десь плохого?
     - А разве мы имеем право операции делать?
     - Ну а почему бы и нет? Ведь иногда грузовой автомобиль подвозит людей, хотя, в общем-то, делать этого его водитель не имеет права, - Марат Хазаров говорил вкрадчиво, вдумчиво.
     И постепенно Катя начинала оттаивать, думать, что не все в этом мире так плохо и никакой дрянью они не занимаются, а делают лишь то, что должны делать.
     Кофе сварился. На столе появилась коробка дорогих конфет, пачка сигарет, пепельница, зажигалка. В общем, понемногу Хазаров убедил Катю не делать опрометчивых шагов.
     А сам, как опытный психиатр и немолодой человек, сообразил: долго девушка не продержится. Может, еще неделю, от силы месяц, а потом сорвется, убежит. Так что пришло время подумать о замене. Но заменить талантливую ассистентку на такую же талантливую и к тому же молчаливую не так-то просто. Придется потратить кучу времени на всевозможные объяснения и уговоры, на обработку нового человека. А тут, так сказать, готовый специалист, расставаться с которым не хочется. Но, как уже понимал Хазаров, расстаться придется и скорее всего специфическим способом, при помощи Грязнова - так, чтобы от нее и следов не осталось, якобы улетит за границу, а назад не вернется.
     - Послушай, Катерина, - сказал Марат Иванович вкрадчиво и задумчиво. Он стоял, глядя в окно на облетевшие деревья, в ветвях которых еще кое-где трепетали злотые листья, - давай ты сходишь в отпуск недельки через две, а?
     Катя отставила чашку с кофе. Она, идя в кабинет к главврачу, рассчитывала на конкретный и прямой разговор, но Хазаров, как всегда, оказался хитрее, и ничего у нее не вышло.
     "А может, действительно, - мелькнула мысль, - сходить в отпуск, а потом видно будет?"
     - Вот разберемся со Шнайдером, выпишем его, и ступай отдыхать. Я тебе дам денег, так сказать, получишь отпускные и сможешь отдыхать недельки две-три, так, чтобы себе ни в чем не отказывать, чтобы чувствовать себя обеспеченным человеком. Я, конечно, уверен, ты никому ничего лишнего болтать не станешь.
     - Да, не стану, - произнесла Катерина.
     - Вот и хорошо. Считай, мы с тобой обо всем договорились, правда?
     Катя кивнула в ответ и поднялась, понимая, что разговор закончен. Хазаров же подошел, стал напротив нее, заглянул в глаза.
     - Так мы договорились? - таким же вкрадчивым тоном произнес он.
     - Договорились, Марат Иванович, на две недели.
     - Правильно, на две недели, четырнадцать дней. А потом улетай куда-нибудь отдохнуть. Хочешь, я тебе подберу какой-нибудь солидный курорт? У меня есть хорошие знакомые в турфирмах.
     - Спасибо. Думаю, я сама найду.
     - Я бы тебе помог, со всевозможными скидками. Было бы дешево и сердито.
     - Спасибо, Марат Иванович, я подумаю.
     - Ну а теперь иди, ступай, дорогая.
     Ассистентка покинула кабинет, а Хазаров помрачнел. Последнюю неделю он все время пребывал в ожидании каких-то неприятностей, каких - сам не мог понять. Просто все шло не так, как он любил. Эти Рублев, Грязнов, Катя, жена Шнайдера - все его раздражали, не давали работать спокойно, хотя он прекрасно понимал, что его работа в первую очередь состоит из преодоления всевозможных трудностей, и если не ему, то больше этим заниматься некому.
     Он сел за стол, подвинул к себе чашку с кофе и занялся рутинной работой - взялся просматривать истории болезней своих пациентов. В чем, в чем, а в этом он толк знал.
     В конце коридора, на втором этажа административного корпуса, находилось две комнаты для охраны - спальня и гостиная. В гостиной на диване и развалились Колян с Толяном - именно так звал их Валерий Грязнов. Парни смотрели порнуху на большом экране телевизора. Мастурбировал толстый негр, глядя на извивающихся на кровати лесбиянок. Толян же держал в руках банку пива, медленно его потягивал, курил. Звук был отключен, они услышали шаги, приближающиеся к их двери.
     - Шеф идет! - сказал Толян, потянулся к пульту и отключил телевизор.
     Экран стал темным. Дверная ручка дернулась, описав дугу, затем в дверь решительно постучали.
     - Ты откроешь или я? - спросил Колян, вскочил и повернул ключ.
     - Ну, бля, у вас и накурено, хоть топор вешай! - поморщился Валерий Грязнов.
     - Ничего, сейчас проветрим. Толян, открой окно.
     - Холодно будет, - сказал Толян.
     - Тебе что сказано! - бросил Грязнов.
     Толян тут же вскочил и распахнул окно.
     - Что, опять в порнуху пялились?
     - Ага, - признался Толян.
     - Ладно, делайте, что хотите. Главное, чтобы всегда находились под рукой.
     - Есть работа?
     - Пока нет, но вечером будьте на месте.
     - Что-нибудь серьезное? - спросил Колян, поводя широкими плечами и потирая сильные ладони.
     - Да, серьезное. Кстати, жена Шнайдера из Москвы приехала?
     - Пока нет, - сказал Толян, глядя в окошко на то место, где она обычно ставила машину.
     - Ну что, кто-нибудь из вас ее трахнул?
     - Трахнешь ее, - расхохотался Колян, - пусть ее собаки бешеные трахают, сучку фашистскую!
     - А что так?
     - Да мы и так и этак вокруг нее, а она только хвостом крутит, одному из нас чуть кипятком член не облила, когда к ней подкатываться начали.
     - Раз ты об этом рассказал - значит, ему. Не трогайте ее, - спокойно произнес Грязнов, - не надо. А то начнет еще шуметь, лишние проблемы, лишняя головная боль. А нам она ни к чему. Кстати, поезжай в город, найди Кощея в ресторане "Семь пятниц" и скажи, что Грязнов свое дело сделал и теперь он мне должен "по жизни" две штуки.
     - А он в курсе?
     - Нет, не в курсе. Ты ему скажешь.
     - А деньги?
     - Деньги я сам заберу потом, - произнес Грязнов, повернулся и вышел, но до двери не дошел, остановился, резко обернулся. - И кстати, друзья, надо будет с одним хреном разобраться. Он мне уже изрядно надоел, да и знает слишком много.
     - С тем, что в подвале сидит?
     - Нет, не с тем, не угадал. С тебя бутылка.
     - Это пожалуйста, - сказал Толян, - бутылка у меня есть, в холодильнике стоит.
     - В другой раз.
     Настроение у Грязнова было приподнятым, он пребывал в странном возбуждении, как всегда перед ответственной работой.
     Толян громко произнес:
     - Приехала, сучка! - он увидел "Вольво", остановившуюся на площадке. - Приехала, приехала, чтоб ты сдохла!
     Грязнов подошел к окну. Он смотрел, как Анна Шнайдер выбралась из-за руля машины, быстро взглянула на окна и скорее всего почувствовала, а не увидела, что за ней наблюдают. Выражение озабоченности на лице исчезло, появилась игривая улыбка. Девушка одернула короткую юбку, затем посмотрела на левую ногу, приподняла ее, осмотрела тонкий высокий каблук.
     - Хороша, стерва! - произнес Толян.
     - Хороша Маша, да не ваша.
     - Да уж, это точно, - ответил на замечания Грязнова Толян. - А я бы ей засадил.
     - Ага, засадил бы, - расхохотался его приятель, - лучше бы ты пошел побрился, а то рожа как у...
     - Не надо, не надо, - мужчины рассмеялись.
     Анна Шнайдер со спортивной сумкой на плече, в короткой серой шубке, пушистой и элегантной, покачивая бедрами, неторопливо шла к административному зданию.
     - К Хазарову направилась, - прокомментировал Грязнов.
     - А он ее трахал? - спросил Колян у своего шефа.
     - Наверное, нет.
     - Он вообще, наверное, на баб ровно дышит.
     - Ну, не знаю, как он там дышит, - сказал Грязнов, - но свое дело знает с нужной стороны.
     - Если бы не мы все, никакого дела у Марата не было бы. Возился бы со своими чокнутыми и денег бы не имел.
     А так при деньгах все и при деле.
     - При деле и при деньгах, - поправил его Грязнов. - В общем, ты понял, что надо?
     - Понял, понял.
     Грязнов быстро покинул комнату своих подручных и заспешил по коридору. Ему хотелось встретиться с Анной. Встреча и произошла на лестничной площадке.
     - Доброе утро, Анна, - сказал Грязнов.
     - Не знаю, доброе оно или нет.
     - Жив, жив твой Шнайдер.
     - Ну и хорошо, другого не хотелось бы услышать.
     Деньги-то уплачены немалые.
     - Слушай, Анна, а что такое деньги?
     - Деньги - это все.
     - Зайди ко мне, Поговорим, - и, не дождавшись утвердительного ответа, Грязнов крепко взял Анну под локоть и буквально повел за собой. Повернул в замке ключ, втолкнул девушку в большую комнату, заставленную кожаной мебелью, с огромным телевизором, с двумя сейфами, высокими, как шкафы.
     - Полегче, полегче, - заартачилась Анна.
     - Не шуми. Ты вообще много шумишь, а из себя ничего не представляешь.
     - Это уж не твое дело, представляю я из себя что-нибудь или нет.
     - Я тут навел о тебе справки, могу сказать, чем ты занималась год назад и где работала.
     - Это тоже не твое дело. У нас сейчас демократия, где хочу, там работаю, и не тебе судить.
     - А кому же, Анна? Ты такая несговорчивая, резкая, шумишь, шумишь, на меня бочки катишь. Все тебе здесь не нравится, небось ждешь не дождешься, чтобы твой немец копыта откинул?
     - Нет, я этого не жду, - зло сказала Анна.
     - А мне кажется, ждешь, хотя я не знаю, переписал он на тебя все свое состояние или нет.
     - Тебе что с того, переписал или нет?
     - Как это что, я же о соотечественниках забочусь, чтобы им было хорошо, чтобы ни в чем не нуждались.
     - Ты своим делом занимайся, не мешай мне. Вам заплатили, вот вы свое дело и делайте.
     - Заплатили.
     - Чего ты ко мне лезешь, чего тебе от меня надо?
     - А хочешь, я расскажу твоему Шнайдеру, чем ты занималась до девяностого.
     - Только попробуй! - побледнела Анна, и губы ее задрожали. - Только попробуй! Я тогда весь ваш гадюшник сдам ментам, а уж они, Грязнов, поверь, с вами разберутся, церемониться не станут.
     - Вот как ты заговорила!
     - Как ты, так и я.
     - Резкая ты какая-то, словно не удовлетворенная. Хотя оно понятно, с немцем не потрахаешься, его из палаты в палату перевозят на каталке, какой из него сейчас партнер. А до этого, Анна, он как, ничего был, пока почки не отказали?
     - Не твое дело.
     - Как это не мое, - Грязнов сидел в глубоком кресле, закинув ногу за ногу, покачивая правой ногой, - дело мы мужское с тобой обсуждаем, значит, мое.
     Анна стояла перед ним, она понимала, что уйти вот так из этой комнаты ей не удастся, Грязнов ее не отпустит.
     Но также ей было и неясно, чего он от нее добивается: если трахнуться, то это делается не так, а если хочет попугать, то она не боится. Ей плевать на его угрозы, ведь пока Шнайдера не выпишут из клиники, вторую часть денег они получить не смогут.
     - Послушай, Анна, хочу тебя предупредить. Ты баба красивая, наверное, с кем-нибудь тут трахаешься. Я справок не наводил, но мне так кажется. Хочу тебя попросить, чтобы ты никому ни о чем не рассказывала, тебе же будет лучше.
     - А зачем мне это? - резко бросила в ответ Анна.
     - Не знаю, мало ли чего тебе захочется? Ведь тебе все не нравится, а не мне.
     - Да, не нравится. За такие деньги можно и обслуживать получше, а то вопят, шумят, бегают рядом с палатой, орут.
     - Кто орет?
     - Да этот, лысый, вечно свое рыло сует, смотрит, что да как.
     - Ты имеешь в виду санитара Хер Голову?
     - Не знаю, какой он там Хер, но морда у него мерзкая, как у жабы.
     - Милейший человек, - заулыбался Грязнов, - просто душечка! Если я ему шепну на ухо пару слов, то тебя, красавица, он не пощадит, так отделает, что ты не только Шнайдеру, но даже на вокзале транзитным пассажирам на Махачкалу не будешь нужна.
     - Что-что? - подошла на шаг к Грязнову Анна. - Он меня?
     - Ага, тебя. Так исполосует твое личико острым куском стекла, что тебя ни за какие деньги, заплати Шнайдер хоть миллион, не приведут в божеский вид. Будешь сплошная рана, сплошной шрам.
     - Сволочь ты, Грязнов!
     - Ага, сволочь, - согласился Валерий, - только вот я о деле думаю, а ты о своей шкуре. Тебе все ясно?
     - Ясно, ясно, - резко бросила она, направляясь к двери.
     - Ты не спеши, я еще не все сказал. Кстати, дверь заперта, а ключ вот, - Грязнов вытащил из кармана ключ на колечке и поднял над головой. - Возьми, если тебе так хочется выйти отсюда.
     - Да, хочется. Давай ключ!
     - Возьми, - игриво произнес Грязнов.
     Переход в разговоре был странным и неожиданным для Анны. Она даже растерялась.
     - Ключ дай! Ключ дай, мерзавец!
     - Подойди и возьми, вот он, ключ, - Грязнов положил его на ширинку брюк. - Возьми, возьми, тебе же не привыкать.
     - Ну ты и сволочь, ну ты и мразь! Хуже сутенера какого-нибудь вокзального.
     - Может, хуже, а может, нет. Правда, тебе лучше знать. Ну, так будешь брать?
     Она подошла к Грязнову. Тот быстро выбросил вперед руки и схватил ее ладони, прижал их к бедрам. Анна дернулась, но Грязнов держал ее крепко.
     - Не торопись, красавица, не торопись, а то я обижусь.
     - Пусти меня! Пусти! - с придыханием выкрикнула Анна.
     - Ты не вопи, я тебе цену знаю. Знаю, сколько ты стоила, и если хочешь, то заплачу. Вообще-то, платить не стану, не люблю трахаться за деньги. А ты вот любишь, я это знаю. - - Ну ты и мразь! - дернув бедрами, попыталась освободиться Анна.
     - Бери ключ, бери, только молнию расстегнуть не забудь.
     Она поняла, выхода у нее нет и ей придется сделать то, о чем просит Грязнов. Делать ей этого не хотелось, ситуация для нее сложилась безвыходная. Она понимала, подбеги она к двери, начни стучать в нее, вопи, никто не услышит.
     А если и появится какая-нибудь живая душа, так это будет санитар Хер Голова.
     И действительно, Грязнов может ему что-нибудь сказать, и тогда ей мало не покажется. Она поняла: здесь хозяин Грязнов и, что бы она ни говорила, никакие аргументы на него не подействуют.
     - Ну, погоди, Грязнов, случится и на моей улице праздник! - она резко расстегнула замок на брюках Грязнова.
     - Вот это другое дело, вот это мне больше нравится.
     Затем принялась расстегивать ремень.
     - Не спеши, - сказал Грязнов, - все надо делать не торопясь, вдумчиво. Ведь ты же умеешь, правда?
     Анна молча опустилась на колени. Грязнов откинул голову на спинку кресла.
     - Вот так лучше будет. Ведь всегда, Анна, можно договориться, и сразу же всем станет хорошо, правда?
     Анна работала молча, словно все происходило на вокзале, а она была не Анной Шнайдер, женой немецкого фабриканта, а самой затрапезной вокзальной шлюхой, которая согласна делать минет за десять баксов любому встречному.
     - Вот, видишь, как все хорошо, как все здорово.
     Зазвонил телефон, настойчиво. Грязнов взял трубку, поднес к уху и сказал:
     - Ну, кто там?
     - Это я, Валера, - Грязнов узнал голос Кощея.
     - Ну, я тебя слушаю, Григорий.
     - Хочу сказать тебе спасибо.
     - Спасибо, дорогой, не отделаешься, его на хлеб не намажешь. А вот сегодня часика в три к тебе подъедет мой человечек, так ты лучше отблагодари его.
     - Денег?
     - Ага, денег. Немного, пару штук, и я буду доволен.
     Знаешь, дело было сложное, очень сложное, провернуть его было нелегко... Ой! - вздохнул Грязнов.
     - Ты чего? - спросил у него Кощей.
     - Да ничего, все нормально, просто нога затекла.
     - Ты так дышишь, Валера, словно тебе массаж делают.
     - Ага, делают, и, надо сказать, неплохо - вакуумный.
     Старательная массажистка у меня, ой старательная! - он отключил телефон, левой рукой взял Анну за волосы. - Не торопись, не торопись, у нас полно времени, у нас много времени. А то ты спешишь как на пожар, Шнайдер-то никуда не убежит, ему здесь еще две недели кантоваться.
     Представляешь, Анна, две недели! И каждое утро ты будешь приходить сюда же делать мне массаж, согласна? Вот и хорошо, что согласна. Твое молчание я воспринимаю как утвердительный ответ, правда?
     Наконец все было закончено. Анна брезгливо отстранилась, Грязнов ее не удерживал.
     - Ну вот, хорошая девочка.
     Грязнов поднялся, подошел к умывальнику и принялся подмываться. Затем он застегнул молнию брюк.
     - Ты губы вытри, а то помада размазалась.
     Анна тыльной стороной ладони вытерла губы.
     - А ты мразь грязная! - сказала она, вставляя ключ в дверь.

Глава 15

     Толян подогнал джип к черному ходу, сидел, курил и ждал. Ведь так сказал ему Грязнов. Предстояла поездка в город. Сам же Грязнов обещал появиться минут через десять-пятнадцать.
     У Комбата шла страшная ломка. Его крутило так, как никогда до этого. В коридоре раздались шаги. Рублев запрокинул голову, на четвереньках пополз к двери.
     Рублев уже знал, что наркотик приносит не только облегчение, но и ужас, страх, который невозможно перебороть. Он разъедает волю, как соленая вода разъедает железо. И каждый раз, когда ему вкалывали дозу, он готовил себя к встрече с новыми ужасами, рожденными его разумом. Но с ужасами можно бороться лишь тогда, когда знаешь, что тебя ждет впереди. Видения же сменялись непредсказуемо.
     Когда Рублев готовился к пыткам, ему виделось, что его живьем зарывают в землю и он, обдирая ногти, ломая пальцы, пытается выбраться из душного гроба, задыхался, ловил ртом последние остатки пригодного для дыхания воздуха. И он умирал для того, чтобы снова очнуться и понять, что все то, что ему привиделось, - это плод его воображения, болезненного, уже тронутого наркотическим дурманом.
     Разительным был контраст, когда от эйфории, парения, ощущения своей мощи Комбат падал в бездну страданий и страха. Наверное, именно так представляли себе ад его предки.
     Рублев не понимал, когда открыл глаза, сон это или явь, настолько яркими были ощущения, все до единого: запахи, звуки, свет.
     "Я в бреду или наяву?" - подумал Рублев, осматриваясь в комнате, лишенной окон.
     Скрипнула дверь, и вошел Хер Голова, безобразно лысый, с гнусной улыбкой, но в то же время появившийся как желанный гость, потому что в пальцах сжимал маленькую стеклянную ампулу и упаковку одноразового шприца.
     - Хочешь дозу? - с издевкой поинтересовался Хер Голова, сверкнув ампулой.
     Рублев не понял сам, как это произошло, но у него с губ сорвалось:
     - Да!
     - А вот и нет, - склонив голову к левому плечу, прохрипел Хер Голова и двинулся на Комбата.
     Если до этого он казался Рублеву человеком нормального роста, то, чем ближе подходил, тем больше становился. Щеки его надувались, синие круги под глазами наливались кровью, выпячивались.
     - Дозу! Дозу! - просил Комбат.
     И тут Хер Голова остановился. Затрещали изношенные нитки белого халата. Санитар тяжело задышал, из его рта потекла липкая, как клей, пена. Он медленно опускался на четвереньки.
     - Я! Я доза! - голосом, в котором оставалось мало человеческого, прохрюкал Хер Голова.
     И Рублев увидел перед собой страшное существо, скользкое, холодное, со студенистой кожей. Перед ним сидела огромная жаба, горло которой вибрировало.
     - Я, я доза! - слышал он.
     - Нет! Нет! - теряя разум, закричал Комбат, выставляя перед собой руки.
     Но огромная жаба неумолимо надвигалась на него.
     - Ты хочешь, хочешь меня!
     Рублев пытался ударить, но его кулак без сопротивления проваливался в холодный липкий студень. И вот уже его лица коснулась вонючая холодная слизь. Он повернул голову набок, но холодная слизь уже обволакивала лицо, залепляла ноздри, и вот Рублев уже не мог вздохнуть.
     "Дозу! Дозу! - мысленно продолжал молить он. - Дозу! Только она спасет! Вновь воспарить, почувствовать себя сильным!"
     - Я доза, - вновь донеслось до него утробное бульканье, - победа за мной. Ты конченый человек, Комбат!
     И Рублев внезапно открыл глаза. Но гнусный запах И липкая слизь не исчезали. Он медленно поднялся на руках и понял, что лежит в собственной блевотине. Он даже не нашел в себе сил, чтобы вытереть лицо, и услышал знакомый голос:
     "Дозу! Дозу! - молил он. - Кто это говорит?" - подумал Комбат и вдруг с ужасом понял, что он сам молит, неизвестно кого.

***

     - Дозу.., дозу... - требовал его организм, шептали его губы.
     И действительно, дверь открылась. В коридоре стояли Грязнов, лысый санитар по кличке Хер Голова