда ты его на хрен уведешь, - говорила она ласково, с улыбкой, - это мой братуха, Иван. А ты небось тот колдырь, который с ним приехал? Сам-то чего не пьяный?
     Не налил Иван, что ли?
     - Я не пью.
     - Плохо, - сказала Наталья и осмотрелась. - Машину-то где оставили?
     - За контейнерами.
     - Нормально, значит, ее у меня из окна видно. Бери его, тащи.
     Но Иван, благодаря холодному осеннему дождю, тут же проснулся, лишь только Виталий взвалил его себе на спину, так, как учили его в десанте носить раненых.
     - Сеструха, - тут же признал он Наталью, - где ж тебя носило?
     - Пошли, дурак.
     Виталий осторожно спустил Ивана на землю. Тот, словно пробуя ее устойчивость, покачался, а затем шагнул к подъезду.
     - Пить я тебе сегодня не дам, хотя и принесла.
     - Сучка.
     Наталья открыла дверь и вошла туда первой. Квартирка была совсем крохотная, комната метров двенадцать, кухня с прихожей и совмещенный санузел. Добрую треть комнаты занимали картонные ящики с тряпьем, предназначенным для продажи.
     Иван сбросил куртку, спустил штаны, с укором посмотрел на сестру. Та отрицательно качнула головой, мол, и не жди, наливать тебе сегодня не буду.
     - Ну и хрен с тобой!
     Иван, раздеваясь на ходу, оставив на ковре мокрые ботинки, штаны, рубашку, улегся на небольшом диванчике возле самого окна. Наталья подбежала к нему, встряхнула и заставила пойти в ванную. Мылся Иван недолго - так, как делают это дети, чтобы успокоить родителей, а затем плюхнулся спать.
     Виталий и Наталья остались сидеть на кухне. Женщина властно поставила на стол бутылку водки, достала из буфета рюмки.
     - Выпей.
     - Я не пью.
     - Брось, нет таких людей, которые не пьют, - и она разлила "белую".
     Виталий немного выпил и отставил рюмку, налитую до половины.
     - Точно, видно, что не пьешь, - засмеялась женщина низким грудным смехом, - мужики, которые пьют, сразу все заглатывают - до дна.
     - Мелкими глоточками пить не умею.
     - Только ты не подумай, я не пьяница какая-нибудь.
     Иван, он выродок, - и Наталья прищурилась. - А может, ты мне мозги пудришь: такой же пьяница, как и братец, а из себя приличного корчишь? Хотя нет, - она разглядывала Виталия оценивающе, - ты бы уже надрался, не выдержал бы. Что хоть привезли?
     - Двигатели Иван вез, так я с ним договорился, что он несколько мешков моего сахара в Москву завезет.
     - Кому продавать будешь?
     - У меня здесь знакомых нет.
     - Он и мне два мешка привез, обещал, во всяком случае. Я знаю, куда их пристроить, но это не сразу делается, нужно цену хорошую найти, - женщина смотрела на Виталия с улыбкой.
     Было по всему видно, что она обжилась в Москве основательно и считает себя чуть ли не коренной москвичкой, даже говорок особый появился.
     Квартира была не особо ухоженной, но и не бедной.
     Стальная дверь, хороший телевизор, видеомагнитофон, пылесос, кухонный комбайн. Вся техника была выставлена на виду, словно бы для того, чтобы сразу дать понять гостю: хозяйка - человек состоятельный.
     - А точно можно будет за сахар настоящую цену взять? - спросил Виталий, нервно отпивая из рюмки еще один глоток.
     - Вы что там, на Украине, с голоду пухнете, что ли?
     Много ты за него не выручишь, но помогу.
     - Я поделиться могу.
     - Брось, мне эти деньги - что раньше копейки были, медяки. Я женщина обеспеченная и самостоятельная.
     Если бы не братец-идиот, так жизнь бы вообще раем казалась.
     Виталий ощутил, как его колени соприкоснулись с горячими коленями Натальи под узким кухонным столом.
     Но он еще был так измучен ожиданием и дальней дорогой, что практически не отреагировал на это, даже подумал - случайность.
     Еще немного поговорили, и Наталья, выпив пару рюмок водки, подвела черту:
     - Иди мойся с дороги, спать уже надо. Завтра с утра я на рынок еду.
     - Спасибо за угощение.
     Немного стесняясь женщины, Виталий вытащил из дорожной сумки чистую пару белья, зашел в ванную. Крючка или задвижки, как водится, на двери не было, зато висела шторка над ванной. На всякий случай задернув ее, Виталий принялся мыться.
     Шампунь, стоящий на полке, оказался с очень женским запахом и даже кружил голову, мылился обильно, хоть Конопацкий и старался выдавливать его поменьше. Он слышал, как пару раз по коридору грузно прошла Наталья, задевая дверь плечом. Он наскоро вытерся полотенцем и с некоторой брезгливостью натянул поверх чистого белья еще влажные после дождя джинсы. Сполоснул в умывальнике намыленные носки и повесил их сушиться на горячей трубе за унитазом - так, чтобы их не было видно.
     - Я уже освободил, можете мыться, - сказал он Наталье.
     В ванной Виталий поразмыслил, как называть ему Наталью - на "ты" или на "вы", - и решил, лучше на "вы", так больше соответствует ее комплекции и статусу, как-никак она хозяйка квартиры, в которой он проживает на птичьих правах.
     Иван уже вовсю храпел, ничуть не смущаясь тем, что свет в квартире горел во всю мощь - все шесть рожков лжехрустальной люстры. Конопацкий присел на краешек стула у разложенного стола-книги и старался не смотреть на огромных размеров женщину, которая доставала из платяного шкафа всякую женскую амуницию: лифчик, в котором легко можно было носить два больших арбуза, кружевные трусики, более походившие на скатерть для средних размеров стола. Когда Наталья нагибалась, то сквозь обширные спортивные штаны с тремя серебристыми лампасами проступали округлые формы. Словно иголки впивались в глаза Виталия: то проступит резинка от трусиков, то ложбинка между ягодицами.
     В его жизни было не так уж много женщин, появлялись они от случая к случаю, когда становилось уж совсем невмоготу. Связываться с ними Конопацкий боялся, считая, что все только и мечтают о том, чтобы женить его на себе.
     В общем-то, он недалек был от истины. Но между ним и сеструхой Ивана существовали совсем другие взаимоотношения, женщина просто-напросто не могла желать женить его на себе, как-никак у нее квартира в Москве, солидный, по горловским меркам, заработок.
     Наталья, прижав к пышной груди охапку одежды, отправилась в ванную. По звуку, который оттуда доносился, Виталий понял, дверь плотно не закрыта, отчетливо слышалось, как струи воды бьются о пластиковую занавеску.
     И вновь вместе с паром поплыл запах шампуня, очень женский: так пахнет лесная поляна в знойный безветренный летний день, словно шепчет:
     "Приляг, ощути, какая я мягкая, понежься в тепле солнца, которое льется на меня с небес".
     Но расслабиться Виталию не давал еще один комбинированный запах, исходивший от Ивана. Во-первых, пахли носки, которые тот не снимал с себя всю дорогу, а теперь умудрился вновь натянуть, приняв душ, а во-вторых, запах перегара.
     Смолк шум воды в ванной, послышался шелест занавески, шуршание одежды, тяжелое дыхание Натальи.
     Когда она вошла в комнату, у Виталия даже не нашлось сил пошевелиться, он словно бы окаменел, сидя на краешке стула у стола, сложив руки, как прилежный ученик первого класса.
     - С легким паром, - выдавил он из себя.
     Ему показалось, что над женщиной клубится жаркое розовое облако из пара и ароматов. Наталья наклонила голову и принялась расчесывать длинные каштановые с рыжинкой волосы, они доходили ей до ягодиц. Сеструха Ивана лишь кивнула в ответ и принялась раскладывать диван. Делала она это легко, одной рукой, сдвигала увесистые секции матраса. Простыня взметнулась к самому потолку, а затем мягко, как парашют десантника, опустилась на зеленую обивку. Две огромные подушки легли в изголовье, и картину дополнило толстое, как ватовка, перьевое одеяло.
     И тут Виталий сообразил, что больше кровати в квартире нет, и две подушки - это приговор, приговор спать на диване.
     - Ну, чего сробел? - Наталья ласково, чуть ли не по-матерински улыбнулась и потрепала бывшего десантника по щеке мягкой и в то же время упругой ладонью.
     Она расстегнула халат, и перед лицом Виталия качнулась сфера живота с выпуклым розовым пупком. Живот был настолько упругим, что в него даже не врезалась резинка кружевных трусиков. Сквозь кружева пробивались, как жесткая трава пробивается сквозь асфальт, рыжеватые, загнутые вопросительными знаками волоски. Виталий, одурманенный запахом, одурманенный тем, что он сразу видит так много гладкой женской кожи, уткнулся носом в мягкий живот и стал медленно подниматься со стула. Он еле дотянулся двумя руками до застежки лифчика, долго возился с ней под смех Натальи. А та, приподняв тяжелые груди двумя руками, прижала их к ушам Виталия, тот даже перестал слышать храп Ивана. Он лишь расстегнул пуговицы, а сбрасывал с себя одежду уже без помощи рук, топча штанины джинсов. Белье ему снимала сама женщина.
     - Свет, свет погасим, - стыдливо шептал он, уже лежа на женщине, чьи бедра были немногим уже двуспального дивана.
     Он приподнялся и посмотрел из-под руки на спящего Ивана. Тот лежал, по-детски поджав ноги и подсунув под щеку сжатый кулак. Шторы на окне никто не додумался задвинуть, и сквозь окно первого этажа было видно, как по улице ходят люди. И тут Виталий сообразил, что не стоит задумываться о таких мелочах, как храпящий рядом брат хозяйки, как стекло, сквозь которое с улицы видно все, что происходит в комнате, видно так же хорошо, как рыбки в подсвеченном аквариуме. Понял он это потому, что с Натальей произошла самая удивительная метаморфоза, о которой Конопацкий не мог и догадываться.
     Возбудившись, заведясь, женщина напрочь забыла о московском говорке, теперь из нее так и сыпались украинские слова, потому что уже говорил не ее разум, а душа, - душа, жаждущая любви и удовольствий. Она обхват