Нижнее".
     В зале воцарилась мертвая тишина. Но тут  же  ее  нарушил  сдержанный
шепот:  собравшиеся  комментировали  невероятный  ответ.  Ведь  все   были
уверены, что толстяк выберет "верхнее поле". Погода была прекрасной. "Куин
Элизабет" делала не меньше тридцати узлов. Знал ли толстяк  что-нибудь,  о
чем не знали остальные? Уж не подкупил ли он  кого-нибудь  на  капитанском
мостике? Неужели приближается шторм? А может быть, они сбились с курса?
     Ведущий попросил тишины.
     - Простите, сэр, - сказал он, - но вы сказали "нижнее"?
     - Да.
     Ведущий опять постучал молотком.
     - В таком случае, дамы  и  господа,  нам  остается  теперь  разыграть
"верхнее" поле. - Он с поклоном обратился к даме в розовом.
     - Может быть вы, мадам, начнете торговлю?
     Бонд повернулся к Тиффани.
     - Очень странно, - сказал он. - Невероятно. Море такое спокойное... -
Он пожал плечами.  -  Единственное,  что  можно  предположить:  они  знают
что-то, о чем не осведомлены мы. Или кто-то что-то сказал им  по  секрету.
Ну, впрочем, нас это мало интересует, не так ли?
     Он опять повернулся и посмотрел на двух мужчин и отвел взгляд.
     - Но зато, - сказал он, - их, по-моему, почему-то интересуем мы.
     Тиффани тоже посмотрела на них и сказала:
     - Они и не смотрят в нашу сторону. Просто  два  чудака.  Беловолосый,
кажется, совсем дурачок, а толстяк увлеченно сосет большой палец. Странные
они какие-то. Похоже, они не понимают, что делают.
     - Сосет большой палец? - переспросил Бонд. Он рассеянно провел  рукой
по лбу, пытаясь что-то вспомнить.
     Может быть он и вспомнил бы, если бы у него было время  подумать.  Но
тут Тиффани взяла его руку и наклонилась к нему, опять коснувшись его лица
золотыми волосами.
     - Да шут с ними, Джеймс, - сказала она. - Они  не  заслуживают  того,
чтобы о них столько думали. Ее взгляд стал требовательным и твердым. - Мне
здесь надоело. Пойдем куда-нибудь еще.
     Они поднялись из-за столика и вышли из салона. Спускаясь по лестнице,
Бонд обнял девушку за талию, а она положила голову ему на плечо.
     Они подошли к ее каюте, но Тиффани увлекла его дальше по коридору.
     - Я хочу, чтобы это произошло у тебя, Джеймс, - шепнула она.
     Больше они не произнесли ни  слова  до  тех  пор,  пока  за  ними  не
закрылась дверь каюты. Обнявшись, они  стояли  на  середине  каюты,  этого
маленького, обособленного, принадлежавшего только им двоим мирка.
     - Любимая, - прошептал Бонд и, взяв ее  лицо  в  ладони,  повернул  к
себе. Глядя в ее полные  ожидания,  широко  открытые,  сияющие  глаза,  он
расстегнул молнию у нее на спине, и платье, шурша, упало на пол.
     - Дай мне все, Джеймс. Дай мне все, что  девушка  может  получить  от
мужчины. Прямо сейчас. Быстрее.
     Бонд взял ее на руки и вместе с ней опустился на мягкий ковер...



                         24. СМЕРТЬ ПРИХОДИТ НАВСЕГДА

     Последним,  что  вспомнилось  Бонду,  когда  его   разбудил   трезвон
телефона, было видение Тиффани, наклонившейся над ним в постели,  целующей
его и говорившей: "Нельзя спать на левом боку, мой дорогой.  Сердце  может
остановиться.  Повернись  на  другой   бок,   пожалуйста".   Он   послушно
перевернулся и, услышав, как, щелкнув, закрылась за ней дверь каюты, сразу
же опять заснул под мерный шорох волн и плавное покачивание корабля.
     Но вот раздался требовательный  звонок  телефона.  Бонд  выругался  и
открыл глаза. Телефон продолжал звонить в темноте каюты. Бонд взял  трубку
и услышал голос оператора:
     - Извините, что побеспокоил вас, сэр. Но только что поступила на ваше
имя  зашифрованная  телеграмма  с  грифом  "очень  срочно".  Мне  вам   ее
продиктовать или передать с посыльным?
     - Пришлите, пожалуйста, ее мне в каюту, - сказал Бонд. -  И  спасибо,
что разбудили.
     Черт бы побрал  эту  телеграмму!  Красота,  жар  и  возбуждение  ночи
страстной любви были грубо отодвинуты в сторону. Бонд поднялся с  постели,
включил свет и тряся головой, чтобы прогнать сон, пошел принимать душ.
     Он целую минуту просто стоял под обжигающими  тело  струями  холодной
воды, потом растерся мокрым полотенцем, вытерся, одел рубашку и брюки, так
и валявшиеся на полу.
     В дверь постучали, он взял листок с телеграммой, уселся за письменный
стол, закурил и принялся за работу, тяжело вздохнув. Но по мере того,  как
цифры превращались в слова, а слова выстраивались  во  фразы,  взгляд  его
помрачнел, а по коже побежали мурашки.
     Подписал телеграмму начштаба. В ней говорилось:
     "Первое. Негласный обыск в бюро Сэя выявил текст радиограммы с  борта
"КЭ" в адрес "АВС", подписанный "Уинтер", где говорится, что  вас  с  Кейс
засекли на борту,  и  запрашиваются  инструкции.  Ответ  в  адрес  Уинтера
содержит приказ о ликвидации Кейс за награду в  двадцать  тысяч  долларов.
Второе. Считаем, что "АВС" - это  и  есть  Руфус  Б.  Сэй,  поскольку  его
инициалы  во   французском   алфавите   практически   совпадают   с   этой
аббревиатурой.   Третье.   Видимо,   обеспокоенный   внешними   признаками
расследования, Сэй вчера вылетел в  Париж  и  сейчас,  согласно  сведениям
"Интериона", находится в Дакаре. Это подтверждает наше мнение о  том,  что
алмазы  поступают  из  шахт  "Сьерра-Леоне"  и  оттуда  переправляются  во
Французскую Гвинею. Под серьезным подозрением находятся сотрудники зубного
кабинета компании  "Сьерра  интернэшнл".  Ведется  наблюдение.  Четвертое.
Самолет ВВС ожидает вас в Боскомбе для немедленного вылета завтра  вечером
в Сьерра-Леоне. Подпись".
     Бонд сидел как парализованный.
     Значит кто-то из банды Спэнгов здесь, рядом с ними. Кто? Где?
     Он схватил телефонную трубку.
     - Каюту мисс Кейс, пожалуйста.
     Он услышал щелчок и длинный гудок телефонного аппарата,  стоявшего  в
ее каюте рядом с кроватью. Как и у него. Второй  гудок.  Третий.  Ну,  еще
один, на всякий случай. Он бросил трубку, выскочил в коридор и ворвался  в
каюту Тиффани. Никого. Пусто. Постель не разобрана. Свет не потушен. Но  у
двери на полу лежала ее сумочка и  высыпавшееся  из  нее  содержимое.  Она
заходила в каюту. Кто-то ждал ее,  притаившись  за  дверью.  И,  наверное,
оглушил ее. А потом? Что потом?!
     Иллюминаторы задраены. Он заглянул в ванную. Пусто.
     Бонд стоял, замерев, посередине каюты и  пытался  мыслить  логически.
Что бы сделал на месте бандита он, Бонд? Прежде, чем убить жертву,  он  бы
допросил ее. Вытянул бы из нее все, что она знает, все, что  ей  говорили,
выяснил бы все о ее спутнике. Допрашивал бы ее у себя в каюте, чтобы никто
случайно не помешал. Если бы  кто-то  встретил  его,  несущего  жертву  на
руках, в коридоре, для объяснения достаточно было бы подмигнуть и покачать
головой от досады. "Шампанского сегодня было многовато. Нет, спасибо, я уж
сам справлюсь". Но где эта каюта? И осталось ли у него  еще  время,  чтобы
спасти Тиффани?
     Коридор был пуст.
     На бегу Бонд взглянул на часы. Три часа ночи. Ушла она от него где-то
после двух. Может быть, позвонить на капитанский мостик? Поднять  тревогу?
Нет. Бесконечные объяснения, подозрения, задержки... "Ну что вы, сэр. Вряд
ли такое  возможно,  сэр".  Утешения...  "Конечно,  сэр.  Мы  сделаем  все
необходимое,  сэр".  Вежливый  тон   какого-нибудь   старшего   помощника,
прикидывающего, пьяный ли перед ним или обманутый любовник? А, может быть,
и просто жулик,  пытающийся  задержать  корабль,  чтобы  выиграть  "нижнее
поле"?
     Нижнее поле! Человек за бортом! Корабль задержан!
     Бонд вбежал в свою каюту и схватил "Список  пассажиров".  Ну  конечно
же.  Уинтер.  Вот  он.  Каюта  А-49.  Палубой  ниже.  Мозг  защелкал   как
арифмометр. Уинтер. Уинт и Кид. Двое убийц. Люди в капюшонах. Опять взгляд
на список. Киттеридж А-49. Опять. Беловолосый и  толстяк  на  самолете,  в
котором он летел в Штаты. "Группа крови". Они следили за Тиффани. И  слова
Лейтера: "Он ненавидит путешествия". И еще:  "Когда-нибудь  эта  бородавка
ему аукнется". Бородавка на пальце,  держащем  пистолет,  направленный  на
жокея. И слова  Тиффани:  "...он  все  время  сосет  большой  палец!"  Два
человека в салоне, пытающиеся превратить жизнь другого человека в  звонкую
монету. Все продумано. Женщина за бортом. Анонимный звонок на вахту,  если
никто не заметит. Судно останавливается, поворачивает, начинаются  поиски.
А убийцы прикарманивают еще три тысячи фунтов.
     Уинт и Кид. Убийцы из Детройта.
     Перед глазами Бонда мелькали картины событий последних дней, пока  он
открывал свой атташе-кейс, автоматическими движениями доставал из  тайника
глушитель, а из шкафа - "беретту", проверял обойму, навинчивал  глушитель,
прикидывал шансы и планировал свои действия.
     Затем он взял план расположения кают и, натягивая  носки,  нашел  то,
что ему было нужно. Каюта А-49. Прямо под ним. Успеет ли он сбить замок  и
прикончить их обоих прежде, чем они опомнятся. Нет, не успеет. К тому  же,
они наверняка закрыли дверь еще и на засов. Позвать на помощь  кого-нибудь
из экипажа, если  ему  удастся  убедить  их,  что  Тиффани  в  смертельной
опасности? Нет. Пока они будут ломать дверь, приговаривая "Извините,  сэр.
Простите, сэр", бандиты выбросят девушку в иллюминатор и будут с  невинным
видом читать книжки  или  играть  в  карты.  "Что  это  вы,  черт  побери,
делаете"?
     Бонд сунул пистолет за пояс и распахнул один  из  двух  иллюминаторов
своей каюты. Он просунул в него голову и плечи, и убедившись,  что  сможет
пролезть, наклонился вниз. Там, прямо под ним  приглушенно  светились  два
желтоватых круга. Далеко до них? Метра три. Море  абсолютно  спокойно,  ни
ветерка, и к тому же этот борт весь в тени. Заметят его с мостика?  Открыт
ли хотя бы один из иллюминаторов той каюты?
     Бонд сорвал с кровати простыни. Ему пришлось  разорвать  их  пополам,
чтобы получить необходимые три метра длины. Морской узел - самый надежный.
Если все пройдет нормально, решил Бонд, он заберет из  А-49  их  простыни,
целые. А пропажа - пусть над этим поломает голову стюард.  Ну,  а  если...
Тогда все равно.
     Бонд проверил простыни на  прочность.  Должны  выдержать.  Привязывая
один конец вокруг открытого внутрь люка иллюминатора,  Бонд  посмотрел  на
часы. С момента вручения ему шифровки прошло уже целых  двенадцать  минут.
Неужели так много? Он сжал зубы. Он сбросил второй конец импровизированной
веревки наружу, вылез по ней из иллюминатора и начал спуск.
     Ни о чем не думать. Не смотреть вниз. Не смотреть вверх. Не  обращать
внимания на узлы. Медленно, выверенными движениями. Только с помощью рук.
     Поднялся легкий ветерок, слегка  раскачивавший  его  под  испещренным
черными заклепками бортом, а где-то далеко  внизу  теперь  были  отчетливо
слышны шумы океана. Где-то наверху ветер был сильнее, он гудел в  проводах
и снастях быстро плывущего лайнера, а еще выше покачивались  яркие  звезды
на черном небе.
     Выдержат ли  эти  проклятые  -  ой,  нет,  нет  -  эти  замечательные
простыни? Не потеряет ли он равновесие? Хватит ли сил в руках? Не  думать.
Не думать об этом. Не думать об огромном корабле,  о  голодном  океане,  о
болтах  и  заклепках,  готовых  впиться  в  тело.  Я  -  мальчик,  который
спускается на обычной веревке с обычной яблони. Это очень просто и  совсем
не опасно: ведь в крайнем случае можно  и  спрыгнуть  на  мягкую  землю  и
траву, там, внизу...
     Бонд запретил себе думать. Он обратил все внимание на руки, методично
перехватывающие скрученные простыни, и на ноги, которые  должны  были  уже
скоро нащупать верхний край иллюминатора каюты А-49.
     Вот он. Пальцы правой ноги уперлись во внешний ободок. Не торопиться.
Не торопиться. Ощупать ногой в одном носке всю верхнюю часть иллюминатора.
Есть! Он открыт! Пальцы уткнулись в  мягкую  ткань:  занавески  задвинуты.
Теперь можно спускаться дальше. Теперь уже почти все позади...
     Еще немного, и вот он уже может опираться рукой на край рамы  и  хотя
бы чуть-чуть уменьшить нагрузку на натянувшуюся струной  веревку.  И  дать
отдых сначала одной руке. Потом другой. Теперь  осталось  сгруппироваться,
подтянуться на руках и нырнуть в люк, навстречу неизвестности...
     Он прислушался, уставившись немигающими глазами на круг  колеблющейся
ткани, пытаясь забыть, что  висит  на  водой,  что  под  ним  -  несколько
десятков метров пустоты, стараясь дышать равномерно и унять колотившееся в
груди сердце.
     Внутри кто-то что-то говорил. Мужской голос. А потом - крик девушки:
     - Нет!!!
     Звук пощечины. Громкий, как пистолетный выстрел. Он ударил Бонда  как
бич, подхлестнул его, заставил без подготовки нырнуть в иллюминатор.
     Пролетая сквозь него, Бонд успел  подумать,  что  не  знает,  на  что
налетит внутри, и прикрыл левой рукой голову, выхватывая правой "беретту".
     Он "приземлился" на стоявший у стены чемодан. Резкий кульбит  вперед,
и он уже на ногах, на середине каюты, лицом к иллюминаторам,  пригнувшись,
сжав до боли в суставах рукоять пистолета и сцепив зубы.
     Мгновенно оценил ситуацию, большой черный пистолет в его  руке  замер
точно по центру между двумя мужчинами.
     - Вот и все, - сказал Бонд, медленно выпрямляясь.
     Это была простая констатация факта. И черный зрачок его пистолета как
бы подтверждал его право констатировать факты. Об этом же говорили  и  его
холодные как лед глаза.
     - Тебя-то кто сюда звал? -  спросил  толстяк.  -  Тебе  здесь  нечего
делать.
     Он прекрасно владел собой. Ни паники. Ни намека на удивление.
     - Нам как раз не хватало четвертого для игры в карты.
     Толстяк в рубашке сидел боком на тумбочке,  и  его  маленькие  глазки
сверкали злобой. Перед ним, спиной к Бонду, на стуле сидела Тиффани  Кейс.
Из одежды на ней были только узенькие светло-бежевые  трусики.  Ее  колени
были  зажаты  коленями  толстяка.  Бледное  лицо  с   отчетливым   красным
отпечатком ладони было повернуто к Бонду. Глаза как  у  загнанного  зверя,
рот приоткрыт в изумлении.
     Беловолосый лежал на постели. Сейчас он поднялся, опершись  на  левый
локоть, а его правая рука застыла на пол-пути к  висевшей  на  левом  боку
кобуре с пистолетом. Он без всякого любопытства смотрел на Бонда, а тонкие
губы приоткрылись в  ничего  не  выражающей  улыбке  "как  щель  почтового
ящика".  Изо  рта  у  него  торчала,  похожая  на  язычок  змеи,   длинная
зубочистка.
     "Беретта" была все так же направлена между толстяком  и  беловолосым.
Когда Бонд заговорил, голос его был ровным и уверенным.
     - Тиффани, - как можно отчетливее сказал он. -  Встань  на  колени  и
отползи, нагнув голову как можно ниже, на середину каюты.
     Бонд не смотрел на нее, переводя взгляд с одной мишени на другую.
     - Я здесь, Джеймс. - Голос, полный надежды и восхищения.
     - Встань и иди в ванную. Запри дверь. Ляг в  ванну  и  лежи  там,  не
двигаясь.
     Он краем глаза проследил, как она прошла в ванную комнату, и услышал,
как щелкнула дверь. Теперь пули ее не достанут, и ей  не  придется  видеть
то, что произойдет.
     Три метра отделяли одного бандита от другого,  и  Бонд  подумал,  что
если они успеют выхватить оружие, то ему придется плохо. В тот же  момент,
как сам он выстрелит в одного из них, второй  успеет  выстрелить  в  него.
Пока его пистолет молчал, под угрозой смерти были они оба. Но  как  только
раздастся первый выстрел, один из них еще будет жив.
     - Сорок восемь, шестьдесят пять, восемьдесят шесть.
     Одна из разновидностей комбинаций в американском футболе. Комбинаций,
десятки которых они  наверняка  репетировали  друг  с  другом  сотни  раз.
Выкрикнув эти слова, толстяк распростерся  на  полу,  а  его  правая  рука
метнулась к поясу брюк.
     В тот же миг человек на постели развернулся и головой вперед бросился
рыбкой в направлении Бонда, превратившись сразу в очень небольшую  мишень.
Его рука уже достигла кобуры...
     Пистолет Бонда бесшумно плюнул огнем. Пуля вошла точно в лоб, у самой
кромки белых волос. Рука мертвеца конвульсивно нажала на спуск, и пуля  из
его пистолета безобидно вспорола матрас.
     Толстяк взвизгнул. Прямо на  него  смотрел  казавшийся  ему  огромным
черный зрачок "беретты", которой была безразлична его дальнейшая судьба  и
которая лишь выбирала, в какой именно сантиметр потного лба всадить пулю.
     А пистолет самого толстяка все еще был лишь на  уровне  расставленных
колен Бонда, и пуля из него попала бы не в Бонда, а  в  выкрашенную  белой
краской стену каюты.
     - Брось оружие.
     Пистолет с глухим стуком упал на ковер.
     - Встать.
     Толстяк поднялся на ноги и смотрел на Бонда  так,  как  туберкулезный
больной, только что откашлявшись, смотрит на свой платок, опасаясь  самого
худшего.
     - Сядь на стул.
     Не надежда ли мелькнула в глазах  толстяка?  Бонд  не  позволил  себе
расслабиться.
     Толстяк медленно повернулся. Он вытянул руки над головой, хотя Бонд и
не говорил ему поднять их, сделал  два  шага  к  стулу  и  опять  медленно
повернулся, как будто собираясь сесть.
     Он стоял лицом к Бонду, и когда начал опускаться на  стул,  руки  его
вполне естественно опустились, не менее естественно  двинулись  за  спину,
как бы нащупывая стол, но правая рука зашла за спину гораздо глубже левой.
И в ту же секунду эта  правая  рука  метнулась  вперед,  распрямилась  как
пружина, и в воздухе сверкнуло лезвие брошенного  ножа  как  белый  язычок
пламени. "Беретта" ответила красным пламенем.
     Бесшумная пуля и бесшумный  клинок  пронеслись  друг  мимо  друга,  и
зрачки двух направивших их людей расширились от боли, когда  они  достигли
каждый своей цели.
     Но зрачки толстяка так и остались расширенными, глаза  закатились,  и
он, схватившись за левую часть груди,  упал  навзничь  на  стоявший  сзади
стул. Раздался треск ломающегося дерева,  глухой  стук  упавшего  тела.  И
тишина.
     Бонд отсутствующим взглядом посмотрел на  торчавшую  из  складок  его
рубашки, запутавшуюся в них рукоятку ножа, и сделал два шага  к  открытому
иллюминатору. Несколько секунд он стоял неподвижно, уставившись на море  и
небо.  Он  глубоко  вдыхал  свежий  воздух  и  слушал  прекрасные   звуки,
издаваемые Океаном Жизни, который все еще принадлежал ему  и  Тиффани,  но
был уже чужим для двух убийц из Детройта.  Наконец,  преодолев  охватившее
его оцепенение, он не глядя вытащил нож из складок рубашки и бросил его  в
иллюминатор. Потом, по-прежнему глядя  на  океанские  волны,  он  поставил
"беретту" на предохранитель, почувствовав,  что  рука  как-будто  налилась
свинцом, и снова засунул ее за пояс.
     Неохотно он оторвался от созерцания океанского простора и повернулся.
В каюте был полный разгром, и он, повинуясь какому-то внутреннему чувству,
вытер ладони о брюки. Затем, аккуратно перешагивая через то, что лежало на
полу, Бонд подошел к двери в  ванную  и  усталым,  лишенным  эмоциональной
окраски голосом произнес:
     - Это я, Тиффани.
     Ему никто не ответил, и он открыл дверь  ванной  комнаты.  Она  и  не
могла ответить, так как ничего не слышала. Она лежала в пустой ванне лицом
вниз, зажав уши руками. И даже когда он взял ее  на  руки  и  поцеловал  в
щеку, она не до конца осознала, что происходит, и  судорожно  прижалась  к
нему, проводя пальцами по его лицу  и  груди,  чтобы  убедиться,  что  это
действительно он.
     Бонд невольно дернулся, когда ее пальцы задели рану на  боку,  и  она
отпрянула, посмотрела ему в глаза, а потом - на свои пальцы в крови  и  на
его ставшую алой от крови рубашку.
     - Боже мой, ты  ранен,  -  произнесла  она  и,  забыв  о  только  что
пережитом кошмаре, сорвала с него рубашку, промыла рану и  забинтовала  ее
полосами полотенца, разрезанного опасной бритвой, принадлежавшей одному из
убитых.
     Она ни о чем не спрашивала, пока Бонд собирал  ее  брошенную  на  пол
одежду и давал ей указания: одеться и не выходить из ванной,  пока  он  не
приведет каюту в поряд