утылки продолжали со звоном сыпаться на пол.
     Баклан легко поднялся, подошел к конвейеру и торопливо набросал под него несколько сложенных картонных ящиков. Звук стал тише - падая, бутылки приземлялись на пружинящий картон и скатывались по нему на пол. Некоторые из них даже не разбивались.
     Шибздик торопливо обдирал с простуженного камуфляжный комбинезон. Пистолет охранника он держал в правой руке. Глаза у него были круглые и стеклянные, как у чучела совы в зоологическом музее.
     Простуженный вдруг застонал и приподнял голову.
     Шибздик вздрогнул, обеими руками навел на него пистолет и нажал на спусковой крючок. Ничего не произошло, потому что пистолет стоял на предохранителе. Шибздик с безумным видом принялся вертеть пистолет в руках, отыскивая кнопку предохранителя.
     Баклан торопливо подскочил к нему, ударил охранника ногой в висок, дал Шибздику пощечину и отобрал у него пистолет.
     - Что? - словно разбуженный посреди ночи, встрепенулся Шибздик.
     - Ты что делаешь, гад? - яростно процедил Баклан. - Ты же чуть не выстрелил. Через минуту здесь была бы вся банда, а еще через минуту тебя нашпиговали бы свинцом, как окорок чесноком.
     Шибздик потряс головой, быстро кивнул несколько раз подряд и снова нагнулся над безжизненным телом охранника, сдирая с него высокие армейские ботинки.
     Вскоре они были в гараже. Баклан задвинул за собой засов на ведущей в упаковочный цех двери и торопливо натянул поверх своей рваной испачканной одежды чересчур просторный комбинезон охранника.
     Затянув на талии широкий офицерский ремень с кобурой, он с сомнением повертел в руках пропитавшуюся кровью трикотажную маску.
     Шибздик был уже у ворот, возясь с хитроумным запором калитки.
     - Стой, - сказал ему Баклан. - Не торопись.
     Там может быть снайпер.
     - А ты откуда знаешь? - Шибздик удивленно оглянулся.
     Глаза у него снова начали округляться.
     - Я не знаю. Я догадываюсь. Лично я непременно поставил бы снаружи дополнительную охрану.
     Не снайпера, так пулеметчика.
     - Так что будем делать?
     Баклан задумчиво осмотрелся. Шибздик стоял у калитки, вцепившись в запор, и смотрел на него удивленными глазами.
     Этот тип с каждой минутой нравился Баклану все меньше. В то же время Баклан чувствовал, как в нем растет спокойная уверенность в собственных силах, словно то, чем он сейчас занимался, было ему не впервой.
     Он снова огляделся. Смотреть в гараже было не на что.
     Бетонные стены, низкий потолок, тентованный "КамАЗ" с покрытыми пылью бортами...
     - Отпирай ворота, - приказал он Шибздику. - Не калитку, а ворота, болван! Отопри, но не открывай.
     И сразу в кабину!
     Он забрался в кабину, смахнув на пол рассыпавшиеся по сиденью засаленные карты. На приборном щитке лежала рация в кожаном чехле. Она молчала, и Баклан удовлетворенно кивнул - их еще не хватились. Это ненадолго, подумал он. Ключа в замке не было. Он тихо выругался и на всякий случай опустил защитный противосолнечный козырек.
     На колени ему посыпались какие-то бумажки, но ключа среди них не оказалось.
     "Теряю время", подумал он, но все-таки опустил такой же козырек со стороны пассажира. Шибздик все возился с запорами, лязгая железом и мелко перебирая ногами, словно ему срочно требовалось отлучиться по малой нужде.
     "Засранец, - подумал Баклан. - Мозговой центр в обмоченных штанах. Генератор идей. Плохо, если там, снаружи, пулемет. Лучше бы снайпер."
     В бардачке было полно замасленных, затертых на сгибах до черноты накладных и еще каких-то бумажек. Поверх всей этой макулатуры лежали свернутые тряпки, о которые, наверное, вытирали испачканные отработанным машинным маслом руки. Еще в бардачке обнаружились здоровенная кривая отвертка с треснувшей пластмассовой ручкой, полупустая пачка "Примы" и мятый, заношенный в кармане промасленного рабочего комбинезона коробок спичек. Баклан торопливо вывернул все это добро на пол и уже собрался захлопнуть опустевший бардачок, досадуя на себя за даром потраченное время, но тут его шарящие пальцы наткнулись на самом дне бардачка на что-то плоское, отозвавшееся металлическим шорохом, и в следующее мгновение ключ лежал у него на ладони. На головке ключа было оттиснуто "КамАЗ". Баклан вставил ключ в замок зажигания, и тот вошел в прорезь легко и плавно, издав серию негромких щелчков.
     Баклан включил зажигание. Стрелки на приборной панели ожили. Топлива в баке оказалось на донышке, но это не имело значения. Баклан вовсе не собирался разъезжать на этой громоздкой фуре по городам и весям. Он повернул ключ, и мощный дизельный двигатель ожил с ревом, который здесь, в тесном замкнутом пространстве, казался просто оглушительным.
     Шибздик все еще возился у ворот, раскачивая и дергая заклинивший засов. Баклан высунулся из кабины.
     - Со стопора сними! - надсаживаясь, прокричал он, перекрывая рокот двигателя.
     Шибздик повернул к нему синевато-белое лицо, испуганно кивнул, отыскал наконец стопор, вынул металлический стерженек из гнезда и откинул засов.
     В следующее мгновение он уже карабкался в кабину.
     От волнения его нога соскользнула со ступеньки, и он чуть было не упал, но удержался, вцепившись рукой в скобу и зашипев от боли, когда его колено со стуком ударилось о край подножки.
     Огромный грузовик медленно тронулся с места, уперся плоской мордой в ворота, навалился на них своей многотонной тяжестью, коротко пробуксовал, потом в воротах что-то лопнуло - видимо, какой-то последний запор, второпях не замеченный Шибздиком, - и тяжелые створки откатились в стороны.
     Шибздик поспешно зажмурился и даже прикрыл ладонями лицо, а Баклан, который не мог себе этого позволить, изо всех сил прищурил глаза и зарычал от боли, потому что там, за воротами, было слишком много зелени и солнечного света. Все это наотмашь ударило по глазам, как тяжелый стальной прут, заставив их заслезиться.
     Почти ничего не видя, Баклан выжал тугое сцепление, воткнул вторую передачу и дал газ. Он никогда не водил большегрузные трейлеры - ни тентованные, ни бортовые, и, выезжая из бокса, взял слишком малый радиус поворота.
     Длинный полуприцеп зацепился за косяк, дерево хрустнуло, лязгнули металлические стойки, и прочный брезент тента с треском поехал по швам. Выматерившись, Баклан посмотрел в боковое зеркало, но не увидел ничего, кроме оголившихся погнутых стоек и развевающегося, как боевое знамя, пыльного блекло-зеленого тента. Он круто вывернул руль, вписываясь в узкий разворот, огибая поросший кустами земляной вал бункера. Справа проплыл грязно-белый параллелепипед какого-то заброшенного одноэтажного строения, сильно напоминавшего казарму. Обогнув земляной вал, они увидели прямую как стрела бетонку, остатки проволочных ворот на ржавой стальной раме и невысокий искусственный холм с бетонным кубом караульного помещения на вершине.
     Лежавшая на приборной панели рация захрипела и ожила.
     - Эй, уроды, - пренебрегая формальностями, сказала рация, - почему не предупредили, что выпускаете фуру? Эй, кто там! Прием!
     - Пригнись, - скомандовал Баклан. Шибздик послушно упал боком на сиденье. Тогда Баклан взял рацию и большим пальцем сдвинул рычажок переговорного устройства. - Пошел в жопу, - сказал он в микрофон, выбросил рацию в окно и дал полный газ. Он не помнил, кем был до плена, но ему казалось, что он уже очень давно не чувствовал себя так хорошо и свободно, как сейчас. Все его боли разом унялись, заглушенные гулявшей по всему телу лошадиной дозой адреналина. Руки уверенно лежали на большом рулевом колесе. Он даже не вздрогнул, когда вслед за приглушенным, едва слышным сквозь рев двигателя щелчком раздался короткий звон и в широком лобовом стекле "КамАЗа" появилось круглое отверстие с крошащимися краями, в которое при желании можно было легко просунуть палец. В дыру потянуло тугим сквозняком. Снайпер выстрелил снова, и пуля ударила в левый нижний угол лобовика, пробив в нем еще одну дыру и покрыв его паутиной трещин. Шибздик, тихо поскуливая, сполз с сиденья на пол, но насыпной холм с бетонным кубом на вершине уже промелькнул слева и скрылся из виду. Теперь их закрывала от снайпера огромная фура с развевающимся позади полуоторванным тентом. Других машин поблизости не было, и Баклан рассмеялся коротким сухим смехом: все оказалось действительно просто, как огурец, и даже еще проще.
     - Вылезай оттуда! - повернув голову, крикнул он Шибздику. - Уже все.
     - Что, мы уже померли? - выкарабкиваясь из-под приборной панели, осведомился тот.
     - Наоборот, - весело ответил ему Баклан, - воскресли.
     Он воткнул четвертую передачу и снова дал полный газ, заставив двигатель натужно взреветь и выбросить из выхлопной трубы густое облако черного дыма.
     Набирая скорость, тяжелый грузовик помчался вперед - навстречу свободе. Баклан давил на газ, стараясь не думать о том, что ему, собственно, делать с этой свободой, и наслаждаясь самим процессом движения. Шибздик протянул ему прикуренную сигарету, и он принял ее, благодарно кивнув.
     Ему было хорошо.

***

     Они стояли, растянувшись неровным полукругом, в нескольких метрах от ворот. Их было что-то около полутора десятков, и они чувствовали себя хозяевами положения. С этим было трудно спорить, поскольку, помимо чисто количественного перевеса, они обладали подавляющим преимуществом в огневой мощи: у двоих были автоматы, один глумливо поигрывал антикварным обрезом трехлинейной винтовки Мосина, и еще трое держали на виду пистолеты.
     Остальные девять или десять человек были вооружены самым разнообразным металлоломом различной остроты и тяжести - от пружинных ножей и охотничьих тесаков до обыкновенных монтировок и велосипедных цепей. В отдалении стояли машины: двое "Жигулей", запыленная белая "нива" и даже новенькая темно-зеленая "Волга" на литых дисках.
     Все молчали, и это тоже было вполне объяснимо: зачем говорить, когда все ясно без слов? Рябой качок в черной маечке с глубоким вырезом и волосами цвета слегка тронутой окислом меди засунул за пояс мешковатых джинсов старенький "вальтер", отобрал у стоявшего слева от него худого бородача в солнечных очках монтировку, растянул губы в щербатой улыбке и не глядя ударил монтировкой назад. Тяжелая железяка с хрустом опустилась на левую фару темно-синей "тойоты".
     - Тридцать пять, - негромко и безо всякого выражения сказал Подберезский.
     Рыжий сделал шаг назад, повернулся к машине и, продолжая улыбаться, с размаха врезал монтировкой по лобовому стеклу. Тонированный триплекс хрустнул и провалился внутрь. Подберезский сделал неопределенное движение, и сейчас же кто-то поспешно передернул затвор автомата. Рыжий ударил еще раз, и разбитый лобовик хлынул в салон водопадом стеклянных призм.
     - Сто восемьдесят, - все тем же бесцветным голосом произнес Подберезский.
     - Чего? - поинтересовался Комбат. Лицо его было спокойным.
     - Баксов, - безмятежно ответил Подберезский. - Чего же еще.
     - А, - сказал Комбат.
     Монтировка взлетала и опускалась с удручающей монотонностью. Звякнув, разлетелось вдребезги боковое зеркало; капот, передние крылья и дверцы постепенно покрывались страшными вмятинами. Подберезский наблюдал за этими разрушениями, монотонным голосом ведя счет:
     - Двадцать пять... Сто сорок... Восемьдесят... Двести тридцать... Плюс работа, плюс покраска... Пятьдесят...
     - Тебе не надоело? - спросил Борис Иванович.
     - Нет, - ответил Подберезский. - Семьдесят пять, а если поторговаться - восемьдесят. Сто десять.
     Ну, это мелочь, двадцатка. Выдохся он, что ли?
     Рыжий запыхался и опустил монтировку. На его рябом лбу бисером поблескивал пот, бледно-розовые от солнечных ожогов плечи влажно лоснились. "Тойота" Подберезского выглядела как кадр из репортажа с места террористического акта - не хватало только лужи крови.
     - Две девятьсот семьдесят пять, - подвел итог Подберезский.
     Рыжий отдал монтировку своему бородатому соседу и открыл крышку топливного бака, одновременно шаря по карманам в поисках зажигалки.
     - Двадцать пять штук, как одна копейка, - печально констатировал Подберезский. - Я тебя запомнил, блондин, - слегка повысив голос, сообщил он рыжему.
     Бензобак взорвался с глухим кашляющим звуком, и "тойота" мгновенно превратилась в огромный чадный костер.
     Бандиты задвигались, отходя подальше от пышущего жаром дымного пламени. Жар ощущался даже у ворот овощехранилища.
     - Теперь слушайте, фрайера, - выступив вперед, сказал рыжий. Он все еще слегка задыхался после физических упражнений на солнцепеке. - Мы вас сюда не звали. Ведено передать, что нам чужого не надо, но если вы, козлы, еще раз к нам сунетесь, живыми вам не уйти. Мы к вам не суемся, и вам у нас ловить нечего.
     - Он что, больной? - тихо спросил Борис Иванович. - За кого он нас принимает?
     - А ты не понял? - удивился Андрей. - Эти уроды решили, что мы вроде как представители московской братвы. Приехали, понимаешь, кусок у них изо рта вырывать.
     - Говорил я тебе: купи "запорожец", - проворчал Комбат.
     - Теперь придется, - вздохнул Подберезский.
     - Эй, вы, педики, - окликнул их рыжий, - вы меня будете слушать или мне подождать, пока вы намилуетесь?
     - А ты что, еще не закончил? - удивился Борис Иванович.
     - Почти, - осклабился рыжий. - Теоретическая часть закончена, сейчас перейдем к практическим занятиям - ну, типа массаж, водные процедуры...
     - Ага, - сказал Борис Иванович, - типа физиотерапия... В натуре, - добавил он, подумав.
     - Во, бля, веселый, - сказал рыжий. - Щас загрустишь, пала.
     - Ты как насчет массажа, Андрюха? - спросил Комбат.
     - Да как-то... Я люблю, когда массаж девочки делают. Да после сауны, да под пивко... А тут банда потных обезьян и море гидролизного спирта. Фуфло это, а не массаж.
     - Угу, - сказал Борис Иванович, с добрым прищуром наблюдая за тем, как растянутая шеренга "массажистов", постепенно смыкаясь, приближается к воротам овощехранилища. - Тогда, значит, я направо.
     - А я, как всегда, налево, - вздохнул Подберезский. - Эх жизнь!..
     - Встретимся в городе, - сказал Борис Иванович.
     - Или в раю, - откликнулся Подберезский.
     Они брызнули в разные стороны, как капельки ртути из разбитого термометра. Борис Иванович стремительно рванул направо, опрокинув потного амбала, который успел лишь вскинуть ему навстречу пистолет и испуганно выпучить глаза. Одетый в сетчатую маечку без рукавов амбал с придушенным воплем обрушился в заросли крапивы, с шорохом и треском ломая сочные мохнатые стебли, и снова заорал, когда жгучие зазубренные листья облепили потную кожу. Еще кто-то метнулся беглецу наперерез, со свистом раскручивая над головой туго обернутую голубой изолентой мотоциклетную цепь. Борис Иванович врезал ему не стесняясь, в полную силу, услышал, как под кулаком что-то коротко хрустнуло, и на бегу подумал, что парню наверняка придется добывать себе новую челюсть.
     Позади коротко простучала автоматная очередь, пули ударили в стену, коверкая старый кирпич, но Рублев уже нырнул за угол и бросился бежать, с треском проламываясь через кусты и перепрыгивая трухлявые пни. Он прошел через гнилые остатки забора, не останавливаясь, как тяжелый танк, зацепился ногой за обломок доски и головой вперед полетел в кусты. Позади снова коротко прогрохотало, и стайка пуль с визгом пронеслась над ним, сбивая с кустов листья и ветки. Он упал, сильно оцарапав щеку и порвав рукав рубашки, но сразу же вскочил и нырнул под прикрытие ближайшего дерева. Еще одна очередь дробно простучала по стволу, как какой-то полоумный дятел.
     Борис Иванович поднялся на ноги и, петляя между соснами, побежал прочь, переходя на ровную рысь.
     В таком темпе он мог бежать без конца.
     Позади трещали кустами и матерились преследователи. Грохнул выстрел, потом еще один, но в конце концов бандиты поняли, что стрельба наугад ничего им не даст, и перестали тратить патроны.
     Постепенно погоня отстала, треск кустов и вопли затихли.
     Борис Иванович выскочил на утоптанную тропу.
     Широкая полоса твердой и гладкой почвы без пней, коряг и кустов, казалось, приглашала свернуть, но Комбат даже не задержался, чтобы перевести дух, Первым делом преследователи обыщут все тропинки, а с учетом того, что в их распоряжении находятся четыре автомобиля, выходы с лесных троп и проселков на ведущее к городу шоссе будут блокированы в ближайшие десять - пятнадцать минут.
     О Подберезском Борис Иванович не волновался. Он не раз видел своего бывшего сержанта в деле уже после того, как тот снял выгоревшую "афганку" и сдал старшине роты "Калашников", и знал, что Подберезский не потерял формы. А от шальной пули можно уберечься только одним способом: вообще не выходить из дома, даже в булочную.
     На бетонку он выскочил неожиданно. Сосновый бор вокруг него вдруг сменился высоченной, с очень густым подлеском березовой рощей. Березы были как на подбор стройные, без корявых изгибов и развилок, и длинные, как эвкалипты.
     Между ними слабо зеленела медленно погибающая от недостатка солнечного света непролазная каша из малинника, папоротника, кривобоких осыпающихся елок и полумертвых осин. Над этой гнилой чащей с монотонным звоном кружили неисчислимые полчища свирепых марийских комаров, про которых Борис Иванович частенько рассказывал Подберезскому страшные байки. Под ногами пружинило, хрустело и чавкало, кроссовки сразу промокли насквозь. Яростно отбиваясь от комаров, Борис Иванович напролом прорвался через густое сплетение зелени и с разгона вылетел на середину узкой просеки, выложенной старыми бетонными плитами, в стыках которых несмело зеленела трава. Он остановился, прислушиваясь, и понял, что не ошибся: где-то недалеко, приближаясь с каждой секундой, ревел мощный мотор. Звук доносился справа и принадлежал явно не легковушке.
     Немного успокоившись, Борис Иванович неторопливо двинулся через дорогу, прикидывая, стоит ли ему останавливать грузовик и добираться на нем до города, или лучше все-таки идти пешком. Он пересек бетонку и остановился в тени придорожных кустов на другой стороне, и тут грузовик вынырнул из-за поворота.
     Это был видавший виды "КамАЗ" с выкрашенной в защитный цвет кабиной и тентованным полуприцепом. Солнце било ему прямо в лоб, ветровое стекло горело нестерпимым блеском, но Комбат успел заметить в нем два характерных отверстия, которые могли оставить только пули. Машина шла на бешеной самоубийственной скорости, порожний полуприцеп тяжело мотало из стороны в сторону, расхлябанные борта грохотали и лязгали, а позади, как боевое знамя, издавая громкие хлопки, бился на ветру рваный, наполовину сползший с погнутых стоек брезентовый тент.
     "Веселое местечко", - подумал Борис Иванович.
     Насколько он мог припомнить, раньше окрестности Йошкар-Олы не были такими оживленными.
     Он не успел додумать эту мысль до конца, потому что из-за плавного закругления дороги навстречу грузовику вдруг вынырнул легковой автомобиль, приближение которого Борис Иванович проморгал из-за издаваемых "КамАЗом" рева и грохота. Легковушка была знакомая - кремовая "пятерка" со слегка тронутыми ржавчиной крыльями. Именно она вместе с другими автомобилями стояла несколько минут назад у въезда на территорию овощехранилища.
     Борис Иванович выскочил на обочину в тот самый момент, когда бешено несущийся грузовик поравнялся с ним, пробежал несколько метров, пропуская мимо себя грохочущую фуру, подпрыгнул и вцепился руками в задний борт, поставив одну ногу на выступавшую из-под края грузовой платформы закругленную скобу.
     Впереди послышался тяжелый удар, скрежет и звон разбитого стекла, полуприцеп швырнуло в сторону, Комбат с трудом удержался на ускользающей из-под ног опоре и, вывернув шею почти на сто восемьдесят градусов, оглянулся назад.
     Кремовый "жигуленок" со смятым в лепешку передком был развернут задом наперед и отброшен на обочину. Из него торопливо выбирались четверо из овощехранилища. Один из них заметил Комбата и вскинул пистолет. Выстрелов Борис Иванович не услышал, зато смог