пару минут припарковаться.
   Темно-синий новенький "БМВ" уперся колесами в бордюр.
   - Багажник открыть можете? С коробкой неохота таскаться.
   Мужчина, сидевший за рулем, вышел из кабины, открыл багажник.  Данила
положил свою коробку в просторный багажник.
   -  Что  это?  -  несколько  безразличным  для  такого  вопроса  тоном
поинтересовался продавец автоматов.
   - Одна железяка. Давай отъедем, не сидеть же на виду у всей Москвы?
   - Можно и здесь.
   - Нет, лучше отъехать, - настоятельно попросил Данила-Утюг.
   Они отъехали. Минут пять Данила не задавал никаких вопросов, а  затем
начал расспрашивать о  технических  характеристиках  изделия.  Как  мог,
продавец отвечал, а затем даже разозлился:
   - Что вы у меня спрашиваете? Я же вам дал документацию, вы и  образец
смотрели. Какого черта кота за хвост тянете?
   - Давай-ка  вот  в  этот  двор,  у  меня  в  коробке  кое-что  лежит,
посмотришь, соответствует это твоим рассказам или нет.
   Мужчина насторожился:
   - Я не инженер и не конструктор, я продавец.
   - Вот-вот. Разговор остается в силе, волноваться не надо,  партию  мы
берем.
   Двор был абсолютно пустынным. С одной стороны стройка и с другой.
   Впереди бетонный забор и куча битого кирпича. Нежилые  дома  смотрели
во двор выбитыми окнами.
   - Открывай багажник.
   Мужчина вышел из машины, Данила - следом. Продавец замешкался.
   - Быстрее открывай, дело срочное!
   Щелкнул ключ в замке, крышка багажника поднялась.
   - Дело-то срочное... - продавец партии автоматов уже взялся руками за
коробку и намеревался ее вытянуть.
   В это время прозвучал первый выстрел, глухой, шагов за пятнадцать  не
услышишь.
   Мужчина выпустил коробку. Из простреленного затылка потекла кровь.
   Данила приставил пистолет к виску и выстрелил  второй  раз.  Все  это
дело не заняло и десяти секунд - два выстрела и человек  мертв,  мертвее
не бывает.
   Затем Утюгов вытащил из багажника свою коробку, а туда спрятал тело.
   Бельевым шнуром он связал руки, словно труп мог броситься на него , и
задушить, а на голову натянул целлофановый пакет.
   Оглянулся. Ни души. Посмотрел на выбитые окна домов, там .тоже пусто.
   Захлопнул крышку багажника мягко, почти бесшумно, хлопок  крышки  был
похож на выстрел пистолета. Сел на переднее сиденье за руль, сдал назад,
развернулся во дворе, заваленном кирпичом. Неторопливо выехал. На  руках
у Данилы были перчатки.
   Немного попетляв по улицам, он свернул в переулок, а затем  въехал  в
обыкновенный московский двор, заставленный автомобилями. Он нашел  место
между микроавтобусом "форд транзит" и "опелем" пепельного  цвета.  "БМВ"
аккуратно вписался в оставшееся пространство.
   Данила открыл дверцу, взял с заднего сиденья коробку, вылез из машины
и, запрокинув голову, посмотрел на  старые  клены,  каштаны  и  липы.  С
деревьев медленно падали листья.  Начинал  накрапывать  обычный  осенний
дождик. Окна домов светились стеклом, там, в квартирах  было  уютно.  Из
одного окна на втором этаже слышалась музыка.
   Данила улыбнулся, а затем с  картонной  коробкой  под  мышкой  быстро
покинул двор. На соседнем перекрестке тормознул машину:
   - К Лужникам, - сказал он водителю.
   - С какой стороны?
   - Поезжай, покажу.
   Частник повез убийцу.
   А  в  двенадцать   ноль-ноль   телефонный   звонок,   надоедливый   и
пронзительный, заставил Толстошеева оторваться от чтения бумаг - липовых
договоров с несуществующими фирмами и несуществующими  людьми,  и  взять
трубку.
   - Добрый вечер! - сказал Данила.
   - Какой вечер, ночь уже!
   - Но я свое дело сделал, Матвей, осталось теперь уладить наши дела.
   - Уладим, - сказал Матвей, - можешь не сомневаться. Я же тебя никогда
не подводил, а то, что было, так оно быльем поросло. Подъезжай,  Данила,
завтра поутру ко мне на дачу. Надеюсь, не забыл, где мой новый дом?
   - Как же, как же, не забыл.
   - Ну, вот и договорились.  В  восемь  утра  я  тебя  жду.  Кстати,  -
помедлив, добавил Толстошеев,  -  свой  инструмент,  которым  ты  работу
сделал, прихвати, не забудь.
   - Понятное дело. По накатанной схеме работаешь? Только ты мне  взамен
новый дай.
   - Идет. Чего-чего, а инструмента у меня - как грязи.  Возьмешь  самый
лучший, который понравится.
   Постороннему   слушателю   могло   показаться,   что   двое    мужчин
разговаривают о какой-нибудь дрели или о пиле. Мало ли какой  инструмент
может понадобиться на даче?
   В восемь утра спортивная "тойота" въехала в  ворота  старого  дачного
кооператива.  Но,  несмотря  на  то,  что  люди  здесь  жили  с   начала
пятидесятых годов, процентов восемьдесят домов были  новенькими,  как  с
иголочки. Каждый хотел щегольнуть перед соседом, показать, что и  он  не
лыком шит.
   Деревья  на  больших  участках   росли   старые,   развесистые.   Тут
практически  невозможно  было  увидеть  грядок  с  зеленью,  парников  с
помидорами и огурцами.
   Только у старых академиков, чьи  посеревшие  от  времени  двухэтажные
дома казались  жалкими  лачугами,  поблескивали  полиэтиленом  небольшие
теплицы.
   Данила Утюгов бывал на даче Толстошеева раза четыре и не очень хорошо
ориентировался.  С  прошлого  раза,  как  ему  показалось,   все   здесь
разительно изменилось. Он помнил, что на горке  стоял  дом  с  башенкой,
самый высокий во всем городке. Но теперь он с трудом его отыскал.  Рядом
с ним буквально за три месяца вымахали еще  два  домины,  каждый  в  три
этажа, фланкированные башнями по углам.
   "Нехрен людям делать, - подумал Утюгов, - будто они здесь живут!
   Приезжают раза три-четыре в месяц водки попить, да шашлыков покушать,
в баньке попариться. И на хрен им  такие  домищи?  Некуда  людям  деньги
девать, - он  со  злостью  посматривал  на  богатые  строения,  медленно
пробираясь по улице, уставленной машинами. Можно было подумать, что  это
не загород, а какой-нибудь выездной автосалон. Ни одной  старой  машины,
все как с иголочки, год-два.
   Попалась пара-"волг", но они смотрелись  как  реликтовые  ископаемые,
чем-то вроде рыбы латиметрии.
   "Ну вот и домик  Толстошеева.  Умный  мужик,  дом-то  на  самом  деле
попросторнее тех дворцов будет, ас виду довольно  скромный,  компактный,
снаружи никаких излишеств, никаких тебе башен с флюгерами и курантами".
   Дом с виду казался одноэтажным, но зато под высокой крышей  пряталась
двухэтажная мансарда, а  на  подземном  уровне  располагался  просторный
гараж на три машины, кухня, бильярдная и сауна  с  небольшим  бассейном.
Как помнил Утюгов, возле бассейна  стояло  четыре  тренажера,  хотя  сам
Толстошеев спортом не увлекался.
   Хозяин даже не вышел встречать гостя,  лишь  занавеска  качнулась  на
окне, когда он выглянул  посмотреть,  кто  заехал  во  двор.  Отсутствие
охраны совсем не насторожило Утюгова.
   "Крутым" бизнесменом Толстошеев не считался и врагов особых не имел -
таких, чтобы опасаться за свою жизнь. Попугать могут, предупредить тоже,
но не больше. Человека, у которого в друзьях ходят и полковники  МВД,  и
воровские авторитеты, никто трогать не  станет.  Он  нужен  всем.  Зачем
убивать того, кто ремонтирует твою машину, да к тому же денег за это  не
берет?
   Бандитам Толстошеев был выгоден тем, что скупал у них краденые тачки,
перебивал номера, перекрашивал, разбирал на запчасти, а  затем  продавал
по России, благо рынок безразмерный. Милиции Толстошеев приглянулся тем,
что,   во-первых,   ремонтировал   и   обслуживал   машины   сотрудникам
правоохранительных органов почти бесплатно, а также служил посредником в
передаче взяток от бандитов к ним. Всех устраивал Толстошеев, не забывая
при этом собственные интересы.
   Данила Утюгов на этот раз был  не  в  джинсовой  куртке,  а  в  серой
кожаной.
   Солнцезащитные очки подняты почти  на  самую  макушку,  а  спортивные
штаны, в которых так  удобно  вести  машину,  такой  ширины,  что  могли
сравниться с шароварами запорожского казака.
   Толстошеев уже сидел в гостиной,  он  ждал  его.  Матвей  оделся  как
человек, собравшийся прогуляться по лесу: кроссовки, джинсы, свитер.
   Вместо приветствия Данила проговорил:
   - Сушит, - и, взяв со стола бутылку с минеральной водой, влил граммов
двести в открытый рот.
   - Съел чего-нибудь не того?
   - От волнения.
   - Чего ж ты волнуешься? Не тебя  же  убили?  -  хохотнул  Толстошеев.
Утюгов поморщился:
   - Я за своим приехал, - напомнил Данила.
   - Помню, помню. Твое от тебя никуда не уйдет.
   Толстошеев поднял со стола газету с большим портретом  президента  на
первой странице. Президент улыбался растерянной улыбкой, словно вспомнил
что-то неприличное, а фотограф в это время щелкнул затвором. Под газетой
оказалась стопочка денег, перетянутая аптекарской резинкой.
   - Тут пять.
   Утюгов сунул деньги в карман куртки и тут же затянул замок.
   - Пойдем, поговорим, потолкуем, воздухом подышим. Ты,  небось,  давно
по лесу не гулял?
   - Я и на рыбалку в последний раз давно ездил, - отозвался Утюгов.
   - Зря. Здоровье беречь надо, рыбалка же нервы успокаивает.  Работа-то
у тебя нервная, волнительная, если тебя сушит.  От  нервов  все  болезни
начинаются.
   Толстошеев запер дверь на ключ и через калитку вышел прямо в лес. Дом
его стоял  на  самом  краю  дачного  кооператива,  как  любил  хвалиться
Толстошеев, "мой дом стоит в лесу". На самом же  деле  дом  располагался
вплотную к лесу. За сетчатым забором, увитым плющом и диким  виноградом,
начинался крутой холм, склон которого густо порос  кустами  малинника  и
молодым сосняком. Мужчины шли по  узкой  тропинке,  засыпанной  хвоей  и
сухими листьями.
   - Ты что, Матвей, по сторонам оглядываешься, будто боишься?
   - Удивляюсь я, Данила, народ здесь живет совсем не бедный.
   - Это точно.
   - А каждое утро ходят с палочками, грибы ковыряют,  словно  жрать  им
нечего.
   - Это они для удовольствия.. Ты-то не ходишь?
   - Мне все некогда, - ответил Толстошеев, - не до грибов.
   - А рыбу ловишь?
   - Рыбу ловлю, но не один, а с хорошим знакомым,  с  партнером.  Я  ее
поймаю и даже домой не несу. У сторожа котов дюжина живет, так они ее  и
с хвостами и с головами жрут, аж хруст идет.
   Данила улыбнулся:
   - Куда мы идем? И о чем ты со мной потолковать хотел?
   - Дело серьезное, то, о  котором  я  с  тобой  поговорить  хочу.  Вот
болтаешься ты туда-сюда, никак чем-нибудь солидным не займешься.
   - Чем это я, по-твоему, должен заняться? Дай дело, я его делать буду,
отведи участок.
   - Я не про работу, я про большое дело.
   Данила насторожился и заинтересовался. Он  понимал,  если  Толстошеев
предлагает, значит, что-то серьезное,  а  самое  главное,  денежное,  но
скорее всего, грязное.
   - Так что ты там сделал?
   - Сделал все как следует, -  мгновенно  поняв,  куда  клонит  Матвей,
ответил Утюгов. - Две дырки в голове,  руки  связал  на  всякий  случай.
Пусть думают, что к чему. А на голову мешок целлофановый натянул.
   - Зачем?
   - Такие детали с толку следователей сбивают. Будут сидеть  и  думать,
какого черта его связали, зачем мешок на голову  натянули,  и  что  было
вначале - пулю ему в голову пустили, а затем связали или  наоборот.  Вот
на это и уйдет основное время.
   - Хитер ты, Данила!
   - Что мне остается?  Я  знаю,  преступление  или  сразу  раскроют  по
горячим следам, или вообще - никогда.
   - Лучше бы никогда, - хихикнул, откидывая ногой  с  дорожки  сосновую
шишку Толстошеев.
   - Ствол привез?
   - Конечно, -  не  дожидаясь  просьбы,  Утюг  вытащил  из  внутреннего
кармана куртки пистолет с коротким глушителем и как нож за лезвие  подал
его, держа за ствол, Толстошееву.
   Тот взял пистолет, вполне профессионально выщелкнул обойму, в которой
еще оставались патроны.
   - Патроны себе возьмешь или отдашь с ним?
   - На хрена они мне?
   - Я тоже так думаю.
   Толстошеев вогнал обойму в  рукоятку  и  небрежно  сунул  пистолет  в
глубокий карман плаща.
   - Какое ты мне, Матвей, дело предложить хочешь?
   - Не спеши, я думаю.
   Так они и брели, оглядываясь  по  сторонам,  вдыхая  влажный,  свежий
лесной воздух. Лес кончился внезапно,  его  словно  обрезало  неширокое,
гладко заасфальтированное шоссе с яркой, недавно нанесенной разметкой.
   - Вот же, сволочи, - проговорил Утюгов, - если шоссе  к  министерским
дачам ведет, так на нем порядок, словно на американской магистрали.
   - Ты что, в Америке бывал?
   - Бывал, на соревнования ездили. Я тогда  четвертое  место  занял,  а
потом все в тартарары покатилось.
   - Я тебе кое-что показать хочу.
   - Природы я уже насмотрелся.
   - Нет, - покачал головой Толстошеев, - это с новым делом связано.  Не
пожалеешь. Я тебя с одним мужиком познакомлю, не  пожалеешь.  Будете  на
пару работать.
   Утюгов с сомнением смотрел на открывавшийся перед ним пейзаж. Идиллия
кончилась, за шоссе начиналась развороченная  земля  -  вечная  стройка.
Дымили трубами два асфальтобетонных завода, дым шел черный.
   И Утюгов поймал себя на мысли:
   "Странно, почему небо  над  этими  заводиками  еще  не  почернело,  а
продолжает сиять голубизной?"
   - Мы так не договаривались, - пробурчал Утюгов,  но,  тем  не  менее,
продолжал идти рядом с Матвеем. - Я с тобой готов работать, а  с  кем-то
другим, с непроверенным...
   - Человек проверенный, не хуже тебя, - хихикнул Толстошеев, спускаясь
в заросшую травой канаву.
   - Место ты нашел гиблое.
   - Чем более гиблое место, тем спокойнее,  -  отвечал  Толстошеев.  Он
специально шел первым, чтобы не вызывать у Данилы подозрений.
   - Дело-то хоть какое?
   - Денежное.
   - Это я уже слышал.
   - Не торопи, не гони коней. Не  хочешь  рисковать,  давай  о  деле  с
мужиком пока говорить не станем. Посидим с ним, покалякаем,  ты  к  нему
присмотришься, поймешь, чем он дышит. У тебя же глаз, словно  алмаз,  ты
сразу людей распознаешь.
   - Это точно, - самодовольно хмыкнул Утюгов,  -  что-что,  а  глаз  на
козлов у меня наметан, я за версту их приближение чую.
   - До того мужика меньше версты осталось, - Толстошеев  показал  рукой
на дымившую трубу асфальтобетонного завода.
   Они уже шли вдоль покосившегося бетонного забора,  на  котором  каких
только надписей не было - и политических, и можно сказать,  сексуальных,
и так называемых музыкальных. От нечего делать Утюгов  читал  их  вслух,
иногда смеялся, когда надписи были сделаны в рифму.
   Матвей нырнул в пролом, придержавшись за ржавый прут арматуры.
   - Ты вопросов лишних мужику не задавай, говорить буду я, а ты  только
присматривайся.
   - Лады, - отвечал Утюгов.
   Они оказались на узкой асфальтовой дорожке, пролегавшей между забором
и  бетонными  колоннами,  над  которыми  простирался  навес.  Тут  стоял
удушливый запах разогретой смолы. Утюгов глянул  вниз,  под  навес.  Там
метрах в трех, на  дне  огромного  бетонного  бассейна  блестел,  словно
начищенные хромовые сапоги, расплавленный битум.
   - Не хочешь  со  своей  пушкой  попрощаться?  -  спросил  Толстошеев,
указывая на горячий битум. - Там ее никто никогда  не  найдет  -  лучшее
хранилище для использованного инструмента.
   - Чего  прощаться?  -  пожал  плечами  Утюгов.  -  Ствол  -  он  вещь
неодушевленная и никаких приятных воспоминаний у меня с ним не  связано,
одна головная боль.
   - А я оружие люблю, - отозвался Матвей, не спеша извлекая пистолет из
кармана и разглядывая вороненую сталь. - Глушитель у тебя хороший,  жаль
выбрасывать.
   - Итальянский, - сказал Утюгов и назвал модель глушителя.
   -  Хороший,  маленький,  -  поглаживая  его   ладонью,   приговаривал
Толстошеев. - Точно без звука бьет?
   - Вообще без звука ни одна пушка не стреляет, но  эта  тихая,  словно
дверь хорошей иномарки закрываешь, шпок - и все!
   - Давненько не стрелял, - улыбаясь, говорил Толстошеев и огляделся по
сторонам. - Никого нет?
   - Поблизости никого.
   Ближайшие люди находились возле грохочущего асфальтосмесителя и  даже
если кричать, надрываясь, они бы не услышали.
   Толстошеев прицелился в дно ямы, там, где  на  битуме  плавал  желтый
кленовый лист.
   - Как думаешь, попаду?
   - Чего ж не попасть, метров пятнадцать расстояния, а цель крупная. Ты
же не в яблочко метишь? Главное,  чтобы,  мишень  яркой  была,  на  фоне
выделялась.
   Желтое на черном - хорошее сочетание.
   - Смотри, - сказал Толстошеев и показал  рукой  куда-то  за  Утюгова,
словно увидел кого-то из знакомых.
   Данила  машинально  обернулся,  и  в  этот  момент  Матвей,   вскинув
пистолет, нажал на спусковой крючок. Пуля вошла Утюгу в  спину.  Наемный
убийца обернулся с таким выражением на лице, словно кто-то  хлопнул  его
по плечу. Удивление, растерянность, непонимание  просматривалось  в  его
глазах. Сказать он уже ничего не мог.
   Толстошеев второй раз нажал на курок, целясь в голову. Пуля  вошла  в
щеку. Утюгов рухнул животом на край ямы.
   Матвею пришлось поспешить, еще немного и Утюгов перевалился бы  через
край.
   - Эй, а должок отдать? Денежки,  -  абсолютно  спокойно  приговаривал
Матвей, удерживая мертвеца за шиворот. - Если бы ты молнию не застегнул,
они могли бы и выскользнуть.
   Завладев  деньгами,  Толстошеев  разжал  пальцы.   Перевернувшись   в
воздухе, мертвый Утюгов упал на вязкую поверхность битума. Сперва пленка
прогнулась, словно труп упал на черный, плотно натянутый полиэтилен, под
которым пряталось густое желе, затем пленка разорвалась в двух местах, и
труп медленно погрузился  в  черную  горячую  жижу.  Последними  исчезли
кроссовки, на подошвах которых виднелась налипшая влажная глина.
   Взяв пистолет за глушитель, Толстошеев прицелился и метнул  его,  как
нож, сильно и резко. Железо пробило пленку и мгновенно исчезло в  густой
горячей жиже.
   Черная расплавленная смола линзой вздулась над прорывом.
   - Ну, вот и все!
   Матвей отряхнул руки, поискал глазами  гильзы.  Нашел  их  не  сразу,
пришлось ворошить траву  палкой.  Он  напоминал  дачника,  который  ищет
грибы.
   - Вот одна, вот и вторая - аккуратненькие, блестящие.
   И гильзы тоже полетели в черный как безлунная ночь битум.
   Рабочие возле смесителя видели, что на территорию зашли два человека,
а  обратно  возвращался  один,  в  длинном   плаще.   Но   их   это   не
заинтересовало, главное, что шли мужчины без ведер, и возвращался  мужик
с пустыми руками, значит, битум не крали. Ну, самое большое,  помочились
где-нибудь у забора, так это в порядке вещей.
   Толстошеев шел на дачу, весело насвистывая и запустив руки  в  пустые
карманы плаща. Что делать с машиной, он  знал.  Загнал  ее  в  подземный
гараж к своим двум. Даже если кто и обнаружит машину  здесь,  то  всегда
можно  сказать,  что  Утюгов  попросил,  чтобы  автомобиль   постоял   в
отапливаемом помещении. Машина дорогая, такую надо беречь. А куда  делся
сам Утюгов, черт его знает! Человек он ненадежный, бывший спортсмен, год
отсидевший в тюрьме. Мало ли чего он натворил, от кого прячется!

Глава 4

   Джип Миши Порубова был оборудован по первому классу. Комбат с Мишаней
расположились на заднем сиденье. Тут было  просторно  -  можно  вытянуть
ноги.
   Имелся и небольшой откидной столик, бар,  где  нашлось  четыре  сорта
водки, два - коньяка, один - виски. Можно было включить и телевизор,  но
Комбат привык в жизни обходиться без излишеств.
   - Ты бы еще писсуар в машине оборудовал, - предложил он Порубову.
   - А что, можно?
   - Или биде.
   Только теперь Мишаня сообразил, что бывший командир подкалывает его.
   - Хорошая машина, в ней жить можно.
   - То-то и оно, - проворчал Комбат, - не машина, а будуар какой-то!
   Что  именно  скрывается  под  словом  "будуар"  Комбат  не  знал,  не
приходилось ему в  жизни  сталкиваться  с  этим  явлением.  Но  он  ясно
представлял себе, что десантники, даже бывшие, в будуарах не живут.
   - Машина должна быть машиной, а квартира  -  квартирой,  -  наставлял
бывшего подчиненного командир Борис Рублев.
   - Это же  не  просто  машина,  это  джип!  -  гордо  заявил  Порубов,
присматриваясь