Москве приходил не он.
     - Разберемся, - пообещал Борис Иванович.
     Старое овощехранилище представляло собой длинное приземистое кирпичное строение с просевшей посередине двускатной крышей, крытой рубероидом.
     Рубероид кое-где отстал и задрался от непогоды, на нем тут и там свежо зеленели заплатки вездесущего мха. Побелку со стен смыло дождями, окна были заложены силикатным кирпичом. Вокруг овощехранилища догнивали остатки дощатого забора, просторный двор почти целиком утонул в лесу, который медленно, но верно отвоевывал сданные когда-то позиции.
     Вокруг с противным жужжанием летали кусачие слепни, звенели комары, а свирепые, едва заметные глазу мошки подкрадывались к добыче молча и сразу же принимались остервенело жрать. В целом все выглядело так, словно здесь уже много лет не ступала нога человека.
     Подберезский хотел сказать, что они напрасно сюда приехали, но тут увидел, что Комбат, присев на корточки, внимательно разглядывает что-то на дороге.
     - Ты чего, Иваныч? - спросил он. - Кошелек потерял?
     Комбат не принял шутливого тона.
     - А следы-то свежие, - констатировал он, дотрагиваясь рукой до отпечатков крупного протектора. - Да и колея слишком хорошо укатана. Причем, заметь, до самых ворот. Если внутри пусто, зачем приезжать сюда на грузовике? Почему на воротах замок?
     Замок на воротах был огромный, килограмма на три-четыре, страшный и покрытый ярко-рыжей ржавчиной. Подберезский подошел поближе и дотронулся до жестяного треугольника, который закрывал скважину для ключа. Он был уверен, что эта железка приржавела намертво, но жестяное веко неожиданно легко сдвинулось в сторону, открыв черный глазок замочной скважины, по краям и внутри которого маслянисто поблескивала свежая смазка.
     Андрей подергал замок и обернулся, чтобы сообщить Комбату о своем открытии, но того нигде не было видно.
     Вместо Рублева за спиной у Подберезского возникли два плечистых парня с великолепно развитой мускулатурой.
     Один из них демонстративно поигрывал тяжелым стальным прутом монтировки, а другой держал в опущенной руке увесистый кусок толстого свинцового кабеля. Кабель был многожильный, каждая жила толщиной в палец, и Подберезский невольно пошевелил лопатками, как будто эта штуковина уже прошлась по его спине.
     - Привет, мужики, - с лучезарной улыбкой сказал он. - Закурить не найдется?
     - Ты бы еще спросил, как пройти в библиотеку, - фыркнув, отозвался тот, что держал монтировку. - Что ты тут вынюхиваешь, козел?
     - Грубо, - сказал Подберезский. - Но я с удовольствием отвечу, если вы меня убедите в том, что имеете право спрашивать. Вы кто, мальчики?
     - Мы охрана, - ответил владелец свинцового кабеля. - А вот ты откуда взялся? И где твой кореш?
     Скажи ему, чтобы выходил.
     - Какой еще кореш? - удивился Андрей. - Вот этот, что ли?
     Он указал пальцем на Комбата, который бесшумно возник за спинами охранников.
     - Эти фокусы будешь показывать в детском саду, - насмешливо бросил парень с монтировкой. - А я на такое фуфло уже в три годика не покупался, Гусь, глянь, что там сзади.
     Гусь засунул под мышку свой кабель, обернулся и упал.
     Борис Иванович звонко ударил второго охранника между лопаток, и тот, широко раскинув руки, выпучив ничего не понимающие глаза и разинув рот, полетел прямо на Подберезского. Андрей принял его в объятия, выдернул у него из руки монтировку, ударил коленом в пах, добавил локтем по шее, подхватил падающего бандита и прислонил к стене.
     - Ключ от ворот, - скомандовал он.
     - Больно-о-о, с-с-сука-а-а, - проскулил охранник и нацелился упасть на колени, но Подберезский воспрепятствовал ему, сграбастав за шиворот и встряхнув так, что линялая брезентовая куртка охранника издала протестующий треск.
     - Ключ, - твердо повторил Андрей. - Зашибу ведь дурака!
     Кряхтя, постанывая и не делая попыток разогнуться, охранник вынул из кармана и отдал ему большой трубчатый ключ с массивной бородкой. Подберезский небрежно оттолкнул его, и охранник рухнул в густо разросшуюся у стены крапиву. Андрей прижал ключ к нижней губе и сильно дунул. Раздался свистящий звук.
     - Вторая часть марлезонского балета! - объявил Подберезский, отпирая замок. - Становится теплее.
     Правда, Иваныч?
     - Главное - не подпалить задницу, - проворчал Комбат.
     Ворота открылись с ржавым треском, и солнечный свет потоком хлынул в сырую затхлую темноту бывшего овощехранилища, осветив громоздившиеся вдоль стен штабеля картонных ящиков.
     - Если это то, что я думаю, - сказал Подберезский, - то день прошел не зря.
     Борис Иванович молча прошел мимо него и, взявшись за верхний ящик, опрокинул штабель. Внутри ящиков глухо зазвенело, раздался треск, в воздухе остро запахло спиртом, и на светло-сером бетонном полу появилось темное, быстро увеличивающееся в размерах мокрое пятно.
     - Надо бы смотаться к магазину, - деловито сказал Подберезский. - Там мужики от жажды умирают, а тут столько добра пропадает. Помнишь тот анекдот, где Василий Иванович с алкоголизмом боролся?
     Сделал водку бесплатной, все алкаши за один день перепились и вымерли, как динозавры...
     - Смотайся лучше к машине, - посоветовал Комбат, - возьми канистру бензина. А то вручную мы тут до вечера провозимся.
     Подберезский кивнул и пошел к выходу. Он толкнул полузакрывшуюся створку ворот, выглянул наружу и остановился.
     - Иваныч, - позвал он, - поди-ка сюда. У нас гости.

Глава 10

     Баклан прихватил подолом майки обжигающие края алюминиевой миски, осторожно пятясь, задом подошел к стопке еще не собранных картонных ящиков и сел, стараясь не расплескать баланду. Варево воняло помойкой, но урчащий желудок настоятельно требовал своего. Баклан положил на колени кусок толстого гофрированного картона, аккуратно пристроил на нем миску и запустил покрытую черными пятнами окисла оловянную ложку в валивший от баланды вонючий пар, одновременно откусив от зажатой в левом кулаке черствой горбушки.
     - Рубай, Баклан, рубай, - с набитым ртом сказал чернявый невысокий парень по кличке Шибздик. Он сидел на краю фундамента остановленного конвейера, сноровисто орудуя ложкой. - Набирайся силенок.
     Они тебе ох как понадобятся.
     - Зачем? - вяло спросил Баклан, снова окуная ложку в баланду. Разбитые губы медленно заживали, и есть было больно.
     - Зачем? - Шибздик перестал жевать и задумчиво шмыгнул носом. - Ну, это зависит от тебя. Смотря чего ты хочешь.
     Некоторое время он с многозначительным видом смотрел на Баклана, но тот молчал, осторожно вливая горячую баланду в распухший рот.
     - Ну, - не выдержав, настойчиво сказал Шибздик, - чего молчишь?
     - А я должен что-то говорить? - удивился Баклан. - Что ты хочешь от меня услышать?
     - Ха, - сказал Шибздик. - Да ты, оказывается, непростой парень. Ох непростой... Крученый, как веревка.
     Баклан пожал плечами, продолжая есть. Он не понимал, чего хочет от него Шибздик, и не стремился понять. У него до сих пор болело все тело, а голова время от времени начинала кружиться. Ему было не до разгадывания шарад.
     - Прямо напротив него располагалась низенькая дверца, которая, как он знал, вела в соседний отсек, используемый в качестве гаража.
     - Если тебе нечего мне сказать, - возобновил свою атаку Шибздик, - зачем тогда ты так пялишься на эту дверь? В одиночку отсюда не уйти, приятель.
     Баклан перевел взгляд на Шибздика и осмотрел его с головы до ног. Черная всклокоченная шевелюра, бледное костлявое личико с острым, как воробьиный клюв, носом, редкая щетина на верхней губе и подбородке, драная клетчатая рубашка, мятые брюки, беспокойный, бегающий взгляд... Шибздик выглядел как типичный провокатор и, возможно, таковым он и являлся.
     - А кто сказал, что я собираюсь уйти? - спросил Баклан.
     Он отломил от горбушки маленький кусочек и осторожно просунул его в щель между распухшими, как оладьи, губами.
     - По-моему, это нормально, - быстро жуя, заметил Шибздик. - Я, например, собираюсь. Да все собираются, только ни у кого не выходит. А у нас с тобой выйдет.
     Баклан невесело усмехнулся и сразу же поморщился от острой боли в губах.
     - А что, если я тебя заложу? - спросил он. - Может, мне за это дадут лишний кусок хлеба. Возможно, даже с колбасой.
     - Хрен тебе в глаз, а не хлеб с колбасой, - спокойно заявил Шибздик. - Что ты им скажешь?
     Шибздик, мол, хочет подорвать? Так это же козе ясно, что хочу. Я же говорю, любой хочет. И ты хочешь, я же вижу.
     - Не хочу, - сказал Баклан, и в эту минуту конвейер с грохотом и звоном дернулся и пошел.
     Сквозь прорезанноев стене квадратное окошко на них снова двинулись бесконечные ряды бутылок. Шибздик вскочил с фундамента, на ходу слил в рот остатки баланды, затолкал за щеку хлеб, сунул в угол миску и принялся с обезьяньей ловкостью хватать с конвейера бутылки и начинять ими стоявший наготове ящик. Баклан вздохнул и отставил миску. Он снова не успел поесть.
     Шибздик работал так же сноровисто, как и ел.
     Превозмогая боль в избитом теле, Баклан помогал ему, время от времени ловя себя на том, что смотрит в сторону двери.
     - Нет, серьезно, - перекрикивая лязг сталкивающихся бутылок, снова обратился к нему Шибздик, - ты что, в натуре не хочешь отсюда свалить?
     - Не хочу, - повторил Баклан, оттаскивая в сторону полный ящик и подставляя новый. - Зачем?
     - Как это зачем? - На мгновение Шибздик даже перестал работать. - Тебе что же, нравится здесь, что ли? Мы же здесь просто рабы, ты что, не понял?
     Обыкновенная рабочая скотина. И выйти отсюда можно только вперед ногами. Я здесь уже полгода, всякого насмотрелся. Один тип из Нижнего зубами маялся.
     Ночь маялся, другую маялся, а на третий день Черемис взял у охранника пушку и шлепнул парня прямо у конвейера. И все. А назавтра на его место другого приволокли. Рвать отсюда надо. Баклан.
     - Куда? - спросил Баклан. Ящик снова наполнился, он подхватил его и, придерживая снизу, поставил в штабель.
     - Да что ты заладил - зачем, куда? - взбеленился Шибздик. - Домой, к бабе под одеяло!
     - Мне некуда идти, - сказал Баклан. - Я даже имени своего не помню, не то что адреса.
     - Да ну? - удивился Шибздик. - В натуре, что ли? А я думал, ты темнишь. Это они, суки, тебе двойную дозу вкатили. Специально, чтобы память отшибло, Я эти их штуки знаю, насмотрелся.
     - Какую дозу? - заинтересовался Баклан.
     - А я знаю? Они, когда берут человека на улице, вкалывают ему какую-то дрянь, чтобы лежал тихо и не брыкался. Какое-то крутое дерьмо. Пару раз они вместо новых рабов жмуриков привозили. Передозировка - и привет. А у тебя организм крепкий оказался. Они, видно, так и рассчитывали: либо подохнет, либо память потеряет. Видно, ты им недешево дался.
     - Не знаю, - сказал Баклан. - Ничего не помню.
     - Зато я помню, как ты вертухая отмахал, - хмыкнул Шибздик. - Все помнят, и вертухаи тоже.
     Ты здесь долго не протянешь. Убьют они тебя. Как только новая пара рук у них появится, так сразу и убьют. Линять надо, Баклан!
     - Слушай, - сказал Баклан, вернувшись к конвейеру с новым пустым ящиком, - ну чего ты ко мне привязался? Что ты мне в душу лезешь? Не знаю я, куда мне бежать. Ну не знаю! И вообще...
     Некоторое время Шибздик ждал продолжения, но так и не дождался.
     - Что - вообще? - спросил он.
     - Не верю я тебе, - просто ответил Баклан.
     - Ну и правильно, - неожиданно спокойно сказал Шибздик. - Если бы ты мне сразу на шею бросился, я бы с тобой и разговаривать не стал. Никому нельзя верить. Никому, понял? И я к тебе подкатываю не потому, что я такой добрый, а потому, что ты здорово умеешь хари на бок сворачивать. По-тихому слинять все равно не удастся, а мне с вертухаями не справиться.
     Баклан задумался. Руки его продолжали автоматически двигаться, снимая с конвейера бутылки, начиняя ими ящики, закрывая, заклеивая, относя, подавая и снова снимая с бесконечной резиновой ленты бренчащее, наполненное прозрачной отравой стекло.
     - Ладно, - сказал он. - Когда?
     - А чего ждать? - весело изумился Шибздик. - Сейчас ты живой, а через час - хлоп, и кончился.
     - Хлоп, - повторил Баклан. - Интересная мысль, И что ты предлагаешь?
     - Все просто, как огурец, - ответил Шибздик. - Слушай сюда...
     Двое охранников, удобно расположившись в кабине стоявшего в гаражном отсеке тентованного "КамАЗа", резались в "очко". Сквозь широкий лобовик им были хорошо видны надежно запертые ворота, а посмотрев в боковое зеркало, они могли увидеть низкую дверь в задней стене помещения, которая вела в упаковочный цех. Дверь была заперта на засов со стороны гаража. Оттуда доносился приглушенный рокот шестерен и непрерывное глухое позвякивание ползущих по конвейеру бутылок. На приборном щитке грузовика лежала портативная рация в кожаном чехле.
     Сейчас она молчала. Время было самое что ни на есть спокойное - четвертый час пополудни. Гостей они не ждали, и даже неугомонный Черемис, как всегда в это время суток, прилег покемарить после обеда.
     Охранники знали, что он не проснется раньше семи, и чувствовали себя свободно. Даже их маски были сняты и валялись на передней панели рядом с рацией.
     - Да, - мечтательно сказал один из охранников, тасуя карты, - жизнь хороша...
     - Когда пьешь не спеша, - подхватил второй.
     - Не надо о грустном, - со вздохом сказал первый. - Как подумаю, сколько там, за стеной, водяры...
     - А кто тебе мешает? Бери и пей, сколько влезет.
     - Сам пей. Это у Черемиса брюхо железное. Вот ведь черт здоровенный, все ему по барабану.
     - Это факт. Даже завидно, блин.
     Первый охранник, краснолицый бугай лет сорока, похожий на заматеревшего и основательно раздавшегося вширь Алешу Поповича, порылся в кармане своего камуфляжного комбинезона, выудил оттуда сигарету, со щелчком откинул крышечку никелированной "зиппо" и закурил, выпустив из ноздрей две толстые струи дыма.
     - Ну что, сдаем? - спросил он, ловко перетасовывая засаленную колоду.
     - Надоело, - проворчал второй охранник. Он казался простуженным и все время шмыгал носом. - Давай перекурим.
     - Что, - с подковыркой осведомился "Алеша Попович", - основной капитал в опасности?
     Простуженный шмыгнул носом и покачал головой.
     - С такими ставками ты до моего основного капитала не скоро доберешься, - сказал он. - В натуре, надоело. Лучше расскажи, как у тебя вчера с Веркой вышло. Уломал?
     - Да куда она, сучка, денется. Только моя, похоже, в курсе.
     - Жена, что ли?
     - Ага... То ли накапал кто-нибудь, то ли сама как-то "пронюхала. Смех, да и только. Кобель ты, говорит, вшивый, сукин сын... Я ей: на себя, говорю, посмотри, свинья супоросая. Тебя же трахать только на ощупь можно, вслепую... Ну она и заткнулась, конечно.
     - Ну а Верка-то как же?
     - А что Верка? Дура твоя Верка. Орет как недорезанная, всю спину когтями исполосовала, стерва костлявая. И пьет, зараза, как лошадь, не напасешься на нее.
     - Ну вот, - разочарованно сказал простуженный, - на тебя не угодишь. Я-то думал...
     - Что ты думал? - немного агрессивно спросил "Алеша Попович", но простуженный заставил его замолчать, предупреждающе подняв кверху ладонь.
     Здоровяк замер с открытым ртом и прислушался.
     За перегородкой, отделявшей гараж от упаковочного цеха, снова рассыпчато зазвенело стекло. Звук был такой, словно там уронили на бетон полный ящик. Потом оттуда послышалось характерное монотонное "бац-дзынь!", повторявшееся раз за разом.
     - Бутылки, - сказал простуженный. - Гадом буду, пузыри с конвейера на пол сыплются!
     - Они что там, охренели? - удивился "Алеша Попович". - Черемис им яйца пообрывает!
     - Смотри, как бы нам не пообрывал, - с сомнением произнес простуженный. - В главном цеху из-за конвейера ни хрена не слышно. Надо пойти посмотреть.
     - Надо так надо, - проворчал "Алеша Попович", натягивая на свою широкую физиономию шерстяную маску.
     В это время из-за перегородки, заглушая звон бьющегося стекла, раздался придушенный вопль, и тут же что-то тяжело ударило в фанерную стенку, заставив ее вздрогнуть.
     Этот удар сопровождался новым рассыпчатым звоном и взрывом матерной брани.
     - Совсем оборзели, козлы, - выхватывая из-под сиденья резиновую дубинку, процедил простуженный.
     "Алеша Попович", с неожиданной при его комплекции легкостью опередив своего напарника, первым добежал до двери, отодвинул засов и ворвался в упаковочный цех, занося над головой резиновую дубинку.
     Он увидел посреди заставленной ящиками, засыпанной битым стеклом, наполненной едкими испарениями пролитого алкоголя каморки странный шевелящийся клубок, из которого в разные стороны торчали судорожно дергающиеся конечности. Конечности эти энергично молотили, драли, лягались и, кажется, даже щипались. Все это безобразие сопровождалось потоками матерной ругани, которые заглушали даже звон разлетающихся вдребезги бутылок.
     Пульт управления конвейером располагался на противоположном конце резиновой ленты. В принципе, охраннику ничего не стоило смотаться туда и остановить конвейер, но он был настолько ошеломлен и разъярен творящимся безобразием, что забыл обо всем. Он никак не мог взять в толк, как у двоих рабов хватило наглости, забыв о своих прямых обязанностях, затеять драку. Он пригляделся и кивнул головой: да, их было именно двое, хотя на первый взгляд могло показаться, что в драке принимают участие человек пять.
     Он коротко взревел и бросился вперед. В этот момент шевелящийся клубок вдруг распался, и черноволосый низкорослый мозгляк в разодранной по всем швам клетчатой рубахе кубарем откатился к дверям, прямо под ноги простуженному напарнику "Алеши Поповича". Второй раб с трудом встал на четвереньки, и тут здоровяк в камуфляже налетел на него, как грозовая туча, со свистом обрушив свою дубинку на подставленную под удар спину. Он целился по почкам и очень удивился, когда дубинка, описав в воздухе свистящий полукруг, наткнулась на пустоту и беспрепятственно достигла пола, так что он потерял равновесие и едва не растянулся во весь рост на корявом бетоне. Он удивился еще больше, когда навстречу ему откуда-то снизу неожиданно и стремительно взметнулась обутая в поношенный кроссовок нога и со страшной силой врезалась прямиком в середину прикрытого трикотажной маской лица. Ему показалось, что у него перед глазами лопнул наполненный ослепительным светом пузырь, а в следующее мгновение что-то больно, с треском ударило его по затылку, и он не сразу понял, что это был бетонный пол.
     Между тем отлетевший к дверям Шибздик мертвой хваткой вцепился в ноги второго охранника и сильно рванул их на себя. Охранник покачнулся, но не упал.
     Восстановив равновесие, он пнул Шибздика коленом в лицо и треснул по макушке дубинкой. Шибздик разжал руки и отшатнулся, обхватив голову. Простуженный снова взмахнул дубинкой, но тут Баклан схватил с конвейера бутылку и метнул ее через все помещение. Бутылка ударила простуженного по голове чуть повыше правого виска. Он покачнулся, тряхнул головой, выронил дубинку и схватился за пистолет. Тогда Шибздик, подскочив к нему на коленях, как сумасшедший исполнитель брейк-данса, обеими руками вцепился в промежность камуфляжных брюк охранника и изо всех сил стиснул кулаки. Простуженный присел, страшно выпучив глаза и разинув рот в беззвучном вопле, и тогда Баклан спокойно подошел к нему и свалил его точным ударом в челюсть. Вернувшись к "Алеше Поповичу", он опустился перед ним на одно колено, поднял кулак к самому уху и стремительно опустил его на черную трикотажную маску.
     Раздался неприятный мокрый хруст, тело охранника содрогнулось и обмякло.
     - Замочил? - со страхом и восхищением спросил Шибздик.
     - Понятия не имею, - равнодушно ответил Баклан. Он прислушивался к своим ощущениям. Тело снова действовало само, выполняя безумный план Шибздика. Он не чувствовал ни жалости, ни страха - ничего, что должен ощущать среднестатистический обыватель, только что отправивший человека в нокаут, если не на тот свет.
     Б