л свет в верхнем этаже за  плотно  задернутыми
шторами.
   - Хорошо хоть собак здесь нет, - проговорил Рублев  и  сделал  шаг  к
двери.
   - Погоди, может, я первый?
   - Разве это что-нибудь изменит?
   - Ну... - замялся Чесноков, - все-таки я немного покрупнее и если,  в
случае чего, застряну, то вернусь и мы расширим лаз.
   - Во-первых, я тебя не брошу, а во-вторых,  захочешь  выбраться  -  в
мышиную норку проскользнешь.
   - Насчет норки ты загнул.
   Рублев, не вдаваясь в дальнейшие споры, набросил на  плечи  пиджак  и
принялся забираться в яму. Теперь она уже не казалась ему такой большой,
как во время рытья. Проскользнуть в нее можно было только вытянув вперед
руки или же прижав их к бокам. Андрей избрал первый способ  -  ухватился
за низ двери и, упершись ногами в края ямы, принялся  проталкивать  свое
тело вперед - на волю.
   Уже оказавшись наполовину на свободе, он  чуть  не  вскрикнул,  когда
увидел ствол автомата, направленный прямо ему в лицо. Охранник,  который
на этот раз был уже  без  маски,  приложил  палец  к  губам  и  бесшумно
отступил на шаг, продолжая держать Рублева на прицеле.
   - Что ты застрял? - послышался встревоженный шепот Чеснокова.
   - Я?
   - Чего застрял, спрашиваю.
   Андрей пробормотал что-то невнятное, не желая обманывать приятеля и в
то же время боясь рассердить охранника.  Тот  махнул  рукой,  показывая,
чтобы  Рублев  поскорее  выбирался  из  ямы.  А  когда  грязный  Андрей,
перепачканный глиной и землей, выполз на траву, то увидел, что  охранник
не один. У глухой стены сарая, которую они  не  могли  видеть  из  окон,
стояла-таки лавочка, пластиковая, принесенная с террасы. На  ней  сидел,
закинув нога за ногу, тот самый мужчина, который разговаривал с  ними  в
зале на втором этаже дома. Теперь-то он мог рассмотреть его  лицо,  хоть
немного,  в  лунном  свете.  Волевой  подбородок,  плотно  сжатые  губы,
колючие, как вылезшие из гладкой доски острие гвоздей, мелко  посаженные
глаза. Голова надо лбом уже начинала лысеть, но  мужчина  и  не  пытался
скрыть свою лысину.
   Недобрая улыбка застыла на его губах. В ней не было ни ненависти,  ни
веселости, лишь только угроза, такая же  неотвратимая,  как  наступление
сумерек.
   - Как ты? - вновь послышалось из-за двери сопение Чеснокова.
   В подкопе показались  две  его  руки,  следом  возникла  взъерошенная
голова, блеснули широко открытые глаза. Он даже не успел  дернуться,  не
успел оглядеться, как охранник поставил ему на шею свой тяжелый ботинок.
   - Ну что, сука, - процедил он сквозь зубы. - допрыгался?
   - Ногу, ногу, убери.
   - А если надавить?
   Чесноков  уже  начинал  задыхаться,   судорожно   дергался,   пытаясь
высвободиться из-под рифленой  подошвы.  Охранник  посмотрел  на  своего
хозяина, подобострастно и преданно. Тот покачал головой:
   - Да ладно, отпусти его.
   Охранник убрал ногу. Воздух с хрипом ворвался в  истосковавшиеся  без
кислорода легкие Александра. Теперь он и сам не знал, что делать дальше,
то ли снова уползать под дверь, то ли выбираться из ямы. Но  охранник  и
на  этот  раз  не  дал  ему  возможности   действовать   самостоятельно.
Пригнувшись, он схватил Чеснокова за шиворот и  легко,  словно  тот  был
ребенком, выдернул его, резко толкнул в грудь, отбросил на стену  сарая.
Чесноков медленно осел на ватных от страха ногах.
   - Что ж это вы так? - хрипло  проговорил  хозяин  дома.  -  Уйти,  не
попрощавшись, решили? Нехорошо, - он покачал головой и поднялся с лавки.
- А я-то думал, вы гораздо быстрее выберетесь. Знал бы,  так  поспал  бы
еще с полчасика. Зря столько мерзнуть пришлось.
   Взгляд охранника на какую-то долю  секунды  ушел  в  сторону.  И  тут
Андрей Рублев понял: или  сейчас  или  никогда.  Он  резко  отпрыгнул  в
сторону и побежал к теряющемуся в темноте забору.
   - Не стреляй! - единственное, что он услышал у себя за спиной.
   Может, и зря он вслушался в эти слова, если ты знаешь, что  за  тобой
вдогонку полетит пуля - побежишь быстрее, даже если не можешь.
   Отбежав метров пятнадцать, он сразу перемахнул через кусты. Но забор,
казавшийся от сарая невысоким, рос прямо на глазах, чем ближе оказывался
возле него Рублев, и вырос до своих настоящих размеров - метра три, а то
и три с половиной. Он уже слышал за собой топот ног охранника. С разбегу
Рублев оттолкнулся от земли и  попытался  достать  руками  верхний  край
забора. Он лишь успел  ощутить  под  руками  бетон  с  вросшими  в  него
стеклянными осколками, пальцы соскользнули, и Андрей  со  всего  размаху
рухнул на мягкую клумбу, подмяв под себя целый куст роз.
   Охранник остановился в трех шагах от него и бесстрастно сказал:
   - Поднимайся, пошел назад!
   - Черт, не получилось! - пробормотав Рублев, чувствуя  себя  в  конец
разбитым. Все силы ушли на рытье ямы, на попытку побега.
   Он еле шел, кривясь при каждом шаге, припадая на подвернутую ногу.
   А Чесноков уже стоял лицом к стене, заложив  руки  за  голову.  Возле
него суетились двое охранников. Хозяин дома открыл своим  ключом  замок,
распахнул дверь сарая, остановился у самого края ямы.
   - Знаете, мужики, неплохую могилку  вы  вырыли.  А  самое  главное  -
длинную. Не придется никому из вас ноги топором укорачивать.
   Только вот жаль - на одного могилка получилась, значит,  второго  мне
отпустить придется.
   Пошли, - скомандовал он.
   И вновь Чеснокова с Рублевым погнали через двор, но  только  на  этот
раз  люди,  похитившие  их,  направились  в  гараж.  Машина  стояла   на
старательно выстриженной лужайке, в гараже горел свет.
   Зайдя внутрь, все остановились. Медленно опустилась стальная  створка
ворот. Чесноков побледнел, заметив на верстаке переносную  электрическую
лампу с длинным  шнуром.  Он  полными  от  ужаса  глазами  посмотрел  на
Рублева, словно ничего страшнее  этой  вещи  не  могло  быть  на  свете.
Мерзкий холодок закрался и в душу Андрея.
   "Подзарядка, на двести двадцать вольт, -  подумал  он,  -  и  никакой
мужской солидарности".
   Им поставили стулья, насильно посадили и крепко привязали к спинкам и
ножкам. Человек, бывший здесь главным, некоторое время расхаживал  прямо
перед ними, пока, наконец, не остановился и не подарил каждому из них по
омерзительной улыбке.
   - Я решил сделать вот как, по справедливости: одного  убить,  другого
оставить жить. Того, кто мне первый скажет,  когда  приходят  деньги,  я
оставляю жить, а самого упрямого закопают под дверью  сарая.  Все  равно
собирался пол там бетонировать, так что собаки не разроют... Не хотелось
бы приучать их к человечине.
   Возможно, силы для сопротивления у Чеснокова и  Рублева  еще  нашлись
бы,  но  неудавшийся  побег  настолько  унизил  их,  настолько  заставил
разувериться в собственной изобретательности и  собственных  силах,  что
теперь они  оба  чувствовали  себя  беспомощными.  Но  предложение  было
сделано слишком в лоб, слишком цинично и не давало  никакой  возможности
сохранить уважение к самому себе.
   Поэтому после короткого,  чтобы  не  передумать,  молчания  Александр
Чесноков проговорил:
   - Нет.
   После него тут же сказал "нет" и Рублев.
   - Глупо, - развел руки в  стороны  мужчина  и,  развернувшись,  резко
ударил кулаком Андрея в солнечное сплетение.
   - Хрррр...
   Еще удар, сильнее прежнего.
   У Рублева моментально потемнело в глазах.
   Он понял, что не может ни вдохнуть, ни выдохнуть.  Сердце,  казалось,
остановилось, он чувствовал только глухую боль, сгустком  затаившуюся  у
него под  ребрами.  И  тут  этот  сгусток  лопнул,  боль  липкой  волной
растеклась по телу. Он застонал и уронил голову на грудь. И если  бы  не
мысль, внезапно пришедшая ему в голову, он, возможно, и сдался бы.
   "Если пока не бьют по лицу, значит, собираются оставить в живых".
   Но тут же  сознание  зацепилось  за  предательское  слово  "пока".  -
Значит, еще все впереди - и страх, и боль, и, наверное, предательство.
   "Только, кто первым сдастся - я или Чесноков? "
   Рублев попробовал шевельнуться. Боль не утихала,  но  зато  вернулась
возможность дышать.
   - Ну, а теперь - как? - сквозь звон в ушах послышалось ему.
   - Не скажу, - уже не так уверенно ответил Андрей. - Ничего не скажу.
   - Видишь, - обратился говоривший к Чеснокову,  -  этот  парень  скоро
сломается, так что советую тебе первому сказать. Когда  и  как  прибудут
деньги?
   - Ничего  у  тебя  не  получится,  -  побелевшими  от  страха  губами
прошептал Александр. - Даже если я и скажу, то все еще может измениться.
Одного из нас обязательно хватятся. И отменят рейс.
   - Это уже наши проблемы, - рассмеялся хозяин, - скажешь -  останешься
жить.
   И он без всякого предупреждения, хоть Чесноков и был готов  к  удару,
обрушил свой кулак на остро торчащий кадык Александра. В  горле  у  того
что-то хрустнуло, он закатил  глаза  и  стал  терять  сознание.  Мужчина
подхватил его голову за волосы и грозно прошептал  в  самое  ухо,  успев
окончить фразу прежде, чем Александр на несколько  секунд  провалился  в
черноту:
   - Скажешь, жить останешься. - Затем,  так  и  не  дождавшись  ответа,
пробормотал:
   - Ну, как хочешь. Мне все равно, кто из вас двоих первым расколется.
   На какое-то время удовлетворив свои инстинкты,  удовлетворив  желание
унижать других и причинять боль,  хозяин  дома  расправил  плечи  и  еще
несколько раз прошелся перед Рублевым и Чесноковым.
   - Глупо рисковать жизнью из-за чужих денег. Ну и что  из  того,  если
вас закопают в моем саду, а деньги придут в банк? Пройдет пару месяцев и
о вас никто не вспомнит - ни добрым, ни плохим словом не вспомнит.
   Он сел на верстак и придал своему лицу выражение, долженствующее,  по
его убеждению, изображать полную искренность.
   - Вы, конечно, смотрите на меня и думаете: какая сволочь, зарится  на
чужие деньги! Мы зарабатываем, а он грабит. А  между  тем,  это  не  моя
прихоть и отступать мне никак не получается. Я  буду  с  вами  предельно
откровенен, и вы поймете: ни вам, ни мне  деваться  некуда.  Мои  ребята
везли возвращать долг, но на них по  дороге  напали  и  деньги  ушли  на
сторону. А долг-то возвращать мне нужно! Вот и пришлось наехать на  вас.
И я вытрясу из вас признание, ведь, не отдай я долг, меня и  моих  ребят
ждут крутые разборки. Деньги-то нешуточные!
   Никто из двоих работников  банка  не  проронил  ни  слова.  Но  самое
странное, что услышанное от бандита произвело на Чеснокова куда  большее
впечатление, чем все угрозы. Он поверил, бандитам и впрямь нечего терять
- для них выбор невелик - или смерть от рук  "коллег",  или  возвращение
долга. Третьего не дано.
   В задумчивости хозяин протянул  руку  к  проводу  лампочки-переноски.
Свисавший с верстака патрон  качнулся.  Но  Александр  сдержался,  чтобы
скрыть свой испуг. Мужчина еще раз  осмотрел  своих  пленников,  как  бы
прикидывая, кто из них менее стойкий, кто скорее сдастся.
   - Его, - наконец негромко произнес он, указав рукой на  приросшего  к
стулу Чеснокова.
   Один из охранников снял с полки плоскую коробочку, в  которой  обычно
хранят шприцы, отщелкнул крышку.
   - Ну что ж, - вздохнул хозяин дома, - этого хотел не я, этого  хотели
вы.
   Охранник ножом разрезал рукав пиджака Чеснокова и отошел в сторону.
   - Вот коробочка, - говорил хозяин дома, -  а  вот  шприцы.  Вот  одна
ампула, а вот вторая.
   Как вы думаете, что в них?
   Андрей встретился с ним глазами и не смог  промолчать.  Взгляд  этого
человека словно обладал какой-то гипнотической силой.
   - Не знаю, - растерянно проговорил он.
   - В  одной  ампуле,  -  широко  усмехнулся  мужчина,  -  яд,  который
действует в течение двадцати минут. А вот в другой ампуле - противоядие,
которое, если ввести его  вовремя,  спасет  жизнь.  Я  понимаю,  оба  вы
надеетесь на чудесное спасение, хотя уже сумели убедиться, от  меня  вам
не ускользнуть. Ну что ж, человеку свойственно верить в чудеса.  Но  вот
если ты, - он указал рукой на Чеснокова, - будешь знать, что  жить  тебе
осталось всего двадцать минут, и каждая секунда твоего  молчания  уносит
шансы на спасение, ты заговоришь.
   Александр плотно зажмурился, словно бы то, что он сейчас видел, могло
его спасти.
   - Или ты, - обратился мужчина к Рублеву, - скажешь нам то,  что  тебе
известно, и твой приятель перестанет дергаться, а ты вернешься домой.
   - Заткнись, скотина! - не выдержал Александр.
   - Зря ты так, - покачал головой хозяин. - Вколи-ка ему  лекарство  из
первой ампулы.
   Даже на лице охранника появился легкий испуг, словно он понимал, все,
что сейчас происходит с другими, может произойти с ним самим,  ослушайся
он сейчас хозяина или провали  какое-нибудь  другое  дело.  Но,  тем  не
менее, он срезал верхушку ампулы и набрал препарат в шприц.
   Чесноков задергался, пытаясь вырвать  руку  из-под  веревок,  которые
притягивали ее к гнутому подлокотнику венского стула.
   - Чего ты дергаешься? Скажи, что знаешь, и вместо гаража окажешься  в
тропиках.
   - Скотина.
   - А может, ты?
   Рублев понимал, еще совсем немного и он сам  сдастся.  Он  попробовал
примерить положение, в котором только что оказался Чесноков, на  себе  и
понял, он сам не  сдержался  бы,  сказал  бы  все,  что  знает,  а  если
потребовалось бы, еще и приврал бы  с  три  короба,  лишь  бы  закрылась
крышка на плоской коробке со шприцами и ампулами.
   - Не дергайся, - вновь проговорил хозяин, - ничего страшного  еще  не
произошло. Ну, вколют тебе яд, так это же  не  цианистый  калий,  смерть
наступит через двадцать минут. Помни об этом и наслаждайся жизнью,  если
уж  решил  ничего  не  рассказывать.  Передумаешь  -   вот   она,   твоя
спасительная ампула, - он достал ее из коробочки  и  поставил  на  губки
слесарных тисков. - Только учти, ампула у меня одна,  за  другой  далеко
посылать - в город. Упадет, разобьется - пеняй на себя.
   Уже почти ничего не соображая от ужаса, Чесноков ерзал  на  стуле,  а
перед ним стоял охранник со шприцем в руке, с  иголки  которого  свисала
крупная капля абсолютно прозрачной, отливающей серебром жидкости.
   Наконец  Александр  сумел  упереться  носками  ботинок  в  пол.  Стул
качнулся на ножках и завалился на бок. Никто не спешил его поднимать.
   - Ну что ж, умирать можно и лежа, - послышался хриплый голос. - Коли!
   Охранник склонился и молниеносно воткнул иглу в руку  Чеснокова.  Тот
закричал так, словно бы его  прижгли  каленым  железом.  Поршень  шприца
медленно подошел к отметке ноль.
   Александр замер, боясь сломать иголку.
   - Отсчет времени пошел, - предупредил хозяин, - считай, живешь сейчас
минута за год.  Все-таки  интересно  себя  чувствуешь,  когда  знаешь  с
точностью до минуты, когда умрешь.
   Он снял с запястья дорогие часы в металлическом корпусе и поднес их к
самому лицу Чеснокова.
   - Видишь, тебе девятнадцать оборотов осталось. А мне еще надо  успеть
ампулу открыть, второй шприц набрать. Пока не расскажешь, противоядие не
введут. И помни - второй-то ампулы у меня нет.
   Он аккуратно положил часы на пол.  Чесноков  тут  же  скосил  на  них
глаза, боясь упустить взглядом стремительное движение секундной стрелки.
А хозяин дома подошел к тискам, повернул ручку, раздвигая губки, а затем
поставил между ними ампулу и осторожно  принялся  крутить  ручку,  сводя
стальные губки.
   - Осторожно, она же треснет! - надорванным голосом умолял Чесноков.
   - А чего ты  так  распереживался,  если  не  хочешь  мне  говорить  о
деньгах? Вот если ты мне расскажешь, то можешь считать эту ампулу своей.
Тогда и переживай за ее сохранность.
   Чеснокову казалось, что от прерывистого  движения  секундной  стрелки
вздрагивает даже бетонный  пол.  Он  смотрел  на  тонкую,  как  волосок,
стрелку, неумолимо отсчитывающую деления на  циферблате.  Ему  казалось,
стоит лишь сильно захотеть, и он сможет  остановить  ее  движение  одним
взглядом, сумеет остановить время для самого  себя,  пока  не  подоспеет
помощь.
   Но откуда может прийти эта помощь, если  пять  оборотов  из  двадцати
стрелка уже совершила?
   Александр Чесноков мысленно проговорил свое признание.  На  это  ушло
ровно двадцать секунд. Значит, и их нужно отбросить.
   - Да говори же! - взмолился Рублев. - Говори! Черт тебя подери.
   Он понял, что если признается  сам,  то  Чеснокову  конец.  Никто  не
станет тогда вводить ему противоядие.
   - Говори же! - истошно закричал он и рванулся вперед, напрочь  забыв,
что привязан к стулу.
   Чесноков часто заморгал, посмотрел на него и тут же повернул  голову,
вновь вперив безумный взгляд в циферблат часов.
   - Я все скажу, - внезапно потерянным голосом заговорил он, - все-все.
   - Только скорее! Это напрямую касается тебя,  -  неторопливо  ответил
хозяин, замерев возле тисков, в губках которых  поблескивала  стеклянная
ампула, такая хрупкая и нежная, что к ней в теперешней ситуации  страшно
было даже прикоснуться пальцем.
   - Деньги  привезет..,  они  прибудут  самолетом  из  Шеннона.  Четыре
миллиона долларов наличными в купюрах по сто, пятьдесят и двадцать.
   - Когда? - последовал вопрос.
   - В четверг, где-то около двенадцати ночи он совершит посадку.
   - Это пассажирский рейс или грузовой?
   - Грузовой транспорт. В Шенноне он  примет  деньги  с  Вашингтонского
рейса и возьмет курс на Пулково. Быстрее же! Я сказал все!
   - Не торопись.
   - Что еще вам надо?!
   - Кто встречает груз?
   - Его будет встречать броневик нашего  банка  и  две  машины  охраны,
нанятые у фирмы "Одиссей".
   - Сколько человек?
   - Точно не знаю, окончательной договоренности еще не было. Ну  скорее
же, время идет!
   - А может, ты что-то перепутал?
   - Я сказал правду!
   Хозяин посмотрел на Рублева. Тот тут же закивал головой.
   - Да, это абсолютно точно, каждое слово правдиво.
   Введите же скорее противоядие!
   Хозяин принялся лениво откручивать ручку тисков,  при  этом  даже  не
подставив ладонь под ампулу.
   "Еще пол-оборота и она упадет на металлический верстак!  -  с  ужасом
подумал Андрей. - Упадет и разобьется. Вдребезги!"
   Еще раз скрипнул винт тисков и уже  летящую  вниз  ампулу  подхватила
широкая, крепкая ладонь.
   - Ну вот, а ты беспокоился. У  нас  все  честно,  все  точно,  как  в
аптеке. Лови! - и он подбросил ампулу почти к самому потолку гаража.
   Вот тут-то время и впрямь остановилось  для  Чеснокова,  он  провожал
взглядом   искрящуюся   ампулу.   Она,   как   казалось   ему,    летела
медленно-медленно, и если бы он не был связан, то легко бы поймал  ее..,
не дал бы разбиться. Прыгнул бы к самому потолку и поймал бы.
   Охранник одной рукой ловко  подхватил  ампулу  и  показал  Чеснокову,
зажав ее между пальцев.
   - Вот она, целенькая и невредимая.
   Затем надрезал стекло, отломил горлышко, взял в руку  шприц.  На  лбу
Чеснокова уже выступили крупные капли пота,  его  пересохший  язык  чуть
ворочался во рту.
   - Скорее же, я умру! Осталось всего  три  минуты!  Три!  Нет,  две  с
половиной, она не успеет подействовать! Вы опоздаете!
   - Подействует, не дергайся.
   - Скорее!
   Иголка скользнула в стеклянную горловину, отколов  от  нее  маленький
треугольничек стекла.
   Рублев видел  это  отчетливо  -  так,  словно  бы  рассматривал  руку
охранника,  ампулу  и  иголку   шприца   под   большим,   но   невидимым
увеличительным  стеклом.   Медленно   двигался   поршень,   отсасывавший
жидкость.
   - Ну, а теперь чего ты дергаешься? - спросил охранник,  становясь  на
одно колено подле лежащего на боку вместе со стулом Чеснокова.
   - Скорее!
   - Какой ты нетерпеливый. А дружка твоего жаль.
   Придется его закопать.
   Чесноков замер, облизывая потрескавшиеся от  жажды  губы.  Глаза  его
горели безумным огнем радости: буду жить, а остальное - неважно!
   Андрей чувствовал,  как  испаряется  радость  из-за  того,  что  друг
остался живым, ведь теперь  смерть  ждала  его,  если,  конечно,  верить
обещаниям  бандитов.  Ему  вспомнилась  яма,  которую  он  ночью   копал
собственноручн