сь.
     - Понял, - кивнул парень, понимая, что лучше Грошу не перечить, да и спорить бессмысленно.
     Петруха уже давно пожалел, что убежал вместе с этими двумя мерзавцами. Лучше тюрьма, лагерь, чем холод, голод и опасности. Ведь, скорее всего, их поймают, хотя, пока что Бог миловал и бандитам удавалось вовремя уносить ноги, обходя засады, расставленные солдатами.
     - Пошли.
     - С Богом.
     - Ты Бога не поминай-то.
     Уголовники, держа автоматы наготове друг за дружкой медленно двинулись к домику. Петруха обошел домик и стал шагах в семи от маленького окошка, спрятавшись за пихтой.
     Он тут же подумал:
     "Какого черта меня сюда поставили? Через это окошко даже собака не выскочит, такое оно маленькое. Ну, ладно, Грош поставил, ему и решать".
     Дверь в домик оказалась не запертой. Охотники явно никого не опасались. Грош и Сема вошли бесшумно, лишь дверь едва слышно скрипнула, тонко и протяжно. Бурлаков этот скрип слышал, но подумал сквозь сон, что, скорее всего, это Комбат или Андрюха вышли отлить. Дело обычное.
     Поэтому он лишь повернулся на бок, удобнее устраиваясь в своем спальнике.
     Когда глаза бандитов привыкли к темноте и они смогли рассмотреть трех спящих мужчин, Грош поднял автомат и громко сказал:
     - Эй, мужики, не рыпайтесь, а то пристрелю, не задумываясь! А ты, Сема, зажги фонарь.
     Комбат услышал этот противный голос и немного приоткрыл глаза. Он увидел темные силуэты, мягкий блик на стволе автомата.
     "Интересно, кто это?" - подумал он, поворачивая голову.
     - Я сказал лежать и не рыпаться!
     - Мы и так лежим, - прошептал Рублев.
     Бандитов было двое. Один возился с фонарем.
     Наконец тот загорелся и свет показался удивительно ярким, даже ярче солнечного. Комбат на секунду зажмурился.
     - Ну что, уроды? - пробурчал Сема, оглядываясь по сторонам.
     В углу, на бревенчатой стене, висели три охотничьих карабина.
     - О, и пушки у них есть! Слышишь, Грош? - Сема подошел, снял оружие и перенес его к двери. - Слышь, Грош, и жратвы у них море.
     Действительно, на столе стояли ящики, банки, картонные пачки, а от печки вкусно тянуло мясом.
     Сема сглотнул слюну.
     - Эй, кто вы такие? - приходя в себя, поинтересовался Бурлаков.
     - Лежи и не задавай вопросы, - направив прямо в лицо Бурлакову автомат, сказал Грош. - Ты что, прокурор или следователь, чтобы задавать вопросы? Здесь я спрашиваю, а не вы. Так что, лежите и не дергайтесь, пока целы.
     "Солдаты, появившиеся днем у домика, говорили о трех беглых заключенных, а здесь их только двое, - вспомнил Комбат. - Интересно, а где же третий? Скорее всего, на улице. А может, его уже нет в живых? Может, их осталось двое?" - и Комбат встретился взглядом с Подберезским.
     Тот моргнул, давая знать, что пришло время действовать.
     - Послушайте, мужики, если вам что надо, возьмите и идите своей дорогой. Мы тут отдыхаем, приехали черт знает откуда.
     - Молчи и не выступай! Захлопни рот! - явно выходя из себя, начинал нервничать Грош.
     Ему хотелось как можно скорее разделаться с этими тремя и приняться за жратву. В теплом, хорошо натопленном домике все его тело мгновенно налилось мягкой тяжестью, и Грош почувствовал, как нестерпимо хочется спать, вот здесь же, на топчане, у печи, от которой тянет таким приятным теплом.
     - Эй, мужики, послушайте, берите, что вам надо.
     - Без тебя знаем, - сказал Сема, - сами решим, что надо взять, а что оставить.
     - Вот и хорошо, вот и договорились, - ласковым голосом сказал Комбат.
     - С тобой еще никто ни о чем не договаривался.
     - Ладно, ребята, я не хотел обидеть. Может, вам деньги нужны, так у меня есть, возьмите. Вот, возьмите, - и Комбат, высунув руку из спальника, указал на свой бушлат, висевший прямо над ним. - Вот здесь, в кармане, у меня много денег, - и Комбат правым глазом моргнул Подберезскому, давая понять, что сейчас он начнет действовать.
     - Деньги, говоришь?
     - И рубли, и баксы.
     А Гриша Бурлаков, лежащий чуть в стороне, почти под окошком, уже сжимал рукоять охотничьего ножа, большого, с массивным острым, как бритва, лезвием. С таким ножом можно ходить на медведя.
     "Суки! Суки! - думал Бурлаков. - Сейчас я вам устрою. Я привез друзей, а тут какие-то беглые каторжники мне всю малину портят. Ну, я вам сейчас покажу!"
     - Эй, ты, лежи! - словно бы почувствовав намерение Бурлакова, резко прикрикнул на него Сема, наводя ствол "Калашникова". - Я сказал, лежи!
     - Хорошо, хорошо, - ответил Бурлаков.
     Драка была короткой, продолжалась лишь несколько секунд, ну, может, полминуты. Захрустели выворачиваемые суставы, несколько ударов - сильных, точных, а самое главное, злых - и бандиты были обезоружены.
     - Не подходи к окну! - крикнул Комбат Бурлакову. - Там третий! - и Рублев бросился к Грише, сильно ударив его в плечо.
     Прогремела автоматная очередь, сухая, гулкая и короткая. Зазвенело стекло.
     - Ах, ты, сука! - Бурлаков на четвереньках подполз к окну, а Комбат и Подберезский держали поваленных на пол бандитов.
     - Сейчас я тебе покажу, сейчас.
     Комбат бросил "Калашникова", Гриша на ходу ловко поймал его, передернул затвор и отскочил к двери. Он открыл ее ударом ноги и выскочил из дома. Прогремела еще одна очередь, такая же короткая и резкая, и Бурлаков по этим выстрелам понял, стреляющий абсолютно не умеет пользоваться оружием, явно не профессионал. Но предлагать сдаться было бессмысленно.
     А Петруха уже понял по теням, грохоту мебели, что произошло в доме. Тем более, он услышал сдавленный хрип и голос Семы:
     - Суки! Суки! Гады!
     "Да их повинтили!" - тут же решил Петруха и, увидев в окне силуэт мужчины, выстрелил.
     Автомат дал короткую очередь, а Бурлаков в свитере лежал за кучей наколотых Подберезским дров, вглядываясь в темноту, пытаясь точно определить место, где сейчас находится бандит.
     И он увидел то, что искал - едва различимую тень за толстым стволом пихты.
     "Вот ты где! Ничего, я до тебя доберусь!" - Бурлаков пополз, старясь, чтобы автомат не звякнул, чтобы не треснула ветка под локтем.
     Он зашел сзади и, поднявшись на ноги, спрятался за дерево. Бандит стоял, не зная, что делать - то ли броситься в дом спасать приятелей, то ли удирать - туда, к реке, где у мостков была привязана моторная лодка. Бросить Гроша и Сему он опасался - если те вырвутся, то найдут и прикончат.
     "Черт его знает, что там произошло? Может, все и нормально? Но тогда ведь должен кто-то появиться на крыльце, махнуть ему рукой и позвать в дом. Но, скорее всего, приятелей повинтили.
     А может, попытаться их спасти?" - думал Петру ха, нервно переминаясь с ноги на ногу и прижимаясь щекой к шершавой коре дерева.
     Но закончить размышления он не успел. Как огромный и сильный зверь бросился на него сзади Гриша Бурлаков, сбивая с ног и выдергивая автомат из рук.
     - Лежи и не двигайся! - раздался у Петрухи над головой голос Бурлакова.
     Петруха был тоже не подарок, хотя голодный, уставший, измотанный долгими переходами. И он решил померяться силой с Гришей. Лучше, конечно, он бы этого не делал, потому что получил такой удар в пах босой ногой, что тут же обмер и, почти теряя сознание, замер на земле. Второй удар пришелся в челюсть, сильный и резкий.
     А затем Гриша Бурлаков связал своего пленника и поволок к дому. На крыльцо уже вышел Комбат с автоматом в руках.
     - Ну, как ты, Гриша? Тащи его в дом, будем с ними разбираться, - вид у Рублева был воинственный. - Ну, и завез же ты нас, Гриша! Какие-то беглые каторжники шастают, поспать не дают, вообще, черт знает, что здесь творится! А ты говорил, никаких людей...
     - Извини, Иваныч, - сказал Бурлаков, - черт их знает, откуда они берутся! Наверное, ты такой человек везучий...
     - Ладно, не надо продолжать.
     Борис Рублев подошел к заключенному и тряхнул его за плечи.
     - А ты совсем молодой, почти пацан. Сколько тебе лет?
     Петруха не ответил. Болевой шок еще не прошел.
     - Ну ты, Гриша, чуть не убил парня! Полегче бей.
     - Откуда я знал сколько ему лет? - криво улыбнувшись, заметил Григорий.
     - Тащи в дом, отживет.
     Связанных заключенных усадили на пол, к стене. Разговаривать с ним Комбату не хотелось. Настроение у него было явно испорчено, но активные действия, ощущение опасности, заставили его встрепенуться.
     - Ладно, голубчики, - сказал Рублев, стоя перед беглыми заключенными и глядя на них сверху вниз, - разбираться с вами мы станем завтра. Сейчас мне говорить с вами не хочется.
     - Мужик, может, дашь пожрать? - спросил Сема, взглянув на Комбата.
     Он прекрасно понял, этот сильный, небритый,. широкоплечий мужчина в тельнике, с татуировкой на левом плече, скорее всего, здесь главный.
     Но кто эти трое - военные, охотники, егеря или еще кто-то - Сема не знал, спрашивать же боялся.
     - Можно было бы вас накормить, если бы, конечно, вы не наглели. А то как-то не по-человечески получается. Ворвались в дом, стрельбу развели. Вы что, хотели нас прикончить?
     - Да нет, мы хотели только взять еды, - соврал Грош.
     - Еду так не берут. Если бы вы попросили, мы бы вам дали, поделились бы последним куском. А вы внагляк... Нелюди вы какие-то.
     - Ладно, мужик, извини.
     - Он еще извиняется, слышишь, Андрюха?
     Чуть всех нас не изрешетили, а теперь приносят извинения.
     - Окажись, Иваныч, на нашем месте какие-нибудь неопытные, наверняка пришили бы.
     - Пришили бы? - спросил Комбат, нагнулся к Семе и приподнял его голову за подбородок.
     Тот молчал, словно воды в рот набрав.
     - Значит, так... Это, наверное, вас солдаты ищут, это, наверное, вы убежали с поезда?
     - Нас солдат сам отпустил, - сказал Петруха, морщась от острой боли в паху.
     - Ах, вас солдат отпустил?
     - Да, да, - подтвердил слова Петрухи Сема.
     - Ну что ж, солдатам мы вас и отдадим, может, снова отпустят.
     - Слушайте, мужики, может, вы нас отпустите, а? С миром. Мы уйдем...
     - Вы уйдете, а по дороге кого-нибудь прирежете. Ведь вы звери, нелюди.
     - Не звери мы, а просто голодные, устали.
     Уже десять дней по тайге, по этим сопкам долбаным. Сил нет, как жрать хочется!
     - Ладно, покормить мы вас покормим, - сжалился Комбат. - Но если хоть одно движение, если кто-нибудь дернется, тогда уж не обижайтесь. Мы, конечно, не конвойники, но пощады не ждите, - Комбат говорил спокойно, почти равнодушно.
     Но в его голосе было что-то такое, что мурашки побежали по спине, а Петруха даже побледнел.

***

     - Ну, что будем с ними делать, Иваныч? - спросил Бурлаков, когда они с Комбатом курили на крыльце.
     - А что ты предлагаешь, Гриша?
     - Надо было бы их сдать. Ведь солдаты ищут, тягаются по снегу, мучатся, не доедают.
     - Экий ты жалостливый, Гриша! Не знал.
     - А что ты предлагаешь, Иваныч?
     - - То же самое, Гриша, это я так, к слову.
     - Куда будем сдавать? До Иркутска далеко, - сказал Бурлаков. - Есть здесь поблизости поселок - Чистый Ключ, по-моему, вверх по реке, к истокам. Ближе, чем до Иркутска будет наполовину, да и возвращаться проще. У них там есть телефон, наверное, есть и милиция. В общем, туда их надо завезти и сдать.
     - Ладно, давай так и сделаем.
     - Оттуда даже и позвонить можно.
     Андрей Подберезский сидел, прислонившись спиной к печке, и смотрел на двух мужчин, сидящих на полу.
     Комбат вошел.
     - Ну, что, Андрюха? Повезем их сдадим, возиться мне с ними не хочется.
     - Может, отпустите? - уже миролюбиво, каким-то просительным тоном обратился к Комбату Грош.
     - Нет уж, голубчики, завезем мы вас куда надо, а там пусть решают куда вас девать. Захотят - отпустят, захотят - расстреляют.
     - Ну, слушай, мужик, Иваныч, мы же вам ничего не сделали.
     - Ничего не сделали... Еще не хватало, чтобы ты мне что-нибудь сделал. Выводи их, Андрюха, и давай к реке, Гриша уже с мотором возится.
     Связанных заключенных свели к реке по узкой извилистой тропинке. Зеков усадили на нос лодки, еще раз перед отправкой проверив надежно ли они связаны, заурчал мотор. В общем, Комбат не боялся, что эти заключенные попытаются бежать.
     А если и попытаются, бог им судья. Вода холодная, еще даже плавают льдинки, так что пусть ныряют, пусть плывут, если выплывут.
     Комбат понимал, со связанными руками далеко не уплывешь, может, метров пятьдесят, да и то, если хорошо плаваешь. А еще телогрейки, сапоги... Все это мгновенно намокнет, и пойдешь камнем ко дну.
     А река несла свои темные воды, холодные и страшные. Над сопками уже висело солнце, его затуманенный желтоватый диск был похож на мутный волчий глаз.
     - Давай, давай! - крикнул Бурлаков Подберезскому. Тот, стоя на мостках, отвязал лодку, толкнул ее, хрустнул суставами и вскочил в нее.
     Автомат он держал в руках.
     - Как тебе, Гриша, приключение? - спросил Комбат, перекрикивая гул мотора.
     - Нормальное приключение, Иваныч, мне не привыкать. Здесь, в тайге, иногда такое случается! То на медведя-шатуна нарвешься, то на беглого каторжника.
     - Так сколько нам туда плыть?
     - Часа три, может, три с половиной, если, конечно, мотор не подведет.
     - Твоя же лодка, ты ее должен знать, как автомат. С завязанными глазами должен уметь собрать и разобрать.
     - Да брось ты, Иваныч, я же не дизелист. Да и лодка моя только неделю, это егеря катер.
     - А ты его откуда знаешь? - спросил Комбат.
     - Как откуда? Это друг моего бати.
     - Твой отец из этих мест?
     - Да, отсюда. И я здесь родился. Это потом в Свердловск переехали, а лет до десяти жил на берегах Байкала. Отец был охотником, промышлял в этих краях.
     - Понятно. Батя у тебя, наверное, был мужик здоровый?
     - Я же тебе рассказывал, мужик был что надо. Только вот не повезло ему.
     - Ладно, не стоит об этом.
     Лодка двигалась против течения, дул холодный ветер. Но Комбат даже не ежился. Его теплый бушлат был расстегнут.
     - Красиво, конечно, здесь. А летом, наверное, вообще замечательно.
     - Хотите - приезжайте, - сказал Бурлаков.
     - Нет уж, нет уж, - ответил Подберезский, - лучше ты к нам в Москву.
     - А что у вас в Москве делать? Водку пить?
     - Не только водку, можешь в музей сходить, в Большой театр с Иванычем вместе.
     - Не люблю я музеи и театры, мне лучше тайги места нет - свободу люблю.
     Тяжело груженная лодка не без труда преодолевала сильное течение и буруны. Иногда брызги с белой пеной взлетали высоко, попадали Комбату на руки. А он улыбался. В общем, все, что случилось ночью, его ничуть не расстроило, а даже немного раззадорило. Ему опять захотелось приключений - такая уж у него была натура. Но в ближайшие несколько часов приключений не предвиделось.
     - Мужики, дайте покурить. Сдадите конвойникам - те не предложат.
     - Да уж, наверное, не дадут, - сказал Комбат, прикурил сигарету и сунул в рот Грошу.
     Тот жадно затянулся, держа сигарету связанными перед грудью руками.
     - Ты только не вздумай веревки пережигать, - заметил Подберезский, потому что будь уверен, я не промахнусь, если что. Стрелять умею.
     - Ты-то чего с ними побежал? - обратился Комбат к Петрухе.
     И тот ответил банальной фразой:
     - Сказали, я и побежал. А если бы не побежал, конвойники меня бы сразу застрелили, прямо в вагоне. И все свалили бы на меня.
     - Что там у них произошло?
     - У кого? - спросил Петруха.
     - Да черт его знает! Солдата мучили, мучили, трое суток стоял на дежурстве, не спал, не ел. Наверное, они его достали дальше некуда, вот он и решил с ними расправиться, - встрял Сема.
     - Молодой еще был?
     - Да, совсем пацан, - сказал Петруха, хотя солдат, расстрелявший своих товарищей, скорее всего, был его ровесником.
     - Да уж, в этих конвойных войсках всегда была дедовщина, - заметил Рублев. - Покурить хочешь?
     - Хочу, - сказал Петруха.
     - Ладно, на и тебе сигарету, и тебе на.
     Беглые заключенные курили, понимая, что возможно, это их последняя сигарета, и как только они попадут в руки солдат, те до трех считать не станут.
     "Десять суток были на ногах, гоняясь за ними по тайге, злые, как волки. А может, еще и пронесет?" - думал Грош и в душе все еще надеялся, что ему пофартит и он сможет бежать.
     - Слушай, Сема, - привалясь к приятелю, зашептал Грош, - может, попробуем дернуть?
     - Куда? Ты что?
     - Хрен его знает, еще не придумал. Если они сдадут нас, ты понимаешь, что будет?
     - Тебе будет, - сказал Сема, отодвигаясь от приятеля.
     - И мне, и тебе будет, ты уж не переживай.
     - Я солдата того не душил, это ты его, - сказал Сема.
     - Ax, какая же ты сука! Как бежать, так вместе, а как отвечать, так я?
     - О чем базарите? Уже не бежать ли надумали? - спросил Подберезский, держа на коленях автомат с пристегнутым рожком.
     - Куда тут бежать? Разве что, сумасшедший побежит, - сказал Грош.
     - А вот моряки по воде ходят, - заулыбался Подберезский, - может, вы тоже попробуете?
     - Нет уж, пробовать мы не станем. Я, конечно, шальной, но не до такой же степени, чтобы утонуть в хрен знает какой реке, даже не знаю еще как она называется.
     - Ула.
     - Ула, так Ула.
     - А что, река красивая.
     - Да ну ее к едреной фене!
     За лодкой тянулась белая полоса пены, лодка тяжело шла, преодолевая сопротивление ветра и течение. Комбат время от времени поглядывал на часы.
     - Когда доберемся, Гриша?
     - Если ничего не случится, часам к двенадцати будем.
     - Отдадим их и назад? - спросил Рублев.
     - Если хочешь, можно зайти в магазин.
     - В какой магазин? У них что, есть магазин?
     - Конечно же есть!
     - А что нам надо?
     - Нам ничего не надо, - ответил Бурлаков. - Водки еще ящик, так что, неделю можно сидеть.
     - Ты же обещал, Гриша, сводить нас на медведя.
     - Вот вернемся и сходим, берлогу я уже нашел.
     - А чего не сказал об этом?
     - Некогда было. Я хотел все обстоятельно разведать, прикинуть что к чему.
     - Далеко от избушки?
     - Километров тридцать - тридцать пять.
     - И что, все по сопкам?
     - Можно по реке немного проплыть, а потом все равно придется идти.
     - Большой медведь? - спросил Комбат, никогда ранее не участвовавший в подобной охоте.
     - Думаю, что большой.
     - Ну, какой большой?
     - Такой, как Андрюша, если на него надеть тулуп овчиной наружу.
     Комбат расхохотался, представив себе Подберезского в вывороченном тулупе.
     - А он страшный? Кусается?
     - Кусается, кусается... Медведь, Иваныч, зверь опасный и шуток не любит. Все надо делать обстоятельно, прежде чем к нему в гости идти.
     - А ты ходил раньше на медведя?
     - Ходил. Еще пацаном с отцом ходил. А вот мой дед, - Гриша Бурлаков явно приободрился и оживился: все, что было связано с тайгой, с промыслом, охотой, его всегда возбуждало и рассказы из него сыпались, как орехи из порванного мешка. - Так вот, мой дед по матери трех медведей завалил. Это, правда, было еще до войны. Ух, и здоровый же был мужик! Правда, я его не видел, мать рассказывала. Сам был невысокий, широкоплечий, но медведя мог завалить. Только ему не повезло, медведь ему лапой лицо разодрал.
     - Как?
     - Ну, как раздирают лицо когтями... Ты что, Иваныч, представить этого не можешь? Почти все волосы содрал. Но дед изловчился и всадил ему нож в глотку. Я еще тот нож видел, мальчишкой с ним играл. Нож будь здоров, ручка из кости, лезвие каленое, сантиметров где-то пятьдесят.
     - И что с твоим дедом стало?
     - Ничего с ним не стало. Помер мой дед в пятьдесят третьем году, а дожил, слава богу, до семидесяти лет.
     - Да, мужики здесь здоровые.
     - Да нет, здесь не очень. Там, на Урале, покруче люди, а здесь народ мелкий. Больше из каторжников, еще с царских времен. Селились здесь, когда их на свободу отпускали, да и высланных много. Тоже оставались здесь. В общем, народ здесь не шибко крупный. На Урале - там покруче, есть такие мужики, что и тебя, Иваныч, завалят.