и Людмиле позвонил Комбату. Всегда тяжело сообщать о беде,  тем
более, если ты сам в ней виновен. - Извини, Комбат, - сказал Бахрушин  в
телефонную трубку, - но случилась беда. Подожгли тир Подберезского,  сам
Андрюша обгорел.
   - Да, сейчас он в реанимации.
   - Приеду, Борис Иванович. Надо набраться  сил  и  посмотреть  тебе  в
глаза.
   Вот только завезу Людмилу домой и сразу к тебе. Так иногда случается,
- на прощание произнес Бахрушин и отключил телефон.
   Людмила сидела, отвернувшись, смотрела в окно на  освещенные  витрины
магазинов и думала о том, что сама  тоже  виновата.  И  если  бы  Андрей
находился в тире один, то думал бы о том, как спастись самому. А  спасая
ее, он забыл о себе. :
   "Он сумел вытащить меня оттуда в целости и сохранности, даже волосы и
те у меня не обгорели. Ни один волосок!" - Людмила .вспомнила о том, как
целовал ее Подберезский, как шептал на ухо глупые и ласковые слова.
   Она всхлипнула, а затем, не удержавшись, расплакалась.
   - Не надо плакать, - мягко произнес Бахрушин, - все будет хорошо.
   Главное, что Андрей жив, - но особой  уверенности  в  голосе  Леонида
Васильевича не было.
   - Я ненавижу себя! -  пробормотала  Людмила.  -  Это  из-за  меня  он
обгорел.
   А плачу я потому, что жалею себя.
   - Не наговаривай на себя.
   - Да-да, - торопливо говорила Людмила, - ни вы, ни он, а я виновата.
   - Глупости, - полковник взял девушку за руку. -  И  не  вздумай  себя
укорять. В этом есть вина каждого из нас.
   - Я сама настояла на сегодняшней встрече.
   Леониду Васильевичу было неудобно выслушивать откровения  девушки,  о
которых, как он понимал, она сама пожалеет.
   - Я же видела, он занят, у него не было сегодня на меня времени...
   - Вот и приехали. - Машина остановилась у  бетонного  крыльца.  -  Ты
уверена, что можешь быть сегодня одна?
   - Вам надо ехать, - ушла от вопроса Людмила.
   - Все будет хорошо.
   Она зашла в лифт и на прощание взмахнула рукой. Створки сошлись.
   Бахрушин беззвучно выругался и шлепнул ладонью по лбу:
   "У нее же ключей от квартиры нет, все ее вещи сгорели в тире!"
   Слава богу, бежать ему пришлось не  очень  высоко,  Людмила  жила  на
четвертом этаже. Запыхавшийся Бахрушин уже стоял на  площадке,  и  когда
створки кабины разошлись,  Людмиле  показалось,  что  она  никуда  и  не
уехала. И лишь взгляд, брошенный на номер квартиры, убедил ее,  что  она
находится на четыре этажа выше, чем прежде.
   - Твоя квартира?
   Людмила кивнула. Она не знала, как попасть внутрь и лишь всхлипывала.
   Бахрушин  нагнулся,  осмотрел  замок.  Эта  дверь  была  простая,  не
металлическая, если бы понадобилось, такую можно было легко выбить.
   - Ключи есть у соседей, - вспомнила Людмила.
   - Погоди, не стоит тревожить людей среди ночи.
   Бахрушин похлопал себя по карману и  отыскал  пластиковую  телефонную
карточку. Сунул ее в дверную щель напротив замка. Когда ощутил,  что  та
уперлась в язычок, плавно надавил на нее. Дверь открылась.
   - Видишь, ты и не знала, что  у  тебя  дверь  с  электронным  замком,
который открывается магнитной карточкой, - усмехнулся Бахрушин.
   - Боже мой, как это легко для тех, кто умеет!
   - На, держи запасной  универсальный  ключ,  -  сказав  это,  Бахрушин
положил пластиковую карточку на тумбочку в прихожей и подмигнул Людмиле.
- Все будет хорошо, и мы все вместе - ты, я и Андрей -  выпьем  в  вашем
тире.
   Эти слова он произнес вслух, а про себя подумал: "Только  неизвестно,
как скоро. Ну и дурак же я - проклинал себя  Бахрушин,  сбегая  вниз  по
лестнице, - знал, что это может произойти. Вернее, должен был знать и не
принял мер предосторожности. Автоматы охранял,  а  человека?  Я  сам  не
лучше многих генералов, которые человеческую жизнь ни во что не ставят".
   Несмотря  на  то,  что  Бахрушина  терзали  угрызения  совести  и  он
нервничал, в машину он сел абсолютно спокойно. Мягко  закрыл  дверцу.  У
него имелось правило: техника и мебель  не  виноваты  в  том,  что  тебе
плохо.
   - Поехали.
   Шофер даже не переспросил куда. Он  слышал  разговор  по  телефону  с
Комбатом и помнил его адрес.
   - Посиди в машине, а я  поднимусь,  -  глядя  на  горевшие  три  окна
квартиры Комбата, произнес Бахрушин.
   Вскоре шофер уже видел Леонида Васильевича сидевшим на кухне у Самого
окна. Полковник что-то оживленно доказывал Борису Рублеву, махая  правой
рукой с зажатой между пальцами сигаретой так  же  часто  и  сильно,  как
машет дирижер, управляющий большим оркестром,  хотя  и  слушателей-то  у
него и было всего - Комбат да Мишаня Порубов.
   - Не в моих правилах, Леонид  Васильевич,  людей  осуждать,  -  веско
произнес Рублев. - Если чувствуете за собой вину, значит, она  есть.  Ну
что ж теперь делать, - махнул рукой Комбат, -  последнее  дело  -  между
своими разборки устраивать. Да и  не  виноваты  вы  по  большому  счету,
Леонид Васильевич.
   Порубов во время этого разговора практически  молчал.  Во-первых,  он
плохо знал полковника Бахрушина, а во-вторых, не  понимал,  какая  связь
между Подберезским и ГРУ, ведь ребята Комбата уже давным-давно  оставили
армию и если бы ни встреча в Смоленске, то Порубов только по  праздникам
и вспоминал бы, что он бывший десантник.
   Комбат сидел, понурив голову:
   - Доктора не врут? - глухо спросил он.
   - Насчет Подберезского? - так  же  глухо  спросил  Бахрушин,  избегая
глядеть в строну Рублева.
   - Конечно. Доктора они всегда любят преувеличивать, чтобы потом  свои
заслуги в лучшем свете выставить.
   - Нет, - покачал головой Бахрушин, - мне он  врать  не  станет.  Дела
пока хуже некуда, хотя надежда все-таки есть.
   - Надежда - она всегда есть, пока бойца на небо ангелы не позвали,  -
усмехнулся Комбат. - Мне в госпиталь надо.
   - Нельзя, - коротко ответил Бахрушин.
   - Надо, - так же коротко произнес Комбат. Леонид Васильевич замолчал,
всем своим видом показывая, что ответ окончательный.  Но  Комбат,  когда
требовалось, умел настоять на своем.
   - Какой же вы  полковник  ГРУ,  если  не  можете  попасть  туда,  где
находиться запрещено? И этот нехитрый трюк сработал.
   - Я попытаюсь, - сказал Бахрушин, протягивая руку к телефону.
   - Э, нет, так не пойдет! Надо сразу ехать, чтобы там не раздумывали.
   Это как в атаку ходить, - подытожил  Комбат,  -  начинается  она  без
объявления, - он  поднялся  и,  не  произнеся  ни  слова,  направился  в
прихожую.
   Порубову и Бахрушину ничего не оставалось как следовать за ним.
   Шофер Бахрушина уже ничему не удивлялся. в эту ночь. Машина мчалась к
госпиталю по пустым ночным улицам.
   - Быстрее, быстрее!  -  торопил  Комбат.  Ему  казалось,  что  машина
буквально тащится, а то и стоит на одном месте.
   На территорию госпиталя проехали без проблем.  Заспанный  охранник  у
ворот, лишь только увидел удостоверение  полковника  Бахрушина,  тут  же
принял подобающий таким обстоятельствам вид и, сбегав к  себе  в  будку,
нахлобучил шапку, после чего отдал честь. Правда, ни Бахрушин, ни Комбат
этого уже  не  видели,  машина  мчалась  к  корпусу,  где  располагалась
реанимация военного госпиталя.
   Все трое быстро вошли в вестибюль. Дежурная выбежала из-за стола:
   - Вы куда? К кому?
   Бахрушин и не успел открыть рта, как Комбат вставил:
   - Друг у меня здесь, сынок.
   Непонятно, какое слово больше подействовало на девушку,  а  может,  и
сам вид  Рублева,  она  лишь  молитвенно  сложила  перед  собой  руки  и
запричитала:
   - В реанимацию нельзя!
   - Знаем, что нельзя, - ответил Комбат, - наденем халаты и пойдем.
   Естественно, халата,  по  комплекции  Комбата  не  нашлось,  он  лишь
набросил его на плечи. Медсестра звонила дежурному  врачу,  а  Бахрушин,
Комбат и Порубов уже ступали по лестнице.
   Дверь  ординаторской  была  открыта,  двое  мужчин-врачей  играли   в
шахматы.
   Они вскочили, хотели запротестовать, но Комбат так взглянул на них  и
скрежетнул зубами, что охота возражать тотчас пропала.
   - Где Андрей Подберезский? - уточнил Бахрушин.
   - Я проведу, - наконец-то сдался один врач. - Но предупреждаю, он  не
пришел в себя.
   - И вполне возможно, что не придет, - уже почти  шепотом  произнес  в
спину Комбату другой врач.
   Рублев  вошел  в  реанимационную  палату.   Подберезский   лежал   на
специальной кровати, простыня нигде  не  прикасалась  к  телу,  она  шла
поверх дуг, как пленка в дачном парнике. Неимоверное количество трубочек
было присоединено к Андрею.
   Лицо и грудь почти не  пострадали,  не  считая  -  обгоревших  волос,
бровей и ресниц.
   Комбат подошел и стал рядом со своим другом:
   - Жить будет? - через плечо шепотом бросил Комбат, обращаясь к врачу.
- Только без всяких ваших штучек: да или нет?
   Врач передернул плечами:
   - Все в руках божьих, - нашел он универсальную фразу.
   Комбата ответ устроил.
   - Выйдите все.
   - Не имею права.
   - Выйдите, - сказал Бахрушин и взял врача за плечо.
   Все, кроме Комбата, покинули палату. Дверь бесшумно затворилась.
   - Андрей! Андрей! -  наклонившись  к  лицу  Подберезского,  прошептал
Рублев. - Я знаю, ты меня слышишь, должен слышать. Это я - Комбат, это я
- Рублев. Слышишь меня?
   Ни единая мышца на лице Подберезского  не  шевельнулась.  Но,  бросив
взгляд на экран  осциллографа,  Комбат  увидел  всплеск.  Зеленая  линия
дрогнула, явно выгнулась.
   - Значит, слышишь. Так вот, Андрюха,  я  тебя  прошу,  нет,  даже  не
прошу, я тебе приказываю: ты должен выжить! Выжить! - он сказал это  так
убежденно, что сам поверил в силу своих слов.
   Комбат знал, Подберезский не может не выполнить его приказ,  так  уже
было не один раз.
   - Андрюха, запомни, ты должен выжить! Я тебе  приказал.  Если  бы  ты
меня попросил об этом, я бы выполнил, я бы  из-под  земли  выбрался,  но
остался жить. И ты должен выжить.
   Еще трижды на экране осциллографа судорожно изогнулась зеленая линия,
словно Подберезский отвечал Комбату.
   Рублев вышел из палаты, пошатываясь, но просветлев лицом.
   В коридоре он пожал руку врачу:
   - Спасибо, доктор!
   - За что? - не понял тот.
   - За то, что пустили. Он будет жить.
   - Хотелось бы верить, - скептически произнес дежурный реаниматолог.
   - Все, пошли, Леонид Васильевич, пошли, Мишаня. Нам пока  тут  делать
нечего, - и они втроем двинулись к выходу. У столика, за которым  сидела
девушка, Комбат остановился, улыбнулся, глядя ей в глаза:
   - Спасибо, дочка.
   - Как ваш сын?
   - Хорошо, - бросил Комбат. - Счастья тебе, ты хорошая девушка.
   Бахрушин наблюдал за всем происходившим с удивлением. От  Комбата  он
мог ожидать всего: грубой нецензурной брани, нахальства, замешанного  на
убежденности, но что бы вот так - спокойное и ласковое обращение...
   - Я вас подброшу, - сказал. Леонид Васильевич.
   - Сами доберемся. Спасибо, что помогли в госпиталь пробраться.
   - Нет, это вы меня протащили.
   - Главное - результат.
   Мужчины пожали друг другу руки, и Порубов с Комбатом зашагали  ночной
улицей, будто бы собирались пешком пройти пол-Москвы.
   А черная "волга" унесла полковника ГРУ Леонида Васильевича  Бахрушина
в противоположную сторону.

Глава 7

   Ибрагим Аль  Хасан  привык  путешествовать.  Дорога  его  никогда  не
пугала.
   Он мог без труда трястись в  "джипе"  по  пыльным  горным  дорогам  в
Афганистане, мог ехать на лошади, мог пересекать пустыню на верблюде.  А
мог лететь на  самолете,  как  да  военном,  так  и  на  комфортабельном
"Боинге" в "бизнес-классе".
   Сегодня он  мог  быть  на  Ближнем  Востоке  и  встречать  рассвет  в
Саудовской Аравии, в Иордании, а то и в Тунисе. А к вечеру мог  запросто
оказаться в холодной, промозглой Швеции:  Документы  для  этого  у  него
всегда были в порядке.
   Правда, "гражданином мира" он себя  не  считал,  он  был  правоверным
мусульманином.
   Мог совершать намаз и исступленно,  закрыв  глаза,  шептать  молитву,
обращаясь к Всевышнему с одной и той же  просьбой:  чтобы  тот  поскорее
помог очистить мир от "неверных".
   Если же наблюдать Ибрагима Аль Хасана со стороны подольше,  то  можно
было увидеть его настоящее нутро - вполне светского человека. Оказываясь
в "цивилизованном" мире, в Европе или Америке, он походил на  европейца:
дорогой костюм, дорогие европейские  башмаки,  плащ,  роскошный  кейс  и
багаж, состоящий из нескольких чемоданов.
   У Ибрагима Аль Хасана имелось постоянное место жительства в Иордании,
огромный дом, где и жили его пять жен и  семеро  детей.  Вот  и  сегодня
утром он был в Иордании, затем сел на "Боинг" и оказался во  Франкфурте.
Дорогу он перенес легко, долгий перелет его совсем не утомил.
   Почти всю дорогу он спал, а когда проснулся, самолет уже  заходил  на
посадку. Дальнейшее расписание было  уже  утрясено.  Во  Франкфурте  ему
предстояло побыть два часа, затем - пересесть на самолет и в семь вечера
оказаться в Амстердаме. Там еще один час разбежки, и самолет королевских
авиалиний должен был доставить его в Шереметьево.
   В Москве Ибрагим Аль Хасан не  был  больше  года.  В  России  у  него
имелись неотложные дела. Неделю назад состоялась встреча  в  укрепленном
лагере в горах Афганистана. Он повидался со своим  давнишним  приятелем,
знаменитым на весь мир террористом. Тот встретил Аль Хасана  без  особых
почестей.
   На почести  не  хватало  времени,  слишком  важные  дела  ждали  двух
восточных мужчин. Бен Ладену надо было менять лагерь, он  опасался,  что
американцы, объявившие его врагом нации и всех живущих на земле,  найдут
его.
   Но Бен Ладен был  слишком  осторожен  и  хитер,  чтобы  попасться  на
простую уловку и засветить место  своего  пребывания.  Телефоном  он  не
пользовался, засечь его лагерь было сложно.
   Во время перелетов Ибрагим Аль Хасан вспоминал  разговоры,  взвешивал
все "за" и "против", обдумывая, что предстоит сделать.
   "Отдохну в России. У меня ведь там жена, друзья".
   Ни в одном из аэропортов у Ибрагима не возникло никаких проблем.  Его
багаж  не  досматривали,  хотя,  пожелай  таможенники   провести   самый
тщательный осмотр, это  им  ничего  не  дало  бы.  Ибрагим  был  слишком
осторожным, чтобы перевозить что-нибудь недозволенное в самолетах.
   В Амстердаме негр-таможенник долго вертел паспорт, разглядывая его  и
так, и этак. Затем подал владельцу, пожелал счастливой дороги. А  вот  в
Москве Ибрагиму пришлось немного поволноваться. Его багаж очень долго не
подавали в зал,  его  дорогие  чемоданы  никак  не  выплывали  на  ленту
транспортера.
   Но, наконец, они появились.
   -  Заберешь  багаж,  -  коротко  бросил  Ибрагим  Аль  Хасан   своему
секретарю.
   - А вы? - спросил тот.
   - Я тебя найду.
   Ибрагима встречали. Он  знал,  кто  прислал  за  ним  машину.  Шофер,
которого он видел впервые, узнал  Ибрагима  сразу.  Внешность  тот  имел
приметную - высокий, грузный, с  характерным  арабским  лицом.  Водитель
хотел взять кейс, но Ибрагим  с  ним  не  расстался.  Они  выбрались  на
стоянку, где уже ждал микроавтобус "мерседес" с темными стеклами.
   Водитель открыл дверцу, Ибрагим  оказался  в  просторном  салоне.  На
заднем  сиденье  расположился  изрядно  заскучавший   Антон   Михайлович
Сундуков.
   -  Хвала  Аллаху,  -  сказал  Сундуков,  -  что  самолет  прибыл   по
расписанию.
   - Не говори о том, чего не понимаешь, - почти  без  акцента  произнес
Ибрагим,  по-европейски  протягивая  руку  и   пожимая   пухлую   ладонь
Сундукова.
   Если бы надо было, он мог бы и  расцеловаться  по-русски,  облобызать
бизнесмена вначале в правую, затем в левую щеку.
   - Ну, присаживайся!
   Ибрагим осмотрелся по сторонам. Сундуков махнул рукой.
   - Как у тебя дела?
   - Хвала Аллаху, - ответил Ибрагим. - А у тебя?
   - Тоже хвала Аллаху, - произнес Сундуков.
   - Вижу, ты год от года лучше живешь.
   - Стараюсь, - ответил Сундуков. Машина уже выбиралась на шоссе. О чем
пойдет разговор, Сундуков мог предположить - ни с чем другим  Ибрагим  в
Москве не объявлялся. Кейс лег на стол, Ибрагим толстым пальцем повертел
колесики кодового замка, вытащил бутылочку с таблетками, быстро забросил
парочку в рот и, зажмурив глаза, проглотил.
   - Уставать начал, пожаловался Ибрагим Сундукову.
   - Сердце, что ли?
   - Не сердце, с мозгом проблемы, - ответил Ибрагим и немного  виновато
улыбнулся. - Климат мне ваш не нравится, сыро и холодно.
   - Я понимаю, у вас там, на Востоке, тепло и сухо.
   - Почему ты называешь это Востоком? Там юг, восток  совсем  в  другой
стороне.
   - У нас все так говорят.
   - А вот я отвык, - признался Ибрагим.
   - Мне, кстати, тоже климат здешний не по  душе,  -  сказал  Сундуков,
осклабившись.
   - Что ж, Антон, у тебя скоро  может  появиться  возможность  поменять
климат.
   Сундуков захохотал:
   - На южный?
   - На какой хочешь. Скажи водителю, чтобы стекло поднял.
   - Водителю говорить не надо, -  Сундуков  нажал  клавишу,  и  толстое
стекло поползло вверх, отгораживая салон от водителя и охранника.
   - В двух словах...
   - Спасибо, что встретил, - произнес Ибрагим.
   - "Спасибо" на хлеб не намажешь, - отреагировал Сундуков.
   - У нас еще будет возможность рассчитаться, а сейчас я тебе  вот  что
скажу: я встречался кое с кем...
   - Догадываюсь, - ответил Сундуков.
   - Именно с ним, - уточнил Ибрагим, - он согласен проплатить, если  ты
сумеешь сформировать большую партию.
   - Большую-это сколько? Ибрагим развел руками:
   - Три или четыре вагона, причем полные, как у вас здесь говорят,  под
завязку.
   - Четыре вагона? Это можно, вопрос лишь в цене.
   - Я тебя никогда не подводил, а он никогда меня не подводил. Так  что
все будет в порядке.
   - Что именно надо?
   - Это отдельный разговор, ты получишь список.
   - Когда? - спросил Сундуков.
   - Да хоть завтра, он у  меня  весь  вот  здесь,  -  Ибрагим  постучал
указательным пальцем по лбу.
   - Я все понял.
   - Деньги, если хочешь, тебе переведут на любой счет в любой  банк  на
Ближний Восток. Можно в Италию, можно в Грецию, а можно в любой офф-шор.
   - Приятно слышать. Рассчитываешься чем?
   - И этот вопрос решаем, - Ибрагим говорил так, что Сундуков понял,  у
иорданца уже все расписано, разложено  по  полочкам  и  на  все  вопросы
заготовлены ответы.
   - Ты где останавливаешься?
   - У меня здесь как-никак жена, я ее не видел больше года.
   - Любимая жена?
   - У меня нет особо любимых жен, они для меня все любимые.
   Сундукову было известно, что лет двенадцать назад Ибрагим  Аль  Хасан
был образцовым студентом в  одном  из  престижных  московских  вузов.  А
затем, проучившись четыре года, Ибрагим  учебу  забросил,  ударившись  в
религию. Он и теперь разъезжал по  всему  миру  в  качестве  миссионера,
переводя деньги, подписывая договора  якобы  на  строительство  мечетей,
организацию исламских университетов, духовных школ, училищ. В  душе  при
всем при том Ибрагим оставался  очень  светским  человеком,  находясь  в
России, мог пить водку, закусывая ее свининой.
   Заказы,  которые  получал  Сундуков  от   Ибрагима,   всегда   хорошо
оплачивались, денег Ибрагим не жалел. Естественно, деньги у него были не
свои, откуда они у  Ибрагима  -  Сундуков  догадывался,  но  никогда  не
спрашивал. Не его это дело - совать нос в чужие кошельки.
   Ибрагим откусывал  комиссионные  по-божески,  так  что  львиная  доля
оставалась исполнителям, то есть Сундукову и его людям.
   - Тут вот какое дело, - перешел на шепот Ибрагим  Аль  Хасан,  -  ты,
Сундуков, если захочешь, сможешь  провернуть  еще  одно  дело...  Как  я
понимаю, ты собираешься отсюда  уезжать?  Недаром  же  ты  жалуешься  на
местный климат, который раньше тебе нравился?
   Сундуков   сглотнул   слюну,   удивленный    прозорливостью    своего
собеседника.
   Ведь он ему еще ничего  не  сказал,  лишь  намекнул,  пожаловался,  а
иорданец уже догадался. И вполне возможно, что Ибрагим  знал  заранее  -
предложи он Сундукову много денег, и  тот  согласится  покинуть  Россию,
обрезать все концы.
   -