то
выбивать долги не собирается, так как знает: денег у Петрова нет. Всякое
барахло в виде недостроенного коттеджа и квартиры, тем более машин,  его
не интересовало.
   - Когда поднимешься, тогда  расплатишься,  -  великодушно  согласился
Сундуков. - А пока отдай мне овощехранилище под Старокузнецком.
   - Конечно! - тут же засуетился Петров. - Можем хоть  завтра  оформить
документы на передачу собственности.
   - Нет, ты  не  понял.  Хранилище  останется  в  твоей  собственности,
когда-нибудь ты реализуешь задуманное. Стране  дадут  кредиты,  выплатят
пенсии, зарплаты. И побегут люди покупать бананы да апельсины  внукам  и
детям. Оживет твой бизнес, не волнуйся. А  пока  чего  добру  пропадать?
Пользоваться им буду я, а по бумагам пусть оно принадлежит тебе.
   Петрову хотелось спросить, зачем Сундукову гиблое хранилище в стороне
от цивилизации,  но  если  предлагают  супервыгодную  сделку,  то  зачем
спрашивать?
   Уловив это настроение, Сундуков пояснил:
   - Не хочу светиться. Моя фирма выстояла, деньги у меня пока еще есть.
   Старокузнецк - город  бедный,  местные  власти  сразу  же  наедут  за
поборами. А с тебя взятки гладки, у тебя финансовое положение хуже,  чем
у какой-нибудь Ингушетии.
   - Что я должен делать?
   - Ничего, - улыбнулся Сундуков, - ровным счетом ничего. Уводишь своих
людей, а я поставлю своих работников.
   Вот так и появилась в распоряжении Сундукова старая  овощная  база  в
лесу,  под  Старокузнецком,  с  огромными  складскими   помещениями,   с
неработающими холодильными камерами. На время  в  кругах,  где  вращался
Сундуков, заговорили, будто бы он  спятил,  решил  заняться  вдобавок  к
строительству еще овощным да фруктовым бизнесом, в то время  как  ставку
можно делать только на изготовление гробов да на похоронные услуги.
   Сундуков не возражал, пусть болтают, что хотят.  Посадил  на  базе  с
десяток своих людей и ровным счетом ничего не делал,  будто  бы  выжидал
улучшения конъюнктуры рынка.
   Знакомые поговорили, поговорили да забыли о странной блажи Сундукова.
   Никто уже и не вспоминал об овощной базе,  не  способной  принести  и
рубля прибыли. Городские власти  старались  не  вспоминать  о  проданной
коммунальной собственности, деньги  от  сделки  давно  израсходовали  да
разворовали. База никому глаза не мозолила, располагалась в лесу. Вел  к
ней пятикилометровый асфальтированный подъезд от второстепенного  шоссе,
да  однопутная  железнодорожная  колея,  успевшая   прорасти   метровыми
лопухами да крапивой.
   Десять охранников, поставленных Сундуковым на базу, зря хлеб не ели.
   Где-то раз в месяц приезжали на базу машины, выгружалось оружие.  Так
Сундукову было дешевле. Иногда подворачивались  партии  вооружения,  так
сказать, случайные, на которые в данный момент не  было  спроса.  Стоили
они достаточно дешево,  и  владелец  "Своего  круга"  мог  позволить  им
"мариноваться" по полгода на овощебазе, зато потом продавал с выгодой.
   Внешне  база  выглядела  практически  покинутой   людьми.   Несколько
охранников, коротавших время за картами, на глаза никому не попадались.
   Дежурили, меняясь, по три человека, жили в городе.
   Но вот, как говорят, наступало и их время. Сундуков лично  съездил  в
Старокузнецк, осмотрел базу, прошелся два километра  по  железнодорожной
ветке,  внимательно  осматривая  рельсы.  Увеличил   плату   охранникам,
приставил к ним двух своих  людей,  приехавших  из  Москвы.  Теперь  все
двенадцать человек обязаны были безвылазно находиться на базе.
   Безделье  тянулось  недолго.  По  заброшенной  железнодорожной  колее
тепловоз прикатил  три  вагона-рефрижератора,  такие,  в  которых  возят
фрукты и замороженное мясо. Затем на базу  по  ночам  зачастили  машины.
Гранатометы, автоматы, ящики  с  минами  складировались  в  холодильник.
Сундуков наложил запрет наведываться в  город.  Охранники  нарушать  его
боялись. Двое мужчин, присланных из Москвы, были  поставлены  Сундуковым
для того,  чтобы  следить  за  дисциплиной  и  порядком.  Они  держались
обособленно, в лишние  разговоры  не  вступали,  за  ворота  никогда  не
выходили.
   За лесом, возле асфальтированного подъезда,  расположилась  небольшая
деревенька дворов на сорок. В свое время сельчане были рады  тому,  что'
проложен путь к базе, не надо было  топать  пять  километров  до  шоссе,
чтобы сесть в автобус. Но с тех пор, как овощная база опустела, автобусы
отменили, и лишь  изредка  по  асфальту  проезжали  машины,  в  основном
легковые иномарки охранников базы.
   Вид новых, блестящих машин,  из  салонов  которых  доносится  громкая
музыка,  раздражал  местных  мужиков.  Такой  уж  характер  у   русского
человека, если кто-то живет лучше него, то это плохо.
   Как всякие сельские жители, мужики потихоньку разворовывали базу.  То
пару листов шифера упрут, то проволочную сетку срежут, где-то двери  или
окна уволокут. Охрана раньше на это смотрела сквозь пальцы,  когда  дело
касалось неиспользуемых помещений. Теперь местных  днем  и  на  пушечный
выстрел не подпускали к базе.
   Новые порядки на базе не укрылись от деревенских:  проезжающие  ночью
грузовики, крытые брезентом, огромные  фуры  вспарывали  тишину.  Первым
деревенским заводилой был Петрович, не старый  еще  мужик,  которого  по
отчеству  называли  чисто  из  уважения.  Петрович  отличался  от  своих
земляков сообразительностью и, как сам он любил хвастать,  аналитическим
складом ума.
   Как-то вечером, пригнав колхозный  трактор  на  ночь  под  свой  дом,
Петрович наскоро поужинал и, ничего не говоря  жене,  шмыгнул  в  дверь.
Когда та  выбежала  на  крыльцо,  то  успела  лишь  увидеть  тень  мужа,
мелькнувшую в кабине трактора. Петрович зажал в руках две бутылки водки,
которыми с ним расплатились крутые старокузнецкие ребята, чью машину  он
вытащил с заливного луга, куда те заехали побаловаться с  девчонками  и,
прижимаясь к забору, побежал по улице.
   - Эй, ты куда? - крикнула вслед жена, зная, что мужа уже  не  вернуть
до самого утра.
   Петрович втянул голову в плечи и только ускорил бег. Его жена боялась
одна ночью  ходить  по  улице,  поэтому  Петрович  почувствовал  себя  в
безопасности.
   Выбор, куда податься, был невелик. На окраине деревни,  возле  самого
поля, стоял старый покосившийся дом, из  трубы  которого  дым  появлялся
только  в  самые  лютые  морозы.  Жила  в  нем  полусумасшедшая   Любка,
нагулявшая к своим тридцати годам трех детишек.  От  кого,  она  и  сама
толком не знала. Бывали у нее в гостях все деревенские мужики да  шоферы
грузовых машин, знавшие о местной достопримечательности. Достаточно было
привезти с собой бутылку водки или пару пузырей другого пойла,  и  Любка
была рада гостю. Со своей стороны она могла предложить старую  скрипучую
кровать со сбитым матрасом и грязными простынями, стол и пустые стаканы.
   Уже издалека Петрович приметил свет в окне.
   "Не спит, стерва!" - знал, Любка  при  свете  не  трахается,  значит,
можно заходить, не рискуя получить в глаз от заезжего шоферюги. Петрович
на всякий случай спрятал водку в рукава телогрейки  и  переступил  порог
никогда не запиравшейся двери. Зло зашипел притаившийся в  темноте  кот.
Из  дома  уже  слышались  возбужденные  голоса  подвыпивших   мужчин   и
сумасшедший смех Любки.
   - Здорово! - с порога сказал Петрович, высматривая, кто  это  сегодня
облюбовал злачное место.
   Люди по деревенским  меркам  собрались  солидные  -  Паша  и  Шура  -
сорокалетние мужики,  пьющие,  но  никогда  в  запой  не  входящие,  что
считалось тут признаком хорошего воспитания и огромной силы воли.
   Пить начали  недавно,  Петрович  это  определил  по  пустой  бутылке,
примостившейся у ножки стола. Приметы, что  выпитое  нельзя  держать  на
столе, в деревне держались неукоснительно.
   - Никак, и  ты,  Петрович,  поразвлечься  решил?  -  Шура  смахнул  с
табуретки ладонью хлебные крошки и предложил сесть.  Шура  имел  на  это
право, именно он принес в дом Любки водку. Паша же повстречался  ему  по
дороге и единственное, чем помог, так это стащил из дому банку тушенки и
половину хлеба.
   Еды в доме у Любки никогда не водилось,  все,  что  оставалось  после
гостей, съедали голодные дети.
   - Да уж, не водички пришел попить, - усмехнулся  Петрович,  выставляя
одну бутылку на стол, а вторую ловко пряча в карман телогрейки.
   -  Нескладеха  вышла,   -   вздохнул   Петрович,   проглотив   первый
стограммовый стаканчик сорокаградусной.
   Трое мужчин понимали, что поразвлечься с Любкой придется лишь кому-то
одному. Обычно после трахов с ней начиналась истерика -  плакала,  выла,
никого к себе не подпускала. Петрович прикинул, что вторую бутылку водки
доставать не следует, мужчины пришли с двумя, значит, нечего разнобой  в
счет вносить.
   Как всегда за водкой начался разговор за жизнь. А поскольку  новостей
в деревне практически не случалось, то полчаса говорили лишь о  машинах,
которые зачастили на овощную базу.
   - Может,  строить  ее  снова  начали?  -  предположил  Шура,  который
надеялся оставить работу в колхозе и перебраться туда, где платят живыми
деньгами, а не обещаниями закрыть прошлогодний долг.
   - Нет, - убежденно сказал Петрович.
   - С чего ты взял? - Паша аккуратно разделил  остатки  хлеба  и  ножом
намазывал жир от тушенки.
   - Мне туда заехать довелось, - гордо заявил Петрович, -  хлам  ребята
попросили вытащить. Там никакими  фруктами  или  овощами  и  не  пахнет.
Подумай, Паша, какого черта овощи и фрукты по ночам возить?
   - Кто ж их разберет? - отвечал бесхитростный мужик.  -  Время  сейчас
такое, что все с ума посходили.
   - Идут машины почти пустые.
   - Это точно, по звуку слышно.
   - Вам в голову, ребята, не  приходило,  чего  это  они  прячутся?  Ни
одного открытого грузовика не прошло, все брезентом затянуты.
   И тут, как в воду глядя, Петрович угадал:
   - Так секретное оружие возят. - Но вывод сделал  из  этого  абсолютно
ошибочный:
   - Я думаю, мужики, что они на овощной базе контрабанду прячут.
   - Чего? - оживился Шура.
   - Я в телевизоре на прошлой неделе смотрел. Сколько всякого  добра  в
Россию без  разрешения  завозят:  телевизоры,  магнитофоны,  компьютеры.
Прячут на складах и понемногу продают. Один раз ментов на  мелкий  склад
напустят в Москве, снимут для новостей, и потом всем  показывают,  будто
порядок в стране навели.
   Так то же в Москве, а у нас тишь и благодать, все начальство куплено.
   - Нам-то какое до этого дело? - резонно отозвался Паша.
   Петрович разлил водку по стаканам и подался вперед.  Любка,  выпившая
сто пятьдесят граммов, уже зевала.
   - Они ворованное возят и в милицию не  заявят,  если  у  них  кое-что
пропадет.
   - Ты что, - возразил Шура, - если только узнают, кто взял...
   Петрович сухо рассмеялся:
   - Ты что, разжиревших боровов из охраны не видел? Они уже совсем  нюх
потеряли, пьют, девок к себе возят. И товаров у них там тучи,  не  сразу
найдут.
   А на нас не подумают, если аккуратно сделать.
   - Ну, предположим, сопрешь ты телевизор, - предположил Шура,  -  дома
его у себя не поставишь.
   - Зачем ставить - в город завезу и за полцены продам.
   - Нет, - мотнул головой Шура, - если и брать, то что-нибудь поменьше,
неприметное. Видел я такие штучки - плеер называется. В  него  пластинка
блестящая вставляется, и музыка играет. Говорят, одну такую штуку  за...
- он замялся, забыв цену, - пятьдесят долларов продать можно.
   - Положим, за пятьдесят ты ее не продашь,  а  за  двадцать  с  руками
оторвут.
   Слово за слово, и подвыпившие мужчины завелись. Каждый из них подумал
про себя: "Рискованно, конечно, но если  я  не  пойду,  оставшиеся  двое
непременно обогатятся".
   - Вы склады их видели? - настаивал на  своем  Петрович,  -  там  окна
гнилые, если где и остались. Стекол  нет,  ворота  нараспашку,  залезай,
бери что хочешь.
   - Боязно, - отозвался Паша.
   - Вынесем, в лесочке спрячем.  Я  там  одно  место  знаю,  черт  ногу
сломит.
   Забросаем ветками в кустах, а потом, когда  шум  уляжется,  продадим.
Любка  клюнула  носом  и  захрапела.  Водки  оставалось  полбутылки,  ее
поделили по-братски.
   Петрович, сжав кулаки, положил их на стол:
   - Когда идем, мужики?
   - Завтра.
   - Чего тянуть? - возмутился Шура. - Сегодня как раз  небо  заволокло,
ни луны, ни звезд, да и жена завтра из дому не отпустит.
   Петрович презрительно ухмыльнулся, хотя и сам понимал, что  его  жена
тоже устроит скандал. Две ночи дома не ночевать - это подозрительно.
   - Может, вы идите, а я Любку оприходую, - предложил Паша.
   -  Ага,  разогнался!  Водку  мы  с  Петровичем  принесли,  а   сексом
заниматься ты  будешь?  -  и  Шура  показал  до  обидного  длинную  фигу
собутыльнику.
   - Я так,  предложил...  чего  добру  пропадать?  -  скосил  глаза  на
похрапывавшую  Любку  Паша.  Три  верхних  пуговицы   на   блузке   были
расстегнуты, и в разрезе  виднелась  вялая,  подрагивающая,  как  теплый
студень, грудь.
   - Завтра к Любке и пойдешь со своей водкой, - Петрович поднялся из-за
стола. - Кто не хочет, может  не  идти.  Мое  дело  предложить,  ваше  -
согласиться.
   - Я иду, - поднялся Шура.
   Паша раздумывал недолго, за компанию он готов был  повеситься,  такой
уж душевный был человек.
   Мужчины выбрались на улицу, помочились,  стоя  прямо  на  крыльце,  и
гуськом двинулись к лесу.
   Петрович шел первым, придерживая рукой полу телогрейки, чтобы не  так
бросалась в глаза спрятанная бутылка водки. Шура шел  следом.  Процессию
замыкал Паша, прихвативший  в  доме  у  Любки  топор  и  кочергу,  чтобы
сподручнее было открыть окно или дверь.
   В знакомом с детства лесу мужики чуть  не  заблудились.  Ночь  стояла
темная, шли, ощупывая перед собой руками воздух, боясь не напороться  на
сухую ветку.
   Наконец, за деревьями  блеснул  фонарь.  Воры  пошли  побыстрее.  Лес
кончался на склоне  небольшого  холма,  а  метрах  в  ста  от  него  уже
начинался забор овощной базы.
   - Раньше  прожекторов  было  меньше,  -  заметил  Петрович.  Половину
площадок  заливал  яркий  свет  прожекторов,  укрепленных  на   бетонных
столбах. Другая половина тонула в темноте.  Охранники  не  показывались.
Присмотревшись, Петрович увидел за  одним  из  освещенных  окон  силуэты
людей с картами в руках.
   - Играют. Небось, выпили. Баб что-то сегодня с ними не видно.
   То,  что  в  доме  у  Любки  казалось  легким  и  доступным,   теперь
превращалось в проблему.
   Шура развел руками:
   - Ты видишь, сколько складов? Где искать?
   - Погоди, - Паша стоял, обняв  дерево  и,  приложив  ладонь  ко  лбу,
осматривался. - Вон, посмотри, - он вытянул руку, указав корявым пальцем
на кирпичное здание с тремя воротами. - Видишь, где следы от машин? Туда
и возят.
   - Светло перед воротами.
   - Зачем же через ворота пробираться,  если  окна  есть?  -  засмеялся
Петрович.
   - Да ну его, мужики, пошли назад! Я знаю,  у  кого  в  деревне  водка
есть.
   - Струсил? - осклабился Петрович.
   - Красть не хочу, - попытался разыграть из себя порядочного Паша.
   - А они что,  -  Петрович  указал  рукой  на  овощную  базу,  -  свою
контрабанду на грядках выращивают или  в  парниках?  Ворюги  они,  самые
настоящие!
   Пошли! - и Петрович, не оборачиваясь, стал спускаться по склону.
   Появления трех мужиков никто из охраны не заметил. Люди здесь и  днем
были в редкость, ночью же не появлялись вовсе,  разве  что  какой-нибудь
пьяница забредет. Пришлось долго идти вдоль забора, никак не могли найти
подходящее место, чтобы перелезть. То  свет  мешал,  то  до  верха  было
высоко.
   - Не боись, мужики, обязательно окажется,  что  забор  где-нибудь  да
повален.
   Но порядки на базе оказались более правильными, чем в деревне.  Забор
повсюду оставался забором.
   Убедившись в этом, Петрович предложил:
   - Здесь забор пониже. Ты, Паша, подсадишь, а я потом сверху подсоблю.
   Пьяноватые   мужчины   с   большим   трудом   преодолели    преграду,
перепачкавшись в солидоле.
   - Как в армии, - сказал Петрович, размазывая солидол по телогрейке и,
втихаря ощупывая, не пострадала ли бесценная емкость.
   "Если все будет удачно, - решил он для себя, - выпьем в кустах  после
дела".
   - Теперь куда, Петрович? - спросил Паша, сопя от усталости.
   - Куда, куда... туда, где темно.
   - Я здесь пять лет не бывал, - сказал  Шура.  -  Веди,  Петрович.  Ты
придумал, ты тут хоть иногда появляешься со своей таратайкой.
   - Ты, бля, на мой трактор не клевещи, он меня  никогда  не  подводил,
что дров привезти, что сена, что мешки закинуть...
   - Ладно, Петрович, угомонись, давай дело делать.
   Мужчины разговаривали громким шепотом, прижимая пальцы  к  губам.  От
освещенного окна их отделяла сотня метров. Охранники оживленно играли  в
карты, иногда  сквозь  приоткрытое  окно  слышались  их  голоса  -  мат,
подначки.
   - Хорошо им, - сказал Петрович.
   - Почему? - спросил Шура.
   - В тепле сидят, водку хлещут.
   - Не хлещут они водку, - сказал Петрович. - Пошли, - в одной руке  он
держал кочергу, Шура нес топор. - Там, в стене  дырка  была,  через  нее
залезем.
   Но у склада мужиков ждало разочарование: в стене из красного  кирпича
белело неровное пятно, выложенное силикатными блоками.
   Петрович поковырял ногтем раствор.
   - Сволочи! - сказал он.
   - Чего сволочи? - спросил Паша.
   - Цемента не пожалели. Я  бы  песочка  побольше,  а  они  -  сплошной
цемент.
   - Кочергой постучал по кладке.  -  Вполкирпича  сделано,  кто  ж  так
работает!
   - У них кирпича не было, - заметил Шура, - собрали, что  валялось,  и
заложили дырку.
   - Ты стань на угол, - приказал Петрович Паше. - Если выйдут  из...  -
он дальше не продолжал, - ты нам  тихонько  свистнешь.  А  мы  тут  тоже
потише, не стучать особо.
   - Не будем.
   Петрович попытался кочергой проковырять узкую щель между блоками,  но
это ему не удалось. И тут Шура придумал. Шура был мужиком крепким, весил
килограммов сто.
   - Полкирпича, говоришь? Сейчас посмотрим, кто кого.  Я  у  себя  дома
недели две назад дубовую дверь высадил.
   - Зачем?
   - Жена моя, стерва, закрылась и меня к детям не пускала.
   - Ты трезвый был?
   - Какое трезвый! Три бутылки водки покатили, а сколько потом самогона
выпили - не сосчитать.
   Шура отошел шагов  на  пять  в  сторону,  сложил  замком  руки,  весь
собрался, втянул голову  в  плечи  и  рванул  вперед,  словно  собирался
поставить рекорд в забеге на сто метров. Он глухо, всей массой саданулся
в стену. Кладка дрогнула, но выдержала.
   Петрович, присев, стал рассматривать швы.
   - Треснула, сейчас поддастся. Давай-ка, Шура, еще разок.
   - Сейчас ухнем, - ответил Шура, отошел на этот раз шагов  на  десять,
скорость набрал побольше. Кладка разлетелась,  и  Шура  исчез  в  черном
проеме.
   Белый силикатный кирпич вывалился одним куском. Шура  стоял  на  нем,
как пингвин на льдине, и глупо хмыкал, потирая ушибленное плечо.
   Звук от падения кирпичей получился глухой. Раздался тихий свист.
   Петрович присел, словно по большой нужде, погрозил рукой Паше.
   Из проема же, из темноты, раздался голос:
   - Блин, да тут ящик! - и Петрович увидел, что  Шура  держит  в  руках
зажженную спичку. Огонек погас.
   Петрович двинул вслед за Шурой:
   - Давай-ка, посвети.
   Опять чиркнула спичка. В холодильнике гулял  ветер,  и  огонек  вновь
погас, Петрович даже толком ничего не успел рассмотреть.
   - Ящики какие-то... - Петрович щупал то, что у него под рукой. - Тюки
какой-то ткани, вроде брезента. Ну-ка, чиркни еще.
   Шура чиркнул, и Петрович увидел' серые и  темные  пятна,  камуфляжные
разводы.
   - Одежда, - сказал Петрович, пытаясь поднять один из тюков.
   - Где же аппаратура?
   - Здесь где-то. Свети!
   Паша в это время прирос к стене так, словно стал  тенью  -  таким  же
плоским, как силуэты людей на стенах после взрыва бомбы в Хиросиме. Губы
он держал сложенными в трубочку, забыв их развести после свиста.