ем, включаю я телевизор, а там эта убогая программа - "Моя семья", кажется. Обсуждают проблему разводов. Н-ну-у...
     - Ты выбросил его в окно, - с уверенностью сказала Анна. В ее глазах запрыгали знакомые веселые чертики - те самые, которые когда-то окончательно покорили Бакланова.
     - Ничего подобного, - оскорбленным тоном заявил он. - Просто грохнул об пол. Хотя, - добавил он, немного подумав, - в окно было бы лучше. Меньше уборки.
     - Эх ты, Бакланов, - сказала она. - Ну вот что с тобой делать? Телевизор тебе подарить?
     - Лучше объясни, к чему ты клонишь, - попросил Михаил.
     Анна вздохнула и взъерошила свою короткую прическу.
     - Понимаешь, - сказала она, - этот тип, который продал мне водку... Он может быть в курсе. Может быть, а может и не быть. Я же говорю, это только мои домыслы. И мне кажется, что разговорить его будет сложно. Моих денег тут наверняка не хватит.
     - Да? - странным тоном переспросил Бакланов и шевельнул широкими плечами.
     - Да, - ответила Анна. - Вот именно. Это твой последний шанс. Только... Будь осторожен, Бакланов.
     Мне будет очень неприятно думать, что я послала тебя на смерть.
     - Почему?
     - Потому что ты дурак, - резко сказала она и поспешно вышла из машины.
     - Эй! - закричал Бакланов, высунувшись в окно. - Ты же ехала в Дубки!
     - Доеду на троллейбусе, - не оборачиваясь, ответила она.
     - Где его искать? - спохватившись, крикнул он вслед.
     Анна остановилась, посмотрела на него через плечо и покачала головой.
     - Вот дурак, - сказала она. - И перестань курить это дерьмо. В городе навалом нормальных сигарет.
     Бакланов посмотрел на приборную панель и увидел, что Анна, уходя, оставила там свою пачку "Мальборо-лайт". На белой с золотом пачке был коряво нацарапан номер телефона. Ниже ему с трудом удалось разобрать: "Валент. Петр."
     - Спасибо! - крикнул он в открытое окошко.
     На его крик оглянулись несколько случайных прохожих, но Анны среди них уже не было.

***

     Валентин Петрович Макарьев, известный в определенных кругах как Валик или Макар, аккуратно запер стальную, красиво обтянутую искусственной кожей дверь своей трехкомнатной квартиры на два секретных замка, сунул под мышку старомодную кожаную папку на "молнии", поправил на голове дырчатую каскетку с длинным козырьком, похожим на утиный нос, привычно ткнул указательным пальцем в переносицу, возвращая на место сползающие очки с зеркальными стеклами и, весело насвистывая, стал спускаться по лестнице.
     Валентину Петровичу было около пятидесяти лет, и уже четыре с половиной года он получал солидную военную пенсию, выйдя в отставку в чине майора. Как ни солидна была эта пенсия, денег вечно не хватало, да и деятельная натура отставного майора Макарьева давала себя знать, так что в один прекрасный день Валентин Петрович решил податься в бизнес. Начального капитала у него не было, зато была голова на плечах и целое море кипучей энергии, которую он не успел использовать на службе Отечеству.
     Если бы в тот день, когда майор Макарьев в последний раз снял форменный китель и повесил его на вечное хранение в шкаф, кто-то сказал ему, что очень скоро он превратится в толкача паленой водки и наводчика банды похитителей людей, Валентин Петрович плюнул бы наглецу в физиономию, а то и накостылял бы по шее, поскольку был крепок, жилист и смолоду не пренебрегал физической подготовкой. Но жизнь, как сказал когда-то Остап Бендер, диктует нам свои суровые законы, и Валентин Петрович сообразил, чем именно он занимается, только тогда, когда менять что бы то ни было стало уже поздно.
     Он недолго переживал по этому поводу: работа была непыльная, полностью исключавшая нежелательные контакты с милицией и участие в опасных для жизни, здоровья и свободы операциях. Он ни разу не видел, как похищают завербованных им людей, и воспринимал свою деятельность как нечто сугубо абстрактное, чисто теоретическое и не имеющее ни малейшего отношения к его имиджу честного военного пенсионера. Точно так же он никогда в жизни не видел, как умирают отравленные поддельной водкой люди.
     Продукция, которую он распространял по региону, была всего-навсего товаром, за который потребители охотно выкладывали деньги, Насвистывая, Валентин Петрович вышел во двор и отпер дверцу стоявшей в тени разросшихся берез и кленов "Волги-универсала". Машина была старая и основательно помятая, но идеально отрегулированный двигатель работал вполне удовлетворительно. Эту машину Валентину Петровичу презентовало руководство фирмы, поскольку на работе он был без нее как без рук.
     Макарьев вывел машину на улицу, включил вторую передачу, газанул и лихо покатил в сторону центра, где через полчаса у него была назначена встреча.
     Час назад ему позвонил неизвестный молодой человек, представился начинающим предпринимателем и высказал заинтересованность в продукции, которую распространял Валентин Петрович. На вопрос, кто дал ему личный телефон Валентина Петровича, молодой человек вполне резонно ответил, что это не телефонный разговор. "И вообще, - сказал этот незнакомец, - какая разница, кто дал мне ваш номер, если он уже у меня? Уверяю вас, я получил его не в прокуратуре."
     Упоминание о прокуратуре неприятно царапнуло Валентина Петровича, но в принципе высказанное молодым человеком предложение встретиться не содержало ничего настораживающего. Подобные встречи были неотъемлемой частью работы отставного майора Макарьева.
     Кроме того, отправляясь на свидание с незнакомыми людьми, Валентин Петрович никогда не брал с собой денег - мелочь на карманные расходы, естественно, была не в счет.
     К тому же осторожность, проявленная молодым человеком, и сделанный им намек на прокуратуру яснее всяких слов говорили о том, что начинающий предприниматель хорошо понимает, во что ввязывается и с кем имеет дело. Валентин Петрович и сам не знал никаких имен и тем более адресов, держа связь со своими хозяевами через диспетчера, но догадывался, что за его спиной - весьма могущественные люди, шутить с которыми не стоит.
     Он остановил машину перед центральным входом в городской парк культуры и отдыха, посмотрел на часы, удовлетворенно хмыкнул и, прихватив папку, выбрался на разогретый асфальт.
     За облезлой оштукатуренной аркой, по обеим сторонам которой все еще торчали мощные крюки, когда-то державшие на себе ныне бесследно исчезнувшие створки ворот, зеленели кроны старого парка. Зелень приобрела неприятный пыльный оттенок, но тени давала предостаточно, и Валентин Петрович невольно ускорил шаги, томно обмахиваясь папкой и мечтая о бокале ледяного пенистого пива. Пиво было единственным видом спиртного, который признавал Валентин Петрович. Водки он никогда не брал в рот и ни разу в жизни не пробовал курить.
     Миновав арку, он оказался на миниатюрной круглой площадке, со всех сторон окруженной деревьями. Отсюда во все стороны лучами расходились тенистые аллеи, а посреди красовалась круглая клумба анютиных глазок. Прямо из центра клумбы, как утес из странного фиолетово-желтого моря, поднимался цилиндрический постамент, с которого во времена перестройки каким-то чудом забыли сковырнуть фигуру вождя мировой революции. Поскольку вождь продолжал торчать посреди клумбы, указывая простертой рукой примерно в ту сторону, где в глубине парка располагался платный туалет, администрации парка волей-неволей приходилось ежегодно его красить. С краской были перебои, так же как и с деньгами, и вождя каждый год красили по принципу "чем богаты, тем и рады". Сейчас Владимир Ильич был белоснежным, как пресловутый призрак коммунизма, но Валентин Петрович мог без труда припомнить периоды, когда вождь мирового пролетариата сверкал бронзой, серебром и даже неясной травянистой зеленью.
     Привычно покосившись на вождя и стыдливо отведя взгляд от нацарапанного на постаменте короткого неприличного слова, Макарьев свернул в крайнюю слева аллею и издали увидел молодого человека, сидевшего на второй от входа скамейке. Молодой человек был загорелый, поджарый и широкоплечий. Одевался он неброско и демократично, а в левой руке, как и было уговорено, держал свернутую трубочкой газету. Правой он время от времени лениво подносил к губам тлеющую сигарету.
     Когда Макарьев приблизился, молодой человек поспешно встал ему навстречу и улыбнулся. Улыбка у него была открытая, очень располагающая, но глубоко посаженные глаза блестели нездоровым лихорадочным блеском.
     - Валентин Петрович? - вежливо спросил молодой человек, когда стало ясно, что Макарьев движется именно к нему, а не мимо.
     - Совершенно верно. С кем имею честь?..
     - Михаил. Это я вам звонил.
     - Я так и понял. Что ж, здравствуйте, Михаил.
     Давайте присядем и поговорим. Я так понял, что у вас ко мне дело.
     Они одновременно опустились на скамейку, и Макарьев благожелательно уставился на своего собеседника, который мялся, похоже не зная, с чего начать.
     - Итак? - мягко подтолкнул его Валентин Петрович.
     Молодой человек выбросил в урну окурок, откашлялся в кулак и сказал:
     - Видите ли, я как раз сейчас расширяю дело.
     У меня была пара киосков, но вы же понимаете, что это так, семечки. Я хочу открыть небольшой специализированный магазин - вино, пиво, крепкие напитки, легкие закуски" Ну, вы понимаете. Чтобы можно было прийти, купить все для культурного отдыха и, может быть, даже выпить тут же, на месте... Я уже договорился насчет аренды помещения, закупил материалы для ремонта, но все это вылетает в такую копейку... Черт, я не ожидал, что это будет так дорого! А оптовики - это какие-то шакалы! В общем, мне нужна крупная партия дешевого ходового товара, чтобы хоть как-то встать на ноги, закончить этот чертов ремонт и продержаться первое время.
     Валентин Петрович сделал вид, что глубоко задумался.
     - Что ж, - сказал он, выдержав значительную паузу, - кажется, я вас понял. Положение у вас и вправду сложное. Но поймите и вы меня. Именно в связи с вашим тяжелым финансовым положением сам собой возникает вопрос об оплате. Я ценю вашу откровенность, поверьте, но бизнес есть бизнес...
     - В бизнесе друзей нет, - подхватил молодой человек. - Это я уже понял. Но вы напрасно волнуетесь.
     Я же не сказал, что сижу на мели. То есть сяду, конечно, если мы с вами не договоримся. Непременно сяду.
     Но половину партии я могу оплатить хоть сейчас.
     - А вторую половину?
     - Ну, тут и говорить не о чем! Схема простая: я получаю товар, быстренько прокручиваю его через свои киоски, гашу долг, заказываю следующую партию, открываю магазин и торгую уже через него. Сами подумайте, куда я денусь с двумя киосками, семьей и пятьюстами ящиками водки?
     - Пятьсот ящиков?
     На сей раз Макарьев действительно задумался, прикидывая в уме, какую сумму составят его комиссионные.
     Предложение было чертовски заманчивым.
     - Пятьсот, - кивнул молодой человек. - Лучше, конечно, сразу тысячу, но столько я пока не потяну.
     Да и хранить негде...
     - Хм, - сказал Валентин Петрович. - Это, разумеется, сугубо предварительный разговор, но с вами приятно иметь дело. Думаю, мы договоримся.
     - Я тоже так думаю, - согласился молодой человек, который представился Михаилом. - Но есть еще один вопрос, который необходимо прояснить, прежде чем мы заключим соглашение. Это вопрос о качестве вашей продукции.
     - Тут все в порядке, - благодушно сказал Макарьев, кладя ладонь на свою папку. - Вот здесь у меня сертификаты, спецификации, образцы этикеток и акцизных марок... Можете сами убедиться, что у нас комар носа не подточит.
     - Комар комаром, - сказал Михаил, как-то подозрительно оглядываясь по сторонам, - а надо бы для верности произвести дегустацию. А то мало ли что...
     - А, - Макарьев рассмеялся, решив, что понял своего собеседника, - вот вы о чем! Так это запросто!
     Правда, у меня с собой нет.., гм.., образцов, но их легко приобрести в любой коммерческой палатке. Дегустируйте на здоровье!
     - Вы не поняли, - сказал Михаил. - Мне хотелось бы, чтобы это сделали вы.
     Макарьев снова засмеялся, но теперь ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы смех прозвучал натурально.
     - Увы, - сказал он, - к моему великому сожалению, не употребляю.
     - Что так? Неужто врачи не велят?
     - Отнюдь. Водки не пью принципиально. Как, впрочем, и вина. От пивка не откажусь, а от остального увольте.
     - А, - сказал Михаил. - Ну, это поправимо.
     - Как вы сказали?
     Ответа Макарьев не услышал. Правая рука его собеседника вдруг стремительно, как нападающая кобра, рванулась вперед, Валентин Петрович почувствовал болезненный толчок у основания шеи и потерял сознание.
     Придя в себя, он некоторое время лежал с закрытыми глазами, пытаясь сообразить, что с ним произошло, и разобраться в своих ощущениях. Наконец Макарьев понял, что странная стесненность в конечностях, которую он испытывает с самого момента своего пробуждения, вызвана тем обстоятельством, что кто-то связал его по рукам и ногам. Он вспомнил разговор в парке и то, как странно этот разговор завершился.
     Холодея, Валентин Петрович понял, что угодил в руки какого-то маньяка.
     - Ну хватит, - услышал он знакомый голос. - Я же вижу, что ты уже очухался. Давай открывай глаза, у нас мало времени.
     Голос был таким уверенным и властным, что Валентин Петрович помимо собственной воли открыл глаза, Он увидел, что лежит на диване в какой-то совершенно незнакомой комнате. Окно было плотно закрыто, но не зашторено, и солнечные лучи беспрепятственно вливались в помещение через пыльное стекло, отчего в комнате было невыносимо жарко и душно.
     В двух шагах от дивана стоял старомодный круглый стол с раздвижной крышкой, а на столе, сверкая в солнечных лучах, как огромные бриллианты, красовались, выстроившись в ряд, три бутылки водки со знакомыми этикетками. Здесь была обычная "Русская", местная модификация "Посольской" и гордость Валентина Петровича - фирменный напиток "Русалочьи слезы", название и общий вид этикетки которого он придумал самолично. Рядом с этой выставкой на краешке стола сидел Михаил.
     Он больше не улыбался.
     - Проснулся? - спросил он. - Тогда приступим.
     - Что все это значит? - робко возмутился Валентин Петрович. У него мелькнула мысль о том, что следует закричать, позвать на помощь, но, несмотря на испуг, он сумел сообразить, чем может закончиться для него официальное разбирательство с привлечением экспертов-химиков и профессиональных сыскарей. - Послушайте, юноша, - продолжал он, - не валяйте дурака. Что вы затеяли?
     - Дегустацию, - спокойно ответил Михаил, одну за другой откупоривая бутылки.
     - Что за дичь? Ничего не понимаю! Если вам нужны деньги...
     - Мне не нужны деньги, - перебил его Бакланов. - Мне нужно, чтобы ты отведал своего пойла - понемногу из каждой бутылки, - чтобы было без обмана.
     А потом мы поговорим о том, где и чьими руками это пойло производится.
     - Я не стану пить, - заявил Макарьев. - И разговаривать с тобой, сопляком, не стану. Ты еще не знаешь, с кем связался!
     Бакланов пожал плечами, до краев наполнил "русалочьими слезами" граненый стакан и поднес его к губам Макарьева.
     - Пей.
     - Не буду!
     - Куда ты денешься, - со вздохом сказал Бакланов.
     Он поставил стакан на стол, наклонился и вдруг извлек откуда-то блестящую жестяную воронку. Макарьев еще не успел сообразить, что происходит, а его мучитель уже больно защемил ему двумя пальцами нос, перекрывая доступ воздуха. Растерявшись, Макарьев широко открыл рот, судорожно хватая им воздух, и в тот же миг почувствовал, как в рот ему с силой втолкнули воронку.
     Придерживая воронку одной рукой, Бакланов, недолго думая, опрокинул в нее полный стакан. Водка закрутилась миниатюрным водоворотом, а потом вдруг вспенилась, пошла пузырями и начала выплескиваться обратно, когда Макарьев, мучительно кашляя и давясь, попытался вытолкнуть ее из горла. Отвратительно воняющая жидкость струями стекала по его щекам и подбородку, пропитывая обивку дивана, пузырями лезла из ноздрей, но Бакланов, внимательно наблюдавший за этим процессом, заметил, что не меньше половины содержимого стакана попало по назначению.
     Заслезившиеся глаза Макарьева сразу же осоловели, мокрое от пота и пролитой водки лицо сделалось красным, и только отдавленный Баклановым кончик носа остался белым, как отмороженный.
     - С почином тебя, - сказал Бакланов. - Так кто поставляет на рынок эту дрянь?
     - Да пошел ты!..
     - Ты какую будешь - "Русскую" или "Посольскую"? - спросил Бакланов.
     Вместо ответа Макарьев набрал полную грудь воздуха и намертво стиснул зубы. Бакланов покачал головой, снова взял в руку воронку, поднес ее к лицу Макарьева, раздвинул его губы и упер жестяной носик воронки в передние резцы Валентина Петровича.
     - Одно из двух, - сказал он, занося над воронкой кулак, - или ты откроешь пасть, или тебе придется закусывать собственными зубами.
     Валентин Петрович заплакал. Это было стыдно, но он ничего не мог с собой поделать. Плача, он послушно открыл рот, позволяя вставить в него отдающий железом твердый сосок. Бакланов не глядя протянул назад руку, на ощупь взял со стола бутылку "Посольской" и опрокинул ее над воронкой.
     - Я расскажу тебе историю, - сказал он, наблюдая, как Макарьев, плача, даваясь и хрипя, глотает разведенный водой гидролизный спирт. - Две с половиной недели назад моя двоюродная сестра отправилась сюда, в город, на заработки. С тех пор ее никто не видел. Ее зовут Зоя, Зоя Игнатьева. Двадцать два года, лицо круглое, волосы русые, на мочке левого уха родинка". Что скажешь?
     Он убрал воронку.
     Макарьев помотал головой из стороны в сторону, мучительно закашлялся, брызгая во все стороны слюной и водкой, и прохрипел:
     - Откуда.., я не.., знаю. - Угу, - сказал Бакланов, снова наклонился и с шумом выволок из-за дивана объемистую спортивную сумку. Когда он поставил ее на стол, внутри сумки тяжело звякнуло стекло. Раздернув "молнию", Бакланов одну за другой принялся выставлять на стол водочные бутылки. - Знаешь, - говорил он, неторопливо опорожняя сумку, - я тебе даже немного завидую. Ты сегодня впервые в жизни по-настоящему напьешься. Крепко и на халяву. И обслуживание на уровне, даже рюмку ко рту подносить не надо. Ты не переживай, мне спешить некуда. Могу тебя хоть сутки поить. Смотри, какое богатство!
     Макарьев услышал странный звук. Кто-то тоненько, с подвыванием скулил, и Валентин Петрович не сразу понял, что эти неприличные звуки издает он сам. Теперь слезы текли по его щекам непрерывным потоком, отвратительный запах пролитой водки забивал ноздри. Макарьев чувствовал, как алкогольная отрава начинает всасываться в кровь, мутя рассудок и заставляя плыть и двоиться очертания предметов. Его сильно тошнило, и он не сомневался, что очень скоро тошнота превратится в неудержимую рвоту.
     День, который вначале ничем не отличался от сотен таких же прекрасных солнечных дней, в мгновение ока превратился в мучительный кошмар, из которого Валентин Петрович на чаял выбраться живым, Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но заговорить ему не дали.
     - Я знал, что тебе понравится, - сказал Бакланов, вставляя в открытый рот Макарьева воронку и опрокидывая над ней бутылку.
     На сей раз это была "Русская", ничем существенным не отличавшаяся от "Посольской" или "Русалочьих слез".
     Макарьев вдруг резко мотнул головой, вытолкнув изо рта носик воронки и выплюнув все, что не успел проглотить.
     - Хва...тит, - с трудом выговорил он. - Человек ты или.., кто? Все.., все, что знаю... Игнатьева... Зоя Александровна...
     - Верно, - убирая бутылку обратно на стол, сказал Бакланов.
     - Июнь.., на вокзале... Моя работа" вербовать. Анкета, документы, лапша на уши.., ребята... Леха и... и второй Леха. Один укол, и клиент в отрубе. В багажник - и на работу.
     - Куда? Где ваш цех?
     - Я не.., не знаю. Леха и... Леха(tm) - Где их найти? Ну?!
     - Рынок возле.., возле автостанции. Там.., пасутся.
     Спросишь.., любого. Чтоб ты.., сдох...