тра.
   В двух шагах от Бонда с  палубы  рухнуло  тело  одного  из  албанцев  и
распласталось на  пирсе.  В  ту  же  минуту  из  черного  зева  складского
помещения заговорил короткими профессиональными очередями ручной  пулемет.
Укрываясь в  тени  борта  албанского  корабля,  Бонд  бросился  к  складу.
Пулеметчик заметил это движение  и  перенес  огонь  в  его  сторону.  Пули
завизжали вокруг Бонда и, клацнув о металлическую обшивку борта, рикошетом
ушли в сторону. Бонд метнулся  к  штабелям  досок  и  бросился  на  землю.
Пулеметная очередь впилась в доски над  его  головой.  Бонд  ползком  стал
пробираться между штабелями. Теперь, когда он продвинулся вперед насколько
это было возможно под укрытием досок, ему надо было  делать  рывок  вправо
или влево. Послышались звуки рвущихся веревок где-то над ним: видимо, один
из людей Коломбо перерезал тросы, удерживавшие бумажные рулоны на  палубе,
и теперь они один за другим покатились по доскам в сторону склада. У Бонда
появился шанс. Он кинулся влево. Если пулеметчик и ждал его появления,  то
скорее всего - справа. Так  и  оказалось.  Пулеметчик  притаился  у  стены
склада, и пока дуло пулемета перемещалось, Бонд успел  выстрелить  дважды.
Палец убитого конвульсивно нажал  на  гашетку,  и  пулемет  несколько  раз
плюнул огнем, прежде чем освободился от обмякшей руки, и с  легким  звоном
упал на камни.
   Бонд побежал к складу, но зацепился обо что-то  и  растянулся  во  весь
рост в луже какой-то черной вязкой жидкости. Чертыхнувшись, он  вскочил  и
спрятался за одним из рулонов, остановив свой бег у  стены  склада.  Рядом
лежал еще один рулон, вспоротый пулеметной очередью. Из  него  и  сочилась
эта черная жидкость, запах которой Бонд однажды слышал в Мексике. Это  был
запах опиума-сырца.
   В нескольких сантиметрах от его головы в  стену  склада  ударила  пуля.
Бонд вытер вымазанные в опиуме руки полами пиджака  и  метнулся  к  двери.
Удивительно, но в него никто не выстрелил изнутри, даже когда  его  силуэт
стал четко виден на фоне неба. Внутри было  тихо  и  прохладно.  Освещение
было выключено, но на улице уже посветлело,  и  Бонд  увидел  ровные  ряды
рулонов типографской бумаги, между которыми тянулся проход к другой  двери
в задней стене. Казалось, склад только и ждал, чтобы  кто-нибудь  зашел  в
него. Однако интуиция Бонда говорила о смертельной опасности. Он попятился
к выходу  и  столкнулся  лицом  к  лицу  с  Коломбо.  Стрельба  постепенно
затихала. Бонд резко бросил:
   - Стойте здесь, у двери. Не входите сами и своих никого не пускайте.  Я
посмотрю, что делается с другой стороны.
   Не ожидая ответа, он обогнул  угол  склада,  пробежал  метров  двадцать
вдоль стены и, приблизившись к углу, остановился. Бонд быстро заглянул  за
угол и тут же отпрянул. Перед  задней  дверью,  прильнув  одним  глазом  к
потайному  отверстию,  стоял  человек.  В  руках  у  него  было   какое-то
устройство, провода от которого исчезали  под  дверью.  Рядом,  тихо  урча
мотором, стояла черная открытая "ланча-грантурисмо", повернутая в  сторону
уходящей от пирса наезженной дороги.
   Этим человеком был Кристатос.
   Бонд встал на колено и, держа пистолет обеими руками, быстро  высунулся
из-за угла и выстрелил Кристатосу в ногу. Он промахнулся. Когда  фонтанчик
пыли взметнулся в сантиметре от цели, раздался взрыв, и его волна швырнула
Бонда на землю.
   Бонд тут же вскочил на  ноги  и  увидел,  как  склад  начал  оседать  и
рушиться, как колода карт, принимая удивительные очертания. Кристатос  был
уже в машине и успел отъехать метров на пятнадцать.  Из-под  задних  колес
взвивались столбы пыли. Бонд  принял  классическую  позу  стрелка  -  руки
вытянуты вперед, ноги слегка согнуты в коленях - и  тщательно  прицелился.
Его "вальтер" выстрелил три раза. Одновременно с  последним  выстрелом,  с
пятидесяти метров, фигура вцепившегося в  руль  человека  дернулась,  руки
взлетели вверх, голова упала  на  руль.  Правая  рука  так  и  осталась  в
воздухе, как  будто  мертвец  показывал,  что  готовится  сделать  поворот
направо. Бонд пустился бежать по дороге, ожидая, что  машина  остановится.
Но глубокие колеи на дороге не выпускали колеса из своих объятий, а правая
нога убитого продолжала давить на акселератор. И "ланча", визжа мотором на
так и не переключенной третьей скорости, неслась вперед. Бонд  остановился
и стал ждать, что же произойдет. Взметая пыль, машина катилась по  дороге,
пересекая выжженную равнину. Бонд ждал, что она вот-вот свернет с  дороги,
но этого не произошло, и "ланча" так и скрылась из глаз в дрожащем воздухе
утра, предвещавшего прекрасный солнечный день.
   Бонд поставил пистолет на предохранитель и засунул его  за  пояс  брюк.
Повернувшись, он увидел направляющегося к нему Коломбо. На губах  толстяка
сияла довольная улыбка. Он подошел к Бонду и, к ужасу последнего, заключил
его в объятия и расцеловал в обе щеки.
   - Что вы делаете, Коломбо? Ну не надо же, - простонал Бонд.
   Коломбо оглушительно захохотал.
   - А-а! Тихоня англичанин боится выдать  свои  чувства!  Зато  я,  -  он
стукнул себя кулаком в грудь, - Энрико Коломбо, люблю вас от всего  сердца
и не стесняюсь громко  заявить  об  этом.  Если  бы  вы  не  убрали  этого
пулеметчика, не бывать бы нам всем в живых. А так я потерял  всего  двоих.
Правда, все остальные ранены. Но у албанцев-то  на  ногах  осталось  всего
шестеро, да и те спрятались где-то в деревне, откуда их выкурит полиция. К
тому же вы и этого ублюдка Кристатоса  спровадили  прямо  в  ад  со  всеми
удобствами. Именно такого конца он и  заслужил!  Интересно,  как  там  все
обернется, когда его гоночная  колымага  выедет  на  главную  дорогу?  Он,
кажется, показывает, что  повернет  направо?  А  это  значит  -  прямо  на
автостраду!
   Коломбо по-дружески похлопал Бонда по плечу.
   - Однако, друг мой, нам пора уходить. Кингстоны на албанском судне  уже
открыты, и скоро оно будет лежать на дне морском. Телефонов в этом забытом
Богом месте нет, и мы легко оторвемся от полиции. К тому  же  им  придется
изрядно помучиться, прежде чем они выбьют что-то у местных  рыбаков.  Я  с
ними уже  побеседовал:  здесь  никто  не  жалует  албанцев.  Но  нам  пора
сматываться. И ветер сейчас попутный, и докторов, которым  бы  я  доверял,
нигде поблизости нет.
   Языки пламени уже лизали искореженный склад,  над  которым  поднимались
густые облака сладковатого дыма.
   Бонд и  Коломбо  вышли  на  пирс  и  через  палубу  начинавшего  тонуть
парусника перебрались на борт "Коломбины", где Бонда ожидали новые объятия
и дружеские похлопывания и тычки. Корабль тут же снялся с якоря и пошел  к
выходу из бухты. На берегу, у вытащенных на берег лодок, стояло  несколько
местных рыбаков. Выглядели они угрюмо, но когда Коломбо помахал им рукой и
прокричал  что-то  по-итальянски,  они  дружно  подняли  руки  в  ответном
приветствии, а один из них  крикнул  что-то,  что  заставило  весь  экипаж
рассмеяться. Коломбо перевел Бонду:
   - Они говорят, что наша драка оказалась гораздо интереснее, чем та, что
они недавно видели в кино, в Анконе, и просят приезжать почаще.
   Неожиданно Бонд почувствовал навалившуюся усталость. Напряжение  спало,
и он ощутил себя  грязным  и  небритым,  пропахшим  опиумом  и  потом.  Он
спустился вниз, одолжил у одного из  матросов  бритву  и  чистую  рубашку,
пошел к себе в каюту и постарался, насколько это было  возможно,  привести
себя в порядок. Когда он вытащил из-за пояса  пистолет  и  бросил  его  на
кушетку, из дула пахнуло кордитом. Запах напомнил о только  что  пережитом
страхе, лихорадке боя, смерти. Бонд  открыл  иллюминатор.  Снаружи  весело
плясали волны, а удаляющийся берег, казавшийся еще так  недавно  черным  и
таинственным, теперь выглядел зеленым и очень красивым. В каюту из камбуза
проник  изумительный  запах  жарящегося  бекона  и  свежего  хлеба.   Бонд
захлопнул иллюминатор, оделся и отправился в салон.
   Там, за завтраком, состоявшим из  яичницы  и  кофе  с  ромом,  Коломбо,
похрустывая поджаренным хлебом, расставил все точки над "i".
   - Итак, друг мой, мы уничтожили  годовой  запас  опиума-сырца,  который
должен был  отправиться  отсюда  в  химические  лаборатории  Кристатоса  в
Неаполе. Это правда, что у меня у самого есть подобные цеха в  Милане.  Но
они используются для производства простых  лекарств.  Аспирина,  например.
Что же касается всей остальной рассказанной вам  Кристатосом  истории,  то
замените в ней Коломбо именем Кристатоса, к все  встанет  на  свои  места.
Именно он занимался превращением  опиума  в  героин  и  нанимал  курьеров,
переправлявших его в Лондон. Кристатосу и его людям, наверное, пришлось бы
выложить за эти рулоны этак миллион фунтов стерлингов. Но знаете что,  мои
дорогой Джеймс? Они не потратили на  это  ни  единого  цента.  Почему?  Да
потому, что это был подарок от русских!  Подарок  в  виде  бомбы,  которая
должна была взорваться в центре Англии. Они могут  поставлять  практически
неограниченное количество этого сырца со своих  плантаций  на  Кавказе,  а
Албания - очень подходящий перевалочный пункт. Но сами сбросить эту  бомбу
русские не могут. Вот Кристатос  и  создал  для  этого  свою  организацию.
Именно он, по указке своих хозяев из Москвы,  бросал  бомбы.  Между  нами,
сегодня за полчаса мы уничтожили всю  их  организацию.  Теперь  вы  можете
вернуться домой и с чистой совестью доложить своему начальству  в  Англии,
что поставки наркотиков прекратятся. Вы можете  также  сказать  им  чистую
правду, а именно, что не Италия изготовляла это страшное  оружие,  а  наши
давние друзья -  русские.  Не  сомневаюсь,  что  разработкой  всего  плана
занимался какой-нибудь отдел психологической войны  в  их  развед-органах.
Точно, конечно, я вам назвать его  не  могу.  Но,  может  быть,  они,  мой
дорогой Джеймс, пошлют вас в Москву разузнать все получше? Если это  будет
так, то я надеюсь, что и  там  вы  встретите  какую-нибудь  очаровательную
девушку, подобную вашей подруге фрейлейн Лизль Баум, которая  выведет  вас
на дорогу, ведущую к истине.
   - Что вы имеете в виду - "вашей подруги"? Ведь она ваша подруга.
   Коломбо покачал головой.
   - Мой дорогой Джеймс. У меня много подруг.  Вам  предстоит  провести  в
Италии еще несколько дней: надо написать отчет и,  может  быть,  проверить
кое-что из того, о чем я вам поведал. Да и с американскими  коллегами  вам
надо будет побеседовать о реальностях жизни. Но в промежутках между  этими
ответственными  делами  вам  понадобится  сопровождающий,  который  сможет
показать вам все красоты моей любимой родины. В  нецивилизованных  странах
существует обычай предлагать в таких случаях услуги  одной  из  своих  жен
человеку, которого ты любишь и которому хочешь оказать любезность. Я  тоже
не шибко цивилизован. У меня нет  нескольких  жен,  но  есть  много  таких
подруг, как Лизль Баум.  Ей  в  этом  отношении  не  надо  давать  никаких
инструкций. И у меня есть все основания полагать, что  она  с  нетерпением
ожидает вашего возвращения сегодня вечером.
   Коломбо полез в карман брюк, достал оттуда что-то и со  звоном  положил
на стол, накрыв рукой.
   - Вот доказательство.
   Коломбо положил руку к сердцу и со всей серьезностью посмотрел Бонду  в
глаза.
   - Я даю вам это от всего моего сердца. И от ее сердца тоже.
   Бонд посмотрел на стол.  "Что-то"  оказалось  ключом,  прикрепленным  к
тяжелому металлическому брелоку с  надписью:  "Отель  "Альберго  Даниели".
Комната 68".



    Ян Флеминг.
    Из России с любовью




1. СТРАНА ЦВЕТУЩИХ РОЗ

   Возле  плавательного  бассейна  лежал,  уткнувшись   лицом   в   траву,
обнаженный мужчина. Он лежал неподвижно, словно  труп.  На  первый  взгляд
казалось, что он утонул, был вытащен из  бассейна  и  оставлен  здесь,  на
траве, до приезда полиции или родственников. Те несколько  дорогих  вещей,
которые были возле  него,  принадлежали,  несомненно,  богатому  человеку:
толстая пачка ассигнаций в зажиме из золотой мексиканской монеты,  золотая
зажигалка "Данхилл",  овальный  золотой  портсигар  с  бирюзовой  кнопкой,
изготовленный самим Фаберже, и, наконец, книга, которую  берут  из  шкафа,
чтобы почитать, нежась на солнце, - "Маленький самородок", одна из  ранних
повестей  Вудхауса.  Рядом  лежали  и  массивные  золотые  часы  -  модель
Жирар-Перрийо, которую  любители  часов  обожают  из-за  множества  разных
приспособлений: здесь и секундомер, и в маленьких окошечках на  циферблате
- цифры, показывающие месяц, день  и  фазу  луны.  Сейчас  на  часах  было
десятое июня,  половина  третьего  пополудни,  и  луна  входила  в  третью
четверть.
   Эти вещи были сложены возле лежавшего горкой на траве,  словно  бы  для
того, чтобы никто не подумал,  что  достававшие  утопленника  из  бассейна
что-то украли.
   Сине-зеленая стрекоза вылетела из-за кустов цветущих роз и застыла  над
неподвижно распростертым телом, быстро перебирая  прозрачными  крылышками.
Яркий отсвет золотого июньского солнца на тонких светлых волосах у копчика
мужчины неодолимо тянул ее к себе. С  моря  донесся  слабый  порыв  ветра.
Крошечная полоска волос шевельнулась. Стрекоза нервно рванулась в  сторону
и повисла над левым плечом неподвижного тела.
   Тоненькие  стебельки  молодой  травы  возле   открытого   рта   мужчины
заколебались Капля пота скатилась по  мясистому  носу  в  траву.  Стрекоза
метнулась  за   кусты   роз,   за   острые   грани   бутылочного   стекла,
вцементированного в верх высокого кирпичного забора, окружающего  усадьбу,
и скрылась. Человек, лежавший неподвижно в центре отлично ухоженного сада,
возле бассейна, был жив.
   Возможно, он просто дремал. С трех сторон высокой ограды тянулись кусты
разноцветных - желтых, белых, красных - роз, от которых исходил дурманящий
аромат.  В  глубине  кустов  сонно  жужжали  пчелы.  С  четвертой  стороны
доносился грохот морских  волн,  разбивающихся  далеко  внизу  о  подножье
прибрежных утесов.
   Самого моря из сада видно не было.  Впрочем,  из  сада  не  было  видно
ничего,  кроме  неба  и  облаков  над  четырехметровой  каменной  оградой.
Заглянуть за ее пределы можно  было  только  поднявшись  на  верхний  этаж
виллы, откуда открывался необъятный морской простор прямо перед виллой,  а
слева и справа - верхние этажи  соседних  особняков  и  вершины  деревьев,
растущих в ближних садах, - средиземноморских вечнозеленых  дубов,  ниний,
казуарин и, иногда, даже пальм.
   Сама вилла была современной и невыразительной - приземистое  удлиненное
строение без украшений, она ничем не  радовала  глаз  архитектора.  Четыре
окна в металлических рамах и застекленная  дверь  выходили  в  сад.  Перед
дверью -  небольшой  квадрат,  выложенный  светло-зелеными  глазурованными
плитками, сливающимися с аккуратным газоном.  Та  сторона  виллы,  которая
выходила на пыльную дорогу, выглядела куда более строгой, чем та, что была
обращена в сад: окна, закрытые железными решетками и настороженно глядящие
на дорогу, массивная дубовая дверь.
   На верхнем этаже виллы находились две одинаковые небольшие спальни,  на
нижнем - гостиная и кухня, рядом с которой был туалет. Ванной  в  особняке
не было.
   Сонная  предвечерняя  тишина  была  нарушена   звуком   приближающегося
автомобиля,  который  остановился  у  калитки  в  стене.  Хлопнула  дверь,
автомобиль уехал. В саду прозвенел  звонок,  и  от  этого  звука  внезапно
широко открылись глаза обнаженного человека, лежавшего на газоне  рядом  с
бассейном. Затем - так же мгновенно - сузились, как у животного, постоянно
находящегося настороже. Мужчина сразу же вспомнил, где он находится, какой
сегодня день недели, примерно определил время. Тут же веки его с короткими
рыжеватыми  ресницами  опустились,  закрыв  сонные  светло-голубые,   даже
матовые, словно невидящие  глаза.  Узкие  жесткие  губы  раздвинулись,  он
широко зевнул, сплюнул на траву и стал ждать.
   Хлопнула дверь виллы, ведущая в сад, и на лужайку вышла девушка в белой
хлопчатобумажной блузке, короткой синего цвета рабочей юбке,  с  сеткой  в
руке. Широкими мужскими шагами  она  направилась  по  подстриженной  траве
газона к лежащему мужчине. Остановившись в нескольких шагах от  него,  она
поставила сетку на траву,  села  и  сняла  дешевые  пыльные  туфли.  Затем
встала, расстегнула блузку, аккуратно стащила ее через голову  и  положила
рядом с сеткой.
   Никакой другой одежды под  блузкой  не  было.  Загорелая  нежная  кожа,
обнаженные  плечи  и  красивые,  немного  полные  груди  -  все  светилось
здоровьем и молодостью. Она наклонилась и принялась расстегивать юбку. Под
мышками были видны пучки светлых волос. Широкие бедра, обтянутые  тесными,
выцветшими от солнца и соленой воды купальными трусиками, мускулистые икры
ног только усиливали впечатление молодости, исходившее  от  этой  здоровой
крестьянской девушки.
   Сложив одежду на траву, девушка достала из сетки  бутылку,  наполненную
густой бесцветной жидкостью, подошла к обнаженному человеку  и  опустилась
на  колени.  Несколько  капель  оливкового  масла,  имеющего,  как  и  все
благовония в этой стране, запах роз, она вылила на спину  лежащего,  между
лопатками, затем пошевелила  пальцами,  подобно  пианистке  перед  трудным
пассажем, и принялась массировать трапециевидные мускулы мужского тела - в
том месте, где шея переходила в широкие плечи.
   Это  была  нелегкая  работа.  Выпуклые  мышцы  у  основания  шеи   были
невероятно упруги и едва поддавались давлению больших пальцев массажистки,
даже когда она нажимала на них со всей силой. После такой  работы  девушка
станет мокрой от пота и настолько обессиленной, что окунувшись в  бассейн,
будет отдыхать в тени, пока за ней не приедет автомобиль.  Но  сейчас  она
продолжала работать, разминая мощные мускулы на спине лежащего мужчины.
   Девушка привыкла к своему нелегкому труду, но почему-то была не в силах
преодолеть инстинктивный ужас перед этим самым совершенным мужским  телом,
которое ей только приходилось  видеть.  Она  всячески  подавляла  признаки
непонятного чувства: по  бесстрастному  лицу  массажистки,  по  ее  слегка
раскосым глазам нельзя было понять, что ей страшно и сердце ее  сжимается,
как  у  маленького   затравленного   зверька,   и   кровь   пульсирует   с
необыкновенной частотой.
   В который раз за последние два года она  вновь  подумала,  как  яростно
ненавидит это великолепное мужское тело, распростертое сейчас перед ней, и
снова попыталась отыскать причину этого отвращения. Может  быть,  подумала
она, хоть на этот раз удастся избавиться  от  этого  чувства,  которое  не
должно возникать у человека ее профессии, обязанного обслуживать других.
   К примеру, его волосы... Девушка посмотрела на небольшую круглую голову
на литой жилистой шее.  Голова  была  покрыта  тугими  завитками  кудрявых
красно-золотистых волос, похожих на те, что  украшают  мраморные  античные
статуи. Но у мужчины эти  завитки  казались  слишком  уж  тугими,  слишком
плотно приплюснутыми к голове и друг к другу.  Сзади  они  покрывали  шею,
спускаясь  слишком  низко,  почти  -  она  не  могла   не   прибегнуть   к
профессиональному  термину  -  до  самого  последнего,   пятого,   шейного
позвонка.
   Девушка, решив передохнуть, присела на корточки. Ее  великолепный  торс
лоснился от пота. Но только на минуту! Она провела по лбу тыльной стороной
кисти, вновь взяла бутылку с оливковым маслом, отвернула крышку  и  налила
немного его - примерно с чайную ложку - в небольшую  впадину  у  основания
спины, заросшую волосами.  Потом  она  снова  размяла  уставшие  пальцы  и
принялась за работу.
   ...Этот крошечный, напоминающий  кончик  хвоста  завиток  из  тончайших
золотистых волос в том  месте,  где  раздваивались  ягодицы,  -  разве  не
способен он вызвать волнение, прилив страсти?  Почему  же  он  кажется  ей
каким-то скотским, звериным? Нет, скорее змеиным. Но у змей нет волос. Она
не могла объяснить себе,