те служили... Вот ведь мерзавцы!
     Кто это с тобой сделал?
     - Да уж нашлись добрые люди. У нас в России, оказывается, добрых людей навалом. Одни вкатили какую-то дрянь, от которой у меня память отшибло, другие в паралитики меня записали и чуть было обе ноги не оттяпали по самое не балуйся... А теперь вот ты. Ну рассказывай, что задумал. Водку я уже упаковывал, милостыню просил... Теперь что? Героин расфасовывать?
     - Водку? - переспросил Борис Иванович. - Водку?! Это в Куяре, что ли? Ну, суки! Ну, держитесь, твари!
     Он вскочил и забегал по комнате, время от времени с треском ударяя кулаком в раскрытую ладонь.
     Бакланов некоторое время наблюдал за ним с вялым интересом, пытаясь угадать, зачем этот усатый здоровяк вытащил его из переделки, которая могла стать для него последней.
     Михаил не сомневался, что видел именно его в боковом зеркальце мчавшегося через марийский лес грузовика, но от этого непонятная ситуация только еще больше запутывалась. Что нужно от него этому усачу? Чего еще можно хотеть от той развалины, в которую он теперь превратился? Неужели этот человек - посланец из забытого прошлого, кто-то, кто знал Баклана до того, как он потерял память? Кто-то, продолжавший искать его все это время и наконец нашедший...
     "Черта с два, - мысленно сказал Баклан. - Так я вам и поверил. Хватит, научили. Я теперь пуганый, битый-перебитый, меня за лежалую сигаретку и диванчик с чистой простыней не купишь. Нашелся благодетель..."
     Он устал следить за мельтешением неустанно мотавшейся туда-сюда фигуры хозяина и стал разглядывать комнату. Комната выглядела чистой и аккуратной, была неплохо обставлена, но на всем здесь лежал неуловимый отпечаток холостяцкой неустроенности.
     Деньги у хозяина квартиры, судя по всему, изредка водились, но вот женщины если и приходили сюда, то очень ненадолго.
     На стене, на самом видном месте, висела фотография. Это был коллективный снимок, запечатлевший группу каких-то военных. Баклан с вялым интересом стал разглядывать фото и вскоре нашел на нем хозяина квартиры.
     Молодой; не старше тридцати пяти лет, уже тогда усатый, веселый и уверенный в себе, он стоял в окружении вооруженных солдат на фоне каких-то гор.
     Третье справа лицо во втором ряду показалось Баклану знакомым, и, приглядевшись, он понял, что видит себя - такого, каким он был, вероятно, лет пятнадцать назад. В груди горячо толкнулось сердце, и на мгновение Баклану почудилось, что он вот-вот вспомнит что-то очень важное. Он пытался усилием воли заставить память работать, в то же время прислушиваясь к доносившемуся из прихожей голосу хозяина, который говорил с кем-то по телефону. Точнее, не говорил, а орал, но Баклан все равно понимал его с пятого на десятое, будучи погруженным в свои мысли.
     Потом он увидел прямо у своего лица телефонную трубку, которую протягивал ему хозяин, и вопросительно взглянул на Бориса Ивановича.
     - Бери, бери, - сказал Комбат. - Не бойся, не укусит. Это тебя.
     Ничего не понимая, но уже начиная чувствовать, что его неприятности закончились, Михаил Бакланов взял трубку и приложил ее к уху.
     - Баклан, Баклан, я Береза, - послышалось в трубке. - Как слышишь меня? Прием!
     - Береза, я Баклан, слышу тебя нормально, - автоматически ответил он, не в силах уразуметь, что означает только что произнесенная им белиберда, но почему-то уверенный, что ответить нужно было именно так.
     Более того, он почти наверняка знал, что произносил эту фразу сотни раз и когда-то отлично понимал, что она означает.
     - Ну вот, - обрадовался человек на другом конце телефонного провода, - а Иваныч говорит, что ты ни хрена не помнишь!
     - Он говорит правду, - сказал Бакланов, чувствуя, как губы сами собой расползаются в широкой улыбке. Это было основательно подзабытое и очень приятное ощущение.
     - Да ерунда это все! - прокричал в трубке веселый голос человека, который назвался Березой. - Фуфло трехкопеечное, понял? Раз голова на месте, вспомнишь все как миленький! Это ж надо, куда тебя занесло! Мы его в Йошкар-Оле ищем, а он сидит себе в Москве и в ус не дует! Нет, есть Бог на небе, это я тебе точно говорю! Ну ладно, мы с тобой чуток попозже потолкуем, как положено, под коньячок, под водочку... Дай-ка мне Иваныча, если он там еще не помер от радости.
     - Да нет, - - бросив короткий взгляд на хозяина, сказал Бакланов, - Живой вроде, Он вернул трубку хозяину и обессиленно откинулся на подушку. Человек, которого телефонный собеседник Бакланова именовал Иванычем, еще немного поговорил, ограничиваясь в основном междометиями, положил трубку и сказал:
     - Сейчас примчится. Жрать хочешь?
     Баклан пожал плечами, имея в виду не только обед, но и всю ситуацию в целом. Комбат правильно расценил этот жест.
     - Ты, брат, не волнуйся, - сказал он. - Не о чем тебе больше волноваться. Запомни главное: ты у своих. Мы тебя не выдадим. Там, в Афгане, не выдали, а тут и подавно не выдадим. Понял?
     - Кажется, начинаю понимать, - ответил Михаил.
     ...Несколько часов спустя, когда Борис Иванович уже пригнал из мастерской свою отремонтированную машину, вызванный Подберезским именитый психотерапевт получил свой гонорар и ушел, утомленный Бакланов заснул, коньяк был выпит, а водки осталось всего ничего, Андрей с силой потер щеку и сказал, дымя пятнадцатой за этот вечер сигаретой:
     - Да, история... Слушай, Иваныч, это же надо, как жизнь крутит! Такие узлы завязывает, что и с бутылкой не разберешься, где начало, а где конец. И как это Баклана угораздило в такое дерьмо вляпаться?
     - Что сказал врач? - игнорируя его последний вопрос, поинтересовался Борис Иванович.
     - А, - Подберезский махнул рукой. - Что он скажет? С одной стороны, нельзя не согласиться, а с другой стороны; невозможно отрицать... В общем, пациент скорее жив, чем мертв. Сказал, что ему еще повезло.
     Сейчас по российским психушкам таких уже десятками считают, и никто ничего не помнит. Как их лечить, никто не знает. Некоторых родственники находят, некоторые так в дур доме и живут. Те, которых нашли, все равно ничего не могут вспомнить. Ему говорят: вот это, дескать, мама, вот это жена, а вот это - сынок твой... А он смотрит как баран на новые ворота и только кивает: ладно, мол, мама так мама, жена так жена.
     Раз доктор говорит, значит, так оно и есть. Страшная это штука - потеря памяти.
     - Жизнь потерять страшнее, - откликнулся Борис Иванович. - Пока человек живой, все можно исправить, все вспомнить, во всем разобраться... По всем счетам заплатить, между прочим.
     - Угу, - промычал Подберезский, прикуривая новую сигарету от окурка предыдущей. - Ты вот что, Иваныч... Ты только ему не подпевай. Пускай он хотя бы недельку полежит, оклемается. Может, мне его у тебя забрать?
     Он посмотрел на Бориса Ивановича, но вместо лица Комбата увидел поднесенный к самому своему носу увесистый кукиш.
     - Вот тебе - забрать, - сказал Борис Иванович. - Кто успел, тот и съел. И вообще, у тебя твой бизнес, дела всякие, девицы... А мое дело пенсионерское: смотри телевизор да бульончик в кастрюльке помешивай. Так что не суетись, Андрюха.
     - Да? - с некоторым сомнением переспросил Подберезский. - Честно говоря, что-то меня беспокоит. Я итак до конца и не понял, откуда и каким образом ты его забрал.
     - А что тут понимать? - ответил Борис Иванович, глядя почему-то не на Андрея, а в окно. - Попросил ребят: отдайте, мол, ребята, родственник он мне... Ну они и отдали. Зачем им неприятности?

Глава 17

     Большой и Маленький вторую неделю околачивались на примыкавшем к автовокзалу рынке не просто так, от нечего делать, как это частенько случалось с ними раньше, а по личному распоряжению Манохина. Они несли здесь караульную службу, поджидая Баклана на тот случай, если у него достанет глупости здесь появиться. Оба Лехи считали, что их непосредственный начальник просто-напросто тронулся умом, насосавшись производимой Черемисом отравы: на месте Баклана ни один из них не рискнул бы не то что сунуться на рынок, но и вообще появиться в радиусе двухсот километров от города. Это мнение они, не сговариваясь, держали при себе; во-первых, из-за инстинкта самосохранения, а во-вторых, потому, что такой вид "караульной службы" их вполне устраивал, позволяя по-прежнему бить баклуши, литрами пить дрянное пиво, трепаться с дежурными омоновцами и обирать торговок.
     Заикнись они о том, что считают такое времяпрепровождение бессмысленным, и мстительный Прыщ вполне мог закатать их на "объект номер ноль" - преть под маской с автоматом в руках и погонять ленивых рабов.
     Было утро среды. Ночью прошел обильный ливень, на корявом асфальте блестели и активно испарялись многочисленные лужи. Уже успевшее довольно высоко подняться над зданием автовокзала солнце проглядывало сквозь туман испарений мутноватым, слегка расплывчатым, слепящим пятном. Между торговыми рядами лениво бродили, рассеянно клюя мусор, жирные голуби. Торговля шла вяло.
     Большой и Маленький стояли в тени пивного ларька, медленно посасывая жидкое пиво цвета ослиной мочи, и лениво глазели по сторонам, придумывая, чем бы развлечься. Эта пустая трата времени, раньше казавшаяся им вполне приемлемым занятием, теперь превратилась в тягостную, нестерпимо нудную обязанность, и они проклинали тот день, когда Бакланов появился на свет.
     Заодно они проклинали дни рождения Манохина, Уманцева, Черемиса, старшего лейтенанта Чудакова и всех его коллег, сколько их было в России, политиков, депутатов, рабов и даже некоторых своих приятелей, так что очень скоро проклятым оказался весь календарь.
     - Будь проклят тот день, когда родился директор нашего пивзавода, - рыгнув, изрек Леха-Большой.
     - И главный технолог, - согласился с ним Леха-Маленький.
     - И та тварь, которая разбавляет это дерьмо водой, - подумав, сказал Большой и сделал движение пивной кружкой, чтобы было понятно, какое дерьмо он имел в виду.
     - И та, которая им торгует, - добавил Маленький.
     Большой ничего не сказал. Маленький некоторое время ждал очередной реплики напарника, не дождался и, оторвавшись от пивной кружки, посмотрел на него.
     Большой стоял, разинув рот, и с самым идиотским видом хлопал глазами, глядя куда-то в сторону главных ворот рынка. Маленький хотел спросить, что он там увидел, но тут Большой захлопнул рот, снова открыл его и заговорил сам.
     - Охренеть можно, - сказал он. - Ты приколись, какая наглая рожа! Так и прет на рожон, животное!
     - Кто? - спросил Маленький и сразу же увидел человека, о котором говорил Большой. - Ни хрена себе! - сказал он.
     Со стороны главных ворот, неторопливо лавируя между прилавками и лотками, к ним приближался Баклан. Его лицо слегка осунулось, но в остальном он выглядел как огурчик и был вполне прилично, хотя и довольно оригинально, одет.
     На нем были пятнистые камуфляжные брюки, тяжелые армейские ботинки со шнуровкой до щиколоток и чистый десантный тельник без рукавов.
     - Рэмбо, блин, - сказал Большой, прищуренными глазами наблюдая за приближением Баклана.
     - Не, - возразил Маленький, возвращая на прилавок недопитый бокал, - "Месть и закон". Помнишь, был такой фильм, где индусы друг дружку метелили?
     Большой не ответил. Он полез в задний карман, вынул оттуда трубку мобильника и набрал номер Прыща.
     - Андреич, - сказал он негромко, глядя в сторону Баклана. - Это Большой. У нас тут событие... Ага, то самое. Да он, он, зуб даю. Что?.. Да нет, один... Вроде один. Нет, ни облавы, ни оцепления... Вообще никаких посторонних. Десяток лохов с кошелками, и все, Клянусь мамой, Андреич. А? Да возьмем конечно, о чем разговор! Раз взяли, и другой возьмем. Куда его, к Черемису? Тебя подождать? А, перезвонить! Конечно, Андреич. Замазано, да.
     Он сложил трубку, засунул ее обратно в карман и хлопнул Маленького по плечу.
     - Пошли, орел. Андреич велел повязать этого мудозвона, погрузить в тачку и дожидаться его. Он с ним потолковать хочет. Сам, блин, лично. Понял?
     Маленький скорчил уважительную гримасу, не глядя сунул кружку на прилавок и вдруг замялся.
     - А насчет подкрепления Андреич ничего не сказал? - поинтересовался он, с опаской косясь на Баклана.
     - Насчет какого еще подкрепления? Ты что, братан, боишься его, что ли?
     - А ты не боишься? Забыл, как он нас отделал?
     - Больше не отделает, - пообещал Большой, с треском разрывая упаковку одноразового шприца. - Мы теперь ученые. Сразу вкатим ему дозу, и никаких базаров. А будет брыкаться - завалю, как оленя.
     Он похлопал ладонью по глубокому карману своих просторных блекло-зеленых брюк, который был заметно оттянут засунутым туда "наганом", и тут возникла непредвиденная заминка.
     Возле пивного ларька непонятно откуда появились двое крепких плечистых мужчин, которых ни Большой, ни Маленький раньше здесь не видели. Большой уже хотел было махнуть на них рукой и заняться делом, но тут один из вновь прибывших - тот, который постарше, темноволосый, с усами, - повернулся прямо к нему и попросил закурить.
     Большой хотел было послать его подальше, но заметил, как вдруг напрягся его напарник, и понял, почему лица этих двоих сразу показались ему смутно знакомыми. Это были те самые москвичи, которые разгромили склад готовой продукции и доставили людям Прыща столько неприятностей пару недель назад.
     Револьвер лежал в правом кармане брюк. Чтобы вынуть его оттуда, нужно было сначала переложить наполненный психотропным препаратом шприц из правой руки в левую.
     Большой посмотрел на москвичей и по их широким дружелюбным улыбкам понял, что узнан. Вряд ли они стали бы дожидаться, пока он выхватит "наган". Большой понял, что попался, и сделал единственное, что, как ему казалось, он мог предпринять: резко выбросил вперед руку с зажатым в ней шприцем, целясь усатому в шею.
     Усатый не сдвинулся с места и даже не перестал улыбаться, но рука Большого каким-то непонятным образом оказалась перехваченной, замысловато вывернутой и перекрученной. Большой охнул, послушно выгибаясь всем телом, чтобы хоть немного ослабить давление на вывернутые под немыслимым углом суставы, и с ужасом увидел собственный кулак, из которого торчал блестящий кончик иглы. Кулак вместе со шприцем быстро и неумолимо приближался к его лицу. Большой попытался разжать пальцы и выронить шприц, но его руку держали так крепко, что через мгновение игла легко, как в мягкое масло, вошла в его потную шею.
     Поршень устремился вперед, и Большой погрузился в забытье, испытав при этом некоторое облегчение: по крайней мере, теперь от него ничего не зависело и ничто не могло причинить ему беспокойства.
     Доза, которой был заряжен шприц, была двойной, чтобы вырубить Баклана наверняка и надолго, и ослабленное алкоголем сердце Большого перестало биться раньше, чем его недруги покинули территорию рынка.
     Предсказание старой гадалки Рады сбылось даже раньше указанного ею срока.
     Маленький пережил Большого на несколько часов: его застрелил ополоумевший от ужаса Чудаков, которому было поручено расследование деятельности прекратившей свое существование фирмы "УМ & К".
     В рапорте, поданном на имя подполковника Пискунова, Чудаков написал, что подозреваемый Васяев оказал при задержании вооруженное сопротивление и был убит при попытке к бегству. Прочтя рапорт, Пискунов вздохнул с облегчением: теперь в городе не осталось никого, кроме Чудакова, кто знал бы о его, подполковника Пискунова, связи с Уманцевым и его деловым партнером. Месяц спустя Чудаков был убит на охоте случайным выстрелом, который снес ему полголовы, после чего подполковник Пискунов окончательно успокоился и получил наконец возможность вплотную заняться своим пошатнувшимся от всех этих треволнений здоровьем. Его давно уже беспокоили продолжительные запоры, которые он считал следствием сидячего образа жизни. После всестороннего и продолжительного медицинского обследования Пискунов узнал, что у него рак прямой кишки.
     Последние полгода своей жизни он провел на больничной койке и умер через две недели после выписки из больницы.
     Василий Андреевич Манохин так и не дождался звонка Большого. Он как раз сидел в кабинете Уманцева, обсуждая с хозяином возвращение Баклана, неторопливо покуривая и попивая на радостях хозяйский скотч, когда в приемной послышался какой-то непонятный шум. Манохин удивленно приподнял брови, не донеся до губ стакан, и тут дверь распахнулась с такой силой, словно по ней от души ударили ногой.
     Дверное полотно с грохотом ударилось о стену, надраенная латунная ручка пробила обои и оставила в штукатурке глубокий след.
     На пороге стоял Бакланов, а за ним Манохин разглядел обоих москвичей, которых они совсем недавно с такими усилиями выдворили из города. Москвичи широко улыбались, словно были несказанно рады новой встрече, но Баклан был бледен нехорошей бледностью доведенного до последней степени ярости человека.
     Манохин среагировал мгновенно. Он швырнул в Баклана стакан с виски и стремительно выхватил из наплечной кобуры пистолет раньше, чем стакан ударился о стену над головой пригнувшегося Михаила.
     Настал тот момент, ради которого Прыщ повсюду таскал на себе тяжелый "стечкин", терпеливо снося подначки Уманцева и трусливые насмешки подчиненных, наверняка шушукавшихся по этому поводу у него за спиной. Он готовил себя к этому моменту много лет, часами тренируясь в стрельбе навскидку из самых разнообразных положений. Он умел выхватывать пистолет из кобуры почище киношного ковбоя, будучи твердо уверенным в том, что однажды это умение спасет ему жизнь.
     И вот это время пришло. Восприятие неимоверно ускорилось, превращая происходившее вокруг движение в вереницу отдельных не правдоподобно ярких слайдов: облачко известковой пыли, выбитое из стены дверной ручкой; повисшая в воздухе янтарная пленка выплеснувшегося из летящего стакана скотча; искаженное яростью лицо Бакланова; разлетающиеся в разные стороны осколки стакана и мокрое пятно на светлой стене; тусклый отблеск солнечного света на гладкой поверхности вороненого пистолетного ствола и внезапно глянувший прямо, в глаза черный зрачок, обведенный блестящим колечком дульного среза.
     Манохин понял, что годы тренировок прошли впустую - он не успел. Ему оставалось всего-навсего спустить курок, но старенький тульский "наган", снятый Баклановым с тела Лехи-Большого, выстрелил на долю секунды раньше. Пуля ударила Прыща в подбородок, опрокинув его вместе с легким офисным креслом, из которого он так и не успел встать.
     Манохин все-таки выстрелил, падая на спину, и его выстрел погасил один из потолочных светильников, которые Уманцев, как всегда, забыл выключить еще с вечера.
     Уманцев, никогда не бывший дураком, стремительно нырнул под стол и через мгновение вынырнул оттуда, сжимая в потной ладони направленный на Бакланова пистолет, который хранился в нижнем ящике стола. Он не тратил своего драгоценного времени на тренировки, но его трюк получился удачным благодаря своей неожиданности. Петр Николаевич успел прицелиться и нажать на спусковой крючок раньше, чем тонкое, похожее на комариный хоботок дуло "нагана" нащупало его голову. Спусковой крючок сдвинулся на какую-то долю миллиметра и уперся в непреодолимую преграду. "Предохранитель!" - понял Уманцев и увидел, как на дульном срезе старого револьвера, который был, наверное, вдвое старше него, расцвел бутон бледного пламени. Ему даже померещилось, что он видит стремительно приближающийся наконечник летящей ему прямо в лицо пули, но Петр Николаевич так и не успел понять, видел ли он это на самом деле, потому что в следующее мгновение для него навсегда погасло солнце.
     Они оставили машину приблизительно в полукилометре от цели своей поездки и двинулись дальше пешком, описывая по лесу широкую дугу, чтобы выйти к "объекту номер ноль" с тыла. Бакланов хмурился, все еще не в силах решить, правильно ли он поступил, застрелив двоих человек, которых видел впервые в жизни. То обстоятельство, что в противном случае кто-нибудь из них непременно застрелил бы его, Михаил в расчет не принимал. Подбе