стороне  шлюза  Кукхэм,
Дирек ввел лодку в прибрежные заросли, где нас никто  не  мог  видеть.  Он
взял с собой переносной проигрыватель. Я перебралась на его конец лодки  и
мы сидели, а потом лежали рядом друг с другом, слушая пластинки,  наблюдая
за птичками, которые прыгали с ветки на ветку у  нас  над  головами.  Было
начало прекрасного  тихого  вечера,  мы  целовались,  но  не  более,  и  я
успокоилась, поняв, что Дирек вовсе не считает, что со мной  "все  можно".
Позже налетели комары, и мы чуть не опрокинули лодку, пытаясь  вывести  ее
из заводи. Потом быстро поплыли по  течению.  Нам  встречались  еще  много
лодок, в которых сидели люди - парочками и целыми семьями, но я  нисколько
не сомневалась, что мы казались самыми веселыми и красивыми. На машине  мы
добрались до Итона, поужинали яичницей и кофе в ресторанчике под названием
"Дом под соломенной крышей" - Дирек знал это заведение - а после этого  он
предложил пойти в кино.
   Кинотеатр "Роялти" находился на Фарквар  Стрит,  на  маленькой  улочке,
ведущей от Замка к Эскот роуд.  Кинотеатр  был  плохонький,  там  шли  два
вестерна, мультфильм и так называемые "Новости", в которых показывали, что
делала Королева месяц тому назад.  Я  поняла,  почему  Дирек  выбрал  этот
кинотеатр, когда он заплатил двенадцать шиллингов за ложу. Таких лож  было
две, по обе стороны зрительного зала, каждая была площадью в 6  квадратных
футов, темная, с двумя стульями. Как только мы вошли, Дирек придвинул свой
стул ко мне, и начал целовать и ощупывать меня. Сначала  я  подумала:  "О,
господи, неужели он их приводит сюда?" Но через некоторое время я  немного
оттаяла. Его руки продолжали скользить по моему телу, руки  были  нежными,
и, видимо, умелыми. И вот они оказались там, я спрятала лицо ему в  плечо,
закусила губу, затрепетала и тогда все это кончилось: я почувствовала, как
теплота охватывает меня, слезы покатились непроизвольно из глаз и намочили
ворот его рубашки.
   Он  нежно  поцеловал  меня  и  прошептал,  что  любит  и  что  я  самая
замечательная девушка в мире. Я выпрямилась, отодвинулась от него, вытерла
слезы и постаралась сосредоточиться на том, что происходило на  экране.  Я
подумала о том, что потеряла невинность, или что-то  вроде  этого,  и  что
теперь он уже больше не будет уважать меня. Но наступил перерыв, он принес
мне мороженое, положил руку на спинку моего стула и  сказал  шепотом,  что
это был самый замечательный  день  в  его  жизни,  и  что  мы  должны  его
повторить еще не раз. И тогда я сказала себе:  "Не  будь  дурой.  Это  все
проявление нежности. Все так делают". К тому же ощущение было  удивительно
приятным, а ребенка у меня от этого не будет. У ребят всегда есть  желание
кого-то ласкать, а если я буду сопротивляться, он найдет  другую  девушку,
более уступчивую. Когда опять выключили свет, руки его снова стали ласкать
меня и мне уже показалось совершенно естественным, что они коснулись  моей
груди, и что я почувствовала  при  этом  возбуждение.  Поэтому,  когда  он
прошептал, что теперь я должна так же поласкать его, я позволила ему взять
мою руку и положить ее туда, куда ему хотелось. Но я не знала, что  делать
дальше, мне было ужасно стыдно,  я  почувствовала  себя  неуклюжей  и  ему
пришлось мне помочь... Скоро он тяжело задышал мне в шею и  выдохнул:  "О,
детка!" Я почувствовала внезапное возбуждение, потому  что  заставила  его
испытать такое же приятное ощущение, какое испытала сама. Теперь, когда мы
оба сделали это, будто исчез какой-то  барьер,  нас  разделявший,  у  меня
появилось прямо-таки материнское чувство к нему,  я  его  поцеловала  и  с
этого момента возникли совершенно другие отношения.
   Он отвез меня на вокзал к последнему поезду в Лондон и мы  договорились
в следующее воскресенье встретиться в это же самое время. Он  долго  стоял
на платформе и махал мне, пока я могла видеть его при свете  желтых  огней
этой маленькой и такой милой теперь моему сердцу станции. Так начался  наш
настоящий роман. Все всегда было так же, как в тот первый день, разве  что
обедали  мы  в  разных  местах.  Река,  проигрыватель,  маленькая  ложа  в
кинотеатре, но  теперь  прибавилось  особое  возбуждение,  возбуждение  от
физической близости, и всегда, в лодке ли, в машине или в  кинотеатре,  мы
касались друг друга руками и по мере того, как лето двигалось к  сентябрю,
наши прикосновения становились все более продолжительными и искусными.
   Когда я вспоминаю эти дни, мне  всегда  представляется  одна  и  та  же
картина: солнечный день, ивы склоняются к воде, чистой, как  небо.  Лебеди
скользят по водной глади в тени  деревьев.  Ласточки  стремглав  бросаются
вниз и, коснувшись воды, вновь взмывают в небо. Темза медленно несет  свои
воды от Королевского острова, мимо шлюза Бовени и  плотины  Куку,  где  мы
обычно  купались,  вниз  через  Брокасские  луга  к  Виндзорскому   мосту.
Наверняка, бывали тогда и дожди, и около реки толпились веселые  и  шумные
люди, наверняка не все шло гладко  и  во  время  наших  уединенных  лыжных
прогулок, но если что и было, я ничего этого не помню. Недели  плыли  одна
за другой, яркие, сверкающие, полные очарования.
   И вот наступила последняя суббота сентября.  И,  хотя  до  сих  пор  мы
старались даже не думать об этом, теперь предстояло открыть новую главу  в
наших отношениях: в понедельник  возвращалась  Сьюзен,  мне  представилась
возможность получить работу, а Дирек возвращался в Оксфорд. Мы делали вид,
что все останется по-прежнему. Я все объясню  Сьюзен,  будут  выходные,  я
смогу ездить в Оксфорд или Дирек будет приезжать в Лондон. Мы в общем даже
ничего не обсуждали, как бы подразумевалось  само  собой,  что  роман  наш
будет продолжаться. Дирек и раньше считал, что я должна встретиться с  его
родителями, но он никогда на этом не настаивал, и потом по субботам у  нас
было множество других, более приятных занятий. У меня, вероятно,  возникал
вопрос о том, почему у Дирека не находилось для  меня  времени  в  течение
недели, но я утешала себя тем, что он много играл в крикет и  теннис  и  у
него была куча друзей, которые, впрочем, по его собственным  словам,  были
ужасно скучными. Я не хотела вмешиваться  в  эту  сторону  его  жизни,  по
крайней мере, до поры до времени.
   Я была счастлива, что он целиком  принадлежал  мне  один,  наш  день  в
неделю. Я не хотела делить его с другими, в присутствии которых испытывала
бы чувство неловкости. Так что продолжалась полная неопределенность,  и  я
не заглядывала в будущее дальше следующей субботы.
   В этот день Дирек был особенно нежен  и  вечером  повел  меня  в  отель
"Бридж", мы выпили по три джина с тоником,  хотя  обычно  почти  не  пили.
Потом он настоял, чтобы за ужином мы выпили еще и шампанского.  И  к  тому
времени, когда мы добрались до своего кинотеатрика, мы  оба  были  здорово
навеселе. Я радовалась, потому  что  в  этом  состоянии  меньше  думала  о
завтрашнем дне, который положит конец нашим милым встречам.  Но  когда  мы
очутились в своей ложе, Дирек вдруг  помрачнел.  Он  не  обнял  меня,  как
обычно, а сел в стороне, закурил и стал смотреть фильм. Я  придвинулась  к
нему и взяла его за руку, но он продолжал смотреть прямо  перед  собой.  Я
спросила, в чем дело. После паузы он упрямо  произнес:  "Я  хочу  спать  с
тобой. Я имею в виду по-настоящему, как положено".
   Я была шокирована. Особенно меня поразил его грубый  тон.  Конечно,  мы
уже об этом заговаривали, но  всегда  сходились  на  том,  что  это  будет
"потом". Теперь я пыталась привести те же самые аргументы, но  была  очень
расстроена и нервничала. И что это  ему  пришло  в  голову  испортить  наш
последний вечер? Он настойчиво приводил свои аргументы.  Я  была,  по  его
словам бессердечной девушкой, цепляющейся за свою невинность.  Он  считал,
что это ханжество и это было вредно для его здоровья. В конце  концов,  мы
были любовниками, так  почему  же  не  вести  себя  так,  как  ведут  себя
любовники? Я ответила, что боюсь забеременеть, он сказал, что этого  легко
избежать. Есть такая штучка, которую он может надеть. Но почему сейчас?  -
спросила я. Не может же это произойти здесь? Почему нет? Места много. И он
настаивает на том, чтобы это  случилось  до  того,  как  он  отправится  в
Оксфорд. Это как бы сделает нас мужем и женой.
   Обуреваемая страхом, я отметила тем  не  менее,  его  последний  довод.
Возможно, в этом что-то  было.  Пусть  это  станет  чем-то  вроде  печати,
скрепляющей нашу любовь. Но я боялась. Нерешительно я спросила, есть ли  у
него эта  "штучка".  Он  ответил,  что  нет,  но  в  городе  есть  аптека,
работающая круглосуточно, он пойдет  туда  и  купит.  Он  поцеловал  меня,
быстро поднялся и вышел из ложи.
   Я сидела, тупо уставившись на экран. Теперь я  уже  не  смогу  отказать
ему! Он вернется и все  будет  отвратительно;  на  грязном  полу,  в  этой
мерзкой маленькой ложе, в этом мерзком  захудалом  кинотеатре,  мне  будет
больно, а потом он станет презирать меня за то, что я не устояла.  У  меня
возникла мысль подняться, убежать на станцию и ближайшим поездом вернуться
в Лондон. Но он разозлится. Это ранит его самолюбие. Я перестану для  него
быть "своим парнем", и дружба, приносившая радость нам  обоим,  рухнет.  В
конце концов, было ли это  справедливо  по  отношению  к  нему  так  долго
заставлять его терпеть? Может, и правда, это воздержание было  вредно  для
его  здоровья?  Во  всяком  случае,  рано  или  поздно  должно  было  этим
кончиться. Для таких вещей не выбирают самого подходящего момента. Притом,
кажется, ни одна девушка не испытывала удовольствия, когда это происходило
в первый раз. Может, даже  лучше  поскорее  пройти  через  это?  Все,  что
угодно, только бы не разозлить его! Что бы ни случилось,  это  лучше,  чем
конец нашей любви!
   Открылась дверь и свет из вестибюля проник в ложу.  Затем  он  оказался
рядом со мной, запыхавшийся и взволнованный. "Купил, - сказал он  шепотом.
- Было ужасно неловко. За прилавком стояла девушка-продавщица. Я не  знал,
как это назвать. Наконец, я сказал: мне нужна такая штучка, чтоб  не  было
детей. Понимаете? Она и бровью не повела. Спросила только какого качества,
я сказал - лучшего, конечно. Я  чуть  было  не  подумал,  что  дальше  она
спросит какого размера". Он засмеялся и крепко прижал меня к себе. Я слабо
хихикнула в ответ. Лучше уж быть "своим парнем" и не делать из всего этого
драму. Это не соломенно. Иначе  мы  оба  окажемся  в  неловком  положении,
особенно он.
   Его прелюдия была столь небрежной,  что  я  чуть  не  расплакалась.  Он
отодвинул стул в сторону, снял пальто и положил  его  на  деревянный  пол.
Потом он велел мне лечь, опустился  рядом  на  колени  и  сдернул  с  меня
трусики. Он сказал, чтоб я уперлась ногами о стенку ложи, я так и сделала,
но мне было так неудобно в этой неловкой позе,  что  я  взмолилась:  "Нет,
Дирек! Пожалуйста! Не здесь!" Но  он  уже  оказался  надо  мной,  неуклюже
обнимая меня, а я инстинктивно всячески старалась  помочь  ему,  чтобы  он
испытал удовольствие и не сердился на меня.
   А потом произошло нечто ужасное. Возник луч желтого  света,  и  близкий
голос откуда-то сверху негодующе произнес: "Чем это вы здесь занимаетесь в
моем кинотеатре? Ну-ка, вставайте, мерзкие свиньи".  Не  знаю,  как  я  не
потеряла сознания! Дирек поднялся, лицо у него было  белым,  как  мел,  он
торопливо застегивал брюки. Я с трудом поднялась на ноги,  ударившись  при
этом о стену. Я стояла и ждала, когда меня убьют.
   Темный силуэт в дверном проеме показал на мою сумку, лежавшую на  полу,
и белый комочек трусиков рядом. "Подбери все это!" Я  быстро  наклонилась,
как будто меня ударили, сжала трусики в  руке,  пытаясь  спрятать  их.  "А
теперь убирайтесь!" Он стоял в дверях, загораживая нам дорогу,  а  мы  как
побитые собаки протискивались мимо.
   Хозяин с шумом захлопнул дверь ложи и стоял перед нами,  думая,  как  я
полагаю, что  мы  бросимся  бежать.  Двое-трое  зрителей  с  задних  рядов
зрительного зала вышли в фойе (голос хозяина должно быть слышал весь дом).
Я задрожала при мысли, что все сидящие под нами могли все слышать,  в  том
числе и инструкции Дирека о том, что я должна делать. Билетерша  вышла  из
своего помещения, один-два прохожих, которые до этого внимательно  изучали
афишу, теперь столь же внимательно смотрели на нас.
   Хозяин был полноватый, темноволосый мужчина в плотно облегающем костюме
и с цветком в петлице. Покраснев от ярости, он смотрел на нас сверху вниз.
"Мерзкие жалкие ублюдки". Он повернулся ко мне. "А я видел  тебя  здесь  и
раньше, ты самая обычная проститутка.  Вот  вызову-ка  я  сейчас  полицию.
Непристойное поведение. Нарушение спокойствия". Эти  ужасные  слова  легко
слетали у него с языка. Должно быть, он произносил  их  и  раньше  в  этом
своем грязном домике с  его  располагающей  к  уединению  темнотой.  "Ваши
имена?" Он вытащил из кармана блокнот и помусолил  огрызок  карандаша.  Он
смотрел на Дирека. Дирек произнес, заикаясь:  "Э-э,  Джеймс  Грант",  -  в
фильме заглавную роль  исполнял  Кэри  Грант.  -  "Э-э  Акакиа  роуд,  24,
Нетлбед". Хозяин поднял глаза.
   - В Нетлбед нет никаких  роуд.  Только  Хенли  Оксфорд  роуд.  -  Дирек
настаивал: "Нет, есть. На окраине, - и неуверенно добавил, - что-то  вроде
переулка". "А ты?" -  Хозяин  подозрительно  посмотрел  на  меня.  У  меня
пересохло в горле. Я сглотнула слюну: "Мисс Томсон, Одри Томсон. Дом  24".
- Я поняла, что назвала тот же номер, что и Дирек, но ничего  другого  мне
не пришло в голову. - "Томас роуд", - я чуть было  не  повторила  "Томсон"
Лондон.
   - Район?
   Я не знала, что он имеет в виду и  беспомощно  уставилась  на  него.  -
Почтовый район, - сказал он нетерпеливо. Я вспомнила Челси: -  "Эс  Даблез
6", -  тихо  произнесла  я.  Хозяин  кинотеатра  захлопнул  свой  блокнот:
"Хорошо, убирайтесь отсюда, оба". Он указал на улицу. Боком мы прошли мимо
него, он шел вслед за нами, продолжая кричать: - И чтоб ноги вашей не было
в моем заведении! Если увижу хоть одного из вас, вызову полицию!"
   На нас смотрели осуждающие глаза, в спину нам раздались смешки. Я взяла
Дирека за руку (почему не он взял меня?) и мы вышли на улицу,  где  ужасно
ярко светили фонари. Не раздумывая повернули  направо  и  пошли  вверх  по
косогору, чтобы как можно быстрее уйти с этого места.  Не  останавливаясь,
дошли до боковой улицы, прошли по ней и медленно направились туда, где  на
вершине холма, у подножия  которого  стоял  кинотеатр,  была  припаркована
машина Дирека.
   Дирек не произнес ни слова, пока мы не подошли совсем близко к  машине.
Тогда он вдруг деловым тоном произнес: "Нельзя, чтобы они узнали номер.  Я
пойду к машине, выведу ее со стоянки, подберу тебя напротив  кондитерского
магазина "Филерз" на Виндзор Хилл. Минут через десять". Затем он  отдернул
руку и пошел по улице. Я стояла и смотрела, как он шел, высокий и статный,
с гордо поднятой головой. Потом повернулась и пошла назад, к  тому  месту,
где параллельно Фарквар стрит какая-то небольшая улочка вела к Замку.
   Обнаружив, что все еще сжимаю в кулаке  свои  трусики,  положила  их  в
сумку. Остановившись под уличным фонарем, я достала зеркало.  Выглядела  я
ужасно. Лицо  было  белым,  с  зеленоватым  оттенком,  а  глаза  -  как  у
затравленного зверька. На затылке волосы  спутались,  а  губы  вспухли  от
поцелуев Дирека. Меня передернуло "Мерзкая свинья!" Так оно и есть! Я была
грязная, униженная, падшая. Что теперь с нами будет?  Проверит  ли  хозяин
кинотеатра наши адреса и сообщит ли в полицию?  Конечно,  кто-нибудь,  кто
видел  нас  сегодня  или  в  одну  из  предыдущих  суббот,  нас  опознает.
Кто-нибудь запомнил номер машины Дирека, какой-нибудь маленький мальчишка,
который запоминает номера машин для забавы. Всегда на  месте  преступления
находится кто-нибудь не в меру любопытный. Преступление? Да, конечно,  это
одно из самых тяжких преступлений в пуританской Англии - обнаженное  тело,
непристойное  поведение.  Я  представила  себе,  что  мог  увидеть  хозяин
кинотеатра, когда Дирек поднялся. Ух! Я  содрогнулась  от  отвращения.  Но
сейчас Дирек ждет меня. Насколько было возможно, я привела в порядок лицо,
взглянула на себя в зеркало в последний раз. Больше ничего сделать нельзя.
Я поспешила обратно по улице и свернула на Виндзор Хилл. Я жалась к стене,
мне казалось, что люди будут поворачиваться и показывать на меня  пальцем.
"Вот она!" "Это она!" "Омерзительная свинья!"



4. "ДОРОГАЯ ВИВ"

   Но на этом памятный летний вечер еще не  кончился  для  меня.  Напротив
магазина "Фуллерз" рядом с машиной Дирека стоял полицейский, он  о  чем-то
спорил с Диреком. Дирек повернулся и увидел меня: "Вот она, офицер.  Я  же
сказал, что она вот-вот подойдет. Ей нужно  было,  э-э-э,  попудрить  нос.
Правда, дорогая?"
   Опять неприятности! Опять ложь! Не дыша, я произнесла  "да"  и  села  в
машину рядом с Диреком. Полицейский хитро улыбнулся мне и сказал Диреку:
   - Хорошо, сэр. Но в следующий раз знайте, что на этом месте на  Виндзор
Хилл стоянки нет. Даже для такой крайней необходимости, как эта.
   Он  подкрутил  свои  усы,   Дирек   включил   зажигание,   поблагодарил
полицейского и подмигнул ему, давая  понять,  что  он  понял  его  грязную
шутку. Мы наконец тронулись.
   Дирек не произнес ни слова, пока мы не свернули у светофора направо.  Я
думала, что он подбросит меня до станции, но он продолжал ехать по  Дотчет
роуд. "Фью", - выдохнул он с облегчением. - Ну и вляпались  же  мы!  Думал
крышка. Хорошенькое было бы дело, если бы мои родители прочитали об этом в
завтрашних газетах. В Оксфорде я бы имел бледный вид!"
   - Это было ужасно.
   Я произнесла это с таким чувством, что он  посмотрел  на  меня,  скосив
глаза: "Ну ладно, нелегок путь к истинной любви и так далее". Он был снова
легок и беспечен, уже  полностью  оправился.  А  когда  приду  в  себя  я?
"Конечно, ужасно стыдно, - продолжал он, как ни в чем не бывало. -  И  как
назло, как раз в тот момент, когда все было на мази. -  Сказал  он  с  еще
большим энтузиазмом, стараясь и меня заразить  своим  настроением.  -  Вот
что, до поезда еще час. Почему бы нам не  погулять  по  берегу  реки?  Это
известное в Виндзоре место, где гуляют все парочки. Совершенно уединенное.
Жаль идти на попятный: и время, и прочее у нас  есть  и  ведь  теперь  мы,
главное, уже решились!"
   Я подумала, что "прочее" означало "штучку", которую он купил в  аптеке.
Я была в ужасе и сказала торопливо:
   - О, но я не могу, Дирек! Я просто не могу!  Ты  даже  не  можешь  себе
представить, как ужасно я себя чувствую из-за всего, что случилось!
   Он быстро взглянул на меня:
   - Что ты хочешь сказать этим "ужасно!" Ты  чувствуешь  себя  нездоровой
или это что-то другое?
   - Нет, совсем не это. Просто все было так ужасно. Так стыдно.
   -  Ах,  это,  -  в  его  голосе  послышалось  презрение.  -  Но  мы  же
выкрутились, ведь так же? Ну, давай, будь умницей!
   Опять!  Но  мне  так  хотелось,  чтоб  он   меня   успокоил,   хотелось
почувствовать его руки, обнимающие меня, быть уверенной, что он  меня  все
еще любит, несмотря на то, что все так неудачно для него  складывается.  У
меня начали дрожать ноги при мысли, что мне предстоит еще раз пройти через
все это. Я сжала  колени  руками,  чтобы  унять  дрожь,  и  тихим  голосом
произнесла:
   - Ну, хорошо...
   - Вот и молодчина!
   Мы пересекли мост и Дирек съехал на обочину. Он помог мне выбраться  из
машины, и, обняв за плечи, повел через поле  по  узенькой  тропинке,  мимо
плавучих домиков, пристроившихся под ивами.
   - Жаль, что у нас нет такого домика, - сказал он. - А что если взломать
дверь в каком-нибудь из них? Прекрасная двуспальная кровать.  Может,  и  в
баре найдется что выпить?
   - О, нет, Дирек! Ради бога! И так уже  достаточно  неприятностей!  -  Я
представила себе громкий голос: "Что здесь происходит? Вы  владельцы  этой
лодки? Ну-ка, вы