ратными  цветниками  и  удобно
проложенными дорожками,  посыпанными  каменной  крошкой,  придавал  этим
декорациям ненавязчивую условность, более подходящую для балета, чем для
мелодрамы.
   День выдался солнечным, во  всем  чувствовалось  какое-то  искрящееся
веселье - возможно, этот маленький курортный городок после стольких  лет
упадка действительно начинал новую эру популярности и процветания.
   Руаяль-лез-0, расположенный в устье Соммы, в том  месте,  где  ровный
берег с песчаными пляжами еще не уперся  в  тянущиеся  до  самого  Гавра
белые утесы плато, почти повторил судьбу  Трувилля.  Маленькая  рыбацкая
деревушка,  когда-то  называвшаяся   просто   Руаяль,   превратилась   в
изысканный курорт еще при Наполеоне III Мода на него, однако,  держалась
недолго Так же, как в свое время Довилль  после  долгой  борьбы  разорил
Трувилль, Туке практически уничтожил Руаяль.
   В начале  века,  когда  дела  курортного  городка  шли  очень  плохо,
поскольку  в  моду  вошло  совмещать  светское   безделье   с   лечением
минеральными водами, неподалеку от Руаяля на холмах был открыт  источник
щелочной воды, полезной при заболеваниях печени. Как известно,  французы
все до единого страдают печенью, и  Руаяль  не  замедлили  превратить  в
Руаяль-лез-О, что значит Руаяль-на-водах, а сама вода "Руаяль", разлитая
по бутылкам-торпедам, появилась в меню гостиниц и  вагонов-ресторанов  и
незаметно пробралась в реестр лечебных вод.
   Однако борьба с  такими  опытными  и  сплоченными  противниками,  как
минеральные воды "Виши", "Перье" и "Витель", длилась недолго. Последовал
период судебных разбирательств; множество людей потеряли много денег,  и
очень скоро продажа воды ограничилась пределами  городка  и  близлежащих
селений. Бюджет  курорта  вынужден  был  отныне  ограничиться  тем,  что
оставляли здесь летом отпускники-французы и редкие  англичане,  зимой  -
тем, что зарабатывала местная рыбацкая флотилия. Живописно  облупившееся
казино,  в  барачном  здании  которого  все  еще   витал   дух   роскоши
викторианской эпохи, подбирало крохи со столов казино в Туке.
   После  войны  вторую  жизнь  обрели  Брайтон,  Ницца.  Ностальгия  по
временам позолоты и роскоши становилась источником дохода. В 1950 году к
Руаялю вдруг проявил интерес некий парижский  синдикат,  распоряжающийся
средствами  бывших   вишистов.   Казино   было   отреставрировано,   его
бело-золотой фасад подновили, салоны  отделали  в  бледно-серые  тона  с
бордовыми коврами и занавесями. Потолки украсили громадные люстры.  Были
приведены в  порядок  сады,  заработали  фонтаны,  вновь  открылись  оба
больших отеля - "Сплендид" и "Эрмитаж".
   Даже городок и старый порт постарались изобразить - в который уже раз
- приветливую улыбку. На центральной улице появились  витрины  парижских
ювелиров, которые, несмотря на быстротечность курортного сезона, открыли
в бесплатно предоставленных им помещениях свои салоны.
   Вот тогда-то и был приглашен в Руаяль-лез-О синдикат "Мохаммед  Эли",
взявшийся организовать крупную карточную партию. Городские власти  очень
надеялись, что со временем удастся вынудить Туке поделиться частью своих
громадных доходов. Бонд смотрел на залитый солнцем  городок  и  думал  о
том, сколь странно и нелепо его задание, и  о  том,  что  мрачная  роль,
которую он должен сыграть, по сути, оскорбление для  остальных  актеров,
занятых в этой драме.
   Расправив плечи, он отогнал от себя  эти  мысли,  вызванные  минутной
слабостью, и, вернувшись к отелю,  спустился  по  эстакаде  в  подземный
гараж. До встречи в "Эрмитаже" он решил совершить небольшую прогулку  на
машине вдоль побережья, взглянув на виллу Намбера, а  на  обратном  пути
доехать до автострады, ведущей в Париж.
   В отношении машин Бонд придерживался самых  консервативных  взглядов.
Еще в 1933 году он приобрел одну из последних  моделей  "Бентли",  почти
новую, с турбонаддувом "Амхерст Виллиерс". Всю  войну  она  простояла  в
надежном месте, и каждый год ее  осматривал  бывший  механик  с  заводов
"Бентли", работавший в гараже неподалеку от дома  Бонда  в  Челси;  этот
старик относился к машине с ревностным вниманием.
   Бонд водил машину агрессивно, испытывая  при  езде  почти  физическое
наслаждение. Его "Бентли" стального цвета был с откидным - действительно
откидным! - верхом и мог держать скорость 145 километров в час с запасом
мощности еще на  полсотни  километров.  Бонд  вывел  машину  из  гаража,
проскочил эстакаду и через секунду уже несся по бульвару, откуда свернул
на оживленную заднюю улочку и поехал вдоль дюн по направлению к югу.
   Через час Бонд вошел в бар "Эрмитажа" и сел за  столик  у  одного  из
больших окон.
   Бар напоминал выставку тех в высшей степени мужских игрушек,  которые
символизируют во Франции благополучие: жесткошерстные таксы,  лежащие  у
ног  своих  хозяев,  медовый  аромат  английского  табака,  всевозможные
зажигалки на столиках перед посетителями. Все вокруг было либо  светлого
лакированного дерева, либо кожаным, с медными заклепками. Шторы и  ковры
одного, голубого, цвета. Официанты в белых куртках с золотыми эполетами.
Бонд заказал себе "американо" и стал рассматривать посетителей,  одетых,
все как один, элегантно, но без чувства меры. Как видно,  все  это  были
парижане.  За  столиками  оживленно   беседовали,   похоже,   о   чем-то
исключительно важном, - в баре царила атмосфера, обычная для всех  баров
в час аперитива. Мужчины  то  и  дело  заказывали  себе  новые  четверти
шампанского, женщины пили сухой "мартини".
   - Mol,  j'adore  le  dry  <Я  обожаю  "драй"  (фр.)>,  -  воскликнула
радостная юная особа за соседним столом. Ее  спутник,  несколько  не  по
сезону одетый в безупречный твидовый костюм,  смотрел  на  нее,  положив
руки на дорогую, увитую плющеной золотой проволокой трость, восхищенными
глазами. - Maisle dry fait avecdu Gordon, bienentendu  <Но,  разумеется,
"драй" с "Гордоном" (фр.)>.
   - J'accord', Daisy. Maistusais, un zeste de citron <Я согласен, Дэзи.
Но,  знаешь,  немного  лимонной  цедры...  (фр.).>...   Внимание   Бонда
привлекла показавшаяся на тротуаре высокая фигура Матиса. Вместе  с  ним
шла брюнетка в сером. Матис поддерживал ее под руку,  чуть  выше  локтя,
тем не менее они не производили  впечатления  ни  супружеской  пары,  ни
просто  близко  знакомых;  в  профиле  молодой   женщины   чувствовалась
некоторая ироничная холодность. Бонд видел, как  они  вошли  в  бар,  но
продолжал, соблюдая правила игры, рассматривать прохожих.
   - Ну да, это же месье Бонд! - услышал он у себя за  спиной  радостный
голос Матиса. Бонд встал, как и подобало, приятно удивленный.
   - Вы один?..  Или  вы  кого-то  ждете?..  Позвольте  представить  вам
коллегу мадемуазель Линд. Дорогая, познакомьтесь, это  господин  Бонд  с
Ямайки, я имел удовольствие общаться с ним сегодня утром.
   Бонд поклонился радушно, но не без сдержанности, приглашая садиться.
   - Я один, и вы доставите мне большое удовольствие, если  посидите  со
мной, - сказал он, поклонившись спутнице Матиса. Он пододвинул  ей  стул
и, пока Матис и его знакомая устраивались, подозвал официанта.  Несмотря
на протесты Матиса, он заказал коньяк и "бакарди" для гостьи.
   Матис и Бонд громко обменялись несколькими фразами о хорошей погоде и
о возрождении Руаяль-лез-О. Девушка  сидела  молча.  Бонд  предложил  ей
сигарету. Она закурила, похвалила  табак,  но  без  излишних  восторгов;
курила она, глубоко и  резко  затягиваясь.  Ее  движения  были  точными,
легкими, без намека на самолюбование.
   Спутница Матиса произвела на Бонда впечатление. Беседуя с Матисом, он
то и дело поворачивался к ней, как бы вежливо приглашая ее к  разговору,
и с каждым разом находил новое подтверждение первому впечатлению.
   Густые, очень  темные  волосы  обрамляли  лицо.  Они  чуть  закрывали
концами изящную линию подбородка  и  ровно  спадали  сзади.  При  каждом
движении волосы рассыпались у нее по лицу, но она  не  обращала  на  это
никакого внимания. У нее были широко  поставленные  ярко-голубые  глаза;
взгляд был прямой, но с  оттенком  насмешливого  равнодушия.  На  слегка
загорелом лице не было косметики, только яркая помада на красивых губах.
Короткие ногти без всякого лака  как  бы  подчеркивали  сдержанность  ее
натуры;  эта  сдержанность  чувствовалась  во  всем,  вплоть  до  скупых
движений оголенных рук. Украшения ее тоже нельзя было назвать  кричащими
- золотая цепочка из широких плоских звеньев на шее и кольцо  с  топазом
на безымянном пальце. Средней длины  серое  шелковое  платье  с  широким
черным ремнем было скроено так, чтобы подчеркнуть  восхитительную  форму
груди. У нее была черная, под цвет ремня, сумочка, рядом на стуле лежала
золотистая  соломенная  шляпка  с  широкими  полями  и  черной   лентой,
завязанной сзади в бант. Того же цвета были и туфли.
   Бонд был заинтригован ее красотой и манерой держаться.
   Перспектива работать в паре с ней показалась ему  весьма  интересной.
Хотя... Бонд непроизвольно постучал костяшками пальцев по дереву  стола.
Заметив несколько озабоченный вид Бонда, Матис встал:
   - Прошу извинить, - обратился он к своей спутнице, -  мне  необходимо
позвонить в Дюберн, я должен договориться о встрече на  вечер.  Надеюсь,
вы не будете скучать, если я вас на сегодня покину?
   Она молча кивнула.
   Бонд немедленно воспользовался тем, что Матис направился к телефонной
кабине возле стойки:
   - Если вы вынуждены провести этот вечер в  одиночестве,  может  быть,
согласитесь поужинать со мной? - предложил он. Она понимающе улыбнулась.
   - С удовольствием. Заодно вы можете показать мне казино. Месье  Матис
сказал мне, что вы там знаете все и всех. А вдруг я принесу вам удачу?
   С уходом Матиса отношение девушки к Бонду стало менее прохладным. Она
как будто  догадывалась,  что  их  совместная  работа  здесь,  возможно,
окажется не такой уж простой, и, когда они условились о времени и  месте
встречи, Бонд понял, что ему будет вовсе не сложно обговорить с ней  все
детали своего плана. Ему показалось,  что  она  с  интересом  и  даже  с
азартом играет свою роль, так что работа с ним,  вероятно,  доставит  ей
удовольствие. Еще час назад он безрадостно думал о том, как трудно будет
установить с новым человеком, тем  более  женщиной,  нормальный  рабочий
контакт, теперь же он чувствовал, что может спокойно говорить с ней  как
с профессионалом. Впрочем, он был совершенно искренен с собой, размышляя
о своем отношении к ней: она женщина, и ему хотелось бы переспать с ней,
но только после того, как закончится операция.
   Когда Матис вернулся, Бонд попросил официанта принести счет,  сказав,
что его ждут в отеле друзья. Прощаясь, он на секунду задержал руку своей
новой знакомой и почувствовал,  что  в  их  отношениях  появился  теплый
оттенок взаимной симпатии и понимания.
   Заметив, что его спутница  проводила  Бонда,  вышедшего  на  бульвар,
довольно внимательным взглядом, Матис  придвинул  свой  стул  поближе  к
столу.
   - Это мой очень хороший друг, - сказал он  тихо.  -  Я  рад,  что  вы
познакомились. Насколько я понял, пока  меня  не  было,  ваши  отношения
потеплели, -  прибавил  он  с  улыбкой.  -  Не  думаю,  что  Бонд  может
окончательно оттаять, это был бы для него совершенно новый опыт,  ну,  а
для вас...
   Она ответила  уклончиво,  -  По-моему,  очень  приятный  человек.  Он
немного напоминает мне Хью Кармайкла..
   Девушка не договорила. В эту секунду окно  рядом  с  ними  со  звоном
лопнуло. Сильный взрыв опрокинул их на пол.
   Что-то с грохотом рухнуло на тротуар. С полки позади стойки бара одна
за другой падали бутылки. Кругом стоял крик, люди бросились из  бара  на
улицу.
   - Не двигайтесь! - прокричал ей Матис.
   Он отшвырнул ногой стул и через окно выскочил на тротуар.

Глава 6
ДВОЕ В СОЛОМЕННЫХ ШЛЯПАХ

   Выйдя из бара, Бонд неторопливо  пошел  вдоль  тенистого  бульвара  в
сторону отеля, до которого  было  всего  несколько  сотен  метров.  День
становился все жарче, но в тени платанов было свежо.
   Людей на бульваре  почти  не  было,  поэтому  двое  мужчин,  стоявших
поддеревом на другой стороне бульвара, привлекли его внимание.
   Бонд заметил мужчин, когда до них осталось около ста ярдов. От них до
"Сплендида" было примерно столько же. Выглядели  оба  довольно  странно:
низкорослые, одетые в одинаково темные и не по погоде  плотные  костюмы,
они были похожи  на  артистов-комиков  из  мюзик-холла,  дожидающихся  в
условленном месте автобуса, который должен повезти их на  представление.
Оба были в соломенных шляпах с широкой темной лентой -  видимо,  в  дань
праздничной атмосфере курорта. Поля шляп и тень дерева скрывали их лица.
Совершенно неожиданными в облике этих мрачных людей были  яркие  футляры
фотоаппаратов: у одного - красный, у другого - синий.
   Бонду оставалось пройти до  них  еще  пятьдесят  ярдов,  он  спокойно
размышлял о разных видах оружия и о том, как от  какого  себя  защищать,
когда у него  на  глазах  стало  разворачиваться  неожиданное  и  жуткое
действо.
   Человек с красным фотоаппаратом чуть заметно кивнул.
   Второй мгновенно сорвал с плеча свой  синий  аппарат,  склонился  над
ним, что-то регулируя. Что именно, Бонд не заметил, ему помешало дерево.
В тот же миг полыхнула ослепительная вспышка, за ней  раздался  взрыв  и
Бонда, хотя его закрывал ствол  платана,  легко,  как  пушинку,  бросило
опалившей ему лицо и  грудь  раскаленной  взрывной  волной  на  землю  и
понесло по брусчатке...
   Он лежал на спине, не мигая, глядя на солнце, когда ветер (по крайней
мере, так ему показалось) с гулом, как если бы били по  басовым  струнам
рояля  кувалдой,  пронесся  над  ним.  Когда  оглохший,  едва  не  теряя
сознание, он встал  на  одно  колено,  сверху  на  него  посыпался  град
окровавленных ошметок, обрывков одежды, веток  и  камней.  Потом  начали
падать листья. Бонд посмотрел вверх.  В  небо  поднимался  гриб  черного
дыма.
   В воздухе стоял отвратительный залах пороха и горелого мяса.  Платаны
на полсотню метров в одну и другую сторону стояли  без  листьев,  многие
обгорели. Два вырванных с корнем дерева лежали,  перегораживая  бульвар.
Между ними еще дымилась небольшая воронка. От двух клоунов в  соломенных
шляпах не осталось ничего, если не  считать  красных  пятен  на  дороге,
тротуаре, на стволах деревьев и окровавленных лохмотьев на ветках. Бонда
стошнило.
   Первым к нему подбежал Матис. К этому времени  Бонд  уже  поднялся  и
стоял,  опершись  рукой  на  спасшее  ему  жизнь  дерево.  В  шоке,   но
невредимый, он безмолвно позволил Матису  обхватить  себя  и  повести  в
"Сплендид", откуда с криками выскакивал насмерть перепуганный люд. Когда
вдалеке послышались сирены "скорой  помощи"  и  полиции,  они  поспешили
протиснуться сквозь толпу и подняться в номер  к  Бонду.  Матис  тут  же
включил  радиоприемник  и,  не  дожидаясь,  пока  Бонд  снимет  с   себя
перепачканную  кровью  одежду,  стал  задавать  вопросы.  Услышав,   как
выглядели те двое, Матис бросился к телефону.
   - ... И передайте полиции, - сказал он под конец, - что я сам займусь
тем англичанином с Ямайки, которого помяло взрывом. С ним все в порядке,
и пусть его не беспокоят. Я им все объясню через полчаса. Нужно  сказать
журналистам,  что  это  было,  вероятно,  сведение  счетов  между  двумя
болгарскими коммунистами: один убрал другого с помощью бомбы. О третьем,
который  скорее  всего  находился  где-то  поблизости,   им   знать   не
обязательно, но найти его нужно во что бы  то  ни  стало.  Он  наверняка
ринулся в Париж. Блокировать все дороги. Alors, bonne chance <"Ну, желаю
удачи" (фр).>.
   Матис повернулся к Бонду, и тот докончил свой рассказ.
   - Merde <"Черт!" (фр)>! Но вам здорово повезло! - воскрикнул француз.
- Ясно, что бомба предназначалась для вас. У них что-то не  сработало...
Не беспокойтесь. Мы разберемся.
   Эти болгары, - сказал он, помолчав, - похоже, взялись за вас всерьез.
Не  пойму  только,  как  они  думали  уходить?  И   зачем   разноцветные
фотоаппараты? Нужно поискать, что от них осталось.
   Матис был возбужден, глаза его блестели.  Для  него  был  неожиданным
драматический поворот в деле, в котором его роль первоначально сводилась
лишь к тому, чтобы  держать  шляпу  Бонда,  пока  тот  будет  обыгрывать
Намбера. Он поднялся.
   - Теперь вам нужно что-нибудь выпить, пообедать и немного  отдохнуть,
- посоветовал он, -  а  я  должен  успеть  на  место,  пока  полиция  не
затоптала все следы.
   Матис выключил радио и махнул рукой на прощание. Дверь  захлопнулась,
в комнате стало тихо. Бонд сел к окну и почувствовал радость оттого, что
еще жив. Позже, когда Бонд уже допивал порцию неразбавленного  виски  со
льдом и с удовольствием смотрел на поднос с  паштетом  и  лангустом  под
майонезом, который только что  поставил  перед  ним  официант,  зазвонил
телефон.
   - Это Линд, девушка говорила взволнованно и тихо.  -  С  вами  все  в
порядке?
   - Да, вполне.
   - Я рада. И пожалуйста, берегите себя.
   Она повесила трубку.
   Несколько секунд Бонд размышлял над этим звонком, затем  взял  нож  и
выбрал самый толстый кусок поджаренного хлеба.
   "С их стороны на двоих меньше, - подумал он, - а  с  моей  на  одного
больше. Неплохое начало".
   Он опустил нож в стакан с горячей водой, стоящий рядом с горшочком из
страсбургского фарфора, и отметил про себя, что следует  удвоить  чаевые
официанту за этот прекрасный паштет.

Глава 7
КРАСНОЕ И ЧЕРНОЕ

   Aонд был настроен сесть за игру, которая могла  затянуться  почти  на
всю  ночь,  бодрым  и  хорошо  отдохнувшим.  К  трем  часам  он   вызвал
массажиста. После того, как со стола убрали, он сел у окна  и  любовался
морем до тех пор, пока в дверь не постучали.
   Массажист-швед молча принялся  за  работу.  Массируя,  он  постепенно
снимал напряжение мускулов и нервов. Даже  длинные  красные  ссадины  на
левом плече  и  боку  перестали  болеть.  Как  только  швед  ушел,  Бонд
мгновенно заснул. Проснулся  он  под  вечер,  чувствуя  себя  совершенно
отдохнувшим. Он принял холодный душ и пешком  отправился  в  казино.  За
сутки чувство игры могло ослабнуть, и ему было необходимо вновь  ощутить
в себе ту сосредоточенность, состоящую наполовину из расчета, наполовину
из интуиции,  которая  вкупе  с  разреженным  пульсом  и  сангвиническим
темпераментом составляли, он это знал,  необходимое  снаряжение  всякого
готового к выигрышу игрока.
   Бонд всегда был игроком. Ему нравились  сухой  треск  карт  и  вечная
немая драма застывших вокруг зеленого  сукна  хладнокровных  людей.  Ему
нравился солидный и привычный комфорт карточных салонов и казино, мягкие
подлокотники кресел,  виски  или  шампанское  рядом  с  каждым  игроком,
сдержанные,  внимательные  официанты.  Его  забавляли  беспристрастность
рулеточного шарика и карт и в то же время их  вечная  предвзятость.  Ему
нравилось быть одновременно актером и зрителем и, сидя в  своем  кресле,
влиять на поступки и судьбы людей, когда наступит его черед сказать "да"
или "нет".
   Но больше всего он любил то, что ответственность за все  происходящее
здесь ложится на него одного.
   Поздравлять и ругать за все ему нужно только самого себя.  И  удачный
шанс  должен  быть  принят  либо  как  везение,  либо  как   возможность
использовать его до конца. Нужно только уметь увидеть  этот  шанс  и  не
спутать его с якобы вычисленной вероятностью. Смертельный грех - считать
невезение ошибкой тактики. Каким бы ни был твой шанс, его надо любить, а
не бояться. И Бонд смотрел на любой свой шанс, как на  женщину,  которую
нужно завоевывать осторожно, но овладевать ею решительно.
   Впрочем, он знал: пока еще он ни разу не страдал ни  из-за  карт,  ни
из-за женщины, но когда-нибудь - и он заранее  смирился  с  этим  -  или
любовь, или удача поставят  его  на  колени.  Он  знал,  что  когда  это
случится, в его взгляде застынет тот же немой  вопрос,