а они пересекали палубу. А потом еще год, прежде чем наконец-то она закрыла за ними обоими дверь каюты.
     - Так я масла нагрею? - предложила она. Но только она устроила сосудик над лампой, как Кеннит хромая подошел к ней. Взял не успевшее согреться масло у нее из руки и отставил в сторонку. Какое-то время он смотрел на нее, хмуря брови, словно она была причиной некоторого затруднения, и он думал, как его разрешить. Этта вопросительно заглядывала ему в глаза. Вот он поудобнее устроил костыль у себя под мышкой и поднял обе ладони к ее шее. И прикусил зубами нижнюю губу: его большие загрубелые руки не сразу справились с тонкой ленточкой - завязкой ее рубашки. Этта попыталась было сама развязать ее, но Кеннит с неожиданной нежностью отвел ее пальцы.
     - Позволь мне самому, - проговорил он тихо.
     Пока он медленно и последовательно возился с пуговками и завязочками ее одежды, Этту начала бить дрожь. Он снимал с нее одно за другим и откладывал прочь. Никогда еще он не поступал с нею таким образом... Когда же она осталась стоять перед ним совсем обнаженной, он пододвинула к себе сосудик с маслом и окунул в него пальцы.
     - Хочешь?.. - спросил он неуверенно.
     Его пальцы оставили блестящие следы на ее животе и груди. Этта ахнула и задохнулась: в его прикосновении была поистине невыносимая нежность. Он наклонил голову и поцеловал ее в шею. А потом бережно повел в сторону постели. Она пошла с ним охотно, хотя и не переставая изумляться про себя его столь странному поведению.
     Он лег рядом и коснулся ее. При этом он не сводил глаз с ее лица, ловя малейшее изменение в его выражении. Вот он наклонился к ней и прошептал на ухо:
     - Подскажи мне, что сделать... чтобы доставить тебе удовольствие.
     Вот когда Этта испытала настоящее потрясение. Дорогого же стоило в его устах такое признание! Он попросту не умел дать наслаждение женщине. Он даже никогда не пытался, и в этом смысле она оказывалась для него первой. Этта совсем перестала дышать. Его мальчишеская неумелость вдруг породила в ней невиданный взлет страсти. Он безропотно позволил ей взять его руки и отправить их в путь по ее телу. Ни разу еще он не позволял ей вот так верховодить; это пьянило слаще вина...
     Кеннит оказался не из тех учеников, которые все схватывают на лету. Его прикосновения были робкими и неуклюжими, но от этого еще более сладостными. Этта не могла смотреть на его сосредоточенное лицо - боялась расплакаться от умиления и восторга. Она всем существом отдавалась ему. Она видела, как он учился, следя за ее вздохами, непроизвольными всхлипами и иными негромкими звуками, которых она не могла сдержать. Вот его губы сложились в довольную улыбку, а глаза разгорелись. Он открывал для себя новую истину: оказывается, умение и способность подарить ей столь полное блаженство тоже были своего рода властью! Чем полнее он это осознавал, тем уверенней становились его движения, не доходя, однако, до грубости. Когда же наконец их тела слились воедино, они немедленно вознеслись на самую вершину страсти. Тогда-то у Этты потоком хлынула слезы, которые она так долго удерживала. Кеннит осушил их поцелуями - и продолжил учебу.
     Этта совсем потеряла счет времени. Но вот наконец ее тело не смогло более выносить наслаждения, и она тихо взмолилась:
     - Пожалуйста, Кеннит... довольно...
     Его черты тронула мягкая улыбка. Он отодвинулся, чтобы разгоряченных тел мог коснуться прохладный воздух. Потом неожиданно вновь потянулся к ней - и поддел пальцем крохотный амулет-череп на колечке, вдетом в ее пупок. Такие колечки, как известно, предохраняют и от беременности, и от скверной болезни. Этта вздрогнула.
     - Снимается? - по-деловому спросил Кеннит.
     - Снять-то можно, - сказала она и поспешно добавила:
     - Но я стараюсь быть осторожной. Я никогда...
     - Значит, ты способна забеременеть.
     У нее снова перехватило дух...
     - Да, - ответила она, словно сознаваясь в чем-то.
     - Ну и хорошо. - Он вытянулся рядом с ней и испустил вздох удовлетворения. - Быть может, я захочу, чтобы у тебя был ребенок. Если я пожелаю, чтобы ты родила, ты ведь сделаешь это для меня, а?
     Горло сжал такой спазм, что Этта еле сумела выговорить:
     - Да... да, да!

***

     Ночь понемногу катилась к рассвету, когда Кеннита разбудило какое-то царапанье в дверь.
     - Что там еще? - окликнул он хрипло. Этта, спавшая рядом с ним, даже не пошевелилась.
     - Это я, Уинтроу... - долетело из-за двери. - Капитан Кеннит... Кэп! Опал умер. Только что. Просто взял и умер...
     Нехорошее известие. Все дело затевалось ради того, чтобы показать: Опал переносит необходимую боль - и остается в живых. Так сказать, наглядный урок для Проказницы. А вместо этого?.. Кеннит досадливо покачал головой в потемках каюты. И что прикажете теперь делать? Как выходить из положения?
     - Капитан Кеннит!.. - с отчаянием позвал Уинтроу.
     - Просто прими это, Уинтроу, - вполголоса ответил Кеннит. - Больше ничего мы все равно сделать не можем. Мы ведь всего лишь люди... - Он вздохнул так, чтобы было слышно за дверью, и придал голосу выражение отеческой заботы:
     - Иди поспи немного, паренек. Настанет утро, тогда и будем скорбеть о новой потере. - Помолчал и добавил:
     - Я знаю, Уинтроу, ты пытался. Ты сделал, что мог. Не кори себя и не думай, будто оплошал передо мной...
     - Кэп... - И босые ноги мальчика прошлепали по дереву, удаляясь прочь от двери.
     Кеннит вновь опустился на подушку. Что бы такое сказать завтра кораблю? Надо придумать что-нибудь этакое о самопожертвовании, что-нибудь гордое и красивое, что сделает Опала не просто мертвецом, а безвременно почившим благородным героем, отдавшим жизнь за правое дело...
     Кеннит знал: надо просто расслабиться и положиться на Госпожу Удачу, и необходимые слова придут сами собой. Он откинулся на подушку и забросил руки за голову. У него отчаянно болела спина. Откуда ему было знать, насколько неутомимой способна быть женщина?..
     - Проказница с ума сходит от ревности... Но ведь именно этого ты и добивался, не так ли?
     Кеннит слегка повернул голову к талисману у себя на запястье.
     - Если ты все так здорово знаешь, - осведомился он, - то к чему столько вопросов?
     - А просто хочу услышать, как ты сознаешься в собственном скотстве. Ты в действительности хоть что-нибудь чувствуешь к Этте? Неужели тебе нисколько не стыдно того, что ты делаешь с нею?
     - Стыдно? - оскорбился Кеннит. - Да с какой стати? Она что, пострадала от моих рук? Наоборот, я устроил ей ночь, которую она не скоро забудет... - И он потянулся, пытаясь дать облегчение ноющим мышцам. Потом капризно добавил:
     - Вот кому правда пришлось мучиться и страдать, так это мне!
     - Да уж, представление было высший класс, - язвительно хмыкнуло крохотное лицо, изваянное из диводрева. - Ты что, боялся, что корабль ни о чем не догадается, если ты ее не заставишь кричать от восторга? Положись на мое слово: Проказница ежечасно ощущает тебя, причем со всей остротой. И сейчас она клокочет не из-за удовольствия, полученного Эттой, а оттого, как ты старался ради нее...
     Кеннит перекатился на бок и спросил потише:
     - А ты-то сам насколько тонко чувствуешь корабль?
     - Она оградилась от меня, - неохотно признался талисман. - Хотя и не до конца. Она слишком велика... и со всех сторон окружает меня. Поэтому и не может закрыться от меня полностью.
     - А Уинтроу? Можешь ты чувствовать его при ее посредстве? Например, что сейчас у него на душе?
     - Что?.. Что тебе еще надо знать - ты же сам слышал его голос, когда он пришел рассказать тебе о смерти Опала. Он же сам не свой был от горя!
     - Да я не про Опала и его смерть, - возразил Кеннит досадливо. - Я видел, как он смотрел на нас, когда я целовал Этту возле Проказницы. Меня несколько удивил его взгляд... Его что, влечет к моей шлюхе?
     - Не смей называть ее так!.. - тихо прорычал талисман. - Еще раз скажешь такое - и я вообще замолчу!
     Кеннит выразился аккуратнее:
     - Так он находит Этту привлекательной?
     - Он совершенно неопытен, - смягчился талисман. - Он восхищается ею. Насчет плотского влечения - сомневаюсь. - Голосок помедлил. - Та маленькая сценка, которую ты перед ним разыграл, на некоторое время привела его в задумчивость. Он противопоставил увиденное смерти Опала...
     - Вот же неудачное совпадение, - пробурчал Кеннит. И замолк, начиная прикидывать, как бы заинтересовать Уинтроу женской прелестью Этты. "Надо бы ей больше украшений надевать, - решил он наконец. - Мальчишек тянет к блестящему. Пусть Этта выглядит драгоценной игрушкой..."
     Талисман вдруг поинтересовался:
     - А с какой стати ты ее спрашивал насчет ребенка?
     - Да так просто. Пришло в голову... Ребенок мог бы пригодиться, а впрочем, все зависит от того, как Уинтроу дальше себя поведет.
     - Не очень понимаю, о чем ты, - недоуменно проговорил талисман. - А впрочем, каков бы ни был твой замысел, он наверняка отвратителен...
     - Я так не думаю, - отозвался Кеннит. И устроился поудобнее, собираясь уснуть.
     Некоторое время спустя талисман все же спросил:
     - Так каким образом тебе может пригодиться ребенок? - Кеннит не отозвался, и талисман добавил:
     - Я все равно не дам тебе спать, пока не ответишь!
     Кеннит устало вздохнул.
     - Ребенок нужен ради душевного равновесия корабля. Если Уинтроу сделается вовсе неуправляемым, если он будет вмешиваться в мои отношения с кораблем и препятствовать радостному повиновению Проказницы... в таком случае придется его заменить!
     - Твоим ребенком от Этты?.. - Талисман, кажется, не поверил собственным ушам.
     Кеннит сонно хихикнул.
     - Да нет же. Странный ты какой-то... - Он опять потянулся, поворачиваясь к Этте спиной. Свернулся калачиком и закрыл глаза. - Отцом ребенка должен будет стать Уинтроу. Так, чтобы младенец принадлежал к той же семье. - И он удовлетворенно вздохнул, но тут же нахмурился:
     - Воображаю, сколько хлопот будет на борту с младенцем!.. Так что лучше бы Уинтроу просто примирился со своей судьбой. Возможности-то у мальчишки огромные. Он умеет думать... Надо лишь приучить его думать так, как нужно мне. Может, следует свозить его к оракулу Других... Возможно, там он убедится, что именно таково его предназначение!
     - Давай лучше я с ним переговорю, - предложил талисман. - Чего доброго, сумею убедить его перерезать тебе глотку!
     Кеннит снова хихикнул, по достоинству оценив шутку. И уплыл в сон.

ГЛАВА 21
В ТРУДАХ И ЗАБОТАХ

     Бриз, тянувший с воды, только и делал работу более-менее терпимой. Летнее солнце изливалось с безоблачного неба волнами жара. Когда Брэшену случалось посмотреть на морские волны, блики на воде резали глаза так, что начинала болеть голова. Брэшен морщился и хмурился, но все же не так, как при виде своих рабочих, которые двигались шаляй-валяй, не проявляя ни желания, ни воли к труду.
     Цепко расставив ноги, Брэшен стоял на наклонной палубе "Совершенного". Плотно зажмурившись на некоторое время, он затем снова открыл глаза и попытался взглянуть на дело под иным углом зрения. "Корабль, - сказал он себе, - был вытащен на сушу более двадцати лет назад. Он был покинут здесь и заброшен, так что природные стихии творили с ним что хотели. Не будь он сработан из диводрева, на его месте теперь в лучшем случае торчал бы голый скелет. Но и так ему пришлось несладко. Он ведь валялся как раз на границе самых высоких приливов, килем к морю, и на протяжении лет оно нанесло под него целые горы песка..."
     Решение, напросившееся само собой, было обманчиво простым. Песок надо убрать. Лопатами. Подсунуть бревна под корпус, чтобы они в дальнейшем послужили салазками. Поднять на вершину обломанной мачты тяжелый противовес, еще больше накреняя корабль. А когда в конце месяца разразится особенно высокий прилив - поставить возле берега на якорь баржу. Протянуть канат с "Совершенного" на ее кормовую лебедку. Она будет тянуть, работники на берегу - действовать рычагами, и корабль соскользнет в воду. Противовес же будет поддерживать крен, чтобы, лежа почти на боку, он сумел всплыть даже в мелкой воде. Потом, уже на глубине, они поставят его на ровный киль. Вот и все.
     Ну, то есть не "и все", а скорее уж "посмотрим, что дальше будет"...
     Подумав так, Брэшен вздохнул. Гладко было на бумаге!.. В самом деле, операцию по спуску на воду "Совершенного" можно было описать буквально в двух словах. А потом вкалывать битую неделю и после этого обнаружить, что дело ничуть не сдвинулось с места...
     Кругом корабля сновали люди с тачками и лопатами. Вчерашний прилив позволил доставить по воде к берегу тяжелые бревна. Все еще связанные в плот, они лежали на песке, дожидаясь использования. Другой плот составляли круглые лесины, которым предстояло стать катками. Если все пойдет как надо, рано или поздно "Совершенный" съедет по ним к воде, чтобы снова закачаться на ней. Если все пойдет как надо! Иной раз казалось, что на это глупо даже надеяться...
     Очередная смена рабочих сонными мухами ползала по жаре. В горячем воздухе раздавался стук молотков. Под слоем песка находилась скала. В некоторых местах ее удавалось раздробить, освобождая место для бревен, подсовываемых под корпус. В других сам корабль пробовали приподнять рычагами. Каждое людское усилие причиняло старому кораблю новые шрамы.
     После стольких лет лежания на боку хоть какие-то доски и брусья в его деревянном теле просто обязаны были сдвинуться. Насколько Брэшен мог сам убедиться, корпус выглядел не слишком потрепанным, но что-то можно будет утверждать наверняка только после того, как его приподнимут. Вот тогда-то, когда его спустят и он снова окажется в свободном плавании - а Брэшен только молился, чтобы его плавание вправду оказалось свободным, - вот тогда-то и начнется основная работа. Весь корпус придется выправлять, потом заново конопатить. Затем устанавливать новые мачты... Брэшен заставил себя прервать цепь размышлений. Не стоит предаваться таким отдаленным мечтам, не то, того и гляди, настоящее покажется уже вовсе невыносимым. Только сегодняшний день и только одно дело, насущное в данный момент, с большим его бедная больная голова не в состоянии была совладать.
     Он рассеянно провел языком изнутри по нижней губе, разыскивая отсутствовавший там кусочек циндина. И, как обычно в последнее время, обнаружил лишь заживающие рубцы от причиненных зельем ожогов. Да, они заживали, даже самые глубокие язвы. Похоже, его тело отвыкало от дурмана гораздо быстрей, чем душа. Тоска по циндину сидела внутри, точно нестерпимая жажда. Два дня назад он проявил слабость - отдал серьгу из уха за палочку бодрящей отравы. И теперь весьма об этом жалел. Мало того что он несколько сдал завоеванные было позиции, так еще и циндин оказался сущее барахло - не столько радовал душу, сколько дразнил. И все же - будь у Брэшена за этой самой душой хоть одна несчастненькая монетка, он не смог бы противостоять искушению. Но все деньги, находившиеся ныне в его распоряжении, пребывали в мешочке, что доверила ему Роника Вестрит. Прошлой ночью Брэшен проснулся, обливаясь ледяным потом, с колотящимся сердцем. И просидел до рассвета, растирая сведенные судорогами кисти рук и ступни, поглядывая на сильно отощавший мешочек и гадая про себя, насколько преступно было бы "позаимствовать" оттуда несколько монеток на благое дело на то, чтобы привести себя в порядок. Право же, циндин помог бы ему дольше сохранять деятельную энергию, необходимую для работы... На рассвете он развязал мешочек и пересчитал оставшиеся деньги. Высыпал их обратно и отправился на камбуз, чтобы заварить и выпить еще одну кружку цветочного чая.
     Янтарь, сидевшая там и строгавшая деревяшку, мудро промолчала. Брэшен вообще удивлялся про себя, насколько легко она приспособилась к его присутствию на корабле. Он появлялся, исчезал, приходил, уходил - она все воспринимала как должное. Она по-прежнему обитала в капитанской каюте. Брэшен полагал, что у него будет полно времени, чтобы вселиться туда, когда "Совершенный" вновь окажется на плаву. Пока же он подвесил свой гамак на твиндеке*. <Твиндек - пространство внутри корпуса судна между двумя палубами.> Жить на постоянно накрененном корабле и так было непросто, а ведь крен с каждым днем еще и увеличивался...
     ...Брэшена выдернул из задумчивости вопль Янтарь, полный смятения и испуга:
     - Не-е-е-ет!.. Совершенный, не надо!..
     И почти сразу раздался жуткий хруст ломающегося бревна. Зазвучали встревоженные голоса. Брэшен чуть не на четвереньках устремился вперед, ибо палуба больше напоминала наклонную крышу, и выскочил на бак как раз вовремя, чтобы услышать еще один звук: звенящий треск, с которым обломок здоровенной лесины врезался в торчавшую поодаль скалу. Работники, окружавшие Совершенного, в испуге пятились прочь. Они окликали друг дружку, указывая не только на отлетевшее бревно, но и на глубокую длинную рытвину, которую оно пропахало в своем падении на песок.
     А сам Совершенный преспокойно складывал на груди мускулистые руки. Он так и не выговорил ни единого слова, его лицо оставалось по-прежнему безучастным. Незрячий взгляд был устремлен в море.
     - Да чтоб вас всех разорвало!!! - заорал Брэшен голосом, полным весьма искреннего чувства. И обвел работников свирепым взглядом:
     - Кто позволил ему дотянуться до бревна?!
     Ему ответил пожилой работяга, с лицом мучнисто-белым от пережитого страха:
     - Да мы... того... на место его, значит, устанавливали. А он... того... взял нагнулся и просто выдернул его у нас! И только Са, значит, ведает, как он вообще догадался, где оно там!..
     Голос старого рабочего дрожал от суеверного ужаса.
     Брэшен стиснул кулаки. Было бы чему удивляться, окажись это первой вредоносной выходкой корабля. Однако с самого начала работ он тем только и занимался, что совал им палки в колеса. Иногда в самом прямом смысле, вот как теперь. Злонравие, помноженное на чудовищную силу, - Брэшену становилось все труднее удерживать работников...
     Не говоря уж о том, что и разумных речей от Совершенного нынче было не добиться.
     Брэшен перегнулся через фальшборт, успев краем глаза заметить Альтию, только-только подошедшую к месту работ. Она еще не разобралась, что случилось, немая сцена на берегу озадачила ее.
     - Живо за работу! - рявкнул Брэшен на мужиков, которые переглядывались и подталкивали друг дружку локтями. Он указал им на отброшенное бревно:
     - Тащите назад и заталкивайте на место!
     - Только без меня! - заявил один из работяг. Утер с лица пот и бросил на песок деревянную колотушку:
     - Он и так уже меня едва не убил! Может, он и не хотел, так он все равно же не видит, куда что швыряет! А может, он и нарочно хотел нас прихлопнуть, откуда мне знать! Все и так знают, что он убивец каких поискать! Ну так вот, мне моя житуха дороже тех денег, что я тут получаю. Хватит с меня! Расплачивайтесь за сегодня, и я пошел!
     - И я! И я тоже!
     Брэшен перебрался через фальшборт и легко спрыгнул на песок. При этом его голова отозвалась взрывом боли - казалось, изнутри в череп ударили разноцветные брызги, - но на лице Брэшена это никоим образом не отразилось. Он пошел прямо на толпу рабочих, всем своим видом изображая бешеную ярость (а про себя истово молясь, чтобы слова не пришлось подтверждать делом). И наконец встал прямо нос к носу с тем из недовольных, кто заговорил первым.
     - Хочешь платы за день, - сказал он, - тогда берись за работу и заканчивай то, что было на сегодня намечено. Уйдешь сейчас - не получишь ни медяка.
     Он обвел их глазами, скалясь в зверской ухмылке и трепетно надеясь, что блеф сработает. Ибо, если эти люди уйдут, где прикажете раздобывать новых?.. Брэшена окружали сущие отбросы из портовых таверн, "труженики" из тех, кто берется за работу только тогда, когда иным путем не удается раздобыть денег на выпивку. И ему еще пришлось переплачивать им по сравнению с другими местами, куда они могли бы наняться, - иначе они и близко не подошли бы к злосчастному кораблю.