что выходите из игры?
     В течение какого-то краткого промежутка времени Ольга Дмитриевна была уверена, что сейчас твердо и уверенно скажет: "Да, я выхожу из игры, с меня довольно. Я сыта по горло вашим бароном". Она даже открыла рот, чтобы произнести это вслух, но что-то остановило ее. Она вдруг почувствовала себя чем-то наподобие аптекарских весов, на одной чаше которых был Баклан с его тупым упрямством, нежеланием сотрудничать и его ногами, без которых он, если задуматься, вполне мог обойтись, а на другой лежала ее собственная судьба: ее покой, достаток, три молодых любовника, возможность самовыражения и многое, многое другое, с чем ей наверняка пришлось бы расстаться, вздумай она выйти из игры. Убить ее конечно не убьют, но барон мстителен, и он непременно изобретет способ отравить ей жизнь. А ноги Баклану отрежут все равно - с ней или без нее, безразлично. Ошибка, которую она поклялась не повторять, просто разрослась, как раковая опухоль, и дала метастазы. С этим нужно как можно быстрее покончить и спокойно жить дальше привычной, размеренной и полнокровной жизнью. "Сука, но богатая", - вспомнила она собственные слова и решила, что так тому и быть.
     - Что за чушь ты несешь? - спросила она водителя холодно. - Что это за выражение: "выйти из игры"? Где ты набрался этой пошлости? Причем здесь какая-то игра? Я объясняю тебе русским языком, что я не анестезиолог...
     Она оборвала свою реплику на полуслове и стала смотреть в окно. "Нашла с кем разговаривать, - подумала она. - Перед кем оправдываться и кому объяснять... У него же пять классов образования, он же обыкновенный извозчик и - по совместительству - погонщик рабов. И теперь я, по крайней мере на время, попала в число тех, кого он погоняет. Кроме того, он водитель машины "скорой помощи", работает со мной не первый год и отлично знает, что при необходимости я могла бы не только дать наркоз, но и оттяпать парню ноги самостоятельно, без посторонней помощи и в самом лучшем виде".
     "Но поговорить с бароном просто необходимо, - решила она. - Что-то мне не нравятся эти изменения в моем статусе. Кто я ему, черт подери? И пусть уберет от меня этого дебила с его соломенной шляпой.
     Смотреть на него больше не могу..."
     Они быстро добрались до Каланчевской площади, но им пришлось минут двадцать дожидаться, пока работавшая в прямом эфире группа телевизионщиков смотает наконец свои кабели и уберется. После этого трясущийся Марфуша помог Ивану загрузить кресло с неподвижным телом Баклана в салон микроавтобуса и вернулся на свой боевой пост. "Скорая помощь" коротко взвыла сиреной и, сверкая голубой молнией проблескового маячка, растворилась в густом транспортном потоке, огибавшем площадь трех вокзалов.

Глава 15

     Щадя подвеску своего "лексуса", Уманцев оставил его на стоянке, подсев пассажиром в машину Манохина. Он старался пореже ездить с Прыщом, особенно за городом, где тот сразу же принимался играть в пятнашки со смертью. Петра Николаевича эти игры вгоняли в предынфарктное состояние, что весьма забавляло его бессердечного партнера, но собственный джип Уманцева уже третий день находился в ремонте, а ехать к Черемису на созданном для "полетов" приземистом "лексусе" было смерти подобно: на лесных проселках встречались такие места, где мог пройти далеко не каждый внедорожник.
     Добравшись до места, Петр Николаевич открыл глаза, которые держал крепко зажмуренными на протяжении всего последнего отрезка пути, и посмотрел на часы. Все-таки стиль езды Манохина имел свои преимущества: они преодолели расстояние от офиса до цеха в рекордно короткий срок.
     Манохин, как всегда, оставил машину у наружных ворот, и они немного прогулялись пешком, слушая шорох травы, стрекотание кузнечиков и ленивую перекличку лесных птиц. Уманцев оглядывался по сторонам с пугливым интересом. Он редко бывал здесь, во-первых, потому, что ему нечего было здесь делать, а во-вторых, руководителю солидной фирмы вовсе не обязательно рисковать своей репутацией, слоняясь в подозрительных местах и общаясь с подозрительными лицами. Острой необходимости в сегодняшнем визите не было, но катавасия с побегами, пожарами и драками, происходившая в последнее время, довела его до белого каления, и он настоял на том, чтобы лично проверить состояние дел на "объекте номер ноль", как они с Манохиным порой в шутку называли хозяйство Черемиса.
     Из доклада Манохина, который, кстати, обиделся на проявление недоверия к своей персоне, Уманцев знал, что наружная охрана объекта после дерзкого побега Бакланова и его приятеля удвоена. Это означало, что теперь, помимо снайпера, где-то в кустах на территории объекта сидит еще и пулеметчик. Именно это обстоятельство и заставляло его пугливо озираться: он никак не мог отделаться от мысли, что очумевшие от жары и безделья часовые могут спросонья понаделать дырок в его драгоценной шкуре. Кроме того, ему было просто интересно, сумеет ли он их разглядеть.
     - Не косись, не косись, - угадав его мысли, сказал Манохин, дымя небрежно зажатой в углу рта сигаретой, Он нес в руке пиджак, на белой рубашке вокруг .кожаных ремней наплечной кобуры проступили темные пятна пота.
     Солнце жгло немилосердно, а по влажности воздуха здешние места, как казалось Уманцеву, оставили тропики далеко позади. Все его тело под одеждой было покрыто скользкой пленкой пота.
     - Нечего коситься, - повторил Прыщ. - Все равно ни хрена не увидишь, покуда прямо в лоб не засадят.
     - Что же Баклану не засадили? - не удержался от шпильки Уманцев.
     Прыщ промолчал, поскольку сказать тут было нечего.
     Они столько говорили об этом побеге, что одно упоминание о Баклане вызывало у него тошноту.
     Они обогнули земляной вал, и Манохин постучал в ворота условным стуком. Калитка сразу же распахнулась, и вертухай в камуфляже и маске внимательно оглядел прибывших с головы до ног, держа их под прицелом короткоствольного автомата.
     - Ну что, насмотрелся? - ворчливо спросил Манохин, отодвигая охранника в сторону. Ему стало смешно, поскольку, помимо привычного камуфляжного комбинезона и трикотажной маски, на охранника были напялены тяжелый армейский бронежилет и старый танковый шлем. Второй охранник, бесшумно возникший из-за счастливо возвращенного в родное стойло "КамАЗа", был одет и вооружен точно так же, с той лишь разницей, что на голове у него сверкала новенькая ярко-красная строительная каска, делавшая его похожим на подосиновик. Наученный горьким опытом, Черемис экипировал своих людей так, чтобы по возможности предусмотреть любую неожиданность, но это был как раз тот случай, когда сарай запирали уже после того, как оттуда увели лошадь.
     Уманцев, судя по его кривой усмешке, думал о том же. Он с интересом озирался по сторонам и лишь слегка поморщился, когда охранник в строительной каске извлек откуда-то и протянул ему спецназовскую маску с прорезями для глаз.
     - У вас тут как на секретной фабрике по производству химического оружия, - пошутил он, натягивая маску на голову.
     Охранник промолчал. За него ответил Прыщ:
     - А что, по-твоему, здесь производят? Продукты питания? Так этим продуктом без последствий может пользоваться один Черемис.
     Охранник отпер внутреннюю дверь, и они вошли в упаковочный цех. Здесь находился еще один охранник, тоже в бронежилете и мотоциклетном шлеме с глухим забралом из темного пластика. Огнестрельного оружия при нем не было. Он присматривал за двумя женщинами средних лет, которые, выбиваясь из сил, таскали тяжелые и скользкие картонные ящики. Мужчин на упаковку больше не ставили. После последнего побега Манохин имел продолжительный разговор с Черемисом, в ходе которого напомнил бывшему капитану Леню, что Баклана и Шибздика поставили на упаковку именно по его. Черемиса, настоятельному требованию.
     "Тебе не кажется, Черемис, - сказал тогда Манохин, - что для одного человека этого многовато? Сначала этот твой родственничек, из-за которого сбежали две бабы, а теперь еще и это... Это здорово смахивает на саботаж, Черемис", - предупредил Манохин, задумчиво поигрывая пистолетом. Еще Манохин поинтересовался, не получает ли Черемис еще одну зарплату - в ментовке или, скажем, в ФСБ, - и пообещал пристрелить его как собаку при первом же ЧП, будь то несчастный случай на производстве или еще один побег.
     Говоря о расстреле, он сунул ствол "стечкина" прямо под нос своему собеседнику. Черемис, естественно, рассвирепел, отмахнулся от пистолета, как от мухи, вдоль и поперек обложил Прыща отборным матом, а потом вдруг успокоился и пообещал навести порядок.
     Судя по тому, что они увидели на "объекте номер ноль", Черемис сдержал свое обещание. В глубине души капитан Лень был служакой, приходившим в бешеное негодование от любого нарушения установленного порядка. При этом он обладал странным, не всегда понятным окружающим, но неизменным чувством юмора.
     Знающие люди рассказывали о нем, что, будучи дежурным по связи, Черемис во время ночного дежурства мог подкрасться к дверям аппаратной, где мирно дремали на своих постах сменные радисты-срочники, и с громким криком: "Ложись!" - бросить на середину помещения "лимонку" с выдернутой чекой. Разумеется, граната была учебная, но разбуженные диким воплем солдаты успевали пережить несколько неприятных мгновений, наблюдая за тем, как ребристая шишка гранаты вертится на гладком полу аппаратной.
     Еще про Черемиса рассказывали, что, заступая дежурным по части, он очень любил проводить утренние подъемы, лично вытряхивая заспавшихся дембелей из кроватей под дулом табельного пистолета. Однажды он даже устроил пальбу в умывальнике, выкуривая оттуда прятавшихся от утренней зарядки разгильдяев, Разумеется, при этом он был, как всегда, пьян до остекленения, так что его военная карьера после случая со стрельбой прекратилась быстро и безболезненно - его просто уволили от греха подальше и даже дали какую-то пенсию. Сам Черемис этих слухов не подтверждал и не опровергал, но, глядя на охранника, который в своем гермошлеме и бронежилете напоминал персонаж фантастического боевика - не хватало только серебристых лосин в обтяжку и электромясорубки, замаскированной под лазерную пушку, - Прыщ окончательно поверил в то, что эти слухи небеспочвенны.
     Его разобрал неуместный смех, и он вынужден был больно прикусить губу, чтобы успокоиться.
     На конвейере царил армейский порядок. Рабы вкалывали, не разгибаясь, в полном молчании и даже не смотрели по сторонам. В каждом углу помещения стояло по автоматчику, еще один торчал на галерее, а вдоль конвейера, как тигр в клетке, прохаживался трезвый, гладко выбритый и злой как собака Черемис. В его огромном пухлом кулаке была зажата милицейская дубинка, на поясе висела расстегнутая кобура.
     Кобура была желтая, непривычно длинная, остроносая, с округлым клапаном, из-под которого выглядывала удобно изогнутая цилиндрическая рукоятка с облезлыми деревянными накладками и специальным колечком. Сквозь это колечко был пропущен тонкий кожаный шнурок, надежно прикрепленный к поясу.
     Черемис упорно отказывался признавать за пистолетом Макарова право называться оружием, предпочитая ему старенький тульский "наган". Два таких "нагана" достались людям Прыща пару лет назад, когда Леха-Большой с приятелями завалили двоих инкассаторов. Один "наган" остался у Большого, а второй Прыщ подарил Черемису, зная его пристрастие к этой системе. Обычно Черемис не обременял себя ношением личного оружия, обходясь неизменно сопутствовавшей ему бутылкой, но теперь обстоятельства изменились, о чем яснее всяких слов говорил тот факт, что Черемис был трезв.
     Увидев гостей, Черемис неторопливо двинулся им навстречу, по-утиному переваливаясь на ходу. Его жирное брюхо, выглядывавшее из-под ветхой офицерской рубашки, колыхалось в такт шагам. Подойдя, Черемис засунул под мышку свою дубинку и обменялся с начальством рукопожатиями. Ладонь у него была липкая от пота, рука тонула в ней, как в тесте, и Уманцев после рукопожатия незаметно вытер пятерню о штанину.
     - Какие гости! - сипя сильнее обычного, приветствовал их Черемис. - С чем пожаловали?
     Уманцев красноречиво огляделся. Черемис верно истолковал этот жест и молча указал в сторону лестницы, которая вела на галерею. Прыщ пошел вперед, за ним двинулся Уманцев, а Черемис замыкал шествие, тяжело топая по гудящим железным ступенькам.
     Наверху Черемис жестом отогнал подальше автоматчика и вопросительно кивнул в сторону своей конуры.
     - Немного позже, - ответил на его невысказанный вопрос Уманцев. - Давай немного постоим здесь.
     Знаешь, вид сверху впечатляет гораздо сильнее, чем когда стоишь там, внизу. Отсюда это похоже на завод Круппа или Мессершмитта году этак в сороковом - сорок втором.
     - Ты бы еще сказал, что это похоже на Освенцим, - проворчал Черемис. - Говорите, зачем приехали. Кстати, - перебил он сам себя, - Баклана до сих пор не нашли?
     - Вот об этом мы и хотели поговорить, - ответил Уманцев. Трикотажная маска мешала ему, и он раздраженно оттянул ее нижний край указательным пальцем. - Баклана мы еще не нашли, и его приятеля, кстати, тоже...
     - Совсем забыл тебе сказать, - перебил его Манохин. - С его приятелем полный порядок. Этот дурак не придумал ничего умнее как прямиком податься домой. Наши ребята взяли его тепленьким, прямо на бабе. Спросили, где Баклан. Он сказал, что не знает. Расстались, мол, на окраине Куяра и с тех пор не виделись.
     - А ты уверен, что он не соврал? - спросил Уманцев, недовольный тем, что Прыщ не потрудился вовремя сообщить ему такую важную информацию.
     - В общем-то, да, - ответил Манохин. - В любом случае теперь уже не проверишь. Этот козел, видишь ли, решил удрать. Прямо так, без штанов, и ломанулся через огород...
     - Ушел?! - подавляя в себе желание схватиться за сердце, воскликнул Уманцев.
     - Да нет, не ушел, - спокойно ответил Прыщ.
     Черемис удовлетворенно кивнул.
     - Вот это правильно, - сказал он. - Я вам, черемисам, все время толкую: делайте только то, что умеете делать! Допрашивать твои черемисы точно не умеют, зато стреляют неплохо. Туда ему и дорога. По крайней мере, о Шибздике теперь можно забыть. А то я, честно говоря, уже начал беспокоиться.
     - Остается только Баклан, - напомнил Уманцев.
     - Да хрен с ним, с Бакланом, - отмахнулся Черемис. - Он же не помнит ни хрена.
     - Ну тебя-то он наверняка запомнил, - сказал Манохин. - И дорогу до Куяра и обратно - тоже.
     Так что про него забывать рано, Черемис. Мы вот тут подумали... У тебя ведь, насколько мне известно, его баба. Ну-ка, где она?
     Черемис понимающе кивнул, подошел к краю галереи и, навалившись брюхом на жиденькие железные перила, посмотрел вниз.
     - Вон она, - сказал Черемис, - третья слева.
     Волчица, а не баба! Вон та, в белом.
     Уманцев и Манохин посмотрели в указанном Черемисом направлении и увидели стройную молодую женщину в просторном, когда-то действительно белом костюме, успевшем превратиться в набор грязных тряпок. Руки Анны Баклановой так и порхали над конвейером, быстро и сноровисто выполняя несложные операции.
     - Ты посмотри, как вкалывает, - с некоторым удивлением сказал Манохин. - Вот уж чего не ожидал от нее, так это ударного труда.
     - Вот и видно, что ты черемис, - с довольным видом просипел отставной капитан Лень, закуривая вонючую сигарету ярославского производства. - Это она дает выход энергии. Подвернись ей сейчас под руку не бутылка, а, к примеру, ты или я - отвернула бы башку без разговоров.
     - А ты, оказывается, психолог, - со скрытой насмешкой заметил Прыщ.
     - Я просто знаю, что говорю, - возразил Черемис. - Она тут в первый день такое учудила... Я ее поставил баланду варить, чтобы, значит, освоилась маленько.
     Сварила она, значит, баланду, взяла кастрюлю да и вывернула ее всю целиком вертухаю на.., на штаны, в общем. Чуток до пояса не достала - кастрюля-то тяжелая...
     Манохин невольно поморщился, представив, каково пришлось несчастному охраннику.
     - Пока он думал, орать ему или уж лучше сразу помереть, - продолжал Черемис, - эта стерва отоварила его по морде уполовником и - ходу. Ну далеко-то здесь не уйдешь, схватили, конечно, да только тот парень, который до нее первым добежал, до сих пор об этом жалеет. Сцапал это он ее, а она его - зубами.
     До кости руку прокусила, как собака. Так рука-то что!
     Она ему, не поверишь, чуть яйца не оторвала. Сграбастала в горсть да как даванет! Он, черемис, по сей день враскорячку ходит. Да вон он, в углу стоит. Вон, с забинтованной рукой. Видишь, как ноги держит? Вылитый эсэсовец! Так что это не баба, а черт в юбке. Пока я, значит, добежал, ее уже успели хорошо обработать - и дубинками, и сапогами, и вообще чем попало.
     А она - ни звука. Только глазищами зыркает, как сыч. Ребята совсем озверели, насилу отбил.
     - Это ты молодец, - похвалил Манохин. - Она нам живая нужна. На тот случай, если муженек вздумает вернуться. Это, конечно, хреновый козырь, но все-таки лучше, чем ничего.
     - Думаешь, вернется? - с сомнением спросил Черемис.
     - А куда ему деваться? В ментовку соваться он не станет, потому как они его же первого и заметут.
     А больше ему податься просто некуда. Имени своего он не помнит, адреса тоже, документов нет, бабок нет...
     Как говорится, ни хаты, ни лопаты. Ну а если не вернется, нам же лучше.
     - И то верно, - сказал Черемис. - Вот ведь семейка! Связались мы с ними, как с фальшивой монетой. Все как есть одинаковые, начиная с этой сучки Игнатьевой. Та сбежала, братец ее сбежал, и эта, - он кивнул в сторону Анны Баклановой, - тоже сбежит, как только возможность представится. Правду говорят: не тронь дерьмо... Все люди как люди, а эти лезут на рожон, как будто у них у каждого по три жизни в запасе. А баба - огонь. Даже жалко. Она одна половины ваших черемисов стоит. А может, даже и всех, сколько их у вас есть.
     - Вот ты ее и береги, - приказал Уманцев, и в это время Анна обернулась.
     Она смотрела, казалось, прямо на Петра Николаевича. Ее распухшее от побоев, превратившееся в сплошной кровоподтек лицо в обрамлении спутанных прядей грязных волос вызывало брезгливую жалость, разорванный костюм свисал бурыми от засохшей крови лохмотьями, но в серых глазах горела такая ледяная ненависть, что Уманцев невольно отшатнулся и сделал неуверенный шаг назад. На разбитых губах Баклановой появилась едва заметная улыбка презрительного торжества, но тут из угла хрипло заорал вертухай, и она отвернулась, снова сгорбившись над лентой конвейера.
     - Смотри за ней в оба, Черемис, - сказал Уманцев, немного придя в себя. Черемис кивнул.

***

     Борис Иванович бомбой вылетел из подъезда, ахнув дверью так, что по этажам пошло гулять гулкое эхо, и растерянно остановился, отыскивая взглядом свою машину, ключ от которой был у него в руке. Тут до него наконец дошло, что машины нет и быть не может, поскольку она находится в ремонте, и он скрипнул зубами от бессильной злости. Теперь, когда Бакланов, можно сказать, нашелся, каждая секунда промедления казалась Борису Ивановичу изощренной пыткой. О том, каким образом Бакланов, с которым Подберезский чуть больше недели назад разговаривал по телефону, превратился в прикованного к инвалидному креслу паралитика с пустым взглядом, да еще и попал при этом из Йошкар-Олы в центр Москвы, Комбат решил пока не думать. Сначала Бакланова нужно было забрать оттуда, где он находился сейчас, показать квалифицированному медику, а уж потом разбираться в причинах приключившейся с ним метаморфозы.
     Тихо, сказал себе Борис Иванович. Спокойно. День только-только начался, и нет никаких причин для того, чтобы сопровождавшая Бакланова старуха куда-нибудь уволокла его до наступления темноты. Место там бойкое, людное, подают ей хорошо, так что никуда они не денутся - ни старуха, ни Бакланов. Сейчас мы спокойненько прогуляемся до метро, доедем до "Комсопольской" - это займет не больше часа, а оттуда так же спокойненько вернемся домой на такси.
     Тем не менее никакого покоя Борис Иванович не ощущал, скорее наоборот. Он снова огляделся, надеясь