я. Это они тебя к рукам приберут.
   Кеннит вздрогнул. Это прозвучал..,  его  собственный  голос.  Вернее,
прошептал до того тихо, что сам Кеннит еле расслышал. Он облизнул губы и
огляделся. Слова, произнесенные неведомо кем, словно пробудили  его  ото
сна. Кажется, он как раз собирался что-то сделать, но вот что именно?..
   - Ты собирался с потрохами отдаться им в лапы. Любое заклятие, знаешь
ли, - палка о двух концах. Чары этой  тропы  понуждают  тебя  с  нее  не
сходить, но они же отпугивают Других.  А  вот  если  они  уговорят  тебя
оставить ее - тут-то ты и попался. Я бы не назвал это разумным...
   Кеннит наконец-то догадался поднести к глазам  собственное  запястье.
Ему насмешливо улыбалось  его  собственное  лицо.  Амулет,  оказывается,
ожил, и диводрево само собой процвело красками. Завитки деревянных волос
обрели черноту, лицо стало казаться обветренным и загорелым, а  глаза  -
светло-голубыми и обманчиво безвольными.
   - А ты не подарок, я гляжу, - сообщил Кеннит амулету.
   Тот оскорбленно фыркнул и посоветовал:
   - На себя лучше посмотри. Мне вправду  начало  казаться,  будто  меня
пристегнули к руке легковерного идиота, готового радостно сунуть башку в
первую же петлю. По счастью, ты все-таки стряхнул  с  себя  морок,  или,
вернее сказать, это я тебя от него спас...
   Кеннит спросил требовательно:
   - Какой еще морок?
   Амулет скривился с видом величайшего презрения:
   - Обратный тому, который ты чувствовал, идя сюда. Ему поддаются  все,
кто тут проходит. Магия Других столь сильна, что нет никакой возможности
миновать их земли, не ощутив ее и  не  испытав  притяжения.  Вот  они  и
наложили  на  тропу  чары,  вынуждающие  оттягивать  удовольствие.  Всем
хочется посетить их владения, но каждый откладывает посещение на завтра.
Снова и снова - на завтра, и так до бесконечности. Но  от  твоей  угрозы
насчет котят они прямо забегали. Тебя они точно сманили  бы  с  тропы  в
лес, чтобы использовать для избавления острова от котов!
   Кеннит позволил себе самодовольную улыбочку.
   - Чего они не  предвидели,  так  это  пробуждения  моего  амулета,  о
который все их волшебство расшибается, как о...
   Резная личина подобрала губы.
   - Я лишь предупредил тебя о мороке. Если ты знаешь, что тебя пытаются
околдовать, ты уже защищен, и это самое лучшее средство.  А  собственной
магии, чтобы закрываться от враждебных воздействий или наносить ответный
удар, у  меня  нет.  -  Крохотные  голубые  глаза  вращались  туда-сюда,
оглядываясь. - Между прочим, нам обоим плохо придется,  если  ты  так  и
будешь здесь торчать, болтая со мной. Вода  стоит  уже  низко,  и  скоро
старшему помощнику придется выбирать, что ему делать - бросить  тебя  на
берегу либо погубить "Мариетту"! Словом, поторопись!
   -  Ганкис!..  -  вырвалось  у  Кеннита.  Ругаясь,  он  во  всю  прыть
устремился вперед - к бухте, где оставил корабль. Бежать за стариком все
равно бесполезно. Придется оставить его. Ах ты,  он  же  еще  и  золотой
медальон ему отдал!.. Надо ж было так дать себя одурачить!.. И свидетеля
угробил, и сувенирчика с берега не прихватил...
   Он несся по извилистой тропке во всю мощь длинных ног. Золотой  свет,
только что казавшийся столь привлекательным, теперь дышал зноем  жаркого
дня. Горячий воздух не давал легким ни пищи, ни освежения...
   Вот деревья впереди  сделались  реже,  и  он  понял,  что  бухта  уже
недалеко. Еще немного и...
   И тут на дорожке у него за спиной раздался  топот  отчаянно  бегущего
Ганкиса. Что самое удивительное -  старый  моряк  пронесся  мимо  своего
капитана, не обратив на него  никакого  внимания.  Кеннит  лишь  мельком
рассмотрел осунувшееся лицо, искаженное гримасой несусветного ужаса -  и
вот  уже  камушки  полетели  из-под  башмаков  стремительно  умчавшегося
матроса.  Что  касается  Кеннита,  он,  кажется,  не  мог  уже   быстрее
переставлять ноги... Но нечто заставило его наддать еще - и  он  стрелой
вырвался из-под деревьев на открытое место.
   Он услышал, как впереди него Ганкис вопил не своим голосом,  призывая
юнгу подождать, подождать, подождать! Ибо мальчишка явно решил, что  уже
не дождется своего капитана, и как раз тащил шлюпку по лужам, водорослям
и камням - к кромке далеко отступившей  воды.  Тем  временем  Кеннита  и
Ганкиса увидели с  корабля,  и  бухту  огласил  дружный  крик  множества
голосов. Кто-то отчаянно махал им с юта <Ют -  на  парусных  кораблях  -
кормовая  надстройка.>,  понуждая  выложиться  до  конца.  Кеннит  сразу
увидел, что  положение  "Мариетты"  иначе  как  отчаянным  назвать  было
нельзя. Еще немного, и она оказалась бы на  мели.  Матросы  уже  крутили
брашпиль <Брашпиль  -  лебедка  с  горизонтальным  валом  на  судне  для
поднятия якоря и выбирания тросов.>, выбирая якорные цепи. На  глазах  у
своего капитана корабль дал легкий бортовой  крен,  потом  выпрямился  -
кстати набежавшая волна приподняла его и помогла  сползти  с  камня.  На
какой-то миг сердце Кеннита попросту перестало биться. Превыше  всего  в
этом мире пират ставил себя. Корабль был на втором месте.
   Скользя по раскисшей глине, давя сапогами облепившие  камни  ракушки,
Кеннит во весь дух ринулся в  погоню  за  уходящей  водой,  за  юнгой  и
шлюпкой с "Мариетты". Ганкис бежал  впереди.  Безо  всяких  команд,  все
втроем, они ухватились за планширы <Планшир - на открытой шлюпке  планка
твердого дерева, прикрепляемая поверх кромки  бортовой  обшивки  для  ее
усиления.> шлюпки и выволокли ее на глубину. Мокрые до нитки  взобрались
на борт. Ганкис с мальчишкой бросились к веслам и  живо  вставили  их  в
уключины, а  Кеннит  без  промедления  сел  за  руль.  Было  видно,  как
поднимаются из воды  облепленные  водорослями  якоря  "Мариетты".  Мачты
одевались парусами, но беглецы гребли с  силой  отчаяния,  и  расстояние
начало сокращаться.  Вот  шлюпка  подобралась  к  самому  борту,  сверху
спустились шлюп-тали <Шлюп-тали - устройство для  поднятия  и  опускания
шлюпок. Состоит из двух блоков с проходящим через них  тросом  и  служит
для достижения выигрыша в силе.>..,  и  еще  через  несколько  мгновений
Кеннит оказался-таки на родной палубе. Старший помощник по имени  Соркор
стоял у штурвала. При виде счастливо вернувшегося капитана он заревел во
все горло, отдавая команды. Живо развернулись все паруса,  и  "Мариетта"
вспенила волны, ища стремительное течение, которое, может,  и  потреплет
ее, но все-таки унесет подальше от  гнилых  зубов  Обманной  бухты..,  и
всего этого острова.
   Кеннит обежал палубу быстрым взглядом и  убедился,  что  все  было  в
должном порядке. Юнга, попавшийся ему на глаза, испуганно  съежился,  и,
хотя  капитан  едва  на  него  покосился,  мальчик  явно  понял  -   его
непослушания не позабудут и не простят. Вот ведь несчастье.  У  парнишки
была гладкая, нежная, как у девочки, спинка. Завтра  она  такой  уже  не
будет. И завтра наступит очень скоро... "Тогда и  разберусь  с  ним",  -
сказал себе Кеннит. А до той поры пускай  предвкушает  награду  за  свою
трусость.
   Кеннит коротко кивнул старшему помощнику и отправился  к  себе.  Хотя
дело едва не кончилось бедой, сердце у него в груди гудело торжественным
колоколом. Он сыграл с Другими в их игру - и выиграл. Госпожа Удача  его
не оставила. По обыкновению. И стоивший так дорого амулет очень  вовремя
пробудился, как нельзя лучше доказав свою полезность.
   Но что самое  замечательное  -  он  располагал  теперь  предсказанием
Других, и оно сообщало его честолюбивым замыслам пророческую ауру.
   Он станет самым первым повелителем Пиратских островов.
   Станет!

ГЛАВА 2
ЖИВЫЕ КОРАБЛИ

   ...Змей скользил в прозрачной воде, без  видимого  усилия  держась  в
кильватере <Кильватер, кильватерный след - след в воде после прохождения
судна.> корабля. Гибкое тело напоминало  дельфинье,  но  отливало  более
глубокой радужной синевой. Змей нес голову над водой, и с  нее  сплошной
колючей накидкой свисали обмякшие иглы.  Вот  Брэшен  встретился  с  ним
взглядом, и  темно-синие  глаза  твари  расширились,  точно  у  девушки,
заигрывающей с кавалером... И  тотчас  распахнулась  ярко-алая  пасть  с
бесчисленными рядами зубов, хищно загнутых  внутрь,  а  колючая  накидка
взметнулась  львиной  гривой  ядовитых  шипов...  Пасть,  в  которую  не
ссутулившись мог  бы  войти  человек,  мгновенным  броском  метнулась  к
Брэшену, чтобы его поглотить...
   В разверзшейся глотке змея царила  холодная  тьма,  напитанная  вонью
дыхания хищника. С невнятным криком Брэшен шарахнулся прочь...
   ...И его руки натолкнулись на деревянную поверхность, тотчас  подарив
чувство неизъяснимого облегчения.
   Змей оказался всего лишь порождением кошмарного сна.
   Судорожно переведя дух,  Брэшен  некоторое  время  лежал  неподвижно,
прислушиваясь к таким знакомым  звукам  вокруг.  Поскрипывал  деревянный
корпус  корабля,  раздавалось  сопение  спящих  людей  да  плеск   волн,
разбивавшихся о борт "Проказницы". Вот где-то наверху  прошлепал  босыми
пятками матрос, торопившийся исполнить команду...  Все  знакомо.  Все  в
порядке. Все хорошо.
   Брэшен задышал  спокойнее.  Воздух  был  насыщен  запахами  смоленого
дерева и человеческих тел, скученных в тесном  пространстве,  но  сквозь
эту плотную пелену пробивался тонкий, словно аромат женских духов, запах
пряностей, которые перевозила "Проказница". Брэшен  потянулся  так,  что
его плечи и ступни уперлись в края узкой деревянной койки.  Потом  вновь
закутался в одеяло. Его вахта начнется еще через несколько  часов.  Если
он не выспится сейчас, потом об этом придется пожалеть.
   Брэшен прикрыл глаза, но очень скоро вновь поднял веки и уставился  в
полутьму кубрика. Он явственно ощущал, что  мучивший  его  кошмар  и  не
думал рассеиваться. Стоит только задремать, - все начнется снова. Брэшен
еле слышно, но с большим чувством выругался. Ему все же непременно нужно
было поспать. Но что проку от сна, если на  него  будет  снова  и  снова
накидываться морской змей?..
   Кошмар, так упорно преследовавший Брэшена,  стал  для  него  реальней
воспоминания о подлинном происшествии,  случившемся  когда-то.  Страшный
сон еще и отравлял ему ночной  отдых  не  абы  когда,  а  будто  нарочно
дожидался тех случаев, когда  Брэшену  предстояло  сделать  какой-нибудь
важный жизненный выбор. Вот тут-то чудовище и поднималось из глубины его
сновидений, чтобы запустить зубы в его  душу  и  уволочь  ее  в  бездну.
Кошмар определенно не желал считаться  с  тем,  что  Брэшен  был  теперь
взрослым мужчиной и моряком ничуть не хуже других бороздивших  моря.  Да
какое там не хуже - он был лучше очень и очень многих.  И  все  впустую.
Навалившийся ужас опять и опять отбрасывал его в детство, в те  времена,
когда все кругом презирали его, когда он сам себя презирал - и  было  за
что...
   Он попробовал разобраться, что же беспокоило его  всего  больше.  Да,
его терпеть не мог капитан. Ну и что? Его искусство мореплавателя  никак
от этого не страдало. Он был старшим помощником при капитане Вестрите, и
у того не было  повода  сомневаться  в  его  полезности.  Когда  Вестрит
расхворался, Брэшен даже позволил  себе  понадеяться,  что  "Проказница"
будет передана под его начало, но не тут-то было. Старый купец отдал  ее
Кайлу Хэвену, своему зятю. Что ж, Брэшен вполне понимал и  принимал  его
выбор: как-никак семья есть семья. Но вновь  назначенный  капитан  решил
воспользоваться своим правом выбрать себе  старпома.  И  выбрал.  Но  не
Брэшена Трелла.
   Конечно, само по себе такое понижение  в  должности  отнюдь  не  было
бесчестьем. Каждый моряк, плававший на "Проказнице" - да что там,  любой
житель Удачного - подтвердил бы: все правильно, Кайлу просто  захотелось
видеть рядом с собой своего ставленника. Брэшен много думал  об  этом  и
наконец  решил,  что  лучше  уж  остаться  вторым  помощником,   но   на
"Проказнице", чем быть первым - но на другом судне. То есть это было его
собственное решение, и он в нем никого не винил.
   И даже когда они вышли в море и капитан Хэвен запоздало решил, что  и
на посту второго помощника ему жизненно необходим свой  человек,  Брэшен
лишь сцепил зубы - и вновь подчинился капитану.
   Но  про  себя  решил,  что  это  будет  его  последнее  плавание   на
"Проказнице". После всех лет, прожитых на этом корабле. И при  всей  его
благодарности лично Ефрону Вестриту. Видно, ничего не поделаешь.
   Капитан Хэвен явно задался  целью  выжить  Брэшена  с  корабля  и  не
слишком это скрывал. Последнее время в особенности.  Капитан  все  время
был им недоволен. Если Брэшен приставлял матросов к какой-нибудь работе,
ему немедленно сообщали, что он превысил-де  свои  полномочия.  Если  он
занимался лишь тем, что входило в круг его  обязанностей  по  должности,
капитан именовал  его  лодырем.  Скудоумным  к  тому  же.  И  чем  ближе
становился Удачный, тем несносней делался  Хэвен.  Теперь  разжалованный
старпом думал: вот ошвартуемся дома - и если  Вестрит  не  сможет  вновь
возглавить "Проказницу", он, Брэшен,  покинет  ее  палубу  навсегда.  От
одной мысли об этом больно екало сердце, но он  твердо  напоминал  себе,
что "Проказница" была не единственным судном на  свете,  что  ходили  по
морям и другие, причем далеко не самые худшие. Опять же и у  него  давно
имелась неплохая репутация среди моряков... Давно прошли времена,  когда
он отправлялся в свое первое плавание и  рад  был  самому  распоследнему
месту на любом прогнившем корыте. Он тогда вообще не помышлял ни о  чем,
кроме как вернуться из плавания живым...
   Тот самый первый корабль, то самое первое плавание  и  преследовавший
Брэшена кошмар были неразрывно связаны вместе...
   Когда он впервые увидел морского змея, ему было четырнадцать. То есть
десять лет назад. Он был молод и зелен, зеленей, чем травяные  пятна  на
юбке резвой девчонки. Он всего третью неделю мотался по  морю  на  борту
неуклюжей калсидийской галоши, гордо  именовавшейся  "Спрай".  Даже  при
самых выгодных обстоятельствах это недоразумение изяществом своего  хода
напоминало беременную бабу, катящую тачку. А уж на полных курсах <Полный
курс  -  курс  судна  относительно  ветра,  при   котором   угол   между
направлением ветра и направлением движения судна превышает 90°.>,  когда
волна поддавала "Спрай" под корму, его валяло с борта на борт уже  вовсе
непредсказуемым образом. Брэшен жестоко мучился морской  болезнью,  и  к
тому же у него болело все  тело  -  наполовину  от  тяжелой  непривычной
работы, наполовину  от  весьма  заслуженной  взбучки,  которую  тамошний
старпом задал ему накануне. А уж как пакостно  было  на  душе!  Минувшей
ночью, когда он спал в форпике <Форпик - крайний носовой отсек  судна.>,
к нему подобрался этот мерзкий  толстяк  Фарзи  и  принялся  утешать,  а
потом..,  запустил  руку  под  одеяло.  Брэшен  умудрился  отбиться,  но
унижений наглотался по самое некуда.  Похотливый  толстяк,  оказывается,
прятал под своим салом железные  мышцы  -  и  успел  всячески  обтискать
подростка, пока тот яростно  молотил  кулаками  и  выкручивался  из  его
хватки.
   Что самое гнусное, они были в форпике далеко не  одни.  Но  никто  из
матросов даже не шелохнулся под одеялом, не  говоря  уже  о  том,  чтобы
прийти юнге на помощь. Брэшен не был  любимцем  команды.  Да  и  за  что
такого любить? Ни единого шрама на шкуре, да и говорит все  по-книжному,
прямо слушать тошно. Они и дали ему прозвище  "Школьник",  что  особенно
ранило, потому что на самом  деле  его  никто  ничему  учить  не  желал.
Команда "Спрая" считала, что подобных мальчишек не то что  наставлять  в
морском ремесле - даже и держать на борту было опасно. Из-за  таких  вот
корабли и разбиваются!
   ...А потому, спасшись наконец из форпика и от Фарзи,  он  укрылся  на
кормовой палубе и там, закутавшись в одеяло, решил тихонько поплакать  о
своих бедах. Школа, учителя, бесконечные уроки,  казавшиеся  ему  раньше
такими невыносимыми.., теперь-то он понимал, какая это  была  благодать.
Мягкая постель, горячая пища и уйма времени, когда он мог заниматься чем
хотел!.. Здесь, на "Спрае", если его  видели  праздным,  ему  немедленно
доставалось линьков <Линьки, линь - пеньковый трос диаметром до  25  мм.
Во времена телесных наказаний на флоте отрезки такого троса - "линьки" -
использовались для порки матросов.>. Даже сейчас, попадись он только под
ноги старпому, его либо отправили бы обратно под палубу, либо приставили
к делу. Он знал, что ему надо  поспать..,  но  вместо  этого  смотрел  и
смотрел на маслянисто-гладкие волны, тяжело накатывавшиеся из темноты за
кормой, и ощущал, как противно бурчит в животе. В желудке уже давно было
совсем пусто,  но  тем  не  менее  Брэшена  опять  вывернуло  наизнанку.
Уткнувшись лбом в фальшборт <Фальшборт - пояс обшивки выше палубы судна,
выполненный как  продолжение  борта.  Служит  ограждением  палубы.>,  он
задыхался, тщетно силясь  ухватить  хоть  струйку  ветерка,  которая  не
смердела бы корабельной смолой и  не  отдавала  бы  солью  опостылевшего
океана...
   И вот тут, пока он стоял, скрючившись, и  чувствовал  себя  полностью
затравленным, его посетила очень простая мысль, отчего-то никогда прежде
ему не являвшаяся. "Выбор есть всегда. Сделай его.  Соскользни  вниз,  в
воду. Несколько мучительных мгновений - и все  твои  несчастья  кончатся
навсегда. Больше ни перед кем не придется держать ответ, и линек  больше
никогда не просвистит в воздухе, обрушиваясь  на  твои  ребра.  Довольно
стыда, разочарования и унижений... И  что  самое  важное,  тебе  уже  не
придется запоздало раскаиваться в решении, которое ты сейчас примешь. Не
будет даже напрасной молитвы о том, чтобы все стало как прежде. Один миг
решимости - вот и все, что требуется от тебя..."
   Брэшен приподнялся и  начал  перегибаться  через  фальшборт,  пытаясь
найти в себе силы хоть раз принять судьбоносное решение  по  собственной
воле. Он даже воздуху в грудь побольше набрал, полагая, что  именно  так
следует собираться с духом для одного-единственного необратимого шага...
   И увидел за бортом ЭТО.
   Оно скользило в воде, беззвучное, словно течение  времени.  Громадное
гибкое тело ловко пряталось в кильватерном  буруне,  и  его  присутствие
трудно было заподозрить. Брэшен нипочем бы и не заметил его, если бы  не
лунный луч, нечаянно блеснувший на чешуе.
   Несчастный юнга так и замер с полной  грудью  воздуха:  легкие  свело
болезненной судорогой.  Он  хотел  заорать  во  всю  горло,  так,  чтобы
примчались вахтенные и подтвердили, что  ему  не  причудилось,  -  в  те
времена морских змеев видели до того редко, что  иные  сухопутные  крысы
вовсе не желали верить в их существование. Но Брэшен помнил  и  то,  что
рассказывали о змеях бывалые моряки. "Увидевший эту  тварь,  -  говорили
они, - лицом к лицу повстречал смерть". И мальчик со всей ясностью понял
- объяви он о том, что на поверхности показался морской змей, это  сочли
бы дурным предзнаменованием для всего корабля. И был только один  способ
отвести от него злую судьбу. Он, Брэшен, попросту свалится с рея <Рей  -
на парусном судне  горизонтальная  поперечина  на  мачте,  служащая  для
крепления и натяжения парусов.>, когда кто-нибудь  (конечно,  случайно!)
не сможет удержать рвущийся  на  ветру  парус.  Или  опять  же  случайно
свалится в приоткрытый люк, чтобы сломать себе шею. Или  просто  однажды
бесследно исчезнет посреди длинной и скучной ночной вахты...
   Он  только  что  был  нешуточно  близок  к  тому,   чтобы   совершить
самоубийство, но в этот миг  твердо  решил,  что  совсем  не  собирается
умирать! Ни от собственной руки, ни от чьей-то еще! Нет уж! Он  вытерпит
это треклятое плавание, он останется жив, он сойдет обратно на  берег  и
вернется в прежнюю жизнь. Он отправится  к  отцу,  он  будет  умолять  и
валяться у него в ногах как никогда прежде. И они примут его  обратно  в
семью. Может быть, уже не в  качестве  наследника  фамильного  состояния