е семидесятых, станцию не поставили на консервацию, закрепив за ней лишь сторожа, пожилого подслеповатого бурята.
     Он со своей собакой и жил на станции, облюбовав себе маленький домик, приведя его в божеский вид, в божеский, конечно, по своему разумению.
     А в 96 году произошло нечто удивительное и непонятное для жителей поселка.
     Сначала появилась какая-то комиссия, за ней рабочие, потом потянулись машины, груженые стройматериалами, и станция начала преображаться. Восстанавливались здания, отстраивались новые. Вокруг станции появился высокий забор, обтянутый сверху проволокой, приехали военные, которых привлекли для работ.
     И местные жители из поселка, находившегося километрах в трех от станции, заговорили о том, что на бывшей "ящурке" собираются строить что-то военное. Затем стали поговаривать о строительстве тюрьмы, скорее всего потому, что появились колючая проволока и смотровые вышки по периметру. Но и те, и другие домыслы были неверны, в чем любопытные смогли убедиться, когда на станции появились иностранцы, и платформы, груженные машинами с огромными яркими фургонами, полными аппаратуры.
     В течение нескольких месяцев лаборатории приобрели неузнаваемый вид. И таким лабораториям даже могли позавидовать Москва и Санкт-Петербург. Аппаратура была самая совершенная и новая. Всевозможные лазеры, компьютеры и все, без чего не может существовать солидный научно-исследовательский институт по микробиологии. Правда, персонала было немного - несколько иностранцев с раскосыми глазами и с полдесятка наших ученых, которые никогда не появлялись в поселке.
     Все необходимое доставляли на машинах прямо за ограду. Из местных жителей на станцию никого не пускали. На бетонном заборе сразу же бросались в глаза огромные надписи, сделанные под трафарет: "Посторонним вход запрещен!", "Вход только по пропускам", "Опасная зона!", "Прохода нет!". Все подъезды, ведущие к станции, а было их три, перекрыли полосатые шлагбаумы, у которых дежурили люди в камуфляжной форме. Эти люди на вопросы местных жителей не отвечали, а если что и говорили, то односложно и непонятно. И жители предположили: наверное, ученые опять занялись ящуром, наверное, здесь вновь, а может, где-то неподалеку, будут заниматься скотоводством.
     Из-за бетонного забора время от времени слышалось мычание коров и ржание лошадей. Но занимались на станции далеким от ящура делом и настолько страшным, что если бы местные жители узнали - каким именно, то, наверное, бросились бы в бегство, стараясь как можно быстрее покинуть эти места. Об истинной цели исследований и опытов не знали даже многие из работающих.
     Им поручались отдельные операции. Платили много, так что вопросы задавать не хотелось.
     Финансирование шло откуда-то со стороны по какому-то совместному очень крупному проекту российско-японского университета. Если ученые говорили, что чего-то недостает, техника появлялась через неделю, несмотря на то, что доставить ее было сложно.
     Время от времени прилетали вертолеты, из которых выгружались контейнеры из рифленого железа с иностранными надписями. Большей частью металл украшали замысловатые иероглифы. Крыши зданий, на удивление местных жителей, украсили огромные тарелки спутниковых антенн, что сразу же навело на мысль, что на территории бывшей станции создают какую-то астрономическую лабораторию или центр космического слежения. Работа на станции кипела и подобным темпам мог позавидовать даже крупный научно-исследовательский институт с сотнями сотрудников.
     Изредка на территорию наведывался тот, кого называли Учителем. Перед ним ворота распахивались мгновенно, и огромный джип с затененными стеклами, с антенной на крыше плавно въезжал на территорию и следовал к зданию центральной лаборатории. К самому Учителю, к поселкам с переселенцами местные жители уже привыкли и на этих в общем-то безобидных для них людей почти не обращали внимания. Те не лезли в их дела, местные жители отвечали тем же. В общем, эти столь разные люди довольно мирно уживались и сосуществовали, лишь иногда, оказывая друг другу помощь. Среди переселенцев всегда находился кто-нибудь из врачей, чтобы помочь в экстренных случаях. И главное, сектанты, как их называли, никогда не брали за помощь деньги, что было на руку бедным местным жителям.
     Вот и сейчас кортеж машин, в центре которого находился джип и три автомобиля охраны, проследовал на большой скорости по проселочной дои роге к лаборатории. Шлагбаумы послушно поднимались, машины даже не сбавляли скорости, ворота уже были открыты.
     Джип подъехал прямо к крыльцу - так, что деревянная сандалия Учителя опустилась прямо на ступеньку. Он медленно поднялся на крыльцо, где его уже ждал Аркадий Карпович Петраков.
     Он всего лишь второй раз видел Учителя.
     На этот раз тот показался ему еще меньше ростом, еще более обрюзгшим и неповоротливым.
     Живот и груди сектанта вздрагивали при каждом движении. Петраков был спокоен, понимая, что без него здесь, в лаборатории, все остановится.
     И именно поэтому к нему было такое уважительное отношение. Учитель разговаривал с ним на "ты", без пренебрежения и чувства превосходства, спокойно, почти как с равным, хотя Петраков чувствовал, шевельни этот лысый толстяк пальцем и от Петракова не останется мокрого места, как ничего не останется и от всего городка за бетонным забором. Но, наверное, пока еще не пришло время кивать.
     Они вдвоем - ученый и глава секты - прошли в небольшую чистую комнату с жалюзи, компьютером, кожаной мебелью и кондиционированным воздухом. Учитель сразу же сел, с присвистом выпустив сквозь ноздри воздух. Петраков подошел к письменному столу и, нажав кнопку, погасил экран компьютера.
     - Что скажешь? - тихо спросил Учитель.
     - Что вы имеете в виду?
     - Когда все будет закончено?
     - Это зависит не только от меня. Существуют биологические процессы, которые я не могу ускорить. Замедлить я их могу, а ускорить - никак.
     По моим расчетам, осталось три цикла. И тогда жизнеспособный штамм будет получен, дело останется лишь за немногим.
     - За чем же? - спросил Учитель.
     - Его надо будет размножить.
     - Сколько времени займет размножение? - медленно, по слогам спросил Учитель.
     - Здесь все зависит от питательной среды.
     Если размножать на мясном бульоне, как это делали мы с академиком Богуславским, то месяц - полтора.
     - Можно ускорить?
     - Да, можно. Потребуется агар-агар.
     - - Что это?
     Петраков изумился, что человек, поставивший многое на микробиологию, не знает таких простых вещей. И он принялся, как перед студентами на лекции, объяснять Учителю различия питательных сред и преимущества каждой.
     - Погоди, меня это не интересует. Мне нужно знать срок. И сколько тебе понадобится водорослей для производства среды?
     - Все выкладки я передал вашим помощникам.
     - Как работают мои люди? - быстро переходя на другую тему, спросил Учитель.
     - Из поселенцев?
     - Да.
     - Я ими чрезвычайно доволен. Стараются.
     А главное - послушные.
     - Если у тебя возникнут какие-нибудь подозрения, сразу же скажи начальнику охраны, людей заменят. Надеюсь, ты понимаешь, все, что здесь происходит, не должно быть известно никому постороннему. Это в твоих же интересах.
     Петракову все время хотелось спросить зачем этому человеку биологическое оружие и где он его хочет применить.
     - И еще, - не дав додумать ученому, произнес Учитель, - я хотел бы увидеть результаты.
     - Какие результаты? - наивно осведомился Аркадий Карпович.
     - Я хочу, чтобы сразу, как только будет получен штамм, его опробовали.
     - На людях? - изумился Петраков.
     - Конечно, - Учитель словно бы говорил о мышах, таким тоном были произнесены слова. - Ты что, чего-то боишься?
     Петраков пожал плечами.
     - Меня, в общем-то, это не касается. Вы мне заплатили за то, чтобы я вывел штамм, а испытания пусть проводят другие, их квалификации на это хватит.
     - Нет, ты проведешь, - сказал Учитель, - вместе с Богуславским.
     - Боюсь, он откажется.
     - Не бойся, не откажется. Тем более, как мне известно, когда-то давно вы с ним этим занимались и имеете огромный опыт.
     - Да, было дело, - дрожащим голосом обронил Петраков.
     - Ну вот, все возвращается на круги своя.
     Хлеб, пущенный по воде, возвращается к пустившему.
     И в этот момент Петраков понял, что да, действительно, библейская истина правдива. Когда-то давно они с Богуславским, снедаемые тщеславием, желанием получить материальные блага от государства, взяли грех на душу, смертельный грех. Петраков прекрасно помнил трупы заключенных в Пермских лагерях, на которых проводились эксперименты. Он сам читал заключения патологоанатомов о кровоизлияниях в мозг, о кровотечениях желудка, о том, как разлагается печень и лопаются проеденные вирусом стенки сосудов головного мозга.
     В общем, последствия их эксперимента были ужасны. Но там были заключенные, люди никчемные, отпетые мерзавцы, насильники, грабители, убийцы, закоренелые рецидивисты, которым не предвиделось места в обществе развитого социализма. И как сказал тогда один из генералов, руководивший экспериментом: "Ты, Петраков, санитар общества и не жалей этих мерзавцев. Чем больше их погибнет, тем чище воздух, тем спокойнее жизнь".
     А о том, что на государственном уровне при помощи этого оружия, смертоносного вируса, правительство планировало уничтожить американские войска во Вьетнаме, ни Петраков, ни Богуславский не знали, хотя догадывались. Но утешали себя мыслью, будто оружие нужно лишь как средство шантажа, как средство давления на Америку.
     - Так ты говоришь, академик Богуславский работает хорошо?
     - Нет, он работает плохо. Во всяком случае, мог бы лучше. Возможно, он слишком стар и его уже ничто не интересует. Кстати, я хотел спросить, почему он согласился?
     Учитель улыбнулся:
     - Если бы ты не согласился работать за деньги, я бы нашел способ тебя заставить.
     Петраков решил больше вопросов не задавать.
     - Я хочу на него взглянуть.
     - На кого? - задал вопрос ученый.
     - Ну, ясное дело, не на Богуславского! Я хочу взглянуть на вирус.
     - Пожалуйста, - сказал Петраков, - пойдемте.
     - А это опасно? - спросил Учитель.
     Петраков пожал плечами.
     - В принципе, все меры предосторожности соблюдены, так что, думаю, опасности нет. Я же не боюсь.
     Учитель от подобного сравнения - себя со смертным - поморщился.
     "Он не боится... Что его жизнь - дым и не более того. Махну рукой - этот дым развеется.
     А вот я - да, я нужен. Все они существуют для меня. Даже этот маленький микроб, который не виден невооруженным глазом, и тот будет повиноваться моей воле, станет работать на меня. Он заставит всех трепетать и мне начнут поклоняться не тысячные, как сейчас, а миллионные. Я буду выбирать, кому остаться на земле и продолжить жизнь, а кто должен уйти".
     От этой мысли на лице Учителя появилось даже приторное выражение, словно сейчас у него во рту находилось что-то очень сладкое, более сладкое, чем засахаренная вишня.
     - Хорошо, работайте, - сказал после того, как увидел в электронный микроскоп странное движение похожих на кристаллы вирусов. - Если что-нибудь будет нужно, сообщайте.
     И Петраков подумал:
     - Может, сказать, что я хочу еще денег? Но лучше не сейчас, лучше перед последним этапом, перед последней мутацией. Ведь сделать ее могу только я. Я-то понимаю почему Богуславский согласился. Он, наверное, хочет уничтожить всю работу на последнем этапе, а сделать это очень легко.
     И Петракову опять пришла в голову та простая мысль, что академика Богуславского надо отстранить от дела и лучше уничтожить, может быть, даже отравить, но чуть позже, пока он нужен. И тут ему пришла в голову очередная мысль - шальная мысль: а не испробовать ли штамм на самом Богуславском, так сказать, вернуть кесарю кесарево? Он его породил, его он и убьет. А самому, получив деньги, попытаться унести ноги, если, конечно, все получится. Петраков рассчитывал, что все сойдет ему с рук и он станет богатым человеком. Деньги дадут свободу и он доживет жизнь в достатке.
     "Нет, не станет Учитель меня убирать, я ему еще понадоблюсь".
     Учитель появился на крыльце. Люди, работавшие в лаборатории, остались на своих местах. Никто даже не встал из-за столов, не подошел к окнам. Все были приучены: работа, работа, работа.
     Дверца джипа открылась, Учитель с трудом забрался внутрь, и автомобили тут же сорвались с места.
     "Интересно, где он живет?" - подумал Петраков, провожая взглядом кортеж, а затем посмотрел на погасший экран, мертвый и серый.
     Одно нажатие - и на экране появилось изображение - движение мелких частиц вируса - математическая модель в недрах компьютера опережала реальное развитие. И всем этим процессом управлял Петраков. Здесь он был всесилен. Он мог остановить, мог ускорить движение частиц на экране. Он мог вершить то, что другим было неподвластно. Он один знал секрет мутаций вируса в нужном направлении. Осталось совсем немного - пару месяцев - и работа будет закончена.
     "А что потом? Куда этот маленький толстый человек, скорее всего, сумасшедший, уверовавший, что он бог, бросит страшное оружие? Неужели он начнет травить людей? Нет, скорее всего, не так, скорее всего, он начнет им шантажировать власть. Вот тогда его и уничтожат. Главное, в этот момент оказаться от него подальше, как можно дальше, и отряхнуть руки. Мерзкое дело - эти мессии, проповедники. Нашли же управу на Осахару, сидит сейчас в тюрьме, дает показания, его судят. Но это в Японии. А этого уберут сразу, раздавят, как комара. Спецслужбы, слава богу, наверное, у нас работают неплохо, особенно, когда жареный петух клюнет. Смогли же уничтожить Дудаева, а этого и подавно уберут. Тот был боевой генерал, знал все секреты, в общем, был человеком сведущим. А что знает Учитель? Ни хрена он не знает, даже святое писание толком не выучил.
     Цитирует с ошибками, перевирает. Он форменный сумасшедший. И откуда он только берет деньги, как ему это удается?"
     И чтобы хоть немного отвлечься от тягостных мыслей, Петраков переключил компьютер на игры, принялся раскладывать пасьянс, самый простой, который обычно ему удавался. Он даже загадал желание: если сейчас получится - а по картам выходило, что все должно получиться - то тогда для него исследования закончатся благополучно.
     Он осторожно двигал мышью по коврику, щелкал клавишей и на его усталом лице то появлялась, то исчезала довольная улыбка.
     "Ну вот, еще две карты и эта комбинация удалась. Осталось еще два хода".
     И здесь случилось непредвиденное. Один за другим из колоды выпали два туза, которым не находилось пары.
     - Черт подери! - пробурчал Петраков и как ребенок, запутавшийся в простейшем раскладе, постучал пальцем по экрану монитора. - Ну же, ну! - как будто бы движение его указательного пальца могло стряхнуть карты со своих мест и поставить туда, куда надо. Но этого не произошло. - Да будь ты проклят, ящик чертов, даже подыграть мне не хочешь!
     Петраков перегрузил игру, поднялся из-за стола и быстро направился в лабораторию. Злым голосом принялся отдавать распоряжения, абсолютно ненужные, ведь все и без него знали, кому чем следует заниматься. У каждого день был расписан по минутам, у каждого имелось свое задание.
     Наконец, всласть наругавшись, отведя душу на безропотных помощниках, Петраков отправился в свой кабинет и, плотно закрыв дверь, закурил дорогую сигарету. И хоть настроение у него было не из лучших, ему почему-то захотелось поговорить с женой. Но он знал, позвонить отсюда никак нельзя, выход по связи - только через начальника охраны, а договориться с этим человеком невозможно. Это было одно из условий контракта, что звонить Петраков со станции никуда не станет, только в экстренных случаях и то в присутствии начальника охраны, предварительно обговорив тему разговора.
     "Что бы мне еще сделать?"
     И он пошел к академику Богуславскому. Он сидел в маленькой комнатке, к двери которой был приставлен охранник. Тот пропустил Петракова молча. Богуславский дремал, поддерживая голову руками, перед ним лежали распечатки, исчерканные ручкой.
     Когда дверь скрипнула, академик поднял голову и посмотрел на Петракова так, словно тот являлся надзирателем, а Богуславский заключенным. Так, по сути, оно и было.
     - Ну, как идут дела? - спросил Петраков.
     - Никак не идут, - ответил Богуславский. - Я не хочу этих дел, я вообще ничего не хочу.

Глава 18

     Уже неделю Борис Рублев, Андрей Подберезский и Гриша Бурлаков жили на берегу небольшой реки в охотничьем домике, срубленном из кедра. Жизнь вошла в свою колею, у каждого появились свои обязанности.
     - Я никогда раньше так крепко не спал, - открывая утром глаза, сказал Борис Рублев, обращаясь к Подберезскому.
     - Что ты говоришь, Иваныч? - спросил Андрей Подберезский.
     - Я говорю, никогда так крепко не спал. Может, только в госпитале после ранения, когда уколы обезболивающие делали. Но там сон был какой-то странный, тяжелый, словно бы провалился в пропасть и лежишь на дне. А здесь хорошо: тепло, сытно, как на курорте.
     - И не говори, - ответил Подберезский, скребя пальцами недельную щетину.
     Мужчины словно бы договорились и не пользовались бритвами. И поэтому вид имели соответствующий.
     - А где Гриша?
     - Черт его знает! - ответил Подберезский. - Он еще затемно куда-то пошел. Взял карабин и отправился, наверное, капканы проверяет.
     - Вот же, не сидится же человеку! Лежал бы, еды у нас еще на две недели, да и водки море.
     - Да уж, и не говори, - ответил Подберезский, быстро, по-военному вскакивая с грубо сколоченных нар и сладко потягиваясь. - Вот уж не думал, что буду жить в таких диких условиях.
     - А что тебе не нравится, Андрюха? Баб нет рядом, что ли?
     - А про баб, Иваныч, я, честно говоря, забыл напрочь, ты не напомни. В общем, хорошо, что мы улетели из этой провонявшей Москвы к черту на рога.
     - И не говори, хорошо.
     Комбат не спешил вставать. Он лежал, прислушиваясь к шуму недалекой реки, густому и насыщенному.
     - Река шумит.
     - Я, честно говоря, - сказал Подберезский, - думал, мы сюда и не доберемся.
     - Тоже мне, заладил - не доберемся! Если Бурлак приглашает, он уж, будь спокоен, знает, как довезти до места в целости и сохранности.
     - Если бы не второй мотор на лодке, черта с два бы добрались.
     - И так бы, что-нибудь придумали.
     - Это точно, командир. Пойду умываться.
     - Надеюсь, купаться не полезешь?
     - Что ты, Иваныч, я еще не одичал, не спятил! Это только Гриша может в ледяной воде барахтаться. Я так, оботрусь снежком, чтобы пот смыть.
     Дрова в печке трещали, еще не успев прогореть. Комбат лежал, поглядывая на маленькое окошко, на яркий солнечный свет.
     "Ладно, надо вставать", - решил он и тоже быстро, по-военному, не давая себе опомниться, соскочил с нар на чисто вымытый пол.
     - Ox, холодина какая! - тут же пробурчал он, выскакивая на улицу.
     Минут через двадцать Подберезский и Комбат уже сидели за столом, крепко сделанном, из широких досок, и пили круто заваренный чай, отрезая большими ломтями мясо, посыпая его солью.
     - Вкусно невероятно! - сказал Подберезский.
     - А Гриша обещал угостить нас рыбой.
     - Если обещал, то угостит, - ответил Подберезский, смачно жуя розовое, подкопченное мясо.
     - Вот уж не дума;?, что здесь будет так хорошо.
     - А на что ты рассчитывал - на ресторан с музыкой?
     - Зная Бурлака, на ресторан я не рассчитывал.
     - И на девиц не рассчитывал, а, Комбат? - захохотал Андрей.
     - И на девиц не рассчитывал.
     - Чем бы заняться? - закончив завтрак, спросил Подберезский, поглядывая на окошко, выходившее на бурную реку.
     - Дровами займись, голубчик.
     - А ты чем займешься, Комбат?
     - Я? - Рублев пожал широкими плечами. - Хочешь, тебе помогу?
     - Да мы уж с тобой дров накололи - на будущую зиму хватит, а то и на пару лет.
     - Кому-то буд