ены размещалась стойка с киями и полочка, на которой хранились шары. За приоткрытой дверью в глубине помещения звонко капала вода. Оттуда тянуло влажным теплом и банными запахами - там была сауна.
     - Закройте дверь, сестра, - потребовал доктор Кизевич, и белое привидение безмолвно отправилось выполнять его распоряжение. - Ну что ж, коллега, - бодро сказал хирург, когда дверь была закрыта, - приступим, пожалуй. Давайте наркоз.
     Ольга Дмитриевна без нужды поправила на лице белую хирургическую маску и заметила, что у нее сильно дрожат руки. Плохо, подумала она. Очень непрофессионально. Будет жалко, если парень умрет.
     Такой сильный, красивый мальчик...
     - Шевелитесь, коллега! - прикрикнул на нее доктор Кизевич. - Мечтать о принце на белом иноходце будете потом. У меня на сегодня запланировано еще три операции, так что я не намерен торчать здесь до второго пришествия. Давайте больному наркоз!
     - Больному? - переспросила Ольга Дмитриевна.
     "Господи, - подумала она, - да что я здесь делаю? Что это мы собираемся сотворить? Неужели весь этот кошмар придумала я? Быть этого не может. Надо же, как интересно: не может, а есть. Вот и я так же; не могу, но буду. Буду давать наркоз, следить за пульсом" и выхаживать его после операции тоже, наверное, буду. Буду получать за это деньги и тратить их на красивые, удобные и очень дорогие вещи, каких этот мальчишка, наверное, даже не видел и уже никогда не увидит по моей милости..."
     - Да что с вами, черт возьми?! - окончательно выйдя из себя, гаркнул доктор Кизевич. - Если не можете, уступите место сестре и проваливайте на все четыре стороны. Как-нибудь обойдемся без вас. Конечно, шансов выжить ваш уход этому парню не прибавит.
     Только решайте поскорее, не стойте столбом! Чертова истеричка, - уже вполголоса добавил он.
     - Простите, доктор, - взяв себя в руки, сказала Ольга Дмитриевна. - Да, конечно... Сейчас... Ну вот, я уже готова.
     - Слава тебе, Гос-с-с... - сказал доктор Кизевич, и тут в коридоре раздался какой-то глухой шум.
     Доктор Кизевич негодующе вскинул руки в тонких хирургических перчатках и повернул голову, прислушиваясь.
     Ольга Дмитриевна тоже напрягла слух и пришла к выводу, что шум доносился, пожалуй, все-таки не из коридора, а с лестницы, которая вела из подвала особняка наверх, в жилые помещения барона. Шум был странный: похоже, на лестнице дрались, нанося друг другу тяжелые удары, сладострастно хэкая, вскрикивая, невнятно ругаясь и дробно скатываясь вниз по крутым ступенькам.
     - Черт знает что, - возмущенно сказал хирург. - Это какой-то сумасшедший дом! Перепились они там все на радостях, что ли? Так ведь радоваться как будто нечему...
     Его гневная тирада была прервана резким звуком, больше всего напоминавшим выстрел. Ольга Дмитриевна вздрогнула, а бесстрастное изваяние в одежде медицинской сестры позволило себе неторопливо повернуть голову и вопросительно посмотреть на своего шефа.
     - Странно, - сказал Кизевич. - Очень странно...
     Сестра, заприте-ка дверь на задвижку! Похоже, что операцию действительно придется отложить. А впрочем, к черту! Каждый должен заниматься своим делом. Это я не вам, сестра, это я себе. Заприте, заприте дверь, не хватало мне еще пьяных варваров в операционной... Наркоз, коллега!
     В коридоре снова раздался глухой шум борьбы, потом что-то с огромной силой ударило в дверь, которая открывалась наружу. От этого удара дверная филенка треснула.
     Что-то с шорохом сползло по двери на пол, потом послышался звук, который получается, когда по цементному полу волоком тащат мешок с картошкой, и дверь распахнулась в тот самый момент, когда рука сестры прикоснулась к задвижке.
     На пороге возник высокий и широкоплечий мужчина лет пятидесяти, одетый в джинсы и светлую рубашку с короткими рукавами, высоко открывавшими мускулистые загорелые руки.
     Рубашка на правой половине его груди была слегка забрызгана чем-то красным, как будто мужчина невзначай испачкался, заправляя авторучку. Кроме этих брызг, ничто в облике незваного гостя не указывало на то, что он только что принимал живейшее участие в драке, но Ольга Дмитриевна не сомневалась, что драка была вызвана именно его визитом, поскольку никогда прежде не встречала этого человека среди приближенных цыганского барона.
     - Что это значит, черт возьми?! - возмутился доктор Кизевич, который не был посвящен в местные тонкости и решил, по всей видимости, что имеет дело с пьяным охранником. - Вы что, не видите, что здесь больной? Вон отсюда! Не-мед-лен-но!
     Этот взрыв эмоций не вызвал у незнакомца никакой реакции. Он быстро окинул помещение цепким взглядом прищуренных глаз, удовлетворенно шевельнул усами, отодвинул в сторону стоявшую на дороге операционную сестру, словно та была табуреткой или, в крайнем случае, манекеном в одежде медсестры, и двинулся к импровизированному операционному столу странной, одновременно скользящей и пружинистой походкой крупного хищника. Его поведение подтвердило самые худшие предположения Ольги Дмитриевны: похоже было, что у безымянного Баклана наконец отыскался родственник. Она поспешно отступила в сторону, жалея о том, что не умеет проходить сквозь стены.
     Доктор Кизевич никак не мог уразуметь, что происходит. Как всякий хирург - ив особенности высокооплачиваемый, - он привык к тому, что в операционной все его распоряжения выполняются беспрекословно.
     Бесцеремонное вторжение септического незнакомца в святая святых возмутило его до глубины души, и он бросился наперерез наглецу, по-петушиному выпятив грудь и привычно держа немного на отлете обтянутые стерильными перчатками руки.
     - Что вы себе позволяете?! - срываясь на визг, выкрикнул он. - Что, черт возьми, все это значит?!
     Незнакомец остановился и в упор посмотрел на доктора Кизевича. Под этим спокойным взглядом доктор Кизевич слегка увял, но не отступил.
     "Дурак", - подумала Ольга Дмитриевна, начиная осторожно, по миллиметру, продвигаться вдоль стены в сторону выхода.
     - Стоять, - негромко сказал ей незнакомец, и она послушно остановилась. Этому человеку почему-то было очень легко подчиняться. "Ха, - подумала доктор Вострецова, - почему-то! Ясно же почему. Потому что с первого взгляда становится ясно, какими будут последствия неподчинения. А Кизевич дурак, и сейчас он за это поплатится." - Так, - продолжал незнакомец, обращаясь к Кизевичу. - Оперируем помаленьку?
     - Представьте себе! - язвительно заявил хирург. - Вы, черт бы вас побрал, срываете срочную операцию. У меня, между прочим, график, меня ждут в клинике. Убирайтесь отсюда сию же минуту, или я вызову охрану!
     При упоминании об охране незнакомец позволил себе слегка улыбнуться в усы, но его прищуренные глаза, обращенные на доктора Кизевича, остались холодными и внимательными.
     - Операцию срываю? - переспросил он. - Экий я, право, медведь... А вы, значит, здесь главный хирург?
     - Представьте себе! - с апломбом ответил Кизевич, на глазах у пораженной публики старательно роя себе могилу.
     - А я, значит, помешал тебе ножичком побаловаться, - внезапно перейдя на "ты", продолжал незнакомец, - Не дал я тебе, выходит, мясцом разжиться...
     - Простите, - холодно сказал доктор Кизевич. - Я не понимаю, что вы, собственно, имеете в виду...
     - А что имею, то и введу, - окончательно отбрасывая светский тон, пояснил незнакомец. - На, бедолага, утешься.
     Он сделал короткое движение плечом, раздался хлесткий звук, и доктор Кизевич, нелепо перебирая ногами и бестолково размахивая руками, спиной вперед устремился в дальний угол. Двигаясь с огромной скоростью, он по дороге перевернул стойку с киями, опрокинул столик с хирургическими инструментами, с треском впечатался спиной в обшитую сосновой вагонкой стену и мешком свалился на пол, не подавая признаков жизни. "Плакали твои три операции", - подумала Ольга Дмитриевна. Собственная судьба ее почему-то не волновала. Кроме того, доктор Вострецова никак не могла избавиться от странной и совершенно неуместной в данной ситуации уверенности в том, что этот усатый здоровяк не способен ударить женщину.
     Незнакомец подошел к столу и склонился над укрытым до подбородка простыней Бакланом.
     - Мишка, Мишка, - сказал он дрогнувшим голосом, - как же это тебя угораздило? Эх ты, недотыкомка, рядовой необученный... Ну пошли отсюда к чертовой матери.
     Он с не правдоподобной легкостью сгреб со стола безвольно обвисшее у него на руках тело Баклана, которого, оказывается, звали Михаилом, вместе с укрывавшей его простыней. Без видимых усилий вскинув пациента доктора Кизевича на плечо, он двинулся к выходу, но в дверях остановился и, обернувшись, посмотрел прямо на Ольгу Дмитриевну. Взгляд у него был темный, тяжелый, полный спокойного презрения, как будто он был высшим существом, брезгливо разглядывающим случайно раздавленную им смертельно ядовитую тварь. На Ольгу Дмитриевну никогда не смотрели таким взглядом, и она невольно вжалась всем телом в покрытую прозрачным лаком поверхность стены.
     - Доктор Вострецова, если не ошибаюсь? - медленно, словно через силу, спросил незнакомец. Ольга Дмитриевна не нашла в себе сил ответить и молча кивнула, обессиленным жестом содрав с лица бесполезную хирургическую маску. - Надо же, - сказал незнакомец, разглядывая ее, как неприличную картинку на стене общественной уборной, - красивая... От мужиков небось отбоя нет. Ты вот что, доктор Вострецова... Была бы ты мужиком - свернул бы шею не задумываясь, одной рукой. И потом ни разу не пожалел бы, можешь мне поверить. Считай, что тебе повезло родиться женщиной. Поживешь еще немного, а там уж Бог тебе судья. Но, если не перестанешь с этими сволочами путаться, я тебя из-под земли достану и не посмотрю, что женщина. Половина чеченских снайперов - женщины, и наши с ними, насколько я знаю, не церемонятся. Ты не думай, что я тебя в милицию сдам. Нет. Я тебя сам убью, своими руками. Ясно?
     Ольга Дмитриевна снова кивнула и зачем-то сняла с головы хирургическую шапочку.
     - Красивая, - повторил незнакомец. - Как кобра... Я что, собственно, хотел... Там, в коридоре, на лестнице.., ну и наверху.., в общем, по всему дому... Как бы это сказать? Ну, раненые там. Ушибы, вывихи, переломы всякие.., в общем, сплошная травматология.
     Ты ведь, кажется, на "скорой" работаешь? Вот и займись по-быстрому, как раз твой профиль. Да и во дворе тоже... А мы с Бакланом пойдем. Только не забывай, что я тебе сказал. Несколько дней я буду занят, а потом проверю.
     Он повернулся и, не прощаясь, вышел из бильярдной.
     Ольга Дмитриевна сделала странное движение, словно собираясь догнать его, остановить и, сбиваясь и захлебываясь, рассказать ему о себе все: о консерватории, о болезни, о детской мечте вылечить всех людей на земле от всех известных и неизвестных науке хворей, о студенческом театре, о двух мужьях-слизняках, о полунищем существовании, о бесконечных дежурствах, о мечущихся в белой горячке пациентах, о крови на асфальте, перемешанной с уличной грязью, дерьмом и блевотиной, о бесчисленных лифтах, в которых под ногами плещется неизвестно чья моча, и о многом другом, от чего она бежала в уютный, защищенный деньгами и влиянием цыганского барона мирок своей квартиры. Разумеется, она никуда не побежала и ничего не стала говорить, потому что знала, каким будет ответ. "Сука, но богатая", - опять вспомнила она свои собственные слова и тут же переиначила фразу: "Богатая, но.., сука. И богатой осталось быть, увы, недолго".
     - Помогите мне, сестра, - устало сказала Ольга Дмитриевна безмолвному изваянию, которое, оказывается, уже не стояло столбом в ожидании распоряжений, а сидело на корточках перед своим шефом, осторожно вытирая марлевым тампоном обильно струившуюся из его расквашенного носа кровь. Доктор Кизевич был без сознания, но лицо его уже начало распухать и приобретать оттенок спелой сливы. Выглядело все так, словно доктора Кизевича лягнул бешеный жеребец. Ольга Дмитриевна с тупым изумлением заметила, что сестра беззвучно плачет.
     "Влюблена, что ли? - устало и равнодушно подумала она. - Неужели влюблена? В эту сволочь? Бедняга..."
     - Сестра, - уже резче окликнула она. - Оставьте его, вы ему ничем не поможете. У него сломан нос.
     Вставьте тампоны в ноздри и идите за мной. Он без сознания, ему не больно. Там, в коридоре, другие больные, им нужна помощь. Или доктор Кизевич научил вас только калечить?
     Резкий тон, как всегда, возымел свое действие. Сестра подобрала сопли, уложила своего дорогого доктора поудобнее и торопливо вышла из бильярдной вслед за Ольгой Дмитриевной.
     Первый пациент обнаружился сразу за дверью. Он лежал на бетонном полу, скорчившись и обхватив руками голову.
     Шея его была повернута под странным, совершенно несвойственным живым людям углом, лицо посинело.
     Доктор Вострецова посмотрела на дверь, увидела треснувшую вдоль филенку со страшной округлой вмятиной посередине и зябко передернула плечами.
     - Оставьте, - раздраженно сказала она сестре, суетившейся вокруг с бинтами. - Разве вы не видите, что это труп?
     В коридоре, на лестнице, на первом этаже особняка и на подъездной дорожке во дворе, как и говорил незнакомец, лежали, сидели и слабо копошились, пытаясь встать, раненые. Ольга Дмитриевна насчитала девять человек, трое из которых уже не дышали. Последний труп она нашла в кабинете. Она не сразу узнала барона, лицо которого было буквально вмято вовнутрь страшным ударом, как будто он пытался бодаться с поездом.
     Ольга Дмитриевна немного постояла над трупом.
     Ей казалось, что нужно что-то сказать на прощание, но она не находила слов. Потом в углу застонал, приходя в себя, и медленно перевернулся со спины на живот водитель "скорой помощи" Иван. Ольга Дмитриевна посмотрела на него, и нужные слова нашлись сами собой.
     - Я выхожу из игры, - сказала она трупу и покинула особняк, уверенно цокая высокими каблуками купленных два дня назад в дорогом бутике туфель.

***

     Борис Иванович спустился на третий этаж и позвонил в дверь. За дверью заливисто залаял Кузя и послышался ворчливый тенорок Захарыча, который урезонивал не в меру ретивого сторожа. Лай смолк, и Комбат услышал шарканье домашних тапочек. Потом щелкнул замок, загремела цепочка, и Захарыч открыл дверь.
     - Спасибо, Захарыч, - сказал Борис Иванович, возвращая старику ключ. - Тележка твоя на месте и в полном порядке. Выручил ты меня, век не забуду.
     - Заходи, - обрадовался Захарыч. - Чайку попьем, а то и чего покрепче сообразим... Ну давай, заходи.
     - Прости, Захарыч, - сказал Комбат. - В другой раз. Меня дома человек ждет.
     Захарыч вдруг хитро прищурился, - Это не тот, которого ты в простыне привез? - поинтересовался он. - Который голый.
     Борис Иванович смущенно почесал затылок.
     - Да, - сказал он, - от тебя не скроешься... Слушай, Захарыч, у меня к тебе еще одна просьба.
     Не в службу, а в дружбу, а? Если тебя кто-нибудь спросит... Это вряд ли, конечно, но, если все-таки спросят, ты скажи, пожалуйста, что машину ты мне не давал.
     - Вопрос жизни и смерти? - уточнил Захарыч.
     - Он самый, будь он неладен.
     - Ага, ага... Только что-то я не пойму, Иваныч, про какую машину ты мне толкуешь? Мы же с тобой в шахматишки резались у меня дома. Ты что, забыл?
     Я тебе еще рассказывал, как мы с ребятами рейхстаг брали. Неужто не помнишь?
     - Как же, - сказал Борис Иванович, - помню.
     Буквально наизусть.
     Историю о взятии рейхстага он действительно успел выучить наизусть со всеми подробностями.
     - Хороший ты мужик, Захарыч, - сказал он. - Правильный. Спасибо тебе еще раз.
     - Не за что, - ответил старик. - Слушай, Иваныч, а ты мне на ушко не шепнешь, в чем тут соль?
     - Обязательно, - ответил Комбат. - Когда все закончится, ладно? Е-бэ-жэ.
     - Если будем живы, - со значительным видом перевел старик и кивнул головой. - Договорились.
     Если что, машина в твоем распоряжении! - крикнул он вслед уходящему соседу и, не дожидаясь ответа, закрыл дверь, чтобы любопытный фокстерьер Кузя не выскочил вслед за гостем на площадку.
     Борис Иванович поднялся к себе и увидел, что за время его отсутствия ситуация существенно изменилась: Бакланов сидел, одной рукой опираясь о подлокотник дивана, а другой держась за спинку. Голова его то и дело бессильно падала, но он тут же упрямо вздергивал заросший колючей бородой подбородок.
     - Так, - пьяно растягивая слова, сказал Бакланов, когда Борис Иванович попал в поле его зрения. - Новый персонаж... Ну, что вы мне еще приготовили?
     Имей в виду, рожа, работать я на вас не буду, лучше сразу убейте...
     - Е-мое, - растерянно проговорил Борис Иванович, - здорово они тебя обработали. Ты что, Баклан?
     Ты не узнаешь меня, что ли?
     - Все вы на одно лицо, - тяжело мотая головой, сообщил ему Михаил. - Погоди, вот сейчас я очухаюсь маленько, тогда и поговорим. Тогда тебя не только я, но и мать родная не узнает.
     - Ото, - сказал Борис Иванович. - Уж больно ты грозен, как я погляжу... - Ему вдруг пришла в голову одна мысль, и он вкрадчиво спросил:
     - А дозу не хочешь?
     Бакланов резко вскинул голову и напрягся всем телом, пытаясь встать. Лицо его исказилось от нечеловеческих усилий, на плечах и исхудавших руках вздулись бугры мышц, но эта задача была ему явно не по плечу, и Бакланов обессилен(tm) упал обратно на диван, издав напоследок негромкий разочарованный стон.
     - Только сунься, козел, - хрипло предупредил он. - Зубами загрызу, понял? Сразу надо было колоть, пока я не очухался, а теперь твой поезд ушел. Хрен ты меня возьмешь, бандитская морда.
     - Так, - сказал Борис Иванович, - это уже лучше. Значит, кололи тебя все-таки не наркотой. Интересно, чем же? Ты что, и вправду своих не узнаешь?
     - Да какой ты мне свой! Хотя...
     - Ну, - подстегнул его Борис Иванович, - ну, давай!
     - Подожди, - сказал Бакланов, пытливо вглядываясь в его лицо. - Подожди-подожди... Где-то я тебя... Ну да, точно! Это же ты с машины прыгал! Ты что, от самого Куяра за мной следил?
     - Гм, - слегка растерявшись, сказал Борис Иванович.
     На протяжении своей полной приключений карьеры он неоднократно прыгал с самых разнообразных машин и механизмов, и теперь ему было непонятно, какой именно прыжок имеет в виду Бакланов. А главное, при чем здесь Куяр? Тут в душу Бориса Ивановича закралось смутное подозрение, и он осторожно спросил:
     - Куяр? Это ты, что ли, на "КамАЗе" ехал?
     - Можно подумать, ты этого не знал, - проворчал Бакланов. - Закурить дай, фашист.
     Качая головой и энергично почесывая затылок, Борис Иванович сходил на кухню и принес лежавшую на подоконнике пачку сигарет. Курить он бросил уже давно и, в общем-то, уже перестал нуждаться в таком" напоминании о своем решении, как лежащая на виду распечатанная пачка сигарет, но за это время пачка стала чем-то вроде талисмана, и он не выбрасывал ее из какого-то суеверного чувства. Он придвинул к дивану журнальный столик, поставил на него пепельницу, положил рядом пачку, спохватился, снова сходил на кухню и принес спички.
     Бакланов торопливо закурил, сломав при этом четыре спички, но тут же закашлялся и с отвращением раздавил сигарету в пепельнице.
     - Что это за дрянь? - сипло спросил он. - Какая-то трава пополам с навозом...
     - Черт, - спохватился Борис Иванович, - и правда... Я, понимаешь, не курю, бросил, а это так, сувенир.
     Уже который год на подоконнике валяется.
     - Черт знает что, - проворчал Бакланов. - Слушай, объясни кто ты такой и чего тебе от меня надо.
     Борис Иванович озадаченно уставился на него, задумчиво почесывая бровь и шевеля усами.
     - Ты что же, солдат, - спросил он наконец, - действительно меня не помнишь?
     - Ну что ты пристал? - разозлился Бакланов. - Помнишь, не помнишь... Я имени своего не помню, если хочешь знать. Кто я такой, откуда - ничего не помню.
     - И армию не помнишь? Афган?
     - Афган? Нет, не помню. Мы что, служили вместе?
     - Да, - после длинной паузы сказал Борис Иванович, - да. Мы вмес