безопасности.  Оба
твои администратора-ребята из ЦРУ. Магнитофонная пленка  сейчас  уже  на
пути в Вашингтон. Там есть и об убийстве Росса. Понимаешь, что я имею  в
виду Неприятности сыплются на тебя со всех сторон.
   - Магнитофонная запись в американском суде не считается уликой. Но  я
понимаю, что ты имеешь в виду, сыщик. Кажется, были, были ошибки. Ну что
ж, - Скараманга сделал правой рукой широкий жест, - возьми миллион  дол-
ларов и будем квиты.
   - Мне предлагали три миллиона в поезде.
   - Я удваиваю эту сумму.
   - Нет. Извини.
   Бонд поднялся. Левая рука, которую он держал за спиной,  была  крепко
сжата в кулак, он испытывал ужас перед тем, что ему предстояло  сделать.
Он заставил себя вспомнить, как, должно  быть,  выглядело  изуродованное
тело Маргессона или тела других людей, которых убил этот человек; он по-
думал о тех, кого снова стал бы убивать Скараманга, если он, Бонд, проя-
вит слабость. Возможно, перед ним самый  отъявленный  убийца-одиночка  в
мире. Сейчас он в руках Джеймса Бонда. Ему приказали покончить с ним.  И
он должен уничтожить его-лежачего, раненого, какого угодно. Бонд старал-
ся говорить безразличным тоном, старался не уступать своему противнику в
хладнокровии.
   - Хочешь что-нибудь передать кому-то, а, Скараманга Какие-нибудь  по-
желания Есть у тебя кто-нибудь, за кем надо присмотреть  Я  это  сделаю,
если это что-то личное. Я сделаю это сам.
   Скараманга засмеялся своим резким неприятным смехом,  но  смеялся  он
очень осторожно. На этот раз смех не перешел в кашель с кровью.
   - Ну прямо настоящий англичашка, джентльмен. Я был прав. Но  вряд  ли
ты бы захотел отдать мне свой пистолет и оставить одного минут на  пять,
как об этом пишут в книгах Ну что ж, ты прав, приятель, я пополз  бы  за
тобой и размозжил бы тебе голову.
   Глаза Скараманги все еще впивались в глаза Бонда с тем же самоуверен-
ным превосходством, с холодностью, типичной чертой супермена. Именно эти
качества сделали его самым искусным профессиональным убийцей в  мире-ни-
какого пьянства, никаких наркотиков-бесчувственный  человек,  нажимающий
на курок, убивающий ради денег и, что тоже довольно часто случалось, ра-
ди удовольствия.
   Бонд внимательно посмотрел на Скарамангу. Как ему удается  держаться,
ведь через несколько минут все будет кончено. Может,  у  него  в  запасе
есть все-таки последний трюк, который собирается показать Какое-то спря-
танное оружие Но он просто лежал, совершенно явно расслабившись:  голову
подпирали мангровые корни, грудь тяжело вздымалась,  каменное  выражение
лица ничуть не изменилось, как будто он не потерпел сокрушительное пора-
жение. Даже на лбу его от  напряжения  не  выступило  столько  испарины,
сколько у Бонда. Скараманга лежал в пятнистой тени. А Джеймс Бонд в  те-
чение десяти минут стоял посередине поляны под ослепительно ярким  солн-
цем. И вдруг он почувствовал, как жизненные силы медленно стали покидать
его, словно утекали через ноги в черную грязь. И с ними исчезала его ре-
шимость. Он заговорил и услышал, как резко зазвенел его голос.
   - Ну все, Скараманга, это все. - Он поднял пистолет, держа его обеими
руками, навел дуло на Скарамангу. - Все произойдет быстро.
   Скараманга поднял руку. Впервые на его лице отразились какие-то  эмо-
ции.
   - О-кей, приятель. - Голос стал просительным. - Я католик,  понимаешь
Дай мне произнести свою последнюю молитву. Хорошо Это недолго, потом мо-
жешь стрелять. Каждому предстоит когда-то умереть. Между нами, ты отлич-
ный парень. Ну что ж, значит, судьба. Если бы моя пуля пролетела на дюйм
или два правее, тогда бы ты, а не я, был мертв. Правильно Так  можно  ли
помолиться, а
   Бонд опустил пистолет. Он даст ему  несколько  минут.  Он  знал,  что
больше дать не может. Боль и жара, изнеможение и жажда. Очень  скоро  он
сам свалится прямо здесь, на твердую потрескавшуюся грязь, чтобы  отдох-
нуть. Если кому-то захочется убить его, это можно будет  сделать.  Слова
он словно цедил из себя, произнося их медленно, устало:
   - Хорошо, Скараманга. Я даю тебе одну минуту.
   - Спасибо, друг. - Скараманга поднял руку к лицу и закрыл  ею  глаза.
Послышалось бормотание, фразы на латыни сменяли одна другую  бесконечно.
Бонд стоял под солнцем, опустив пистолет, наблюдая за Скарамангой, но он
уже не видел его. Все плыло у него перед глазами из-за боли, жары и гип-
нотической литании, которая исходила от прикрытого рукой лица, и от ужа-
са перед тем, что предстояло сделать через  минуту,  может  быть,  через
две.
   Пальцы правой руки Скараманги едва заметно, дюйм за дюймом, двигались
по лицу к уху. Коснувшись уха, они  остановились.  Скараманга  продолжал
так же монотонно произносить молитву на  латыни,  не  меняя  медленного,
убаюкивающего ритма.
   И вдруг рука взметнулась за голову и тут же громыхнул крошечный золо-
ченый "Дерринджер", короткоствольный пистолетик. Джеймс Бонд  повернулся
вокруг своей оси, как будто ему нанесли удар справа по челюсти, и рухнул
на землю.
   Скараманга мгновенно вскочил на ноги и стал продвигаться вперед  гиб-
кой кошкой. Он поднял выброшенный нож и держал его лезвием вперед;  лез-
вие было похоже на язык серебряного пламени.
   Но Джеймс Бонд, извивавшийся на земле, как умирающее животное, ярост-
но нажимал на курок не выпавшего из его рук пистолета: один выстрел, еще
и еще, он выстрелил пять раз; потом пистолет выпал  из  руки  на  черную
землю; свободной теперь рукой Бонд зажал свой правый бок  и  замер,  его
пронзила страшная боль.
   Огромное тело Скараманги какое-то мгновение возвышалось  над  Бондом,
глаза уставились в высокое голубое небо. Пальцы, дернувшись,  разжались,
и нож выпал. Его простреленное сердце сделало еще один удар, дрогнуло  и
остановилось. Он упал навзничь и  лежал,  широко  раскинув  руки,  будто
кто-то отшвырнул его в сторону.
   Через некоторое время земляные крабы вылезли из своих норок и  начали
обнюхивать остатки змеи. Более крупная падаль может подождать до ночи.



   16. КОНЕЦ

   Полицейский из желеднодорожной аварийной команды, как обычно,  совер-
шал обход, направляясь в сторону реки. Он шел не  торопясь,  с  чувством
собственного достоинства, как настоящий ямайский констебль. На Ямайке ни
один полицейский никогда не станет суетиться, никогда  не  побежит.  Его
учили, что иначе можно потерять весь авторитет. Феликс Лейтер, который в
этот момент находился в беспамятстве после  укола  врача,  введшего  ему
морфий, до того сообщил, что один хороший человек преследует плохого че-
ловека там, в топи; он сообщил, что там может вспыхнуть  перестрелка.  О
деталях Феликс Лейтер умолчал, но когда он сказал, что сам из ФБР - есть
такая организация в Вашингтоне, - полицейский попытался убедить кого-ни-
будь из своих коллег пойти вместе с ним, но это ему не удалось, а потому
не спеша отправился в указанном направлении - один. Он шел, и его  поли-
цейская дубинка раскачивалась из стороны в сторону с  напускной  беспеч-
ностью.
   Услышанные им пистолетные выстрелы  и  крики  потревоженных  болотных
птиц позволили ему приблизительно определить место  происшествия.  Поли-
цейский родился неподалеку отсюда, в Негриле, и еще мальчиком часто охо-
тился в этих болотах с силками и рогаткой. Топи он не боялся. Когда доб-
рался до нужного места на берегу реки, свернул влево, в мангровые зарос-
ли, и, сознавая, что черно-синяя униформа делает его прекрасной мишенью,
осторожно стал переходить от одной группы деревьев к другой, с кочки  на
кочку, все дальше и дальше. У него не было никакого оружия, кроме дубин-
ки полицейского, он понимал, как много значит его официальный статус: за
убийство полицейского  при  исполнении  служебных  обязанностей-смертный
приговор. И ему оставалось только надеяться, что те  двое-и  хороший,  и
плохой-тоже об этом знают.
   Все птицы разлетелись, стояла мертвая тишина. Констебль заметил,  что
кустарниковые крысы и другие мелкие животные все направлялись мимо  него
в том направлении, в каком двигался и  он.  Потом  он  услышал  перестук
быстро двигавшихся крабов, и через мгновение сквозь густые мангровые за-
росли увидел рубашку Скараманги. Он внимательно осмотрелся, прислушался.
Никто не двигался, не было слышно ни звука. С достоинством он  вышел  на
середину поляны, посмотрел на два лежащих тела,  на  пистолеты,  вытащил
свой никелевый полицейский свисток и свистнул в  него  три  раза.  После
этого он сел в тень, достал свой служебный блокнот, послюнявил  карандаш
и начал писать, старательно выводя слова.


   Через неделю Джеймс Бонд пришел в себя. Он находился в комнате, осве-
щенной лампой под зеленым абажуром. Он был под водой.  Медленно  вращаю-
щийся на потолке вентилятор представлялся ему  винтом  корабля,  который
вот-вот должен был настичь его. Он плыл изо всех сил, стараясь спастись,
но все было бесполезно. Словно посаженный на якорь, он не мог оторваться
от дна моря. Бонд закричал во всю силу своих легких. Медсестра, сидевшая
в ногах у кровати, услышала тихий стон. Она склонилась к нему.  Положила
свою прохладную руку ему на лоб. Пока она считала его пульс, Джеймс Бонд
поднял на нее свои незрячие глаза. Так вот как выглядит русалка!  "А  ты
хорошенькая", - прошептал он и благодушно вплыл в ее объятия.
   Сиделка отметила на его температурном листе: "5о" и позвонила  палат-
ной сестре. Она посмотрела в тусклое зеркало и поправила  волосы,  гото-
вясь к приходу врача, который отвечал за этого явно очень важного  паци-
ента.
   Военный врач, молодой, уроженец Ямайки, выпускник Эдинбургского  уни-
верситета, пришел вместе со старшей сестрой, доброй дуэньей времен коро-
ля Эдуарда III. Он молча выслушал сообщение сиделки. Подошел к кровати и
мягко приподнял веки Бонда, потом сунул ему под мышку термометр  и  стал
нащупывать пульс. В другой руке он держал  карманный  хронометр.  В  не-
большой палате воцарилась тишина. Снаружи по одной из кингстонских дорог
с ревом проносились автомобили. Врач опустил руку Бонда и положил хроно-
метр в карман брюк под белым халатом. Он записал какие-то цифры на  гра-
фике. Сестра открыла дверь, и все трое вышли в коридор. Врач  разговари-
вал со старшей сестрой. Сиделке было дозволено слушать их разговор.


МУНРЕЙКЕР

Ян ФЛЕМИНГ
Перевод с английского Э. Меленевской




ONLINE БИБЛИОТЕКА http://bestlibrary.org.ru


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ПОНЕДЕЛЬНИК

Глава 1
РАЗБОР СЕКРЕТНЫХ БУМАГ

   Два "тридцать восьмых" грянули одновременно.
   3вук рикошетил от стены к стене,  пока  не  установилась  тишина.  Из
противоположных  концов  подвала  к  центру,  где  было   вентиляционное
отверстие, тянулись две струйки дыма. Ощущение  того,  как  молниеносным
махом слева он навел пистолет и выстрелил, еще пекло правую руку. Джеймс
Бонд вынул патронник и, опустив ствол  кольта  "Детектив  Спешл",  ждал,
когда через всю длину полутемного тира подойдет к  нему  инспектор.  Тот
уже издалека улыбался.
   - Невероятно, - сказал он на ходу. - На этот  раз  я  вас  поймал.  В
одной руке он держал мишень - силуэт человеческого  торса.  В  другой  -
поляроидный снимок размером с открытку.
   - Я в госпитале, а вы мертвы, сэр. - Он подал  снимок  Бонду,  и  они
повернулись к столу, на котором под лампой с  зеленым  козырьком  лежала
большая лупа.
   Бонд с лупой склонился над фотографией. На ней  был  он,  собственной
персоной, в момент выстрела. Вокруг вытянутой правой руки - расплывшееся
пятно белого пламени. Он сфокусировал линзу на левой стороне пиджака.  В
самом центре сердца виднелась крошечная точка света.
   Инспектор молча положил на стол большую белую мишень. На месте сердца
было черное "яблоко" диаметром примерно в три дюйма. Чуть  пониже  и  на
полдюйма вправо зияла дыра от пули Бонда.
   - Пробила левую стенку желудка и вышла со спины, - с  удовлетворением
сказал инспектор. Он вынул карандаш и сделал подсчет на боку  мишени.  -
Двадцать выстрелов, и я так понимаю, что вы должны  мне  семь  шиллингов
шесть пенсов, сэр.
   Бонд рассмеялся и отсчитал серебро.
   - В следующий понедельник - удвойте ставки.
   - Я-то готов, - ответил инспектор. - Но, сэр, вы не можете переиграть
машину. И если хотите попасть в команду на приз Дьюара, нам  нужно  дать
отдых "тридцать восьмым" и заняться  "ремингтоном".  Эти  новые  патроны
двадцать восьмого калибра, которые  только  что  поступили,  такие,  что
нужно выбить 7900 из 8000, чтобы  победить.  Значит,  большинство  ваших
пуль должно попасть в контрольный кружок внутри десятки, а он  вблизи-то
не больше шиллинга, а с сотни ярдов и вовсе не виден.
   - К черту приз Дьюара, - сказал Бонд. -  Ваши  денежки  вот  что  мне
нужно. - Он вытряхнул пули из патронника и положил их рядом с  "кольтом"
на стол. - До понедельника. Время то же?
   - Да, десять часов, сэр, - сказал инструктор, рывком спуская рукоятки
железной двери. Он улыбался вслед Бонду, пока тот поднимался  по  крутой
бетонной лестнице, ведущей на первый этаж. Он был очень доволен, но и не
подумал бы сказать Бонду, что тот лучший стрелок Службы. Знать  это  мог
только М., да еще его начальник штаба,  которому  будет  ведено  занести
результаты сегодняшней стрельбы в личное  дело  Бонда.  Бонд  закрыл  за
собой обитую сукном дверь подвала и пошел к лифту, который доставит  его
на восьмой этаж высокого серого здания поблизости от  Риджент-парк,  где
располагалась Штаб-квартира Секретной службы. Он тоже был доволен, но не
более того. Указательный  палец  правой  руки  в  кармане  непроизвольно
сжимался, когда он думал о том, как опередить машину, эту хитрую коробку
с фокусами, которая выпускает мишень лишь на  три  секунды,  стреляет  в
него холостыми из "тридцать восьмерки" и, точно направив  тоненький  луч
света, фотографирует, как он стоит  и  стреляет  из  круга,  очерченного
мелом.
   Двери лифта  вздохнули,  открываясь,  и  Бонд  вошел  внутрь.  Лифтер
почувствовал запах кордита. Они всегда им пахнут, когда выходят из тира.
Ему нравился запах. Напоминал армию. Он нажал кнопку  восьмого  этажа  и
положил культю левой руки на контрольную ручку.
   Если бы только освещение было получше, думал Бонд. Но  М.  настаивал,
чтобы все стрельбы проводились в усредненно плохих условиях. Полутьма  и
стреляющая мишень в какой-то мере отвечали его представлениям о реальной
обстановке. "Способность попасть в кусок картона ничего не  доказывает",
-  гласило  его  введение  в  "Руководство  по  обороне  с   применением
стрелкового оружия".
   Лифт  остановился,  и  Бонд  вышел   в   мрачный,   по   рекомендации
Министерства труда выкрашенный зеленой  краской  коридор,  в  Суматошный
мир, где девицы бегают с папками, хлопают двери, и сквозь  них  слышатся
телефонные звонки. Здесь Бонд  выбросил  из  головы  тир  и  стрельбу  и
настроился на обычный рабочий день.
   Он дошел до последней двери направо. Она была так же анонимна, как  и
все остальные. Даже без номера. Если у вас дело на восьмом этаже, а  ваш
кабинет расположен не здесь, то кто-нибудь проводит вас,  куда  надо,  а
когда вы кончите, то и обратно, к лифту.
   Бонд постучал и подождал. Понедельник - день тяжелый.
   За два выходных накапливается гора дел, которые надо перелопатить.  А
уик-энды, как правило, горячие  дни  за  границей.  Взламываются  пустые
квартиры.  Люди  фотографируются  в  компрометирующих   обстоятельствах.
Автомобильные аварии выглядят натуральнее и  расследуются  небрежнее  на
переполненных   в   выходные   дорогах.   По   понедельникам   прибывают
еженедельные мешки из Вашингтона, Стамбула,  Токио.  В  них  может  быть
что-то и для него.
   Дверь открылась, и он привычно порадовался, что у него такая красивая
секретарша.
   - Доброе утро, Лил, - сказал он.
   Тщательно рассчитанная теплота ее приветливой улыбки упала на  десять
градусов. - Давай пиджак, - сказала она. - От него несет кордитом. И  не
зови меня Лил. Ты же знаешь, я этого терпеть не могу. Бонд снял пиджак и
отдал ей.
   -  Каждый,  кого  крестили  Лоэлией  Понсонби,  должен  привыкнуть  к
уменьшительным именам.
   Стоя рядом с  ее  столом  в  маленькой  приемной,  непонятно  как  ее
усилиями превращенной во  что-то  более  человеческое,  чем  офис,  Бонд
смотрел, как она вешает его пиджак на металлическую раму открытого окна.
   Высокая, темноволосая, она отличалась сдержанной, цельной красотой, к
которой война и пять лет работы в Службе добавили нотку суровости.  Если
она вскоре не выйдет замуж или не заведет любовника, в сотый раз подумал
Бонд,   холодно-компетентное   выражение   ее   лица   легко   сделается
стародевским, и она вольется в армию женщин, обрученных с карьерой.
   Все это и Бонд, и два других сотрудника Секции 00 ей не раз говорили,
и не раз каждый из них целенаправленно покушался на  ее  невинность.  Но
она неизменно управлялась с ними  с  каким-то  материнским  спокойствием
(которое они, чтобы спасти самолюбие, между собой называли фригидностью)
и на следующий день  баловала  их  маленькими  знаками  внимания,  чтобы
показать, что это ее вина и что она их прощает.
   Они не знали, что она до смерти тревожится, когда они на  задании,  и
любит их одинаково,  но  не  хочет  вступать  в  эмоциональную  связь  с
человеком, которого завтра могут убить. А кроме того,  работа  в  Службе
была действительно чем-то вроде кабалы. Она мало что  оставляла  женщине
для взаимоотношений  иного  рода.  Мужчинам  было  легче,  им  прощались
случайные связи. Женитьба,  дети  и  дом  исключались  совершенно,  если
мужчина хотел быть полезным "профессии".  Женщин  же  связь  за  стенами
Службы автоматически включала в  "группу  риска",  и  в  конечном  счете
приходилось  выбирать  между  увольнением  и  нормальной  жизнью   -   и
внебрачным сожительством с государством.
   Лоэлия Понсонби знала, что почти достигла точки, за  которой  следует
выбор, и все ее  инстинкты  приказывали  ей  увольняться.  Но  ежедневно
драматизм и романтичность  этого  мира  все  прочнее  приковывали  ее  к
Службе, и с каждым днем все труднее было прошением об увольнении предать
родительский дом, которым она ей стала.
   Между тем Лоэлия принадлежала к тем, кому завидовали, -  к  замкнутой
компании Старших секретарш, имеющих доступ к глубинным секретам  Службы.
Из зависти другие девушки подсмеивались за глаза над их предположительно
провинциальным происхождением. Что же до  служебной  карьеры,  то  через
двадцать лет ее ждет заветная золотая черта в  самом  конце  Новогоднего
поощрительного списка, где  среди  сотрудников  Совета  по  рыболовству,
Почтовой  службы  и  Женского  института,  получающих  Орден  Британской
империи (ОБИ), будет значиться: "Мисс Лоэлия Понсонби, Старший секретарь
Министерства обороны".
   Она повернулась от окна. Блузка в бело-розовую полоску, простая синяя
юбка. Бонд улыбнулся ее серым глазам.
   - Я буду звать тебя "Лил" по понедельникам. Всю  остальную  неделю  -
"мисс Понсонби". Но никогда я не назову тебя Лоэлией. Это похоже на  имя
героя неприличного лимерика. Сообщения есть?
   - Нет, - коротко сказала она, но быстро смягчилась. - На твоем  столе
- целая груда. Ничего срочного, но очень много. Да, в "дамской" говорят,
что 008 выбрался. Он в Берлине, отдыхает. Здорово, правда?
   Бонд живо посмотрел на нее.
   - Когда это ты узнала?
   - С полчаса назад.
   Бонд вошел в просторную комнату, где стояли три стола,  и  закрыл  за
собой  дверь.  Постоял  у  окна,  глядя  на  позднюю   весеннюю   зелень
Риджент-парка. Значит, Билл это все-таки сделал.  Пинемюнде  и  обратно.
Отдых в Берлине означал, что он, скорее всего, в плохой  форме.  Что  ж,
придется ждать новостей из единственной прорехи в  системе  безопасности
здания - комнаты отдыха для  девушек,  известной,  к  бессильной  ярости
охраны, как "дамская".
   Бонд вздохнул и уселся за стол, подвинув к  себе  поднос  со  стопкой
коричневых скоросшивателей, на каждом из которых была красная  звезда  -
знак "Совершенно секретно". А что с 0011?  Про