ной, истоком и гордостью народа Удачного, обителью цивилизации  и
учености... Джамелия, сверкающий белый город на юге!
   Мать долго молчала, прежде чем ответить.
   - Во многом все  будет  зависеть  от  того,  как-то  сатрап  пожелает
ответить нашим посланцам. Слух-то ведь прошел беспокойный: он,  говорят,
собирается пригласить  калсидийских  наемников,  чтобы  те  сопровождали
джамелийские торговые и каперские <Каперские корабли, каперство - захват
частными  судами  с  разрешения  своего   правительства   неприятельских
коммерческих судов или судов нейтральных стран, занимающихся перевозками
в пользу противника. Исторически  каперство  потеряло  свое  значение  с
образованием постоянных военных флотов и  изменением  техники  войны  на
море.> корабли, очищая таким образом Внутренний Проход от пиратов.  Люди
уже волнуются и говорят, что вооруженные корабли калсидийцев  не  должны
быть допущены в нашу гавань и воды Удачного... Но что касается  открытой
войны - нет, не думаю, чтобы она началась. Мы не воинственный народ,  мы
- торговцы. А все, что мы просим у сатрапа, - это чтобы  он  свое  слово
сдержал. Наши посланцы везут с собой  ту  самую  первоначальную  хартию,
чтобы зачитать ее вслух сатрапу и его Подругам. Никто не сможет оспорить
обещанного нам когда-то. Так что придется  ему  своих  "новых  купчиков"
назад отозвать...
   Кефрии невольно подумалось, что мать снова вслух рассуждает о том, на
что они надеются, как если бы  словами  можно  было  выковать  из  мечты
вещественную реальность.
   - Кое-кто, - сказала она, - полагает, что  он  может  предложить  нам
денег. В порядке возмещения...
   - Мы их не примем, - быстро ответила мать. - Я, право же, была просто
потрясена, когда Давад Рестар предложил,  чтобы  мы  назначили  сумму  и
стали ее требовать... Как это можно - пытаться выкупить  однажды  данное
слово? - И в ее голосе зазвучала горечь:
   - Иногда я со страхом думаю, уж  не  запамятовал  ли  Давад,  кто  он
такой! Он столько времени проводит с  "новыми  купчиками"..,  так  часто
принимает в спорах их сторону... А ведь мы стоим между внешним  миром  и
нашей родней из Дождевых Чащоб. Так что же нам.., деньги брать  за  свою
семью?
   - Мне, признаться, как-то трудно сейчас думать о них и заботиться,  -
проговорила Кефрия. - Я вижу в них только угрозу для Малты...
   - Угрозу? - Роника едва ли не оскорбилась. - Кефрия, давай  не  будем
забывать,  что  они  всего  лишь  хотят  от  нас  исполнения   старинной
договоренности. То есть ровно того же, чего мы сами  сейчас  требуем  от
сатрапа!
   - Значит, ты не находишь, что мы собираемся отдать Малту  в  рабство?
Если настанет все же момент, когда  нам  нечем  будет  заплатить  и  они
вместо золота потребуют живую жизнь?
   Роника ответила не сразу...
   - Нет, не нахожу, - сказала она наконец. И вздохнула:
   - Конечно, я не обрадуюсь, если ей  придется  уйти.  Но,  ты  знаешь,
Кефрия, я до сих пор не слыхала ни о ком из Удачного,  будь  то  женщина
или мужчина, кого торговцы из Чащоб удерживали бы у себя против желания.
Им ведь там требуются мужья и жены, а не слуги. А стоит ли брать кого-то
в мужья или жены, если нет доверия и любви? Кое-кто  к  ним  туда  и  по
своей воле  уходит...  А  другие,  кого  отдают  во  исполнение  сделки,
возвращаются, когда сочтут нужным. Помнишь Скиллу  Эплби?  Ее  увезли  в
Дождевые Чащобы, когда семья не справилась с выплатами. И  через  восемь
месяцев привезли назад в Удачный, потому что у них она была несчастлива.
А еще через два месяца она  послала  в  Чащобы  весточку,  сообщая,  что
совершила ошибку, и за ней снова приехали. В общем, не все  так  ужасно,
как нам порой представляется.
   - А я слышала, будто семья  ее  стыдила  до  тех  пор,  пока  она  не
решилась вернуться. Будто  ее  дед  и  мать  нашли,  что,  вернувшись  в
Удачный, она покрыла семейство Эплби ужасным позором...
   - Ну.., может, и так, -  согласилась  Роника,  но  уверенности  в  ее
голосе не было.
   - Так что я не хочу, чтобы  Малту  увезли  туда  против  ее  воли,  -
сказала Кефрия откровенно. - Ни из гордости, ни по обязанности. Ни  даже
ради нашего доброго имени. Уж если до такого дойдет, я  сама  первая  ей
сбежать помогу!
   Мать ответила после долгого молчания и таким голосом, будто  ее  саму
ужасали собственные слова:
   - Са спаси и помилуй меня.., боюсь, и я тоже помогла бы ей.
   Кефрия была попросту потрясена. И не столько этим признанием  матери,
сколько глубиной ее чувства. А Роника продолжала:
   - Были минуты, когда я ненавидела этот корабль... Я спрашивала  себя:
да  может  ли  что-то  стоить  ТАК   дорого?   Настолько,   что   предки
прозакладывали не только золото, но и жизни собственных потомков?..
   - Если бы, - заметила Кефрия, - папа продолжал свою торговлю на  реке
Дождевых Чащоб, "Проказница" уже сейчас, скорее всего, была бы полностью
выкуплена.
   - Скорее всего. Вопрос в том, какой ценой?
   - Вот и папа всегда так отвечал, - проговорила Кефрия медленно. -  Но
я никогда не могла  понять.  А  папа  ничего  не  объяснял..,  вообще  в
разговорах  с  нами,  девочками,  старался   об   этом   не   упоминать.
Единственный раз, когда я его прямо спросила, он мне  только  ответил  -
это-де несчастливый путь, который ни к чему хорошему не приведет. И, тем
не менее, все другие семейства, у кого есть живые корабли, вовсю торгуют
с Чащобами. У нас, Вестритов, тоже есть живой корабль, а значит, и право
там торговать. Но папа предпочел отказаться... - Кефрия очень  осторожно
подбирала слова. - Так может  быть,  нам  следует  заново  обдумать  это
решение? Кайл, во всяком случае, будет очень даже "за". Помнишь, как  он
загорелся и стал требовать карты реки? Прежде того дня мы ничего  с  ним
не обсуждали, и я привыкла думать, что папа сам ему давно все  объяснил.
Прежде того дня Кайл меня ни разу не  спрашивал,  почему  мы  прекратили
торговлю с Чащобами. Разговор никогда об этом не заходил...
   - И не зайдет, если ты будешь вести себя правильно, - бросила Роника.
- Кайл на реке! - худшее несчастье выдумать трудно...
   Это  была  еще  одна  неприятная  и  неудобная  тема.  Кайл.   Кефрия
вздохнула...
   - Помнится, когда жив был дедушка, он  водил  "Проказницу"  вверх  по
реке. Я помню и подарки, которые он нам привозил. Например,  музыкальный
ящичек, который играл да  еще  и  мерцал  при  этом...  -  Она  покачала
головой:
   - Я даже не знаю, что сталось с тем ящичком... - И добавила еще тише:
   - Я  все-таки  никогда  не  могла  понять  -  почему  папа  прекратил
торговать в Чащобах?
   Роника смотрела в огонь. Так,  словно  рассказывала  старую-престарую
сказку.
   - Твой отец, - сказала она, - всегда.., возмущался нашим контрактом с
семейством Фьестрю. Да, он очень любил наш корабль. Он его на целый свет
не променял бы. Но вас, девчонок, он любил больше. И, как и ты  сегодня,
усматривал в нашем контракте угрозу своим детям. И ему не нравилось, что
он связан договоренностью, заключенной до него и помимо него.  -  Роника
понизила голос. - Он в какой-то степени даже..,  плохо  думал  обо  всех
Фьестрю. За то, что они держат его в кабале такого  жестокого  договора.
Быть может, они в те времена смотрели на вещи иначе. Быть может... - Она
помолчала. - Кажется, - сказала она затем, - я сейчас  тебе  солгала.  Я
говорила так, как мне полагается думать: контракт есть контракт и сделка
есть сделка.  Но  тот  договор  был  заключен  в  иные  и  более  тяжкие
времена... И тем не менее он по-прежнему нас связывает...
   - Но отец - негодовал, - напомнила Кефрия.
   -  Его  возмущали  условия.  Он  часто  говорил,  что   полностью   с
задолженностью Чащобам еще никто не разделался. Проценты растут, говорил
он, долг громоздится на долг.., так что цепи, связывающие два семейства,
с годами только делаются прочнее. И это ему  страшно  не  нравилось.  Он
мечтал, чтобы в один прекрасный день корабль оказался  полностью  нашим,
оплаченным, очищенным от долгов... Чтобы нам ничто  не  мешало  в  любой
момент собрать вещи и покинуть Удачный...
   Кефрии  показалось,  будто  поколебались   самые   корни   жизненного
устройства. Покинуть Удачный?.. Неужели отец вправду думал о том,  чтобы
увезти семью из Удачного?..
   А мать продолжала:
   - И, хотя его бабка и отец торговали товарами из Чащоб, Ефрону всегда
казалось, будто  эти  вещи..,  замараны.  Именно  так  он  и  выражался:
замараны. Слишком много в них магии. Ему неизменно казалось, будто  рано
или поздно за такую магию придется.., расплачиваться. И еще он  полагал,
что для него было бы бесчестьем нести в наш мир магию, происходившую  из
других мест и времен.., магию, быть может, послужившую причиной крушения
другого народа. А  может,  даже  не  одного  какого-то  народа,  а  всех
Проклятых  Берегов.  Иногда  мы  с  ним  беседовали  об  этом   поздними
вечерами.., и он говорил,  что  боится,  как  бы  мы  таким  образом  не
уничтожили самих себя и  весь  наш  мир.  Так,  как  это  получилось  со
Старшими...
   Роника замолчала, и некоторое время  обе  женщины  сидели  в  тишине,
размышляя. О подобных вещах редко упоминали вслух... Точно так  же,  как
лоции труднопроходимых проливов давали неизмеримые выгоды при  торговле,
- тому же служили и трудно завоеванные знания, коими  владели  семейства
Удачного  и  Чащоб.  Тайны,  которыми  они  сообща   обладали,   служили
основанием для их благосостояния. Столь же прочным, как  и  прибыток  от
купли-продажи разных товаров.
   Но вот Роника откашлялась:
   - И тогда он совершил смелый поступок, к тому же давшийся нелегко. Он
прекратил торговать на реке. Это означало, что  отныне  ему  приходилось
трудиться вдвое  против  прежнего  и  отсутствовать  дома  втрое  против
былого, чтобы зарабатывать те же самые деньги. Вместо Дождевых Чащоб  он
стал посещать  разные  укромные  местечки  в  узких  заливах  к  югу  от
Джамелии. Он торговал там  с  местным  населением,  привозил  дорогие  и
невиданные товары. Но - никакой магии. Он поклялся, что  и  безо  всякой
магии сколотит для нас состояние.  И,  останься  он  жив,  так  бы  оно,
наверное, и случилось...
   - Папа.., думал, наверное, что и Кровавый мор из-за магии начался?  -
осторожно поинтересовалась Кефрия.
   - Кто тебе такое сказал? - удивилась Роника.
   - Я тогда была совсем маленькая... Дело было  вскорости  после  того,
как умерли мальчики. Помнится, Давад к нам пришел... Папа  плакал,  а  я
пряталась за дверью. Вы все сидели  здесь,  в  этой  комнате.  Я  хотела
войти, но боялась. Папа никогда прежде не плакал...  И  я  слышала,  как
Давад Рестар на чем свет стоит клял  торговцев  из  Чащоб.  Он  говорил:
"подкапывая город, они вырыли эту заразу". У него ведь и жена умерла,  и
дети. И еще он сказал...
   - Я помню, - неожиданно перебила Роника. - Я помню, что  он  говорил.
Но ты тогда была еще слишком мала, чтобы  понять:  это  он  сболтнул  от
горя. От очень страшного горя... - Роника покачала головой, в ее  глазах
стояла безысходность - отражение тех жутких дней. -  В  подобные  минуты
человек городит такое, чего на самом деле совсем не имеет в виду. Такое,
что в обычной жизни ему и в голову-то не  придет...  Ну  и  Даваду  было
просто необходимо обвинить кого-то в  своих  утратах.  И  он  начал  все
валить на торговцев из Чащоб. Но он давно это пережил.
   Кефрия набрала в грудь воздуху:
   - А правда ли, что его сын...
   - Что там? Что такое?! - вдруг вскрикнула  Роника.  Кефрия  мгновенно
смолкла, и обе они замерли, прислушиваясь. Роника так распахнула  глаза,
что всюду кругом зрачков видны были белки.
   - Прозвучало  как  гонг...  -  прошептала  Кефрия  в  тишине.  Право,
жутковато было услышать гонг жителей Дождевых Чащоб как  раз  когда  они
про них говорили! Кефрии почудилось также,  что  в  коридоре  прозвучали
чьи-то шаги... Она дико покосилась на мать и вскочила  на  ноги.  Роника
подоспела к  двери  почти  одновременно  с  дочерью.  Кефрия  распахнула
дверь... Но там никого не было - лишь Малта как раз исчезала  в  дальнем
конце.
   - Малта! - резко окликнула Кефрия.
   - Да, мама? - девочка вновь выглянула из-за угла. На ней была  ночная
рубашка, она держала в руках чашку и блюдце.
   - Почему ты разгуливаешь по дому в  такой  поздний  час?  -  спросила
Кефрия требовательно.
   Малта подняла в руках чашку:
   - Мне не спалось, и я себе ромашкового чаю заварила...
   - А ты не слышала такого странного звука с полминуты назад?
   Малта пожала плечами:
   - Не знаю... Мне показалось, может, кошка что-нибудь уронила?
   - А может, и нет, - пробормотала Роника беспокойно. Протиснулась мимо
Кефрии и отправилась на кухню. Кефрия последовала за  нею.  Следом,  все
так же держа свою чашку, двинулась любопытная Малта.
   На кухне было темно, только тлели  прикрытые  угли.  Знакомые  запахи
придавали  ощущение  безопасности:  угли,  еда,  дрожжевой  дух   теста,
поставленного подниматься - утром собирались печь хлеб. Роника  разожгла
свечу, прошла к внешней двери и растворила ее.  Внутрь  хлынул  холодный
воздух зимней ночи, по кухне призраками заклубился туман...
   - Кто там? - спросила Кефрия громко. Свеча трещала на сквозняке.
   - Никого нет.., уже, - мрачно ответила мать. Она  вышла  из  двери  и
стояла на холодном крыльце. Вот она  огляделась,  а  потом,  нагнувшись,
подняла что-то. Вернулась на кухню и плотно притворила дверь.
   - Что там такое? - хором спросили Малта и Кефрия.
   Роника поставила свечу  на  стол.  И  положила  подле  нее  маленькую
деревянную шкатулку. Присмотрелась к ней..,  и,  повернувшись  к  Малте,
строго сощурилась:
   - Подписано - Малте...
   - В самом деле? - вскричала та восторженно. - Что там? От кого?
   И она ринулась к столу, горя предвкушением. Как она любила сюрпризы!
   Но бабушка твердо накрыла посылочку рукой, не дав Малте ее  схватить.
Это означало отказ.
   - Насчет того, "что там", - проговорила она ледяным тоном, - так это,
я полагаю, сновидческая шкатулка. В Дождевых  Чащобах  это  традиционный
подарок, когда ухаживают.
   Кефрия почувствовала, как дало перебой ее  сердце.  Ей  стало  трудно
дышать. Малта же пыталась вытащить шкатулку из-под бабкиной ладони:
   - Что в ней? - требовала она. - Отдай ее мне!
   - Нет. - В голосе Роники прозвучала вся ее властность. - Пойдем-ка  с
нами в кабинет твоего дедушки. Тебе придется дать некоторые  объяснения,
милочка!
   И, подхватив шкатулку, Роника покинула кухню.
   - Мама, ну это же несправедливо!  Она  подписана  -  мне!  Ну  пускай
бабушка ее отдаст! Мама!.. Мама?
   Кефрия  обнаружила,  что  тяжело  опирается  на  стол.  Она  медленно
выпрямилась.
   - Малта... Ты слышала,  ЧТО  только  что  сказала  бабушка?  Любовный
подарок!.. Как может такое быть?..
   Малта пожала плечами с преувеличенным недоумением:
   - Понятия не имею! Я даже не знаю, от кого это и что  там  внутри!  И
вообще, что я могу сказать о подарке, на который бабушка даже посмотреть
мне не дает?
   - Пойдем в кабинет, - вздохнула Кефрия. Малта бросилась бегом  вперед
матери. К тому времени, когда Кефрия вернулась в кабинет,  ее  дочь  уже
вовсю спорила с бабушкой.
   - Но почему мне даже посмотреть нельзя? - доказывала она. - Она  ведь
для меня предназначена, шкатулка эта?
   - Нет. Нельзя, - отвечала Роника  непреклонно.  -  Малта,  это  очень
серьезно! Гораздо серьезней, чем ты, похоже, способна себе  представить!
Это сновидческая шкатулка.  И  помечена  она  гербом  семейства  Хупрус.
Возможно, Хупрусы - величайшая из торговых  семей  Дождевых  Чащоб.  Это
было вовсе не совпадение, что тогда во время  общего  сбора  именно  они
представляли все семейства Чащоб. Таких, как они, нельзя оскорблять. Или
воспринимать легкомысленно. Вот так. Подумай  об  этом.  Ты  по-прежнему
хочешь получить эту шкатулку? - И Роника протянула ее внучке.
   - Хочу! - возмущенно заявила Малта и  хотела  схватить  шкатулку,  но
Роника отдернула руку.
   - Малта! - выкрикнула Кефрия. - Не глупи! Это  любовный  подарок,  за
тобой ухаживать собрались! Шкатулку необходимо отослать  обратно,  но  с
особой учтивостью. Надо дать им понять, что ты еще  слишком  молода  для
каких-либо ухаживаний. Только очень вежливо и почтительно...
   - Все не так, - уперлась Малта. - Я правда еще слишком молода,  чтобы
ко мне свататься.., пока. Но почему  ухаживать-то  нельзя?  Бабушка,  ну
пожалуйста, дай хоть посмотреть, что там!..
   - Это сновидческая шкатулка, - ответствовала Роника. - Там, внутри, -
сон. Если шкатулку открыть, ты не увидишь ее  внутренность,  ты  увидишь
этот сон.
   - Но каким образом, -  спросила  Кефрия,  -  можно  заключить  сон  в
шкатулку?
   - Магия, - был ответ. - Магия Дождевых Чащоб.
   Малта так и ахнула от возбуждения:
   - Можно я прямо сегодня этот сон посмотрю?
   - Ни в коем случае! - взорвалась Роника. - Малта, ты вообще слушаешь,
что тебе говорят? Ты не можешь принять этот подарок и  смотреть  сон  из
шкатулки. Ее необходимо вернуть в том же виде, как она сейчас,  то  есть
нераскупоренную, причем снабдив наивежливейшим  объяснением  -  дескать,
случилось недоразумение. Если же ты откроешь шкатулку и посмотришь  сон,
ты тем самым принимаешь его ухаживание. Даешь ему  позволение  ухаживать
за собой!
   - Ну и что в этом такого? Я же не замуж выйти за него обещаю!
   - Если мы позволим тебе ее открыть, это будет значить, что ухаживание
принято и нами. Что, в свою  очередь,  означает,  что  мы  тебя  считаем
взрослой женщиной, которая может иметь поклонников. А мы тебя таковой не
считаем! - подытожила Роника твердо.
   Малта скрестила руки на  груди.  Потом  прочно  уселась  в  кресло  и
выпятила подбородок.
   - Как будет хорошо, когда приедет отец! - заявила она угрюмо.
   - В самом деле? -  ядовито  поинтересовалась  Роника.  Глядя  на  них
двоих, Кефрия почувствовала себя.., невидимой. Незаметной и бесполезной.
Рядом с нею сталкивались две сильные воли, и наблюдать за ними было  все
равно что за молодыми быками весной,  когда  они  толкаются,  фыркают  и
бросают вызов друг дружке. Да, здесь шла самая настоящая битва! Битва за
власть. Решался вопрос, кому из двоих, бабушке или внучке, в  отсутствие
Кайла устанавливать правила в доме... "Нет, -  вдруг  поняла  Кефрия.  -
Кайл - всего лишь пешка, которую Малте вздумалось пустить в ход.  Потому
что она уже поняла, что способна вертеть  отцом  как  угодно.  Куда  ему
против  ее  изворотливости!  Подрастет  -  и  совсем  перестанет  с  ним
считаться... Она явно думает, что одна только бабушка и стоит у  нее  на
пути.  Мать  она  даже  в  расчет  не  берет,  как  нечто   совсем   уже
незначительное..."
   И так ли уж Малта была не права? Кефрия годами безвольно  подчинялась
всем приливам-отливам семейной жизни - и только. Отец ходил в море, мать
управляла землями на берегу. Кефрия до сих пор жила в родительском доме,
и так было всегда: когда приезжал Кайл,  они  тратили  его  заработок  в
основном на забавы. А теперь не стало отца, и мать  с  Кайлом  сцепились
из-за штурвала.  Причем  Роника  выдерживала  еще  и  бой  с  Малтой  за
главенство в доме. И чем бы тут все ни закончилось, она,  Кефрия  так  и
останется невидимой и незаметной. До сих пор Малта попросту не  замечала
ее отчаянных усилий завоевать авторитет. И никто их не замечал...
   Кефрия поднялась и пересекла комнату.
   - Мама, - безапелляционно заявила она, - дай мне этот подарок. Раз уж
так вышло, что моя дочь стала причиной  досадного  недоразумения,  то  и
расхлебывать кашу надлежит мне.
   На какой-то миг ей показалось, что Роника ответит отказом. Но нет. Та
лишь покосилась на Малту - и отдала  шкатулку.  Кефрия  взяла  маленький
деревянный ящичек. Он показался ей очень легким.  Кефрия  различила  его
запах: более пряный, чем, к примеру, у сандалового дерева. Малта следила
глазами за перемещениями шкатулки, как оголодалая  собака  -  за  куском
сырого мяса.
   - Завтра с утра первым делом составлю письмо.