казал Маленький, - это та, которая от черемисовского племянника удрала?
     - Вот именно. Так вот, Макара обнаружили в квартире, которая принадлежит двоюродному брату этой вашей Игнатьевой. Его фамилия Бакланов, и он довел нашего мента до ручки. Упорный тип. Две недели ходил к Чудаку в кабинет, как на работу, а теперь ни с того ни с сего вдруг перестал ходить.
     - Похоже, кто-то навел его на Макара, - сказал сообразительный Маленький.
     - Мне тоже так кажется. Кто его навел, я постараюсь выяснить, а вы подумайте вот о чем: Макар работал втемную, и знал он только номер диспетчера да еще вас, ребята.
     - У диспетчера этому Баклану ни хрена не обломится, - задумчиво сказал Маленький.
     - А мы ему сами рога обломаем, - добавил Большой.
     - Черемису нужны люди, - напомнил Манохин.
     - О! - обрадовался Большой. - В натуре!
     - Не выйдет, - сказал Маленький. - Он же, падло, работать не станет. Заестся и не станет. Так и так мочить придется.
     - Вкатите ему двойную дозу, - сказал Манохин.
     - Сдохнет, - с сомнением произнес Большой.
     - Ну и что? Вы же все равно собрались его мочить.
     А если не сдохнет, то память ему отшибет надолго. Забудет, как его звали, не то что про свою сестру.
     - Клево, - сказал Маленький. - В натуре, клево.
     У тебя, Андреич, не голова, а Государственная дума.
     - Это, по твоему, комплимент? - спросил Манохин, останавливая машину у сквера с высохшим фонтаном. - Давайте действуйте. Подумайте, где он станет вас искать в первую очередь, дождитесь его и берите без лишнего шума. Да смотрите, чтобы он вам самим рога не обломал. Чудак говорит, что он вроде бы в десантуре служил.
     - Дерьмо, - открывая дверцу, скривился Большой. - Видали мы эту марийскую десантуру. Во всех видах видали!
     - Ну-ну, - сказал Манохин. Он проводил удаляющуюся парочку долгим задумчивым взглядом, всухую сплюнул под ноги и негромко пробормотал:
     - Уроды.
     "Уроды" пересекли сквер, где в тени изнывающих от зноя берез и лип с воплями носились вокруг цементной чаши фонтана чумазые ребятишки, неторопливо перешли улицу на красный свет и втиснулись в битком набитый троллейбус, направлявшийся в сторону автовокзала.
     Бесцеремонно орудуя плечами и локтями, они пробились в середину и остановились под открытым потолочным люком, подставив разгоряченные потные физиономии под бьющую оттуда тугую струю воздуха.
     - Как думаешь, Леха, - спросил Маленький, которому очень не понравилось оброненное Манохиным слово "десантура", - справимся?
     - Не дрейфь, Леха, - откликнулся из-под потолка Большой. - Это они в кино крутые каратэки, а на самом деле из того же теста слеплены, что и все остальные. Дадим разок промеж глаз, и все будет тип-топ.
     - Хулиганы, - проворчала какая-то расфуфыренная старуха в соломенной шляпе с искусственными цветами.
     - Усохни, мамаша, - сказал ей Большой. - Не надо нервничать, а то до своей остановки не доедешь, рассыплешься.
     - Хамы, - возмутилась старуха, но вокруг все молчали, глядя в разные стороны, и она тоже замолчала, сердито поджав бескровные морщинистые губы.
     Добравшись до места, они неторопливо прогулялись по небольшому рынку, который стихийно возник в двух шагах от автовокзала несколько лет назад.
     Здесь их знала каждая собака, поскольку, помимо всего прочего, Большой и Маленький "держали" эту торговую точку, ежедневно собирая дань с продавцов и передавая собранные деньги Манохину.
     Они немного поболтали с сержантом ОМОНа, скучавшим в тенечке у пивного ларька, и перебросились парой слов с торговцами. Старая цыганка по имени Рада, вблизи похожая на бабу-ягу даже больше, чем издалека, попыталась улизнуть, нырнув за трансформаторную будку, но Большой в три огромных шага настиг ее и остановил, ухватив за конец грязной цветастой шали, наброшенной на старушечьи плечи.
     - Бабки давай, старая прошмондовка, - без предисловий потребовал он.
     - Ай, нехорошо, ромалы, зачем старуху обижаете? - затянула цыганка, но Маленький уже одним ловким движением выудил у нее из рукава свернутые в тугую трубочку деньги.
     - Глохни, макака нерусская, - добродушно прогудел Большой. - Вали отсюда, пока последние два зуба не выдернули.
     - Ай, беду на свою голову кличете, - запричитала старуха. - Не будет вам счастья, и жить вам осталось месяц и два дня...
     Большой занес над головой кулак, и старуха замолчала, как выключенное радио. Подобрав свои пыльные юбки, она сплюнула на землю и торопливо заковыляла прочь.
     - Вылитая ворона, - сказал Большой, и Маленький засмеялся в ответ.
     Они вернулись к пивному ларьку и взяли на старухины деньги по две кружки пива. Пиво было жидкое и отдавало какой-то кислятиной, но такое холодное, что от него ломило лоб. Выпив по полкружки, они закурили и осмотрелись.
     Торговля на рынке шла вяло, да и время близилось к четырем. Некоторые торговцы уже начали упаковывать нераспроданный товар. Под одним из прилавков в медленно подсыхающей луже мочи валялся пьяный, напоминавший неодушевленный ворох пыльного тряпья. С того места, где стояли Большой и Маленький, можно было разглядеть только его нечесаную русую бороду да лежавшую возле правой руки павшего в борьбе с зеленым змием пустую бутылку из-под "Русалочьих слез".
     У входа на рынок Маленький увидел Раду, которая беседовала с каким-то спортивного вида загорелым парнем.
     Как раз в этот момент старуха осторожно кивнула в направлении пивного ларька. Парень повернул голову, встретился глазами с Маленьким и поспешно отвел взгляд.
     - Леха, - не меняя выражения лица, негромко сказал Маленький, - смотри-ка. Кажись, он.
     - Где? - встрепенулся Большой.
     - Да вон, на входе. Ну тот, что с цыганкой базарит.
     - Да, похоже. Точно, к нам идет. Эй, Колян, - обратился он к омоновцу, который все еще торчал поблизости, - глянь-ка, у тебя там бухой валяется.
     - Да и хрен с ним, - лениво откликнулся сержант. - Пускай валяется. Это же Степашка, бомж.
     Что с него возьмешь?
     - Ну, ты, в натуре, даешь, - сказал Маленький. - А вдруг он загнулся? Прикинь, какая будет горбуха: ты тут стоишь, а у тебя под носом полдня жмурик валяется! Я бы на твоем месте все-таки сходил, проверил.
     - Точно, - поддержал его Большой. - Надо сходить.
     Он словно бы невзначай положил на прилавок ларька небольшую купюру. Омоновец зевнул, потянулся, понимающе кивнул головой и лениво побрел туда, где лежал пьяный бомж по прозвищу Степашка.
     Большой посмотрел на прилавок.
     Купюра бесследно исчезла.
     - Во артист, - уважительно сказал он. - Игорь Кио.
     Загорелый парень в джинсах и светлой рубашке с коротким рукавом подошел к пивному ларьку. Большой и Маленький молча расступились, пропуская его к прилавку.
     Не глядя на них, парень взял кружку пива, отхлебнул, скривился от кислого привкуса и, по-прежнему не глядя на своих соседей, сказал:
     - Мне нужны два Лехи.
     - Ну, допустим, это мы, - держа на весу полупустую кружку и пыхтя сигаретой, сказал Большой. - Чего тебе надобно, старче?
     - Я ищу сестру, - ответил парень. - Я...
     - Знаем мы, кто ты, - лениво сказал Большой.
     Маленький кивнул головой. - Ты Баклан. На хрена ж ты, Баклан, Валика замочил? Нехорошо получилось.
     Некоторые ребята говорят, что надо бы тебе бубну выбить. Что скажешь?
     - Ото, - сказал Бакланов, - оперативно. - Он снова глотнул пива. - Так он, значит, помер... Туда ему и дорога. А ваших ребят вместе с их бубнами я в гробу видал. Будем о деле говорить или нет?
     - О де-е-еле, - протянул Большой. - Да ты у нас, как я погляжу, деловой. Ну говори! Слушаем!
     - Я уже все сказал, - ответил Бакланов. - Я ищу свою сестру. Если она у вас, лучше ее вернуть, иначе я всю вашу поганую шарашку разнесу в клочья.
     - И это, по-твоему, деловой разговор? - вмешался Маленький, - Так дела не делаются! Запомни, Баклан. Допустим, она у нас. Что дальше? Мы с тобой прекрасно знаем, что ты никого из нас пальцем не тронешь, потому что дрожишь за свою сестричку. И правильно дрожишь. Что захотим, то с ней и сделаем. Захотим - работать заставим, захотим - продадим, а захотим - с кашей съедим.
     - Платить надо, Баклан, - сказал Большой. - Ты нам бабки, мы тебе сестру, и расстанемся друзьями.
     А будешь рыпаться, пришлем ее тебе по частям.
     - Денег нет, - сказал Бакланов. - Можете забрать машину.
     - Что за тачка? - вяло поинтересовался Большой.
     - "Пятерка".
     - Год?
     - Девяносто третий.
     - Дрова, - сказал Большой.
     - Корыто, - согласился Маленький, с трудом сдерживая смех. Поначалу он беспокоился, что Большой может испортить потеху, сразу набросившись на этого лоха с кулаками, но напарник превзошел все его ожидания, оказавшись отменным актером.
     - Я автомеханик, - сказал Бакланов, - так что двигатель в идеальном состоянии, лучше нового. Впрочем, как хотите. Что я могу, то могу, а чего не могу, того не могу. Что же мне, квартиру продать?
     - А что, - сказал Большой, - это мысль. Ладно, пошли, посмотрим тачку.
     - Не так быстро, - остановил его Бакланов. - Ты губу-то не раскатывай, а то оттопчешь ненароком.
     Сначала докажи, что моя сестра у тебя.
     Большой протяжно вздохнул.
     - Игнатьева, - лениво сказал он. - Зовут Зоей.
     Лет чуток за двадцать. Мордаха круглая такая, на ухе родинка.., на левом, что ли", не, не помню, на каком точно. Глаза карие, волосы русые... Доволен?
     Он хотел упомянуть о родинке на ягодице, но решил, что об этом лучше смолчать. Конечно, тут, на рынке, все схвачено, но все-таки лишние свидетели ни к чему, а этот козел обязательно полезет драться, и тогда придется брать его прямо здесь.
     - Ладно, - согласился Бакланов, - пошли.
     Он первым двинулся к выходу с рынка, чувствуя, как немеют стиснутые намертво челюсти и мелко-мелко дрожит от нервного тика левое веко. Это было что-то новое - прежде с ним такого не случалось. Ему хотелось бить наповал и рвать на части, но он понимал, что бандиты правы: этим Зойке не поможешь. Эти мерзавцы всегда были правы, играя на родственных чувствах людей. "Ну ничего, - продумал он. - Если запросят много, можно будет и в самом деле обратиться к Анне. Потом как-нибудь отдам. С процентами отдам, если понадобится. Сразу же увезу Зойку подальше отсюда, а потом вернусь, и тогда вы, сволочи, кровью умоетесь. Как там сказал этот их толкач? Ты не знаешь, с кем связался". Это вы, мерзавцы, не знаете, с кем связались."
     Он остановился возле своей машины.
     - Эта, что ли? - пренебрежительно спросил Большой.
     - Да-а, лимузин, - протянул Маленький. - Ладно, давай ключи.
     - Не понял, - сказал Бакланов.
     - Чего ты не понял, рожа? - глумливо спросил Большой. - Ключи давай, урод! Вали домой и жди звонка. А не хочешь так, можешь поехать с нами", если не боишься.
     - Не пойдет, мужики, - сказал Бакланов. - Ключи получите в обмен на Зойку.
     - Зойку, койку, - проворчал Большой. - Ты что, козел, совсем не врубаешься, что к чему? Машину твою мы продадим, бабки пустим на похороны. Должны же мы Валика похоронить по-людски! Ты человека убил, недоумок, так что с тебя причитается. А за Зойку свою кинешь нам тысчонок сто - зеленью, само собой. Тогда и побазарим. И учти, что сроку у тебя неделя, и ни днем больше. Врубаешься? Гони ключи, некогда нам с тобой...
     - Убью, - сдавленным голосом прошептал Бакланов.
     - Штаны не потеряй, - насмешливо ответил Большой и потянулся к его лицу растопыренной пятерней.
     В следующее мгновение он охнул и присел, схватившись обеими руками за промежность.
     Не опуская правую ногу, Бакланов нанес еще два коротких хлестких удара - в солнечное сплетение и в челюсть. Большой молча рухнул на асфальт, как бык на бойне. Бакланов стремительно обернулся к Маленькому.
     Маленький поспешно отскочил в сторону и показал пустые ладони.
     - Братан, да ты что, в натуре? - залебезил он. - Ты что, шуток не понимаешь?
     - Закопаю пидора, - простонал, корчась на асфальте, Большой.
     Бакланов не глядя лягнул его пяткой, Большой коротко вякнул и замолчал. Маленький боком подался в сторонку, норовя улизнуть. Бакланов настиг его, схватил за грудки и сильно тряхнул.
     - Ну?! - сквозь зубы сказал он. - Говори, сволочь, где она?!
     - Да я что, я пожалуйста... Да сколько угодно! Да я покажу, а то ты не найдешь. Зачем же так нервничать!
     Внезапно кто-то грубо рванул Бакланова за плечо.
     Он выпустил Маленького и резко обернулся, готовясь снова отправить Большого отдохнуть на асфальте, но Большой мирно лежал на прежнем месте, а позади Михаила стоял омоновец в надвинутом по самые брови черном берете с занесенной для удара дубинкой.
     - Сержант, - обрадовался Бакланов, - как кстати! Эти двое похитили мою...
     Он не успел договорить. Не меняя выражения лица, омоновец обрушил ему на голову свою дубинку, и в то же мгновение Маленький вогнал в шею Бакланова иглу одноразового шприца.
     Бакланов упал на горячий асфальт. Несколько случайных прохожих, наблюдавших эту сцену, поспешно отвернулись.
     - Убрать его отсюда, быстро, - бесцветным голосом приказал омоновец, повернулся спиной и неторопливо зашагал прочь.
     Маленький обшарил карманы Бакланова, нашел ключи от машины и отпер дверцу. Тем временем подошел Большой, все еще охая и придерживая рукой свою мужскую гордость. Вдвоем они кое-как затолкали Бакланова на заднее сиденье. Маленький сел за руль, а его напарник с трудом втиснулся рядом. Двигатель кремовой "пятерки" взревел, выбросил облако синего дыма, и машина, сорвавшись с места, устремилась прочь из города по Козьмодемьянскому шоссе.

Глава 6

     Дорожные приключения, о которых так мечтал, выезжая из Москвы, наивный Подберезский, начались вскоре после полудня.
     Проехав во Владимир, они остановились, чтобы размяться и немного перекусить. Комбат проснулся в прекрасном настроении. Они даже попробовали петь хором, но это напоминало дуэт двух страдающих зубной болью медведей, и им пришлось прервать свои музыкальные экзерсисы в самом начале, чтобы кто-нибудь из напуганных их ревом встречных водителей ненароком не съехал в кювет.
     Подберезский загнал джип на специально оборудованную площадку для отдыха и, пока Борис Иванович бродил вокруг, крякая, приседая и размахивая руками, сервировал на капоте нехитрый завтрак на две персоны. Они умылись, по очереди поливая друг другу на руки из пластиковой канистры. Вода уже успела нагреться, и от ее прикосновения к разгоряченной коже желание искупаться стало нестерпимым. Они договорились, что окунутся в первый попавшийся по дороге водоем, быстро, по-военному, расправились с завтраком и двинулись дальше, по-прежнему пребывая в прекрасном расположении духа.
     Теперь за руль сел Борис Иванович. Ворвавшийся в открытое окно встречный ветер топорщил его усы и заставлял щуриться. Подберезский расслабленно сидел на пассажирском месте, терзая приемник в тщетных попытках найти какую-нибудь легкую музыку, которая к тому же не вызвала бы ворчливых комментариев Комбата.
     Это была сложная задача, но в конце концов Подберезский справился с ней, скорее благодаря слепому везению, чем собственным героическим усилиям.
     - О, - сказал Борис Иванович, одобрительно приподняв правую бровь и даже немного повернув голову, чтобы лучше слышать хрипловатый женский голос, доносившийся из динамиков, - это кто?
     - Эдит Пиаф, Иваныч, - ответил Подберезский и откинулся на спинку сиденья. - Нравится?
     - Нравится, - ответил Комбат. - Сердцем поет.
     Так и кажется, что вот-вот жилы порвутся. Странно, почему я ее раньше не слышал?
     - А ее теперь редко крутят, - сказал Подберезский. - Она, Иваныч, была знаменитой, когда не только меня, но и тебя еще даже в проекте не предвиделось.
     - То-то же я смотрю... - понимающе протянул Комбат.
     Диск-жокей провинциальной радиостанции, к счастью, оказался отъявленным лентяем, и прошло добрых полчаса, прежде чем Эдит Пиаф сменилась группой "Руки вверх!".
     Борис Иванович скривился и открыл рот, чтобы разразиться одним из своих не всегда благопристойных замечаний. Подберезский торопливо выключил приемник, и Комбат закрыл рот.
     Они немного поговорили об Эдит Пиаф, и Подберезский пообещал разыскать в звукозаписи кассету с ее песнями. Разговор вполне естественным путем перешел на шоу-бизнес. На протяжении доброй полусотни километров они смачно, со вкусом ругали отечественную попсу, разойдясь во мнениях только один раз:
     Комбату нравилось "Золотое Кольцо", в то время как Подберезского от него воротило. В пылу спора Борис Иванович дошел до того, что обозвал Подберезского сопляком, которому важна не песня, а длина и форма ног исполнительницы. Подберезский не остался в долгу. Пользуясь тем, что руки у него были свободны, он сел на сиденье боком, повернувшись к Борису Ивановичу лицом, сильно оттянул указательными пальцами в разные стороны уголки глаз и, кривляясь, пропел:
     "Увезу тебя я в тундру", намекая на низкий уровень культурных запросов своего бывшего командира.
     Не сразу найдя ответ, Борис Иванович пообещал ему вырвать ноги и вставить вместо них спички.
     Подберезский заявил, что эта фраза не блещет оригинальностью, но тут они увидели косо припаркованную у обочины ярко-оранжевую "Оку" с сиротливо поднятым капотом и включенной аварийной сигнализацией. Возле машины топталась длинноногая блондинка в туго облегающих джинсах и коротеньком топике, без особой надежды голосуя проносящимся мимо автомобилям.
     Комбат перевел рычаг переключения передач в нейтральное положение и плавно затормозил. Подберезский уперся обеими руками в переднюю панель, чтобы не вылететь на дорогу через лобовое стекло, и негромко пробормотал:
     - Так как насчет певичек с длинными ногами?
     - Так она же не поет, - резонно возразил Борис Иванович, и Подберезский осекся.
     Они выбрались из машины и неторопливо подошли к "Оке".
     Блондинка бросилась им навстречу, смешно семеня по каменистой обочине на высоких каблуках, уже издали просительно улыбаясь и разводя руками.
     - Ну что тут у нас? - покровительственно спросил Комбат, характерным жестом расправляя усы.
     - Не заводится, - пожаловалась блондинка. - Ехала, ехала, а потом вдруг заглохла и не заводится.
     - Угу, - сказал Комбат, а Подберезский, запустив руку в открытое окошко "Оки", повернул ключ зажигания.
     На приборном щитке загорелась красная лампочка.
     - Вы знаете, - сказал Подберезский блондинке, - возможно, ваша машина работала бы гораздо лучше, если бы в баке был бензин.
     - Ой, - растерянно сказала блондинка, - какая же я растяпа... Что же теперь делать?
     - Да, - сказал Комбат, - положение тяжелое.
     Андрюха, у тебя шланг есть?
     - Есть, есть, - проворчал Подберезский. - И шланг есть, и бензин есть...
     Он успел дойти до своей машины и открыть заднюю дверцу, когда ситуация внезапно и резко изменилась.
     Подберезский стоял спиной к дороге, копаясь на дне багажного отсека, а когда он вынырнул оттуда, позади его "тойоты" уже стояла запыленная вишневая "девятка".
     Подберезскому очень не понравилось то обстоятельство, что "девятка" не просто стояла позади, а полностью блокировала выезд на дорогу. Выглянув из-за машины, он увидел остановившуюся впритык к переднему бамперу его джипа "ниву". Еще он успел заметить удивленно приподнятые брови Комбата и то, как осторожно пятилась подальше от этого места длинноногая наводчица. Он вспомнил, что ключ зажигания торчит в замке, а газовый пистолет остался в запертом бардачке, и тихонько вздохнул, жалея, что не обзавелся монтировкой.
     Из "девятки" вышли двое молодых людей и направились к Подберезскому, лениво разгоняя ладонями все еще клубившуюся в воздухе пыль. Еще двое выбрались из "нивы".
     Все они выглядели вполне нормально - обыкновенные ребята, современные и спортивные, прилично одетые и аккуратно подстриженные. Не было на них также ни наколок, ни золотых цепей, ни перстней величиной с кулак. При других обстоятельствах это были бы довольно приятны