рикосновение
привело отца в себя. Он с невнятным восклицанием дернулся прочь  от  его
руки, потом торопливо сел.
   - Все в порядке, - успокаивающе проговорил Уинтроу. - Это всего  лишь
я.
   Кайл Хэвен показал зубы в пародии на улыбку.
   - Да, - сказал он, - всего лишь ты. Но насчет того, что все в порядке
- будь я проклят, если это действительно так!
   Вид у него был жуткий, даже хуже, чем когда  рабы  пытались  скормить
его змею. "Да он постарел!.. -  подумал  Уинтроу.  -  Постарел  за  один
день!.." Его щеки  покрывала  щетина,  залепленная  кровью  из  раны  на
голове. Уинтроу пришел сюда с намерением промыть и перевязать раны отца,
но теперь им овладела странная неохота прикасаться к нему. Нет, крови он
не боялся и отнюдь не был слишком "горд" для такого рода дел; если в нем
когда и было подобное, время, проведенное в трюме  с  немощными  рабами,
давным-давно его от этого излечило. Нет. Он не хотел прикасаться к Кайлу
Хэвену потому, что это был его отец, и ему казалось,  что  прикосновение
могло некоторым образом засвидетельствовать эту кровную связь.
   Уинтроу не попытался прятаться от собственных  чувств.  Их  следовало
принять и признать. Но как же ему хотелось, что  этот  человек  был  ему
совершенно чужим!
   - Я тебе воды умыться принес, - сказал он  ему.  -  Правда,  немного.
Запасы пресной воды у нас как раз на исходе... Ты, может,  проголодался?
Если хочешь, попробую галет или сухарей тебе раздобыть... Больше, боюсь,
просто ничего нет.
   - Ничего мне не надо, - ответил отец. - И вообще можешь поменьше  обо
мне беспокоиться.  У  тебя  более  важные  друзья  завелись,  вот  им  и
прислуживай.
   Уинтроу не стал обращать внимания на слова, которые  пожелал  выбрать
его отец.
   - Кеннит спит, - сказал он.  -  Пусть  отдохнет  как  следует  и  сил
наберется. Тогда у меня будет хоть какой-то шанс его вылечить.
   - Вот как? Ты, значит, и вправду  намерен...  Ты  вылечишь  человека,
отнявшего у тебя твой корабль!
   - Да. Чтобы спасти тебе жизнь.
   - Чушь! - фыркнул отец. - Ты бы все равно это сделал.  Даже  если  бы
они меня тому змею скормили. Такова уж твоя сущность... Под всякого, кто
при власти, ложиться!
   Уинтроу  попытался  беспристрастно   поразмыслить   над   услышанными
словами. Потом сказал:
   - Возможно, ты и прав. Возможно, я все равно сделал бы это...  Но  не
потому, что у него власть. Кто он такой - это тут  вообще  ни  при  чем.
Дело в жизни, отец. Жизнь - это Са. Это значит, пока не утрачена  жизнь,
всегда   есть   возможность   совершенствования.   И   потому   я,   как
священнослужитель, вижу свой долг в том,  чтобы  сохранять  жизнь.  Даже
его.
   Отец мрачно рассмеялся:
   - Только еще не добавил - даже мою...
   Уинтроу молча кивнул.
   Кайл Хэвен повернул к сыну голову той стороной,  где  была  рассечена
кожа:
   - Ладно, жрец, приступай. Больше ты все равно ни на что не годишься.
   Уинтроу не попался на удочку. Он сказал:
   - Давай сначала посмотрим, что там у тебя с ребрами.
   - Как скажешь.
   Отцу было явно трудно двигаться, но  все  же  он  сам  стащил  драные
остатки рубашки. Вся левая сторона груди у него была сплошь  в  синяках.
Уинтроу  внутренне   содрогнулся,   увидев   на   его   теле   явственно
отпечатавшийся след сапога. Значит, этот удар достался уже лежачему... И
опять единственными лекарскими припасами Уинтроу  были  вода  и  влажные
тряпки: врачебный сундучок, имевшийся на корабле,  подевался  неизвестно
куда. Он очень осторожно приступил  к  перевязке,  чтобы  помятые  ребра
причиняли поменьше страданий. Его отец  ахал  и  вздрагивал  от  каждого
прикосновения, но не  отстранялся.  Когда  Уинтроу  завязывал  последний
узелок, Кайл Хэвен сказал ему:
   - Ты ненавидишь меня, ведь так, парень?
   - Не знаю. - Уинтроу намочил тряпку и начал промокать кровь у него на
лице.
   - А я знаю, - сказал отец. - У тебя на физиономии  все  написано.  Ты
едва  можешь  себя  заставить  в  одной  каюте  со  мной  находиться,  а
прикасаться ко мне - и подавно!
   - Ты ведь действительно пытался  меня  убить,  -  проговорил  Уинтроу
ровным голосом.
   - Да. Пытался. Пытался! - У  отца  вырвался  недоуменный  смешок,  но
смеяться было слишком больно, и он, вздрогнув, умолк. - Провалиться мне,
если я знаю, почему тогда поступил так... Но в тот момент мне  казалось,
что ничего более умного и придумать-то невозможно.
   Уинтроу понял, что более вразумительного объяснения не  дождется.  Да
он и не был уверен,  что  ему  вправду  хотелось  понять.  Он  устал  от
бесконечных попыток понять отца. Он совсем не хотел его  ненавидеть.  Он
вообще не хотел ничего чувствовать к этому человеку. А больше всего  ему
хотелось, чтобы отец вообще в его жизни не существовал.
   - Почему все должно было случиться именно так?  -  вырвалось  у  него
вслух.
   - Ты сам сделал  выбор,  -  заявил  Кайл  Хэвен.  -  Все  могло  быть
совершенно иначе. Если бы ты хоть попытался сделать  по-моему..,  просто
делать, что тебе говорят, не задавая вопросов! -  все  было  бы  хорошо.
Неужели так трудно было раз в жизни поверить, что  кто-то  другой  лучше
знает, где твое благо?
   Уинтроу обвел глазами комнату так, словно обозревал весь корабль.
   - Я думаю, - сказал он тихо, - это никому из нас не во благо.
   - Только потому, что ты все испортил! Ты - и корабль! Если бы вы  оба
вели себя как положено, мы уже на полпути в Калсиду были  бы  теперь!  И
Гентри, и Майлд, и.., и все.., все они были бы живы! И виноват  во  всем
ты! Ты, а не я! Ты это выбрал!..
   Уинтроу попытался придумать ответ, но ничего путного ему в голову  не
пришло. И он принялся молча, тщательно перевязывать отцу голову.

***

   ...Как же здорово они работали у нее  на  палубе  и  на  мачтах,  эти
пестро разодетые морские разбойники...  Со  времен  капитана  Ефрона  не
доводилось ей наслаждаться командой, составлявшей с нею такое органичное
целое! Она обнаружила, что с облегчением  воспринимает  их  многоопытное
обращение с ее такелажем и парусами. Исполняя распоряжения Брика, бывшие
невольники выстроились правильными цепочками, таская из-за борта ведерки
с водой и передавая их вниз - отмывать испоганенные  трюмы.  Другие  уже
качали помпы, выплескивая в море застоявшуюся грязь. Третьи  вооружились
кусками пемзы и скребли палубу... Они пытались оттереть кровавые  пятна,
но вотще: диводрево сохранит эти отметины навсегда. Она  знала  это,  но
помалкивала.  Люди  сами  поймут  тщетность  своих  усилий...  Несколько
человек  трудились  в  трюмах,  снимая  цепи,  гроздьями   свисавшие   с
переборок. Медленно, но верно все они возвращали ей прежний облик. Можно
сказать, возвращали ей ее прежнюю...
   С самого дня своего пробуждения она, пожалуй, не испытывала  большего
удовлетворения... Но помимо удовлетворения было и еще  кое-что,  кое-что
беспокоящее, но вместе с тем завораживающе интересное.
   Она расширила свое восприятие... В каюте старпома  на  краешке  узкой
койки сидел Кайл Хэвен, а Уинтроу молча промывал  ему  рану  на  голове.
Ребра Кайла уже  стягивала  повязка.  Тишина  в  каюте  была  не  просто
тишиной, но чем-то большим: так молчат друг с другом люди, говорящие  на
разных языках и не имеющие ничего общего. Болезненная это была тишина, и
она не стала к ней прислушиваться.
   В  капитанской  каюте  беспокойно  дремал   предводитель   пиратов...
Проказница не ощущала его с такой остротой, с какой чувствовала Уинтроу,
однако ее достигал и снедавший его жар, и  неровный  ритм  дыхания.  Она
потянулась к нему, точно мотылек - к  пламени  свечки...  "Кеннит".  Она
заново примерилась к его имени. Лихой, злой человек. И опасный... Но  до
чего ж обаятельный. Его женщина ей  не  слишком  понравилась.  Зато  сам
Кеннит... Он сказал, что завоюет ее. Не завоюет,  конечно,  ведь  он  не
член ее семьи.  Однако  Проказница  обнаружила,  что  ожидает  этих  его
попыток,  пожалуй,  даже  с  нетерпением.  Как  он  ее   называл?   "Моя
повелительница ветра и волн, стремительная и прекрасная..." Ну не  глупо
ли человеку так говорить с кораблем?..
   Проказница откинула с лица волосы и глубоко  вздохнула  всей  грудью.
Возможно, Уинтроу был-таки прав. Возможно, настало  ей  время  подумать,
какой жизни она хотела бы для себя.

ГЛАВА 36
ТА, КТО ПОМНИТ

   - Я ошибся. Это не Та, Кто Помнит. Поплыли прочь.
   - Но.., я не понимаю, - взмолилась  Шривер.  На  плече  у  нее  зияла
длинная рваная рана - след зубов белого змея. Он ударил ее зубами, точно
не змеем был, а акулой какой!.. Густой  зеленый  вихор  уже  закрывал  и
склеивал рану, но она по-прежнему жгла, ибо Шривер торопилась  изо  всех
сил,  стараясь  угнаться  за  Моолкином.  За   ними   плелся   Сессурия,
недоумевающий, как и она.
   - Я тоже ничего не понимаю. - Гриву Моолкина развевало  стремительное
движение. Где-то далеко позади них  белый  змей  продолжал  бессмысленно
реветь, ненасытно набивая утробу. Сквозь Доброловище плыл  запах  крови,
едва уловимый, точно старинные  воспоминания.  -  Я  сразу  вспомнил  ее
аромат, - сказал Моолкин.  -  Я  нимало  не  усомнился.  Но  она..,  это
существо.., это не Та, Кто Помнит!
   Сессурия мощно ударил хвостом и поравнялся с ними.
   - Этот белый змей... - спросил он с омерзением в голосе. - Что с  ним
такое?
   - Ничего, - тихо, с жутким спокойствием ответил Моолкин. -  Боюсь,  с
ним ничего особенного не случилось...  Разве  что  он  несколько  дальше
прошел по пути, которым мы все следуем. Как бы в скором времени и нам не
стать такими, как он...
   - Не понимаю,  -  повторила  Шривер.  Однако  ощутила  ледяную  жуть,
причину которой вполне могла бы понять, если бы постаралась.
   - Он забыл. Вот и все. - Голос Моолкина не отражал никаких чувств.
   - Забыл.., что? - спросил Сессурия.
   - Все, - ответил Моолкин. Его грива  внезапно  обмякла,  цвета  чешуи
померкли. - Он забыл все, кроме того, чтобы жрать, линять и расти. А все
остальное, все, что по-настоящему важно и значительно, - это он позабыл.
Так же, как, боюсь, забудем и мы, если Та, Кто Помнит, в ближайшее время
не явит Себя нам... -  Он  резко  развернулся  и  заключил  обоих  своих
спутников в кольчатые объятия. Они  не  сопротивлялись,  наоборот,  сами
прильнули к вожаку в поисках утешения. Его прикосновение сразу обострило
их память и восприятие окружающего. Все вместе они опустились  в  мягкий
донный ил и погрузились в него, по-прежнему не расплетая объятий. -  Мой
Клубок... - проговорил Моолкин с  нежностью,  и  Шривер  с  уколом  боли
ощутила истинность его слов. Они трое -  вот  и  все,  что  осталось  от
прежнего Клубка Моолкина.
   Они успокоенно лежали в  объятиях  вожака.  Вскоре  над  поверхностью
улегшегося ила торчали  только  их  головы.  Никто  не  двигался,  жабры
работали в унисон. Потом Моолкин тихим  голосом,  словно  утешая,  начал
вспоминать святое предание.
   - После перворождения мы были Владыками. Мы росли, мы  постигали,  мы
испытывали. И то, что мы  постигали,  мы  делили  друг  с  другом,  дабы
накапливалась премудрость. Но ни одно тело не предназначено жить  вечно.
А потому настало время совокупления, и были смешаны сути. И мы  навсегда
сбросили свои старые тела, зная, что  обретем  новые,  становясь  новыми
существами. Так и произошло. Мы возродились крохотными  и  обновленными.
Мы кормились, мы линяли, мы росли. Но вот помнили мы уже не все.  Только
часть. И были те, кто сберегал для нас общую память. И  когда  наступало
урочное время, Те, Кто Помнил, взывали к  нам  своим  благоуханием.  Они
собирали нас и наделяли  нас  своей  памятью.  И  вновь  мы  становились
Владыками и странствовали в пределах Доброловища и  Пустоплёса,  собирая
все новую мудрость и жизненный опыт, чтобы вновь разделить все это между
собою в пору совокупления...  -  Предание  было  знакомо  до  последнего
слова, но тут Моолкин помедлил. - Я не помню, сколько раз это случалось,
- сознался он погодя. -  Цикл  за  циклом  мы  возрождались...  Но  этот
последний период линьки и роста.., не был ли  он  длиннее  всех  прочих,
случавшихся ранее? Не слишком  ли  многие  из  нас  позабыли,  что  были
созданы для владычества? Боюсь, о Клубок мой,  что  наш  род  угасает...
Взять хоть меня -  раньше  я  помнил  намного  больше  и  яснее,  нежели
теперь... И с вами то же самое, так ведь?
   Его вопросы разбередили самую  больную  рану  в  сердце  Шривер.  Она
распустила гриву и переплела ее с гривой вожака, смело  вдыхая  его  яд,
дабы ощутить ожог его памяти, его прежних жизней. Ей  удалось  это:  она
коснулась его мыслей.
   - Это так, раньше я помнила больше, - согласилась  она.  -  А  теперь
порою мне кажется, что я твердо помню только одно: ты - тот,  за  кем  я
должна следовать. Тот, чьи воспоминания истинны!
   Он протрубил негромко, но звучным, наполненным голосом:
   - Если Та, Кто  Помнит,  скоро  не  посетит  нас,  даже  я  могу  это
забыть...
   - Так храни же эту память превыше всего остального. Всегда знай,  что
мы должны искать Ту, Кто Помнит!



    Робин ХОББ
   БЕЗУМНЫЙ КОРАБЛЬ
    ТОМ 1

Перевод с английского М.Семенова. OCR Библиотека Луки Бомануара


Анонс

   О  живом  корабле  "Совершенный"  ходит  дурная  слава:  его  считают
безумным, кораблем-убийцей. Но он единственный, кто может спасти  другой
корабль - "Проказницу", захваченную в плен пиратами. "Безумный корабль",
как и  первый  роман  трилогии  о  живых  кораблях,  переведен  мастером
художественного слова писательницей М. Семеновой, автором "Волкодава"  и
"Валькирии".

ПРОЛОГ
ВОСПОМИНАНИЕ О КРЫЛЬЯХ

   Внизу, на дне, течение плавно и  медленно  колебало  заросли  морской
травы. Вода здесь была теплой, совсем как на  юге,  там,  откуда  Клубок
отправился  в  путь.  И,  сколько  ни  зарекался  Моолкин  следовать  за
серебристой  подательницей,  ее  манящий,  дразнящий  запах  по-прежнему
пронизывал соленую толщу Доброловища. Подательница была  недалеко;  змеи
продолжали следовать за нею, хотя вплотную  и  не  приближались.  Шривер
хотела было поспорить на сей счет с вожаком, но так  и  не  собралась  с
духом. Вместо этого она с беспокойством поглядывала на  Моолкина.  Раны,
полученные им в короткой схватке с  белым  змеем,  заживали  медленно  и
неохотно. По чешуям, нарушая узор, пролегли  глубокие  борозды.  И  даже
золотые пятна ложных глаз, тянувшиеся чередой вдоль всего тела - признак
пророческого дара, - выглядели потускневшими и незрячими.
   Шривер и сама чувствовала себя потускневшей и скучной.
   Они проделали немалый путь, разыскивая Ту, Кто Помнит. Как уверен был
Моолкин, когда они отправлялись в дорогу!.. А теперь он казался таким же
растерянным и сбитым с толку, как и Шривер с Сессурией. Они трое - вот и
все, что осталось  от  многочисленного  Клубка  морских  змей,  когда-то
начавших  переселение.  Прочие  разуверились  в  цели  своего   великого
путешествия и отпали от Моолкина. Они предпочли остаться возле крупного,
темного телом подателя - и бездумно жрать  мертвечину,  которую  тот  им
поставлял. Это было много приливов тому назад...
   - Иногда мне кажется, что я заблудился во  времени,  -  поделился  со
Шривер отдыхающий  Моолкин.  -  Мне  начинает  мерещиться,  что  мы  уже
проплывали этим путем, делали все то же самое и, может, даже произносили
эти самые слова... Порой это чувство овладевает  мною  так  сильно,  что
день сегодняшний начинает казаться  воспоминанием  о  когда-то  виденном
сне. И тогда я думаю: а чего ради что-то делать  и  предпринимать,  ведь
то, что случилось когда-то, непременно должно произойти снова?.. Или уже
успело произойти...
   В его голосе не слышалось ни силы, ни убежденности.
   Они со Шривер бок о бок висели в воде, их тела чуть заметно  колебало
течение, а плавники  шевелились  только  по  необходимости  -  чтобы  не
сносило с места. Сессурия, расположившийся чуть ниже,  внезапно  тряхнул
гривой и выпустил в  воду  толику  яда,  чтобы  заставить  соплеменников
насторожиться.
   - Смотрите! - протрубил он. - Пища!
   Прямо на них, переливаясь мерцающим серебром, двигался большой  косяк
рыбы -  настоящее  благословение.  А  позади  косяка,  мелькая  длинными
тенями, плыл и кормился другой Клубок морских змеев: трое алых,  зеленый
и два синих. Не очень большой Клубок, но едоки рыбы выглядели  здоровыми
и полными жизни. Одетые в блестящие шкуры, с налитыми телами, они весьма
выгодно отличались от спутников Моолкина, у которых  на  запавших  боках
топорщились поблекшие, порванные чешуи.
   - Вперед, - позвал своих товарищей  Моолкин.  И  повел  их  кормиться
вместе с незнакомцами. Шривер, не  сдержавшись,  испустила  тихий  вздох
облегчения. Наконец-то они сумеют по крайней  мере  как  следует  набить
животы! А может, те, другие, осознают, что  Моолкин  -  пророк,  и  даже
решат присоединиться к его Клубку?..
   Нападая на косяк, морские змеи охотились не за отдельными рыбинами  -
сразу за всей стаей.  Тем  более  что  двигалась  эта  стая  как  единое
существо,  да  притом  способное  разделяться  на  отдельные  потоки   и
уворачиваться от неуклюжих охотников, попросту их обтекая. Ну, спутников
Моолкина неуклюжими охотниками никто бы не назвал! Легко  и  изящно  они
заструились в воде, устремляясь за пищей...  Со  стороны  чужого  Клубка
послышались возгласы предупреждения, но Шривер ничего опасного для  себя
не заметила. Один удар хвоста - и она врезалась в  косяк,  и  в  ловушке
захлопнувшихся челюстей оказалось по меньшей  мере  три  рыбины.  Шривер
торопливо их проглотила.
   И в  этот  момент  двое  алых  отвернули  в  сторону  и  одновременно
набросились на Моолкина. Они лупили его  рылами,  как  если  бы  он  был
акулой или еще каким-нибудь старинным врагом.  Один  из  синих  кинулся,
разевая  пасть,  к  Шривер.  Живо  извернувшись,  она  метнулась  прочь,
заставив его промахнуться. Еще один алый  попытался  обхватить  Сессурию
кольцами своего тела. Он растопыривал гриву, брызжа во все стороны  ядом
и выкрикивая грязные оскорбления.  Извергаемые  им  непристойности  были
бессмысленны и бессвязны. Ярость - и более ничего...
   Шривер понеслась прочь, вереща от недоумения и обиды. Моолкин  же  не
спешил отступать. Он вздыбил свою роскошную гриву, испустив такое облако
яда, что алых едва не парализовало. Они попятились, клацая зубами и  что
есть сил полоща жабры, чтобы избавиться от отравы.
   -  Да  что  с  вами  такое?!  -  требовательно  обратился  Моолкин  к
незнакомцам. И закрутился  спиралью,  при  этом  его  грива  по-прежнему
дышала ядом, добавляя силы укору. Вереницы глазчатых пятен слабо засияли
золотом.  -  Почему  вы  набрасываетесь  на  нас,  словно   какие-нибудь
неразумные твари,  дерущиеся  из-за  куска?  Разве  так  у  нас  принято
поступать? Даже в голодные времена рыба принадлежит тому, кто ее поймал,
а не тому, кто ее первым увидел! Вы что, позабыли, кто мы такие? Неужели
у вас совсем разум отшибло?..
   Какое-то время чужой Клубок висел перед ним неподвижно,  лишь  хвосты
чуть-чуть шевелились. Забытый косяк  давно  исчез  вдалеке.  А  потом...
Потом на Моолкина бросились все  шестеро  -  бросились  так,  словно  их
невыносимо обожгла сама разумность его речей. Они мчались с  разверстыми
пастями, полными острых зубов, со стоящими торчком ядовитыми гривами,  с
бешено работающими хвостами... Охваченная ужасом Шривер видела, как  они
обвили Моолкина и потащили его на дно.
   - На помощь! - завопил Сессурия. - Они же растерзают его!
   Этот крик вывел Шривер из оцепенения. Точно две стрелы, бок о бок они
ринулись  вниз  и  принялись  почем  зря  молотить  схвативших  Моолкина
чужаков. Те рвали его зубами, словно  он  был  не  сородичем,  а  дичью.
Моолкин отбивался изо всех сил.  Его  кровь  пополам  с  ядом  удушающим
облаком расплывалась в воде. Золотые пятна на боках вспыхивали  в  тучах
взбаламученного ила. Зрелище необъяснимой жестокости чужаков  заставляло
Шривер то и дело визжать от ужаса и несправедливости - что, впр