то километров в час, легко переходя повороты дороги.
     Лейтер искоса взглянул на Бонда и ухмыльнулся.
     - Могу выжать и двести, - гордо  сказал  он.  -  Недавно  я  за  пять
долларов проверил ее на скорость в Дайтон-бич. Даже на песке она  показала
205 километров в час.
     - Черт меня побери! - воскликнул пораженный Бонд. -  Что  же  это  за
машина? Разве это не "Студебеккер"?
     - Это "Студиллак", - сказал Лейтер.  -  "Студебеккер"  с  мотором  от
"Кадиллака". У нее специальная коробка передач, особые  тормоза  и  задняя
ось. Хитрая работа. Есть неподалеку от Нью-Йорка маленькая фирма,  которая
делает такие машины на заказ. Их очень немного, но  зато  они  куда  лучше
всяких там "корветов" и "сандербердов". А про корпус  и  говорить  нечего!
Его разработал один француз, Раймон  Леви.  Лучший  в  мире  дизайнер.  Но
американский рынок  до  него  пока  не  дорос.  Слишком  необычные  формы.
Нравится машинка-то? Спорим, что на  ней  я  устроил  бы  твоему  "бенгли"
хорошую взбучку?
     Лейтер  довольно  хихикнул  и  полез  в  левый  карман   пиджака   за
десятицентовой монетой:  за  проезд  по  мосту  Генри  Хадсона  надо  было
платить.
     - Если только у тебя на ходу колесо не отвалится, -  парировал  Бонд,
когда они снова набрали скорость. - Этот твой шарабан хорош  для  детишек,
которые не могут позволить себе купить настоящую машину.
     Так они пикировались по поводу английских и  американских  спортивных
машин,  пока  не  пересекли  границу  с  Вестчестерским   округом.   Через
пятнадцать минут они уже ехали по уходящему на север  Таконинскому  шоссе,
петлявшему среди долин и лесов. Удобно устроившись, Бонд молча смотрел  на
открывающийся перед ним один из красивейших в мире пейзажей и размышлял  о
том, чем сейчас может быть занята Тиффани и как, после Саратоги, он сможет
вновь повидаться с ней.
     В полдень они остановились на обед в ресторане "Курица  в  корзинке".
Это  был  построенный  из  бревен  дом  в  стиле  первых  переселенцев  со
стандартным набором мебели внутри:  стойка  с  самыми  известными  сортами
шоколада, конфет, сигарет, сигар, журналами и  прочим  чтивом,  сверкающий
хромом  и  разноцветными  огоньками  музыкальный  автомат   фантастической
наружности, дюжина полированных деревянных столов  со  стульями  в  центре
зала и многочисленными "кабинетами" вдоль стен. Было здесь, естественно, и
меню, предлагавшее жареную курицу, "свежую форель",  которая  провела  уже
много месяцев в заморозке, несколько холодных закусок. Две официантки  как
всегда зевали и не обращали внимания на клиентов.
     Однако яичница, сосиски, горячий тост из ржаного хлеба и пиво "Миллер
Хайлайф" были поданы довольно быстро и  оказались  вполне  съедобными.  Не
плох был и кофе-гляссе. Выпив по две  порции,  Бонд  и  Лейтер  перешли  к
разговору про Саратогу.
     - Одиннадцать месяцев в  году,  -  рассказывал  Лейтер,  -  городишко
словно  вымирает.  Через  него  только  проезжают  на  водные  и  грязевые
источники лечить ревматизм и тому подобное, так что почти круглый год  там
- мертвый сезон. В девять  вечера  все  уже  спят,  а  днем  единственными
признаками жизни становятся, скажем, два пожилых  джентльмена  в  панамах,
спорящие о том, надо ли было Бургуаню сдаваться  при  Шайлервилле  (это  в
двух шагах от Саратоги), или о том, каким был мраморный пол в старом отеле
"Юнион" - черным  или  белым.  Но  раз  в  году  -  в  августе  -  городок
преображается. Проходящие там скачки - популярнейшие в Америке, и тогда-то
улицы начинают кишеть вандербильтами и уитнеями. Пансионы взвинчивают цены
на комнаты в десять раз, а организационный комитет заново красит  трибуны,
отыскивает где-то лебедей, чтобы засадить местный пруд, ставит  в  этом-же
пруду на якорь древнее индейское каноэ и включает  фонтан.  Никто  уже  не
помнит,  откуда  вообще  взялось  это  каноэ,  а   спортивный   журналист,
попытавшийся докопаться до  сути,  смог  лишь  узнать  смелую  гипотезу  о
причастности ко всему этому какой-то индейской легенды. Узнав этот  важный
факт, журналист решил бросить поиски. По его словам, он сам в  десять  лет
мог соврать гораздо интересней, чем любая индейская легенда.
     Бонд рассмеялся.
     - Еще что-нибудь, что мне нужно знать? - спросил он.
     - Не мешало бы тебе и самому навести справку, - сказал Лейтер.
     -  Некогда  это  было  любимым  местом  паломничества  многих  видных
англичан. Например, здесь часто видели "Джерси" Лили, вашу знаменитую Лили
Лэнгтри. В те времена "Новинка" побила "Железную маску" в  заезде  надежд.
Но с тех пор многое изменилось. Держи, - он  достал  из  кармана  газетную
вырезку.
     - Войдешь в курс дела. Это из сегодняшней "Пост". Джимми Кэннон -  их
спортивный обозреватель. Неплохо пишет, и знает, о  чем  пишет.  Читай  на
ходу, а то уже пора ехать.
     Лейтер расплатился, они сели в машину, и когда  "Студиллак"  тронулся
по дороге в сторону Трои, Бонд принялся читать лихую прозу Джимми Кэннона.
По мере того, как он углублялся в статью, Саратога  времен  "Джерси"  Лили
все больше уходила в доброе старое прошлое, а из статьи все больше  скалил
зубы в ухмылке двадцатый век:
     "До тех пор, пока Кефоверы не выступили со своим шоу по  телевидению,
деревушка под названием Саратога-Спрингс была  своего  рода  Кони-айлендом
для воровского мира.  Шоу  до  смерти  перепугало  деревенских  жителей  и
заставило хулиганье перебраться в Лас-Вегас. Но банды еще долго  оказывали
Саратоге свое непрошенное покровительство. Она была их колонией,  где  они
правили с помощью пистолетов и бейсбольных дубинок.
     Саратога вышла из союза, как и другие подобные ей деревни со злачными
местами, сдав свои муниципальные власти под охрану корпорациям  рэкетиров.
Она все еще сохраняет притягательность для  наследников  древних  родов  и
знаменитостей, приводящих сюда своих лошадей для состязаний на примитивном
ипподроме и для спаривания с деревенскими четырехлетками.
     До того, как  Саратога  стала  закрытым  городом,  местный  констебль
занимался тем, что ловил и сажал тех, кто ловил попутные  машины,  и  тех,
кто сажал в них людей, получая  за  это  законную  зарплату,  но  живя  на
чаевые,  получаемые  от   убийц   и   сводников.   Бедность   в   Саратоге
преследовалась законом.  Пьяницы,  нагрузившиеся  в  спиртных  барах,  где
процветала игра в кости, будучи выброшенными за дверь, тут же  становились
в глазах закона преступниками.
     Убийца же мог без забот проживать в Саратоге до тех пор, пока  платил
полицейским и имел дело в каком-либо из местных заведений. Это мог быть  и
публичный дом, и каморка, где играли в кости по маленькой.
     Профессиональное любопытство  заставляет  меня  просматривать  старые
отчеты о скачках. Тогдашние журналисты вспоминают "старое  доброе  время",
как будто Саратога всегда была городом фривольной девственности. Как же!
     Вполне  возможно,  что  и  сейчас  в  домиках  на   окраине   шныряют
разжалованные гангстеры. Хоть ставки и не велики, любой игрок должен  быть
готов к тому, что его стукнут по  башке  быстрее,  чем  банкомет  подменит
кости. Что  и  говорить,  игорные  дома  в  Саратоге  всегда  были  чистым
жульничеством, и там никогда не пользовались успехом правдоискатели.
     На берегах  озера  ночами  напролет  светились  окна  "гостеприимных"
домов. Верховодили игрой люди, примчавшиеся сюда  заниматься  этим  только
потому, что потерять здесь деньги  они  не  могли  -  хоть  застрелись!  У
рулеток   и   карточных   столов   сидели   профессионалы   -   поденщики,
путешествующие по порочному кругу: из Ньюпорта - в Майами зимой, из Майами
- в  Саратогу  в  августе.  Профессиональные  навыки  большинство  из  них
получило в Стейбенвилле, где  школами  служили  самые  дешевые  в  Америке
игорные дома.
     Вечно в пути, они не имели ни времени, ни таланта на  вытряхивание  у
своих работодателей зажиленных денег.  Они  -  клерки  воровского  мира  -
собирали вещички и уматывали,  как  только  начинало  попахивать  жареным.
Многие из них осели  в  Лас-Вегасе  и  Рино,  где  их  бывшие  боссы  сами
улаживали дела с получением лицензий, которые можно было гордо повесить на
стенку в рамочке под стеклом.
     Сии работодатели не похожи на известного в прошлом полковника Брэдли,
прославившегося  традиционно  любезным  обхождением.  Однако  находятся  и
такие, кто говорит, что в заведении полковника  в  Палм-бич  с  удачливыми
игроками были вежливы только до тех пор, пока они не  начинали  выигрывать
слишком уж много.
     Это уж потом, по словам противника  Брэдли,  профессионалы  поставили
дело так, что их заведения просто не могли  потерять  деньги,  как  бы  ни
старались игроки. Сторонников же Брэдли приводят в восторг воспоминания  о
нем,  как  о  чудаковатом  филантропе,  любившим  дать  богатеям  немножко
порезвиться, в чем штат Флорида им постоянно отказывал. Но в любом случае,
по сравнению с  заправилами  Саратоги  полковник  Брэдли  может  сойти  за
святого и явно заслуживает романтического ореола.
     Ипподром в Саратоге - это груда ветхих щепок, а  климат  -  жаркий  и
влажный. Есть люди, типа Эла  Вандербильта  и  Джека  Уитнея,  являющимися
любителями спорта в устаревшем значении этого словосочетания. Их  спорт  -
скачки, и они слишком хорошо в них  разбираются.  Есть  и  тренеры,  вроде
Билла Винфрея, подготовившего для скачек "Прирожденную  танцовщицу".  Есть
даже жокеи, которые без раздумий дадут вам по морде в ответ на предложение
притормозить, когда надо будет.
     Всем им  Саратога  нравится,  и  они,  видимо,  очень  довольны,  что
персонажам  типа  Лаки  Лучано  пришлось  убраться  из  этого  захолустья,
процветавшего за счет обирания заблудших овечек. В  эру,  когда  букмекеры
еще пользовались записными книжками,  их  карманы  были  набиты  деньгами.
Например, одного из них, Кида Таттерса, облегчили на стоянке машин  аж  на
50 тысяч долларов наличными. Причем, бравые ребята,  обобравшие  его,  еще
пригрозили, что, не принеси он еще столько же, им придется его похитить.
     Кид Таттерс знал, что Лаки  Лучано  имел  долю  практически  во  всех
тамошних заведениях, и пошел к нему с просьбой уладить дело.  Лаки  сказал
ему, что все очень просто: никто, мол, тебя и пальцем не тронет,  если  ты
сделаешь так, как я скажу. У Таттерса было разрешение на  заключение  пари
на скачках, он был чист перед законом, но защитить  его  закон  был  не  в
состоянии.
     - Возьми меня в партнеры, -  сказал  тогда  Лаки  -  (эти  его  слова
пересказал мне один из присутствовавших при этом разговоре). - Тогда никто
не осмелится требовать что-либо у моего партнера.
     Кид Таттерс всегда считал себя честным бизнесменом, но  деваться  ему
было некуда, и он согласился. Так Лаки и стал его партнером до самой своей
кончины. Я  поинтересовался  у  свидетеля  разговора,  вкладывал  ли  Лаки
какие-нибудь деньги в это дело?
     - Да ты что? - удивился тот. - Лаки никогда ничего никому  не  давал.
Только брал. Но Таттерс тогда  сделал  правильный  выбор:  его  больше  не
трогали.
     Короче говоря, от этого городишки всегда дурно пахло. Но  ведь  дурно
пахнет от всех злачных мест".
     Бонд сложил вырезку и сунул ее в карман.
     - Да... Вряд ли это может навеять мысли о Лили Лангтри, - сказал  он,
помолчав немного.
     - Конечно, - согласился Лейтер. - К тому же Джимми Кэннон делает вид,
что не знает о возвращении в городок крупных акул или их последователей. А
ведь сегодня  они  опять  всем  заправляют,  как  и  наши  друзья  Спэнги,
выставляют своих лошадок против  принадлежащих  уитнеям,  вандербильтам  и
вудвардсам. И частенько проворачивают делишки, подставляя фальшивки, как в
случае с "Застенчивой улыбкой". С этой  аферы  они  рассчитывают  получить
чистыми пятьдесят штук, а ведь это гораздо проще, чем  выставить  на  пару
сотен какого-нибудь задрипанного букмекера. Разумеется,  времена  и  имена
меняются, но ведь и грязь в источниках уже другая.
     Справа по ходу появился рекламный щит:

          Останавливайтесь в "Сагаморе"!
          Кондиционеры. Роскошные постели. Телевизоры.
          Всего семь километров до Саратога-спрингс!
          Сагамор - это комфорт!

     - Это значит, что в номерах зубные щетки завернуты в целлофан,  а  на
унитазах лежит бумажка: продезинфицировано, - кисло заметил Лейтер.
     - И не думай, что удастся украсть одну из  этих  роскошных  кроватей:
после того, как они начали пропадать из  мотелей,  их  стали  прибивать  к
полу.



                          11. "ЗАСТЕНЧИВАЯ УЛЫБКА"

     Первое, что поразило Бонда в Саратоге, было зеленое величие  огромных
вязов,  придававших  скромным  улочкам,  застроенным  домами  из  бруса  в
колониальном стиле, добропорядочность европейских курортов. И  везде  были
лошади. Они шествовали по улицам, и полицейский останавливал машины, чтобы
дать им пройти. Лошади выходили из множества конюшен, лепившихся на  обеих
сторонах улиц, и направлялись рысцой к тренировочному кругу,  находящемуся
в центре города, рядом с ипподромом.  Конюхи  и  жокеи,  белые,  черные  и
красные,  попадались  на  каждом  шагу.   Воздух   оглашался   ржанием   и
всхрапыванием.
     Это была смесь Ньюмаркета и Виши, и Бонд неожиданно для себя подумал,
что хотя он и ничего не смыслит в лошадях и скачках, жизнь, бившая  ключом
вокруг него, ему явно нравится.
     Лейтер высадил его у "Сагамора", на окраине Саратоги, в километре  от
ипподрома, и уехал по своим делам.  Они  договорились  встречаться  только
поздно вечером или "случайно" в толпе зрителей, но решили оба  сходить  на
тренировочный круг на рассвете следующего дня, если  выясниться,  что  там
будет "Застенчивая улыбка".  Лейтер  сказал,  что  об  этом  он  наверняка
узнает, проведя вечер в толкотне  у  конюшен  в  "Привязи",  круглосуточно
работающем ресторанчике  с  баром,  где  каждый  август  собирались  люди,
греющие руки на скачках.
     Бонд написал в регистрационной книге: "Джеймс  Бонд,  отель  "Астор",
Нью-Йорк". За конторкой стояла злобного вида портье,  в  очках,  выражение
лица которой явно говорило об ее уверенности в том, что Бонд,  как  и  все
другие жаждущие "легкой жизни", обязательно сопрет полотенце, а, может,  и
простыни. Бонд, тем не менее, заплатил тридцать  долларов  за  три  дня  и
наградой ему был ключ от номера 49.
     С чемоданом в руке он по дорожке между увядших гладиолусов,  растущих
на  потрескавшейся  от  неполивания  лужайке,  прошел  в  основное  здание
гостиницы и поднялся в свой номер.  Это  была  опрятная  комната  с  двумя
кроватями, креслом, тумбочкой, эстампами Кюрье и Ива, комод  и  коричневая
пластмассовая пепельница - стандартный набор мебели американских  мотелей.
Туалет и душ были безукоризненны, даже уютны, и, как предсказывал  Лейтер,
зубные щетки были обернуты в целлофан, а на унитазе лежала полоска  бумаги
с надписью "дезинфицировано".
     Бонд принял душ, переоделся и отправился  в  находившуюся  неподалеку
забегаловку с кондиционером, где  выпил  два  "бурбона"  и  съел  "обед  с
курицей"  за  2.80.  И  забегаловка,  и  обед  были  столь  же   очевидным
порождением "американского образа жизни", как и мотель.  Бонд  вернулся  к
себе в номер, купив по дороге местную газету "Саратожер", где вычитал, что
выступать на "Застенчивой улыбке" будет некий Т. Белл.
     Где-то после десяти часов вечера в дверь тихо постучали. Прихрамывая,
вошел Лейтер. Он весь пропах дешевым вином и плохими  сигарами,  но  видно
было, что он не впустую провел время.
     - Кое-чего я разузнал, - сказал  он.  Крюком  он  подтащил  кресло  к
кровати, на которой лежал Бонд. Лейтер сел и достал сигарету. - И судя  по
всему, вставать нам придется чертовски рано. В  пять  утра.  Поговаривают,
что "Застенчивая улыбка" будет на пробном заезде в 5.30.  Надо  поглядеть,
кто там будет в это время. Владельцем ее назван какой-то Писсаро. Такая же
фамилия у одного из директоров "Тиары". В определенных кругах он  известен
как "Недоумок"  Писсаро.  Раньше  заведовал  наркотиками.  Получал  их  из
Мексики и мелкими партиями рассылал "толкачам" вдоль  побережья.  ФБР  его
сцапало, и он отбыл срок в Сан-Квентине. Когда  он  вышел,  в  награду  за
отсидку Спэнг дал ему место в "Тиаре". Теперь он такой же владелец ездовых
лошадей, как и Вандербильт. Здорово, да? Надо бы взглянуть, как он  сейчас
выглядит. Раньше, когда он орудовал с кокаином, мозги у  него  были  почти
уже набекрень. В Сан-Квентине его подлечили, но помогло это мало. Тогда-то
к нему и прилипло прозвище "Недоумок". Потом есть еще такой  "Трезвонящий"
Белл . Неплохой наездник,  но  всегда  готов
пойти на сговор, особенно если хорошо платят и не  дают  засыпаться.  Будь
"Трезвонящий" там один, я бы с ним побеседовал кой о чем: есть  у  меня  к
нему одно предложение. У тренера тоже рыльце  в  пушку.  Зовут  его  Бадд,
"Розовый" Бадд. Все эти клички смешно звучат, но не обманывайся,  это  все
люди серьезные. Бадд этот родом из Кентукки, так что про лошадей он  знает
все. Одно время его гоняли по всему Югу.  Он,  что  называется  "маленький
рец" в отличие от  "большого  реца"  -  рецидивиста.  Воровство,  грабежи,
изнасилования - всего понемножку, но вполне достаточно, чтобы в полиции на
него имелось пухленькое досье. Однако последние  несколько  лет  он  чист,
если к нему вообще подходит такое слово. Работает тренером у Спэнга.
     Точным щелчком Лейтер послал окурок  в  компанию  к  гладиолусам.  Он
встал и сладко потянулся.
     - Таковы персонажи в порядке их появления, так сказать, - молвил  он.
- Выдающаяся труппа. Жду не дождусь того момента, когда они  все  окажутся
за решеткой.
     Бонд был в недоумении.
     - Так почему же ты просто  не  выдашь  их  полиции?  На  кого  же  ты
работаешь? Кто тебе платит?
     - Меня наняли  руководители  фирмы.  Они  оплачивают  контракт,  плюс
премиальные за конкретные сведения. Да и с полицией  все  не  так  просто.
Ведь сцапай они, например,  конюха,  вышка  ему  обеспечена.  Ветеринарная
служба проверила эту лошадь, а настоящую "Застенчивую  улыбку"  давно  уже
пристрелили и пепел развеяли. Нет, у меня - свои идейки есть, и  если  все
получится так, как я задумал, ребяток Спэнга ожидают большие неприятности,
и не только на ипподромах. Сам увидишь. Ну да ладно, в пять  утра  я  буду
здесь и постучу, на всякий случай.
     - Не боись, - сказал Бонд. - Я буду уже в седле, когда койоты еще  не
закончат выть на Луну.
     Проснулся Бонд вовремя. Воздух был восхитительно свеж, когда вслед за
прихрамывающим Лейтером он подошел к стоящим среди вязов конюшням. Небо на
востоке было жемчужно-серым, похожим на наполненный дымом  воздушный  шар.
Начинали  щебетать  первые  птицы.  Из  стоявших  за   конюшнями   палаток
вертикально поднимался к небу голубой дымок  от  гаснущих  костров,  пахло
свежесваренным  кофе,  смолой  и  росой.  Слышался  шум   льющейся   воды,
позвякивание ведер, ржание лошадей. Подойдя ближе к кругу, Бонд  и  Лейтер
увидели  вереницы  покрытых  попонами  лошадей,  которых  вели  под  уздцы
мальчишки-конюхи,  нарочито   грубовато   приговаривавшие:   "Давай-давай,
лентяйка, шевели  мослами.  Не  балуй.  Что-то  ты  сегодня  утром  больно
норовиста".
     -  Они  готовятся  к  утренней   пробежке,   -   сказал   Лейтер.   -
Галопированию. Тренеры пуще  всего  ненавидят  это  мероприятие,  так  как
именно в этот час здесь появляются хозяева лошадей.
     Облокотившись на окружавшую запасной ипподром невысокую ограду,  Бонд
и Лейтер почти одновременно вздохнули, подумав о слишком раннем подъеме  и
о том, что горячий завтрак им бы не помешал. Лучи солнца внезапно упали на
кроны деревьев, стоявших на противоположной стороне  ипподрома,  выкрасили
верхние ветви в золотистый цвет, через мгновение, исчезли утренние тени, и
наступил день.
     Как-будто  ждавшие  поблизости  этого  знака,  слева   от