Они уселись за стол. Брагин достал из накрытого брезентом ящика бутылку белой водки с винтовой пробкой, налил граммов по пятьдесят в стограммовые стаканчики и, прищурившись, спросил:
     - Ну как, почувствовал себя на своем месте?
     - Еще не знаю, - Комбат взял стаканчик в свою огромную ладонь, резко чокнулся с полковником, выпил одним махом. - Честно говоря, понравилось мне здесь, полковник.
     - И ты мне понравился. О лучшем инструкторе я и не мечтал.
     - Ты же меня в деле не видел.
     - Человек, который умеет делать хоть что-то одно классно, вряд ли профан в остальном.
     - Не знаю, хвалить себя не стану.
     - Не соврал Бахрушин. Вот теперь, поскольку я понял, что ты тот человек, который нам нужен, придется подсунуть тебе самую гнусную работу.
     Комбат насторожился.
     - Это еще что?
     - Плохому инструктору ее не поручишь, завалит дело.
     - Да объясни же, полковник, в чем дело?
     - Давай еще выпьем, - Брагин ловко разлил водку, на этот раз уже граммов по семьдесят пять, и первым выпил, не чокаясь. - Странные дела творятся в наше время.
     - Согласен.
     - Сказал бы мне кто-нибудь лет десять тому назад, что на нашем полигоне будут тренировать иностранцев, к тому же не из дружественных стран, никогда бы не поверил.
     - Честно говоря, и мне приходилось готовить афганцев, а дружественными их не назовешь.
     - Только ты, майор, не смейся, но нас обязали подготовить группу японцев.
     - Японцев? - не поверил Комбат.
     - Все очень просто. Они платят деньги, и немалые, а мы их готовим. Показываем вооружение, приемы подготовки.
     - И это на секретном полигоне?
     - Секретном? - передразнил Комбата Брагин. - Все секреты нашим Министерством обороны уже давно проданы.
     - Не буду я их готовить, - заупрямился Комбат. - Языка не знаю.
     - Насчет языка проблем не будет. Во-первых, они немного по-русски кумекают, а во-вторых, вам переводчика приставят. Согласись, майор, не нужно словами объяснять как стреляют, как танк водят, как с парашютом прыгают.
     - Так что, мы за деньги их готовим?
     - Нам самим от этого почти ничего не обломится, если, конечно, ты, майор, чаевые не берешь. А наверху деньги будут и немалые. Ну как, согласен? Если бы что другое тебе предлагал, сказал бы, приказ родины, а так... - и полковник Брагин махнул рукой.
     - А открутиться от этого никак нельзя? - уже войдя в положение начальника полигона, спросил Рублев.
     - Никак. Пробовали.
     - Почему?
     - Отменить распоряжение могут только те люди, которые его и дали. Так что ни влево, ни вправо, только назад и вперед.
     - Когда приступать надо?
     - Послезавтра.
     - Времени на раздумья совсем не осталось.
     - Я у тебя, майор, уже и не спрашиваю. Знаю, согласишься, потому что выхода у нас с тобой нет.
     - А Бахрушин об этом знает?
     - Специально я ему не говорил, но, думаю, в курсе.
     Комбат прикусил язык. Ссылаться на Бахрушина, как на авторитет, ему не хотелось. Вновь возникала порочная цепочка блата.
     - Ты не смотри на меня, майор, так, как солдат на вошь. Мне и самому тошно. И нужен мне человек, который не за деньги работать станет, а за совесть.
     - Вот так да! - Комбат захрустел поджаренным хлебом, остро пахнущим чесноком. - Раньше шпионы с фотоаппаратами возле заборов крались, а теперь их с сопровождением на сам полигон привезут.
     - Не знаю... По-моему, никакие они не шпионы, а представители какого-то русско-японского университета хрен его знает каких исследований.
     Развелось их в последнее время...
     По тому, как говорил Брагин, и слепому было бы понятно, что подготовка японцев на полигоне ему претит. Но что сделаешь, если начальство приказывает? Военные должны исполнять.
     - Ладно, идет, - недовольно пробурчал Комбат и полез в карман куртки за документами.
     - Значит, договорились. Послезавтра встретишься со своими воспитанниками. Смотри только, не покалечь никого, они все небось на две головы тебя ниже.
     Окончив еду, полковник с Комбатом сели в командирский "уазик" и понеслись на КПП.
     - Документы при себе оставь. Завтра Бахрушин тебе позвонит, заедешь к нему, там все и оформим. От меня только устное согласие требуется. У меня же здесь не контора, отдела кадров не держу.
     Брагин чем-то понравился Комбату. Открытый, общается бесцеремонно, а главное, не стремится обмануть собеседника, заманить обещаниями. Сказал, что не будет больших денег, так Рублев это и без него знает. Не стал прикрываться высокими фразами, сразу рассказал о будущей службе - все, как оно есть на самом деле. В общем, Борис Рублев понял, в случае чего ему есть на кого рассчитывать.
     Группу японцев, которых он еще в глаза не видел, Рублев невзлюбил сразу же. Ясное дело, в чужую страну просто полюбопытствовать на военный полигон, да еще используемый ГРУ, не поедешь. И чтобы добиться разрешения тренироваться здесь, нужно иметь поддержку в Министерстве обороны или, еще того покруче, в Совете безопасности. Кто сейчас является министром обороны Рублев знал, а вот кто возглавляет Совет безопасности понятия не имел. Новые люди, новые фамилии.
     Он не спеша ехал к Москве, думая, что поступает, скорее всего, не правильно, соглашаясь с предложением Брагина. Но, с другой стороны, он чувствовал и иное. Если тут какой-то подвох, то он сам, скорее, чем кто-то другой, почувствует его.
     "А может, это шутка - насчет японцев? - подумал Рублев и от неожиданности чуть даже не затормозил. - Может, так меня испытывали?"
     Ему вспомнились подколки Бахрушина. Но он тут же отбросил эту мысль:
     "Так не шутят. Сегодняшняя Россия полна чудес, о которых в прежние времена и не помышляли".
     - Эх, зря я не поехал в Тамбов, - подумал Комбат, вспоминая лейтенанта Пятакова. - Вот там уж точно не встретишь никаких японцев, или с Бурлаковым в тайгу на охоту.
     "Столица и есть столица. Вечно гнилое место, где нормальная жизнь держится на тех нескольких процентах людей, которые не меняются вслед за изменением в экономике. Странные...
     Живут, делают свое дело, каждый как умеет.
     Кто-то торгует, кто-то учится, кто-то занимается политикой. Чем бы ты не занимался, лишь бы всегда оставался самим собой, - утешил себя Рублев. - Интересно, что на все это скажет Андрюша Подберезский? Небось, хохотать будет.
     А мне не до смеха".
     Дорога назад показалась куда короче, чем дорога на полигон. И вот Комбат уже сидит в холодной квартире. Прикрыл глаза, глубоко вздохнул и различил чуть уловимый запах духов, которыми пользовалась Иваницкая. Ни пепельница, наполненная окурками, ни не вымытые после коньяка рюмки не могли его уничтожить.
     - Попробую начать новую жизнь. Вряд ли из этого что-нибудь получится, - усмехнулся Комбат и только тут сообразил, что с подачи полковника Брагина нарушив одну из основных своих жизненных установок: никогда не садиться за руль, выпив спиртное.
     "Прямо умопомрачение какое-то! Хорошо еще никто не остановил. Неплохо же я начинаю новую жизнь!"
     Рублеву показалось, что его собираются втянуть в странную аферу. Если он не будет держаться настороже, то не исключено, его знаниями и умениями воспользуются не в лучших целях.
     Ему вспомнилось, как совсем недавно, вчера, он сидел за этим самым журнальным столиком со Светланой, Андреем Подберезским, полковником Бахрушиным и подозревал их всех в желании женить его.
     "А оказалось, все куда хуже, - добавил про себя Рублев, собирая грязную посуду. - Прежде, чем начинать новую жизнь, наведи порядок в старой"
     И Рублев занялся уборкой. Вымыл посуду, пепельницу, до скрипа и блеска протер влажной тряпкой подоконники, стены, пол, зная, что потом, когда он каждый день будет ездить на полигон, времени на это не найдется. Приехал, поужинал и упал спать, чтобы завтра с рассветом снова сесть за руль.
     - Отдохнул и хватит, - сказал себе Рублев. - Сколько может тянуться отпуск? Или мне захотелось называться военным пенсионером - стать одним из тех, кто уходит в охранные агентства, работают швейцарами в гостиницах и ресторанах, а то и пропадают целыми днями в пивнушках? Не понравится - всегда смогу уйти. Ушел же я из армии, когда стало невмоготу".

Глава 7

     Аркадий Карпович Петраков последние две недели был нервным, раздражительным и злым. Все домашние удивлялись, потому что к этому не имелось никаких видимых причин. Аркадий Карпович каждое утро брал свой кожаный портфель и пешочком добирался до метро, благо, идти было недалеко.
     Он жил на Комсомольском проспекте в четырехкомнатной квартире. На метро доезжал до университета и, немного сутулясь от ветра, поднимался по высоким ступеням, входил в парадную дверь и минут через десять-пятнадцать оказывался в аудитории, занятой студентами. Он читал две или три лекции монотонным бесцветным голосом, ни от чего не загораясь и не удивляясь никаким вопросам. Затем так же спокойно покидал здание университета и направлялся домой, где еще час или два работал с книгами, готовясь к завтрашней лекции, хотя все лекции он знал на память и конспекты были готовы давным-давно.
     Особых новинок по микробиологии в его лекциях не содержалось.
     Подобную жизнь профессор, доктор наук, специализирующийся в микробиологии, вел на протяжении последних пяти лет после того, как ушел на пенсию, покинув стены научно-исследовательского института, наполовину расформированного и почти снятого с госфинансирования.
     Новинками науки он почти не интересовался, а ведь когда-то давно, лет пятнадцать-двадцать назад, Аркадий Карпович Петраков являлся ведущим специалистом в области вирусологии, хотя имя его было известно лишь в очень узком кругу специалистов и людей из военного ведомства.
     В свое время Аркадий Карпович под руководством академика Богуславского занимался биологическим оружием. И занимался очень успешно, даже смог в свои неполные сорок лет получить госпремию и орден Ленина, который теперь лежал, завернутый в кусочек мягкого бархата, в верхнем ящике его письменного стола, задвинутый далеко-далеко за карандашами, ручками, часами и прочей дребеденью, которая, как правило, сама по себе накапливается, заполняя ящики письменных столов. И выкинуть жалко, и пользы от всех этих многочисленных предметов - сломанных ножниц, пилочек, браслетов, ремешков, точилок, помятых вырезок из газетных статей и всего прочего - никакой.
     Аркадий Карпович жил в четырехкомнатной квартире с женой, старшей дочерью, зятем и двумя пронырливыми внуками, досужими и надоедливыми. Они без конца лезли в кабинет Аркадия Карповича, любили покопаться в его письменном столе, переложить на столе книги и бумаги, испортить лучшую ручку, загнув перо. В общем, от них были одни хлопоты, и Аркадий Карпович радовался, когда на лето дочь, зять и внуки, а также его супруга уезжали на дачу и сидели там с весны до осени.
     Он с ужасом думал о том времени, когда внуки пойдут в школу. А внуки были погодки:, старшему шесть лет, младшему - пять.
     Дочь с зятем, как ни старались, не смогли решить квартирный вопрос. А разменять квартиру на Комсомольском проспекте Петраков отказался наотрез, понимая, что уйти из центра легко, вернуться ему туда уже никогда не удастся.
     А потому сказал, что будет доживать в ней и никуда не поедет, даже в самые распрекрасные квартиры.
     Но не эта застаревшая проблема приводила Петракова в уныние, с бесперспективностью своего дальнейшего существования он уже смирился. Раздражительным и нервным Аркадий Карпович стал всего лишь из-за одной встречи.
     И эта встреча могла изменить его жизнь кардинально, могла решить все его материальные проблемы, которых накопилось немало. А самое главное, Аркадий Карпович смог бы избавиться от дочки, зятя и внуков, видеть их лишь по праздникам и на даче, когда соскучится, по своему желанию.
     Встреча произошла абсолютно неожиданно.
     Один старый знакомый, Василий Васильевич Кобзев - тоже микробиолог, когда-то давным-давно работавший в лаборатории академика Богуславского, позвонил Аркадию Карповичу.
     Тот долго не мог вспомнить, но в конце концов узнал звонившего и даже немного обрадовался.
     Уже мало кто интересовался Петраковым как ученым, а все больше как преподавателем, иногда принимавшим вступительные экзамены и почитывающим лекции, чтобы не умереть с голода.
     И как всегда Аркадий Карпович подумал:
     "Вот, опять этот старый знакомый, в общем, никакой не друг и не приятель начнет просить за какого-нибудь троечника, чтобы я замолвил за него словечко на вступительных экзаменах или занялся репетиторством, готовя к вступительным экзаменам".
     Однако разговор принял неожиданный оборот, в чем-то даже интересный. Аркадий Карпович подобрался, внимательно слушая собеседника, а затем оборвал его:
     - Так-так, Василий Васильевич, об этом, наверное, лучше не по телефону.
     - Да, лучше не по телефону, - сказал Василий Васильевич. - Где и когда мы можем встретиться?
     Через пару минут Аркадий Карпович и Василий Васильевич договорились о встрече завтра, после лекции, в университетском городке.
     Встреча состоялась. Василий Васильевич Кобзев пригласил Петракова в свою машину. В машине они и разговорились. Вспоминали старых знакомых, добрые старые времена, когда государство на науку денег не жалело, когда звания и награды сыпались, как с неба, когда квартиры в престижных районах давались ученым по первой их просьбе.
     - Да, славные были денечки! - поглаживая седые виски, говорил Петраков.
     А Кобзев медлил, словно чего-то опасаясь. Наконец перешел к делу. Достал из кейса два пожелтевших журнала с закладками и показал их Петракову.
     - Вот, я нашел, Аркадий Карпович, две любопытные статейки какого-то кандидата биологических наук по фамилии Иванов. Я, естественно, долго думал, кто бы это мог написать, посоветовался со знакомыми и по всему выходит, что эти статьи, Аркадий Карпович, написаны вами.
     Петраков кивнул:
     - Дело давнее, - самодовольно улыбнулся он. - Мои, верно. В этом деле, кроме меня, никто толком ничего не понимает... А сейчас, возможно, я единственный. Все старики умерли, разработка давным-давно закрыта... Да, это мои работы, правда, тут только выдержки, конспект, так сказать, без самого главного.
     - Так вот, Аркадий Карпович, чтобы кота не тянуть за хвост и долго вас не интриговать, скажу следующее, - заговорил Кобзев, - есть люди, которые очень интересуются этой темой.
     И они готовы заплатить большие деньги именно за это, за самое главное, которое, скорее всего, осталось у вас в голове, не перекочевав на страницы журнала.
     - О, да! - воскликнул Петраков. - Кое-что я еще помню. Слава богу, водку не пью и курить не курю, голова у меня еще кое-что соображает. Так вы говорите, Василий Васильевич, что в этом есть даже какой-то меркантильный интерес?
     - Есть, есть и немалый, - лицо Кобзева расплылось в маслянистой улыбке, глаза заблестели, а брови двинулись к переносице.
     - И кто же эти люди, и сколько они готовы заплатить за мои знания?
     - Японцы, - спокойно сказал Кобзев.
     - Японцы? - и Аркадий Карпович подумал, что, наверное, Кобзев хочет пригласить его за границу и примазаться к его разработкам.
     Он горько усмехнулся:
     - Василий Васильевич, я думаю, вам известно, что сколько бы лет ни прошло, какие бы люди не пришли к власти, ни меня, ни вас, ни академика Богуславского за границу не выпустят, разве что в гробу.
     - Да я это понимаю, хотя, в общем, и это не проблема. Но за границу в данном случае ехать не нужно, вам предлагают работу здесь.
     - Где здесь? - удивленно вскинул брови Петраков, в свое время он перепробовал все варианты.
     - Далековато, конечно, от Москвы, но в прекрасной лаборатории с хорошим, самым новым оборудованием, с толковыми помощниками и с почти неограниченными финансовыми возможностями как для дела, так и для вас лично.
     - И каков же мой гонорар? - немного надменно, словно стесняясь говорить о деньгах, делая вид, что они ему будто бы безразличны, промолвил Аркадий Карпович.
     - Я думаю, сумма будет значительная, с пятью нулями.
     - Это что, в российских рублях за месяц?
     - Нет, Аркадий Карпович, вам будут платить в твердой валюте, в долларах. А если хотите...
     - Нет, не хочу, - буркнул Петраков, - голова мне еще дорога.
     - Никто не спохватится.
     - Сомневаюсь.
     - Вам заплатят очень много лишь для того, чтобы вы завершили свои опыты.
     - В свое время я их завершил.
     - Это понятно, - сказал Кобзев, - но я помню, что вам пришлось уничтожить все результаты разработок. Это, конечно, был удар и для вас, Я для Богуславского, да и для всей нашей лаборатории. Пять лет работы, и за один день все пошло прахом.
     - Что ж поделаешь, - промолвил Петраков, - есть заказчик, ему и позволено решать.
     Хотя, конечно, обидно. Но премию, звание, квартиру и орден я все-таки получил.
     - Да, Богуславский стал академиком, молодым академиком, - сказал Кобзев. Я тогда получил звание кандидата наук, хотя диссертации не писал. Все тогда получили, - И куда надо ехать?
     - Сперва мне нужно услышать ваше принципиальное согласие.
     - Мне надо подумать. Я уже не молод и бросаться во всякие авантюры не имею права. Если предложение будет исходить из Министерства обороны, то я подумаю. А если так, от каких-то шарлатанов, желающих сделать себе имя, присвоив мои наработки, то я откажусь наотрез.
     - А собственно говоря, Аркадий Карпович, что вас интересует в этом мире? Слава? Деньги?
     Престиж? - спросил Кобзев, лукаво улыбаясь и подмигивая своими бесцветными, глубоко посаженными глазами.
     - Если честно, то меня уже, собственно говоря, во всем этом мире ничто не интересует. И вызывает ваше предложение у меня единственно отвращение, хотя с чисто научной точки зрения то, чем мы занимались, любопытно. А если взглянуть с позиций гуманизма, то возможно, даже хорошо, что нашу разработку закрыли.
     - Вы все-таки подумайте, Аркадий Карпович, - запуская двигатель "вольво" последней модели, пробормотал Кобзев и двинулся с места. - Вас куда подвезти?
     - К дому, если не сложно.
     - Да нет, что вы, с удовольствием. Я вам позвоню через недельку.
     - Через две, - сказал Аркадий Карпович и подумал: "Откуда у него деньги на такую машину? Да и часы у него дорогие, и костюм хороший, и пальто не из дешевого магазина. А ведь раньше был этот Кобзев дурак-дураком и работал на побегушках, переливая раствор из одной колбы в другую. И самое большое, что можно было ему доверить, так это приготовить мясной бульон - питательную среду для бактерий, - да и то приходилось следить, чтобы чего-нибудь не перепутал. А теперь он богатый, а я, специалист, человек с именем, профессор, доктор наук, хожу пешком, езжу на метро, меня толкают и даже не извиняются. В общем, жизнь несправедлива".
     - Так вы говорите, хорошо заплатят?
     - Думаю, очень хорошо, если вы с ними упорно поторгуетесь.
     - Так вы говорите, Василий Васильевич, они могут заплатить тысяч сто?
     - Думаю, больше, если, конечно, вы будете настойчивы и согласитесь.
     - А декларации, контракты, договора, налоги?
     С такой суммы, небось, половину уплатить в бюджет придется?
     - Все это будет сделано не вами. И пусть это вас не тревожит. Если позволите, я этим займусь сам. Ведь мне заниматься подобными делами не впервой, я имею кое-какой опыт. Не челночным же бизнесом я заработал на машину. Чистая наука, - и Кобзев похлопал по переднему кожаному сиденью так, как похлопывают по крупу холеной любимой лошади. - И квартира у меня хорошая, и дом, и дети устроены. Сын за границей учится, дочь замужем за дипломатом. Я добился всего, чего хотел. Годы только не вернешь, к сожалению.
     "Ну и сволочь же ты! Ну и проходимец!" - злорадно подумал Петраков, уже прекрасно понимая, что скорее всего, он согласится.
     А согласится лишь потому, что надо раз и навсегда избавиться от материальных проблем. Чтобы отселить дочь с внуками и зятя, отремонтировать дачу, купить новую машину, съездить куда-нибудь отдохнуть. Короче, п