ь и делаешь множество других  милых,
но скучных вещей, составляющих часть моей жизни в Квебеке еще до того, как
было решено, что я должна ехать в Англию  чтобы  стать  "настоящей  леди".
Конечно, цвет лица, свойственный физически здоровым и жизнерадостным людям
с румянцем во всю щеку, нынче не в моде. Я даже перестала красить  губы  и
делать маникюр, но для меня это было все равно что сбросить  искусственную
кожу, стать самой собой. Глядя в зеркало, я была по-детски довольна  своим
внешним видом и мне вовсе не хотелось рисовать  какое-то  другое  лицо  на
своем собственном. Я не хвастаюсь. Мне нужно было убежать от  себя  такой,
какой я была последние пять лет. Не то,  чтобы  я  была  так  уж  довольна
собой, но ту, другую, я ненавидела и презирала и рада  была  отделаться  в
том числе и от ее лица.
   Радиостанция УОКО (могли бы придумать название поблагозвучней), ведущая
передачи из Олбани, столицы штата Нью-Йорк, от которой я находилась  милях
в пятидесяти к югу, сообщила время: шесть часов. Далее шел прогноз погоды.
Предупредили и о приближающемся  урагане,  который  двигался  с  севера  и
должен был достичь Олбани около восьми  вечера.  Это  означало,  что  ночь
будет беспокойная. Но мне было все равно. Ураганом меня не  удивишь,  хотя
ближайшая живая душа, насколько  известно,  находилась  от  меня  милях  в
десяти, если ехать  отсюда  по  довольно  разбитой  проселочной  дороге  в
направлении к Лейк Джордж. Сама мысль о  том,  что  скоро  станут  гнуться
сосны,  загремит  гром  и  засверкают   молнии,   сразу   заставила   меня
почувствовать  уют  и  тепло  четырех  стен,  под  защитой  которых  можно
переждать грозу.
   И я была одна!  Совсем  одна!  "Одиночество  -  любовник,  уединенье  -
сладкий грех". Где  я  это  вычитала?  Кто  это  написал?  Это  так  точно
совпадало с тем, что я всегда чувствовала в  детстве,  явствовала  до  тех
пор, пока не заставила себя "отправиться в плавание", "слиться с толпой" -
шикарной толпой гостей на балу. Но из этой "компанейской  ситуации"  вышло
черт-те что! Я постаралась выбросить из головы  воспоминания  о  неудачах.
Вовсе не обязательно жить в толпе. Художники, писатели, музыканты  -  люди
одинокие.  Равно  как  и  государственные  деятели,  а  также  адмиралы  и
генералы. Однако, добавила при этом  я,  дабы  быть  справедливой,  -  это
следует отнести и к преступникам, и к сумасшедшим. Иначе  говоря,  следует
признаться (что ж теперь поделаешь) -  сильные  личности  всегда  одиноки.
Это,  впрочем,  не  достоинство  -  как  раз  наоборот,   человек   должен
участвовать в жизни общества, если хочет быть полезным. То что я счастлива
в одиночестве, свидетельствовало о моей ущербности и  неврастеничности.  Я
повторяла себе это столько раз за последние пять лет, что в тот вечер лишь
пожала плечами и, решив не расставаться со своим  одиночеством,  пересекла
холл и вышла из дома, чтобы полюбоваться последними сумерками.
   Ненавижу  сосны.  Они  темные.  Стоят  неподвижно  и  под  ними  нельзя
укрыться, нечего пытаться и взобраться на них. Они очень грязные,  покрыты
какой-то совсем не древесной черной грязью. И если испачкаться в  ней,  да
еще если она смешана со смолой, то представляете,  какой  ужас?  Я  нахожу
зазубренные очертания сосен враждебными.  Они  стоят  так  плотно  друг  к
другу, что создается впечатление, будто целый лес копий преграждает  путь.
Единственное, что есть в них хорошего - запах, и когда у меня есть хвойная
эссенция для ванн, я с удовольствием  ею  пользуюсь.  Здесь  в  Адирондаке
бесконечные ряды сосен вызывают у меня  приступы  тошноты.  Они  покрывают
каждый квадратный ярд земли в  долинах  и  карабкаются  на  вершину  горы.
Впечатление такое, что колючий ковер расстилается до  самого  горизонта  -
бесконечная  панорама  довольно-таки  глупо  выглядящих  зеленых  пирамид,
ждущих, чтобы их вырубили на  спички,  вешалки  для  одежды  и  экземпляры
"Нью-Йорк таймс".
   Акров пять этих  дурацких  деревьев  были  вырублены,  чтобы  построить
мотель, и это  место  действительно  для  него  подходящее.  Теперь  слово
"мотель"  стараются  не  употреблять.  Принято   говорить,   например,   -
"постоялый двор" или "загородные нумера" - это потому,  что  мотели  стали
ассоциироваться с проституцией, гангстерами и убийствами, так как для этих
занятий  их  анонимность  и  отсутствие  контроля   создают   определенные
удобства. А место это, с точки зрения туризма, было очень хорошее. По лесу
петляла проселочная дорога, идти по которой даже приятней, чем по той, что
соединяет Лейк Джордж и Глен Фолз на юге. На  середине  пути  -  небольшое
озеро, удачно названное сонным, традиционное место  для  пикников.  Мотель
располагался на  южном  берегу  озера.  Главный  корпус,  в  котором  были
административные службы,  был  обращен  фасадом  к  дороге.  Жилые  домики
находились позади него. Они шли полукругом. Их было ровно сорок - в каждом
кухня, душ и туалет. Из любого домика так или иначе видно озеро. Постройка
и планировка - самые  современные.  Стены  отделаны  полированной  сосной.
Симпатичные островерхие крыши, кондиционеры,  детская  площадка,  бассейн,
телевизор, поле для игры в гольф, расположенное вдоль озера. В общем  все,
что душе угодно. Даже мячи для гольфа были нетонущими (пятьдесят  мячей  -
один доллар). Как с питанием?  В  административном  корпусе  -  кафетерий.
Дважды в день по озеру доставляли продукты и напитки. Все  это  за  десять
долларов в одинарном номере, за шестнадцать -  в  двойном.  Неудивительно,
что расходуя около двухсот тысяч, притом, что сезон длится  всего  лишь  с
первого июля  до  начала  октября,  -  а  табличка  "Свободных  мест  нет"
появлялась лишь в период с середины июля  по  начало  сентября  -  хозяева
считали, что дела идут не блестяще.  По  крайней  мере,  так  сказали  эти
ужасные Фэнси, содержатели мотеля, когда брали меня администратором  всего
за тридцать долларов в неделю плюс питание. Слава богу, что хоть не  лезли
в мои дела! Пело ли у меня сердце? В то утро в нем загремел небесный  хор,
когда в шесть утра я увидела, как их начищенный до блеска "пикапчик" исчез
за поворотом дороги, ведущей в Глен Фолз, а далее в  Трою,  где  жили  эти
чудовища. Мистер  Фэнси  последний  раз  облапал  меня,  -  увернуться  не
удалось. Его рука, как быстрая ящерица, прошлась по моему телу, прежде чем
я успела наступить ему на ногу каблуком. Только тогда  он  меня  отпустил.
Когда гримаса боли сошла с его лица, он прошипел: "Ну что ж, сексапилочка,
присматривай за хозяйством хорошенько, завтра в полдень вернется хозяин  и
заберет у тебя все ключи. Счастливых сновидений!" Затем он изобразил  одну
из тех улыбочек, которые я отказываюсь понимать, и направился к  "пикапу",
из которого, сидя на водительском  месте,  за  нами  наблюдала  его  жена.
"Поехали, Джед, - сказала она резко. - Вечером сможешь удовлетворить  свою
похоть на Вест-стрит". Она включила зажигание  и  прокричала  мне  сладким
голосом: "Прощай, красотка. Пиши нам каждый  день".  Затем  погасила  свою
кривую улыбку,  и  я  в  последний  раз  увидела  профиль  ее  сморщенного
вытянутого лица, когда машина поворачивала на дорогу. Фу!  Ну  и  парочка!
Паноптикум! Кошмар! Но  вот  они  уехали.  Впредь  мне  лучше  сторониться
подобных типов.
   Я постояла, глядя на  дорогу,  по  которой  уехала  чета  Фэнси.  Затем
повернулась и посмотрела на север, чтобы определить, что с  погодой.  День
был прекрасный, ясный, как в Швейцарии, и теплый для середины октября.  Но
далеко на горизонте собирались,  постоянно  меняя  свою  форму,  облака  с
рваными краями,  окрашенные  в  розовый  цвет  лучами  заходящего  солнца.
Быстрые, легкие порывы ветра метались среди вершин  деревьев,  налетали  и
раскачивали  единственный  фонарь,  освещавший  желтым  светом   пустынную
бензоколонку, стоявшую у дороги на краю озера. Более продолжительный порыв
ветра, холодный и злой,  принес  металлический  звук  раскачивающегося  на
ветру фонаря. Я почувствовала волнующий озноб - по телу  тут  же  побежали
мурашки, такого раньше не было. За последними домиками о камни  на  берегу
озера торопливо бились волны. Серо-металлическая поверхность  озера  то  и
дело покрывалась бороздами, словно царапинами от кошачьих когтей, и на  их
краях иногда вспенивались белые гребешки. Но в промежутках между сердитыми
порывами ветра воздух снова становился спокойным, и казалось, что деревья,
стоящие  за  дорогой  как  часовые,  тихо  двигались  вокруг  огней   ярко
освещенного здания за моей спиной.
   Внезапно мне захотелось в туалет, и  я  улыбнулась.  Позыв  был  таким,
какой бывает у детей, играющих в темноте в прятки, когда, сидя в шкафу под
лестницей, слышишь тихое поскрипывание половиц и приближающийся шепот тех,
кто тебя ищет. В этот момент охватывает волнение и ты  поджимаешь  ноги  в
ожидании экстаза, наступающего, когда  тебя  обнаружат.  Появляется  лучик
света, пробивающийся через щелочку открывающейся двери и  -  самый  важный
момент - твое быстрое  "ш-ш-ш,  залезайте  ко  мне!"  Мягко  закрывающаяся
дверь, хихиканье и теплое тело, тесно прижимающееся к тебе.
   Теперь я уже "большая девочка", но, вспомнив все это,  испытала  то  же
самое ощущение внезапного страха - мурашки, пробегающие по спине, "гусиная
кожа" - какой-то первобытный инстинкт принятого  сигнала  опасности.  Меня
это позабавило, и я постаралась задержать в себе  это  ощущение.  Грозовые
тучи скоро разразятся дождем, а я укроюсь от  завывания  ветра,  от  хаоса
природы в своем хорошо освещенном, уютном логове,  налью  себе  стаканчик,
буду слушать радио и чувствовать себя в тепле и безопасности.
   Темнело. Вечернего концерта  птиц  сегодня  не  будет.  Они  давно  уже
почувствовали приближение грозы и попрятались в своих убежищах в лесу, так
же как и звери: белки, бурундуки и олени. На  всей  этой  огромной,  дикой
территории только я находилась как на юру. Я еще  несколько  раз  вдохнула
мягкий, влажный воздух. Влажность усилила запах сосен и мха, а сейчас  еще
появился и сильный прелый запах земли. Словно и сам лес вспотел от того же
приятного возбуждения, которое испытывала я. Где-то совсем  рядом  нервная
сова громко спросила: "Кто?" и сразу затихла. Я сделала несколько шагов из
освещенного проема двери и остановилась на середине пыльной дороги,  глядя
на север.  Сильный  порыв  ветра  налетел  на  меня  и  растрепал  волосы.
Бело-голубая стрела молнии прочертила  горизонт.  Через  несколько  секунд
тихо, как пробуждающаяся сторожевая собака, зарычал  гром,  затем  налетел
сильный шквал, и вершины деревьев начали плясать и  гнуться.  Желтый  свет
фонаря над бензоколонкой задергался и стал моргать, как будто предупреждая
меня.  Внезапно  начавшийся  дождь  сделал  очертания  танцующего   фонаря
расплывчатыми, его свет потускнел за надвигающейся стеной  воды.  На  меня
упали первые тяжелые капли, я повернулась и побежала.
   Захлопнув дверь, я заперла ее и набросила цепочку. И как  раз  вовремя,
потому что тут же на землю с ревом обрушился мощный  водяной  поток,  звук
его менялся от тяжелого барабанного грохота по скату деревянной  крыши  до
высокого бренчания по оконным стеклам. Скоро к этим  звукам  присоединился
звук воды, устремившейся вниз по водосточным трубам.  Все  это  составляло
шумовой фон грозы.
   Я еще стояла в комнате, лениво  прислушиваясь  к  звукам  снаружи,  как
вдруг за моей спиной раздался  чудовищный  раскат  грома.  Молния  озарила
комнату, и в этот же самый момент прозвучал оглушительный, потрясший стены
взрыв, от которого воздух завибрировал,  как  рояльная  струна.  Прогремел
взрыв колоссальной силы, словно огромная бомба упала  всего  в  нескольких
ярдах от дома. Послышался резкий звон упавшего где-то  на  пол  кувшина  и
плеск выливающейся на линолеум воды.
   Я не могла двинуться с места. Не могла себя заставить.  Так  и  стояла,
сжав уши руками. Никогда не думала, что эффект может быть  таким  сильным!
Оглушающая тишина снова заполнилась ревом дождя, успокаивающим, но как  бы
говорящим: "Не ожидала, что будет так страшно? Никогда не видела  грозу  в
этих горах? А вообще-то убежище у тебя довольно хрупкое. Ты бы для  начала
хоть свет выключила. Как насчет удара молнии сквозь потолок этой спичечной
коробки? Чтобы покончить с тобой, дом можно поджечь или просто убить  тебя
током. А может, так тебя напугать, чтоб заставить  выскочить  на  дождь  и
попробовать преодолеть эти десять миль до Лейк Джорджа? Тебе ведь нравится
быть одной, не так ли? Ну-ка, попробуй, сможешь?" Комната снова окрасилась
в бело-голубой цвет, и прямо над головой раздался взрыв, от которого  чуть
не лопнули барабанные перепонки, но на этот раз  раскат  грома  был  более
продолжительным и грохот его был подобен неистовой канонаде, от которой  в
баре задребезжали стекла и стаканы с  чашками,  а  деревянные  конструкции
дома заскрипели от давления звуковых волн.
   Я почувствовала слабость в ногах, с  трудом  дотащилась  до  ближайшего
стула и села на него, обхватив голову  руками.  Как  я  могла  быть  такой
глупой, такой безрассудной? Если бы хоть  кто-нибудь  пришел  и  побыл  со
мной, хоть кто-нибудь сказал мне, что это всего-навсего гроза! Но ведь это
не просто гроза! Это катастрофа, конец света!  И  все  против  меня!  Надо
что-то делать, сейчас же, сию секунду. Кто-то должен мне помочь! Но  Фэнси
рассчитались с телефонной компанией, и связь отключили. Оставалась  только
одна надежда! Я побежала к двери, схватилась за рубильник, зажигавший  над
дверью табло с красной неоновой надписью "Добро пожаловать" или "Свободных
мест нет". Может быть, кто-нибудь окажется на дороге? Кто-нибудь, кто  был
бы рад укрыться от грозы. Но как только я опустила ручку рубильника  вниз,
молния, которая следила за мной, ослепительно сверкнула и, когда  раздался
удар грома, какая-то гигантская рука схватила меня и бросила на пол.



2. МИЛЫЕ СЕРДЦУ ВОСПОМИНАНИЯ

   Очнувшись, я сразу же поняла, где нахожусь и что произошло: я прижалась
к полу, ожидая еще одного удара  и  оставалась  в  таком  положении  около
десяти минут, прислушиваясь к шуму дождя и размышляя о том,  каковы  будут
для меня последствия электрического шока:  стала  ли  я  инвалидкой,  быть
может, он сжег изнутри, сделал ли так, что у меня теперь  не  будет  детей
или выбелил мои волосы? А может, мои волосы совсем  сгорели?  Я  коснулась
рукой головы. Все было в порядке, только  на  затылке  я  нащупала  шишку.
Попробовала осторожно  подвигаться.  Ничего,  кажется,  сломано  не  было.
Никаких повреждений. В этот момент  стоящий  в  углу  большой  холодильник
фирмы "Дженерал электрик" заработал, издавая приятный домашний звук,  и  я
поняла, что мир все еще существует и что гроза прошла. Испытывая слабость,
я  поднялась  на  ноги  и  огляделась,  ожидая  увидеть  картину  хаоса  и
разрушений. Но все было так, как я "оставила" - солидно  выглядевший  стол
администратора, металлическая настольная полка с книгами в мягкой  обложке
и журналами, длинная  стойка  кафетерия,  десяток  аккуратных  столиков  с
окрашенными во все цвета радуги столешницами и  неудобными  металлическими
стульями, большой сосуд с холодной водой и сверкающий кофейник  -  все  на
своих  местах,   все   совершенно   обычно,   как   всегда.   Единственным
свидетельством разрушительного урагана, который только  что  обрушился  на
меня и эту комнату, была дыра в окне и растекающаяся по  полу  лужа  воды.
Ураган? О чем я говорю? Разрушительный ураган был только  в  моей  голове!
Была гроза. Сверкали молнии  и  гремел  гром.  Я  была  напугана  сильными
раскатами грома до смерти, как  ребенок.  Как  идиотка,  я  схватилась  за
электрический выключатель, не дождавшись даже промежутка  между  вспышками
молний, наоборот, выбрала момент, когда надо было ожидать  новой  вспышки.
Из-за этого я потеряла сознание.  Так  мне  и  надо,  глупой,  несмышленой
напуганной кошке! Но подождите, может, я поседела? Рванувшись  к  сумочке,
лежавшей на столе, я зашла  за  стойку  бара,  нагнулась  и  посмотрела  в
длинное зеркало под полками. На меня смотрели глаза - голубые,  ясные,  но
расширенные от страха. Ресницы и брови были на месте и - темные. Вот  так!
Я достала расческу и  небрежно  провела  ею  по  волосам,  потом  спрятала
расческу в сумку и защелкнула замок.
   Мои часы показывали почти семь. Я включила радио  и  пока  радиостанция
УОКО пугала своих  слушателей  -  линии  электропередач  вышли  из  строя,
уровень реки Гудзон у Глен  Фолз  угрожающе  поднимается,  -  упавший  вяз
заблокировал  дорогу  N_9  у  Саратога  Спрингс,  ожидается  наводнение  в
Меканиквилле - заделала дыру в окне с помощью  картона  и  клейкой  ленты,
достала тряпку и ведро, вытерла лужу на полу. Потом я побежала по  крытому
переходу к домикам, зашла в свой номер 9, справа по направлению  к  озеру,
разделась и приняла холодный душ.  Падая,  я  испачкала  свою  териленовую
блузку, поэтому теперь простирнула ее и повесила сушить.
   Я уже почти забыла о своих страхах и грозе и о том, что вела  себя  как
глупая гусыня, и опять мое сердце пело  в  ожидании  вечера,  который  мне
предстояло провести  в  одиночестве;  и  завтрашнего  дня,  когда  я  буду
предоставлена сама себе. Поддавшись  порыву,  я  надела  самый  прекрасный
наряд: черные бархатные брюки в стиле "Тореадор"  (сзади  на  брюках  была
вшита молния - выглядела она довольно вызывающе,  да  и  сами  брюки  были
чрезмерно обтягивающими) и связанный из золотистых ниток свитер "Камелот",
с широким отстающим  от  шеи  воротником;  о  лифчике  я  при  этом  и  не
вспомнила. Глянув в зеркало и полюбовавшись собой, я подвернула рукава  до
локтей,  надела  золотистые  сандалии  фирмы  "Феррагамо"   и   быстренько
вернулась в  вестибюль.  В  литровой  бутылке  "Джентльмен  из  Виргинии",
которой мне хватило на две недели, оставался как раз стаканчик. Я положила
лед в один хрустальный бокал и вылила в него остатки виски, все до  капли.
Затем подтащила от администраторской стойки поближе к радиоприемнику самое
удобное кресло, включила радио, закурила одну из пяти  оставшихся  у  меня
сигарет "Парламент", сделала глоток и свернулась клубочком.
   Реклама.  Все  для  кошек.  Кошкам  очень  нравится  еда  из   печенки,
приготовленная фирмой "Пусси-фуд"... Радио мурлыкало, скрадывая неумолчный
шум дождя, который усиливался, когда сильный порыв ветра  бросал  дождевые
капли, словно крупную картечь в окна и слегка при  этом  сотрясал  здание.
Все было так, как я  себе  и  представляла  -  от  непогоды  меня  надежно
защищают стены, мне уютно и весело  в  этой  сверкающей  огнями  и  хромом
комнате. По УОКО возвестили о начале  40-минутной  программы  "Музыкальный
поцелуй".  И  вдруг  группа  "Кляксы"  стала  исполнять  песенку   "Кто-то
раскачивает лодку моей мечты", и я вновь увидела себя там, на Темзе,  пять
лет назад, мы медленно плывем в лодке  мимо  Королевского  острова,  вдали
виднеется  Виндзорский  замок,  Дерек  не  спеша  гребет,  а  я  вожусь  с
переносным проигрывателем.  У  нас  было  только  десять  дисков  и  когда
наступала  очередь  долгоиграющей  пластинки,  записанной  "Кляксами",   и
начинала звучать мелодия "Лодка моей  мечты",  Дерек  обязательно  просил:
"Поставь это еще раз, Вив", - и мне приходилось  опускаться  на  колени  и
ставить иголку на то место, где начиналась эта песенка.
   Словом, на глазах у меня выступили слезы, - не из-за  Дерека,  а  из-за
сладкой боли воспоминаний о мальчике и девочке, о ярких  лучах  солнца,  о
первой любви с  ее  наивными  мотивами  и  любительскими  фотографиями,  с
письмами  "Запечатано  поцелуем".  Это  были  сентиментальные   слезы   по
ушедшему, слезы жалости к себе,  слезы  боли  воспоминаний,  развевающихся
парусом моего детства. Две слезинки  скатились  по  щекам  прежде,  чем  я
успела их смахнуть, тут же решив отпустить поводья воспоминаний.
   Меня зовут Вивьен Мишель, и в тот м