- Я не хочу есть.
     - А чего ты еще хочешь, Сергей?
     - Можно телевизор посмотреть? Я давно не смотрел.
     - Конечно, включай. Там внизу кассеты, ставь любую и смотри.
     - А вы что, военный, Борис Иванович?
     - Когда-то был военным.
     - Десантник?
     - Когда-то был десантником.
     - А сейчас кто?
     - Сейчас я в отставке, на пенсии, Серега.
     - И чем занимаетесь?
     - Ты так спрашиваешь, словно у тебя есть ко мне какое-то предложение.
     - Нет, предложений у меня нет, просто интересно.
     А у вас нет ни жены, ни детей?
     - Не успел, Сережка, обзавестись в свое время, а сейчас уже, наверное, поздно.
     - Да ну, поздно! По-моему, нет.
     - По-твоему, нет, а по-моему, уже поздно заводить семью. Старый я.
     - Вы старый? - Сергей улыбнулся.
     Рублева никак нельзя было назвать старым, он высокий, сильный, широкоплечий, с улыбкой под усами. И такая же улыбка в глазах, едва уловимая, легкая, как тень.
     - Ну, что задумался? - спросил Рублев. - Пойдем попьем чая.
     - Не хочу.
     - Да не беспокойся, Серега, сделают твой медальон в лучшем виде.
     - Точно сделают? - как о чем-то чрезвычайно важном спросил парнишка.
     - Точно! Мне ювелир обещал.
     - Ладно, - произнес паренек, переступая порог кухни.
     И на этот раз поговорить Рублеву с гостем не удалось, зазвонил телефон. Комбат взял трубку, прижал к уху.
     - Да.
+++
     - ... Нет, - односложно отвечал он.
     - ... - Занят.
     Поговорив, положил трубку. Сергей посмотрел на Рублева чрезвычайно многозначительно.
     - Так, знакомый один надоедает, - несколько извиняющимся тоном произнес Комбат.
     Этот парнишка вызывал у Комбата странные чувства.
     Чем-то неуловимым он напоминал ему его же самого в детстве. Своих детей у Комбата никогда не было, и все те чувства, которые живут в душе любого мужчины старше сорока, вдруг материализовались, появился объект, на который родительские чувства можно излить.
     - Давай, давай, сейчас чай закипит. Я за тобой поухаживаю.
     - Нет, не надо, я сам.
     - Ну-ну, сам, ты ведь гость.
     - Гость? - переспросил Никитин.
     - Да, гость. А кто же еще?
     Телефон опять зазвонил. А когда Рублев поговорил и снова вернулся в кухню, чай уже был разлит по чашкам.
     У Рублева был крепкий, круто заваренный, а у Сережи лишь немного подкрашенный. Комбат с удовольствием отметил эту деталь:
     "Парнишка внимателен и запомнил, что я пью крепкий чай".
     - Ну, давай будем есть торт, я как раз купил и нарезал.
     На сладкое, хоть Сергей и был сыт, он набросился жадно, и было видно, что подобное угощение для него - большая редкость и устоять перед соблазнительно вкусным тортом он не может.
     - Давай, - Рублев подкладывал кусок за куском на блюдо своему гостю.
     Сергей уже перепачкался кремом и улыбался.
     - Как на Новый год, - сказал он.
     - У вас дома тоже ели торт на Новый год? - спросил Рублев.
     И тут же парнишка погрустнел, на его глазах появились слезы.
     - Да, бывало, - тихо сказал он, - мать всегда пекла на Новый год и на Рождество торт, и мы его ели, не такой вкусный, конечно, но...
     - Ладно, не надо, потом расскажешь, - Комбат положил руку на плечо паренька, - время у нас есть, не спеши, не стоит опережать события.
     "Ты мне еще все расскажешь, - подумал Рублев, но не произнес ни слова. И тут же решил:
     - Надо будет обязательно связаться с Бахрушиным и уточнить у него все, что касается этого паренька - Сергея Сергеевича Никитина, - узнать поточнее, что случилось с его родителями, с сестрой и почему он бродяжничает."
     Хотя в последние годы подобных детей на московских вокзалах было полным-полно. Это раньше бродяга являлся редкостью, особенно несовершеннолетний. Сейчас же вокзалы, станции метро были забиты бездомными детьми, да и в подъездах, на чердаках таких детей хватало. И у каждого из них была своя судьба, подчас такая горькая, что и не пересказать. Хотя все они, в общем-то, были очень похожи друг на друга, у всех одинаковые взгляды - затравленные, испуганные и немного наглые.
     - Ну так что, будешь смотреть телевизор?
     - Ага, - сказал Сергей, а затем громко произнес:
     - Спасибо, Борис Иванович.
     - За что спасибо?
     - Как это за что, за все спасибо. Я вам деньги за одежду отдам.
     - Брось ты, Сергей, какие деньги! К черту, перестань говорить глупости. Кстати, твои вещи, - Комбат отдал целлофановый мешочек с ключами и прочей дребеденью. - А от чего ключи?
     - Да черт знает от чего, нашел на вокзале, для близира таскал с собой.
     - Нашел или украл? - спросил Комбат.
     - Нашел, - честно признался Никитин.
     - Ну, если нашел, то ничего. Кстати, мне надо ехать.
     Вернусь к вечеру, так что хозяйничай, а я перезвоню.
     Хорошо?
     - Хорошо, - кивнул Сергей. - А вы не боитесь меня оставлять у себя в квартире? Ведь я же вор...
     - Нет, не боюсь, - улыбнулся Рублев. - Вор, который признался в своем воровстве, - уже наполовину честный человек, да и красть у меня, собственно говоря, нечего.
     - Почему нечего, все можно продать - и телевизор, и видеомагнитофон, и кассеты. Даже посуду можно продать, я знаю, кто скупает краденое.
     - Знаешь?
     - Да, лично знаю, - не без гордости сообщил Никитин.
     - Ну, я думаю, ты этим заниматься не станешь.
     - А вы скоро придете, Борис Иванович?
     - Не могу точно сказать, но постараюсь вернуться побыстрее.
     На прощание Комбат пожал худую узкую ладонь, холодную, как рыба. Глаза у Сереги были грустные, в них читались тоска и одиночество.
     - Ладно, не грусти, - сказал Комбат, - еда в холодильнике, чай согреешь. В общем, хозяйничай, как сумеешь.
     Борису Рублеву надо было встретиться с одним нужным ему человеком. Он с ним встретился, обсудил дела и возбужденно-радостно заспешил домой. Он не стал дожидаться лифта и единственное, что его поразило, так это темные окна квартиры.
     "Может, улегся спать?" - подумал Рублев о своем госте.
     Даже не дожидаясь лифта, он взбежал по лестнице, позвонил в дверь, а затем сунул ключ в замочную скважину, повернул. Дверь открылась. В квартире царила тишина.
     - Сергей! - позвал Комбат.
     Ему никто не ответил. Рублев заглянул в комнаты.
     Сергея там уже не оказалось. Посуда вымыта, аккуратно составлена, постель с дивана убрана.
     "Странно, где же он? Куда подевался?"
     В прихожей лежали ключи от квартиры.
     "Значит, он просто-напросто защелкнул дверь и ушел", - решил Рублев.
     И тоска, сильная, невыразимая, охватила его. Он вошел в кухню, включил почему-то чайник, хоть пить не хотел, сел у стола и осмотрел опустевшую кухню. Он понял, ему не хватает этого маленького, худенького паренька, ощутил одиночество.
     Сердце сжалось, нестерпимо захотелось закурить. Сигарет на подоконнике не оказалось, пепельница была пуста.
     "Значит, Сергей взял сигареты и зажигалку. Черт подери, почему же ты меня не предупредил, почему ты мне ничего не сказал? Я бы не ехал на эту чертову встречу, в общем-то бессмысленную и ненужную."
     Чайник закипел. Комбат выключил плиту, но продолжал сидеть, борясь с нестерпимым желанием закурить и выпить.
     "Нет, нет.., следует себя заставить, надо себя перебороть, - убеждал свой организм Борис Рублев. - Потерпи еще немного, совсем немного, и это желание пройдет."
     Зазвонил телефон. Комбат сорвался с места и бросился к нему. Схватил трубку:
     - Алло! Алло! Сергей, ты? - закричал Комбат в микрофон.
     В трубке слышался шум, затем воцарилась тишина, и Комбат услышал знакомый голос:
     - Алло, алло! Борис Иванович? Это я, Гриша!
     - Ты? - дрогнувшим голосом произнес Комбат.
     - Да, я. Посылку получил?
     - А... Да, да, получил, спасибо.
     - Я звонил, с каким-то пареньком разговаривал. Кто это?
     - Да так, один знакомый, - немного виноватым тоном произнес Комбат.
     - А-а... - услышал он в ответ. К чему относилось протяжное и неопределенное "а-а", Рублев не понял. - А кто это - Сергей?
     - Хороший знакомый, Гриша.
     - Где он сейчас?
     - Не знаю, - честно признался Комбат, - я вернулся, а его нет. О чем ты, кстати, с ним разговаривал?
     - Да ни о чем, просто поинтересовался, как ты.
     - Что тебе еще говорил?
     - Кто?
     - Как кто? Сергей!
     - Да ничего. Сказал, что смотрит телевизор и ждет тебя.
     Еще минут десять Григорий Бурлаков пытался хоть как-то развлечь Комбата, рассказывая ему всевозможные небылицы о своей сибирской жизни и приглашая к себе в гости.
     Комбат лишь говорил изредка:
     - Да, да, Гриша... Я тебя понял, хорошо... Обязательно... постараюсь.., буду, ты же меня знаешь...
     А у самого в голове билась одна мысль:
     "Куда же запропастился мальчишка? Как-то очень быстро я привязался к этому Сережке, словно бы он мой сын родной".

Глава 8

     Мужчину в короткой кожаной куртке орехового цвета и темных очках на Курском вокзале знала каждая собака.
     Да и как его не знать, ведь он водил дружбу как с милицией, так и со всеми остальными. И кличка у него была запоминающаяся.
     Кто и когда присвоил ему эту кличку - дело темное и забытое. А звали его за глаза Кощеем, то ли из-за узкого лица, редких зубов и выпученных глаз, то ли из-за жестокости, с которой Кощей расправлялся со всеми, кто посягал на его власть и деньги.
     А денег за последние годы Кощей сумел заработать немало. Правда, промысел его был грязен и преступен, в общем, как и все, что он делал в своей жизни. Вот уже несколько лет Кощей появлялся на Курском вокзале на дорогой иномарке с двумя или тремя охранниками. Сам за рулем почти никогда не сидел, а располагался на заднем сиденье за темными тонированными стеклами, из-за которых он видел все, а вот его не видел никто. За свою недолгую жизнь Кощей успел трижды отсидеть в тюрьме, да еще стал наркоманом. Друзей у Кощея не было, старых растерял, нажил лишь партнеров по бизнесу да нужных знакомых.
     Вот именно новых нужных знакомых у него появилось великое множество - бывшие уголовники, авторитеты воровского мира, проститутки всех мастей, сутенеры, торгующие живым товаром, воры, бандиты, нечистые на руку сотрудники правоохранительных органов.
     Кощей расхаживал по Курскому вокзалу так, как может ходить лишь хозяин, которому все подчиняются и от которого все зависят. Если ему кто-то не нравился из бомжей или проституток, то стоило Кощею пошевелить тонким пальцем с огромным золотым перстнем-печаткой, и человек тотчас исчезал, естественно, не по своей воле.
     К неугодному подходили и, глядя в глаза, говорили:
     - Хозяин сказал, чтобы твоего духа здесь не было!
     И, как правило, редко кто не исполнял распоряжений самого Кощея. А если такой смельчак и находился, то через день-два или через неделю его находили где-нибудь в заброшенном вентиляционном колодце с проломленным черепом, со следами пыток на теле, или под рельсами поезда, где-нибудь метрах в трехстах или в полукилометре от вокзала. Да, Кощей был жесток, безжалостен, нагл и, наверное, поэтому смог сколотить довольно-таки приличное состояние, мог позволить себе баловаться не какими-то там синтетическими наркотиками, а самым настоящим кокаином, который он носил в изящной серебряной коробочке.
     Основным бизнесом Кощея был контроль над вокзалом и над прилегающей территорией. Все, кто работал на вокзале, кто крутился и кормился возле поездов, исправно платили Кощею дань. Кто-то долларами, кто-то рублями, а кто-то и товаром. Даже с проституток, самых затрапезных и заброшенных, самых опустившихся, Кощей исправно взимал дань. А за неповиновение жестоко карал.
     Иногда к нему обращались довольно солидные клиенты, и просьбы их подчас были довольно странные, если не сказать ужасные. Вдруг какому-нибудь высокопоставленному чиновнику или просто богатому мерзавцу хотелось развлечься, например, с мальчиками. Надоели ему проститутки, торгующие своим телом за деньги. Вдруг кому-то взбредет в голову, что ему нужен мальчик, да не какой-нибудь шестнадцати- или восемнадцатилетний, а подросток, лет двенадцати или тринадцати. Вот этот мерзавец и звонит по телефону одному из диспетчеров, кто подчиняется непосредственно Кощею, представляется и излагает свою просьбу, говорит, куда и во сколько должны доставить живой товар. Тут же справляется о цене и обещает рассчитаться на месте.
     Иногда, если это, конечно, кто-то из близких знакомых, разговор о деньгах уже не ведется, происходят какие-то странные взаимозачеты. Ведь и Кощей, и его люди тоже не святые, питаются не амброй и не нектаром, а, как правило, должны кому-то крупные суммы. Вот и происходят взаимозачеты.
     Так случилось и на этот раз. Кощей ехал по городу, сотовый телефон в машине ожил, загорелась лампочка, и один из телохранителей, взяв трубку, включил связь.
     - Да-да.
+++
     - ... - Григория Михайловича? Пожалуйста, сейчас даю.
     - Кто? - взглядом спросил Кощей, приподнимая на лоб очки с темными стеклами.
     - Султан беспокоит.
     - Во, черт подери, - скривился Кощей и прижал трубку к уху. - Ну что, кореш, здорово, - сказал он и тут же поморщился, словно от зубной боли.
     А Султан с Кощеем разговаривал нагловато, что-что, а это он мог себе позволить. Как-никак Кощей и его люди очень часто и подолгу засиживались в его ночном ресторане и задолжали ему довольно крупную сумму.
     - Тут у меня, Гриша, один приятель...
     - Я понимаю, что у тебя приятель, - бросил в трубку Кощей и, щелкнув пальцами, дал знак, что хочет закурить.
     Тут же один из телохранителей вытащил из портсигара длинную сигарету бледно-коричневого цвета и подал хозяину. Кощей сунул сигарету в рот, пожевал ее фильтр широкими редкими зубами, перекинул из одного угла губ в другой и процедил в трубку:
     - Ну, так что твой приятель, Султан, хочет? Если денег, то ты же знаешь, их у меня нет, а если и есть, то просто так их я не отдаю. И если он хочет получить от меня хорошую солнечную погоду, то ее я предоставить не смогу.
     - Нет, что ты, Гриша, - сказал Султан, - просьба у него банальная. Они уже с дружками два дня у меня в ресторане засиживаются до утра и проститутки им, судя по всему, обрыдли. Им взбрело в голову развлечься с мальчиками. Только просьба к тебе, подбери каких-нибудь получше, не чумазых и грязных, с черными ногтями, а посимпатичнее и помоложе.
     - Есть и такие экземпляры, - сказал Кощей и, моргнув, дал знать, что пора зажечь его сигарету.
     Щелкнула зажигалка, язычок пламени затеплился на кончике сигареты, превращая ее в серый пепел с ярко-красным тлеющим ободком. Кощей выпустил дым через ноздри, затем сделал ими странное движение, словно к чему-то принюхивался. Ноздри затрепетали, и его нос показался охраннику, щелкнувшему зажигалкой, еще длиннее и еще более похожим на клюв орла или другой какой-то хищной птицы.
     - Ну ладно... А чего ты именно ко мне обращаешься?
     - Да я думаю, - пробормотал в трубку Султан, - что ты сам этим займешься.
     - А кто пассажиры? - спросил Кощей, уже понимая, что пассажиры - люди непростые. Пассажирами они с Султаном называли посетителей ночного ресторана - потребителей мальчиков и проституток.
     - Ладно, об этом не по телефону. При встрече расскажу.
     - Так ты, значит, долг списываешь, я правильно тебя понял?
     - Нет, не весь, - принялся торговаться Султан, - а половину.
     - А половина - это сколько? Ты мне голову не дури, Султан, цифру назови.
     - Две штуки спишу, идет?
     - Тогда я согласен.
     - Вот поэтому и звоню лично тебе, а не твоим холуям.
     - Зачем ты, Султан, на моих ребят напраслину возводишь? Они свое дело знают.
     - Знают, знают... Вечно какую-нибудь чушь привезут.
     Помнишь, в прошлый раз привезли какого-то больного мальчишку в соплях, то ли у него туберкулез, то ли воспаление легких? Так мои клиенты меня прокляли и чуть не разругались со всеми нашими. Так что смотри, чтобы чистенькие и здоровенькие ребятки были.
     - Адрес говори, доставят.
     - Ну вот это другой разговор. Записывай.
     - Я и так запомню, приучен, слава Богу, - сказал Кощей и, пошевелив губами, запомнил на слух адрес, по которому к девяти вечера должен был доставить двух мальчишек. - Давай на вокзал, - положив трубку, сказал Кощей водителю, - Султану мальчики нужны.
     - Так может, позвонить, чтобы подобрали почище?
     - Сам подберу, - сказал Кощей, - дело серьезное.
     Огромный джип, сверкнув никелированными бамперами и порожками, медленно развернулся прямо посреди улицы и, мигнув фарами, направился в сторону Курского вокзала.
     Минут через десять автомобиль уже был там. Гаишник, куривший у столба, заметив примелькавшуюся уже машину Кощея, подобострастно улыбнулся, а затем принялся оглядываться по сторонам, не заметил ли кто реакцию сотрудника милиции на появление бандита. Кощей выбрался из автомобиля вслед за своими телохранителями. Водитель остался в кабине.
     - Ну что, дежуришь, служивый? - спросил Кощей, сплевывая под ноги длинный окурок и почти не глядя на сержанта милиции.
     - Дежурю, дежурю...
     - Дай ему десять баксов, - бросил Кощей.
     Десять баксов перекочевали в потную ладонь сержанта милиции и тут же исчезли в кармане бушлата возле кобуры с пистолетом и тускло поблескивающими наручниками.
     А Кощей уже, не обращая внимания на милиционера, двинулся к вокзалу.
     На вокзале и на привокзальной Площади, как всегда, царила суета. Ставить машину в том месте, где остался стоять джип бандита, было категорически запрещено, висел знак. Но Кощею на этот знак было глубоко наплевать, ведь тут было удобное для стоянки место. Сюда иногда подъезжали машины с депутатами и прочими важными птицами, так что место, в общем-то, было для избранных, под запрещающим знаком.
     Ковбойские сапоги Кощея были начищены до блеска.
     Серебряные набойки сверкали, не хватало лишь шпор с вертящимися сверкающими звездочками. Кожаная куртка поскрипывала. Кощей шел, покачиваясь на худых длинных ногах.
     Через лужи он не перепрыгивал, шел по ним так, словно был Христом, словно бы этот мир создан только для него, и он может ходить даже по воде "аки по суху". Телохранители спешили за ним, а один, самый широкоплечий, самый грузный и массивный, двигался впереди, рассекая, как таран, толпу спешащих к поездам пассажиров или покидающих вокзал. Многие Кощею кивали, он помнил немногих, но его знали практически все обитатели вокзала - проститутки, торговцы всякой всячиной, милиционеры.
     Только один раз за все время движения Кощей остановился, причем так резко, словно натолкнулся на невидимую стену. Он повернулся вправо на каблуках, приподнял очки. Злая улыбка скривила его тонкие губы.
     - Это кто еще? - почти с шипением произнес он, кивнув на двух мужчин, разворачивающихся и готовящихся к игре в наперстки.
     Один из телохранителей - тот, который шел сбоку, - скривился и передернул широкими плечами.
     - Не знаю, новенькие, не наши.
     - Скажи им, если хотят работать, пусть заплатят, а не то им мало не покажется.
     Здоровенный мужчина тут же отправился выполнять просьбу своего шефа.
     - Эй, эй, братки, - сказал он, подойдя к парням в кожаных куртках, - тут не ваша территория.
     - А чья? - осведомился один, исподлобья бросив взгляд на Кощея и его охрану.
     - Наша территория - его.
     - А кто он такой? - прозвучал вопрос.
     - Это уже не твое дело.
     - Мы с милицией договорились.
     - Вы договорились с милицией? - охранник повернулся, подошел к Кощею и прошептал:
     - Они говорят, что с ментами договорились.
     - А меня это не пилит! С какими-то ментами они договорились! Спроси, с какими. Если хотят, то пусть и ментам платят, и мне. А если нет, то пусть убираются. Когда буду идти назад, чтобы их духу тут не было.
     Охранник опять направился к игрокам в наперстки. Те были явно озадачены и не знали, что предпринять.
     - Послушай, а сколько он хочет?
     - Не много, - сказал охранник, - стольник в день.
     - Стольник в день? Да вы что, мужики, оборзели!? Мы стол