ешь. Вот так-то.
   И пират улыбнулся подчеркнуто недоброжелательно,  показывая  дыры  на
месте выбитых некогда зубов. У его плеча возник здоровеннейший детина и,
предвкушая хорошую потасовку, повел  плечами  -  нарочно,  чтобы  видели
"расписные", сопровождавшие Са'Адара. Те выпрямились и напряглись, сузив
глаза.
   Са'Адар выглядел потрясенным... Ничего подобного он явно  не  ожидал.
Он вскинул голову и негодующе начал:
   - А вам какое дело до...
   Старый пират перебил его, ткнув пальцем в грудь.
   - Кеннит, - сказал он, - наш капитан. И коли он что говорит,  значит,
быть по сему. Дошло? - Жрец промолчал,  и  старик  расплылся  в  улыбке.
Са'Адар отступил прочь, отодвигаясь от пальца, сверлившего его грудь. Он
уже собрался идти прочь, когда пират заметил:
   - Ты бы, малый, поменьше чесал языком касаемо того, что  там  капитан
Кеннит делает или не делает. Коли чем недоволен -  поди  к  капитану  да
прямо  сам  ему  все  в  лицо  и  скажи.  Он  мужик  нелегкий,  да  зато
справедливый - выслушает. А за спиной болтать не моги! Повадишься против
ветра писать - самому в рыло и прилетит!
   И, более не  оглядываясь,  пираты  вернулись  к  корабельной  работе.
Всеобщее внимание вновь обратилось  на  Са'Адара.  Он  даже  не  пытался
скрыть ярости, сверкавшей в его глазах, но, когда  он  заговорил,  голос
прозвучал тонко:
   - А вот и поговорю с Кеннитом! Открыто и прямо. А вот и поговорю!..
   Уинтроу опустил глаза и уставился в палубу. Может статься,  отец  все
же был прав. Может, был-таки способ  отвоевать  фамильный  корабль  и  у
пиратов, и  у  рабов...  Когда  разгорается  свара,  кто-то  обыкновенно
выгадывает...  Он  пошел  прочь,  ощущая,  что  сердце  бьется   быстрее
обычного. Это было странно. И оставалось  только  гадать,  откуда  бы  у
него, Уинтроу, подобные мысли...

***

   Проказница была весьма озабочена. Она продолжала смотреть вперед,  на
качавшуюся корму "Мариетты", но на  самом  деле  все  ее  внимание  было
посвящено  творившемуся  внутри.  Штурвальный  вел  ее  очень  спокойно,
уверенной и твердой  рукой.  Команда,  деловито  сновавшая  по  снастям,
состояла из прирожденных моряков - вся, до последнего человека. В трюмах
и на палубах медленно, но верно наводили  должную  чистоту,  кто-то  уже
чинил  деревянные  части,  пострадавшие  во  время  восстания,  и  драил
медяшку.  И впервые за много месяцев у Проказницы не  было
причин  сомневаться  в  компетентности  своего  капитана...   В   общем,
наконец-то она могла как следует  поразмыслить  о  своем,  поминутно  не
спохватываясь и не беспокоясь, хорошо ли делает свое дело команда.
   Пробужденный живой корабль способен  очень  пристально  наблюдать  за
тем, что делается у него внутри; это благодаря набору  и обшивке, сработанным из диводрева. Проказнице такое
восприятие было присуще во всей полноте. Правда, большинство  того,  что
происходило в отсеках, было всего лишь повседневными проявлениями жизни,
вряд ли  стоившими  пристального  внимания.  Вот  моряк  чинит  потертую
снасть, а кок в камбузе режет луковицу - может ли это как-либо  повлиять
на ее судьбу? Нет.
   А Кеннит - может.
   Он  спал  беспокойным  сном  в  капитанской  каюте,  этот  загадочный
человек. Проказница не могла видеть  его  там,  она  его  чувствовала  -
чувством, не ведомым людям, даже не придумавшим  для  него  названия  на
своем языке. Кеннита опять мучила лихорадка, и женщина,  ухаживавшая  за
ним, попросту  не  находила  себе  места.  Она  что-то  делала  тряпкой,
смоченной  в  холодной  воде...  Проказница  немедленно  захотела  знать
больше, но ничего не получилось. С этими людьми у нее не было связи, как
с Уинтроу. Она с ними даже толком еще не познакомилась.
   Кеннит был  гораздо  доступнее  для  ее  восприятия,  чем  Этта.  Его
горячечные сны изливались невозбранным потоком,  и  сознание  Проказницы
впитывало их, как ее палубы впитывали кровь. Увы, разобраться и что-либо
понять в снах Кеннита ей  никак  не  удавалось.  Она  видела  маленького
мальчика, жестоко страдавшего.  Он  разрывался  между  привязанностью  к
отцу, который его очень любил, но совершенно не способен был защитить, и
другим человеком, рядом с которым никого можно было не опасаться, -  вот
только сердце этого человека было полностью чуждо любви. А  еще  в  снах
Кеннита из пучины раз за разом взвивался морской змей и впивался  ему  в
ногу. Боль от укуса была сродни ожогу кислотой или морозом...  И  Кеннит
тянулся к ней, к Проказнице, напрягая все силы души, тянулся к  общности
и пониманию, лишь смутно памятному ему со времен детства...
   "Эй, эй, что это у нас тут такое? Или, вернее сказать, кто такой?"
   Сперва Проказнице показалось, будто она услышала голос Кеннита. Потом
она поняла, что еле слышный шепот раздавался в уголке ее  сознания.  Она
тряхнула головой, так что волосы развились по ветру. Нет, не могло  быть
такого, чтобы пират с нею заговорил! Она никогда  с  такой  ясностью  не
слышала даже мыслей Альтии и Уинтроу - даже в минуты наивысшего единения
с ними.
   - Нет, - пробормотала она вслух. - Это не Кеннит.
   Он определенно не мог до нее дотянуться, тут никакого  сомнения  быть
не могло. И  тем  не  менее  -  голос  принадлежал  Кенниту.  Проказница
прислушалась: вот, лежа в каюте, пиратский капитан набрал  полную  грудь
воздуха  -  и  бессвязно  забормотал,  что-то  отрицая,  с   кем-то   не
соглашаясь. Потом застонал...
   "Верно, я не Кеннит, - вновь послышался голосок. Теперь в нем звучала
легкая насмешка. - Как, собственно, и ты - не  Вестрит,  сколько  бы  ты
себя ни считала таковым. Кто ты?"
   Жутковато  было  ощущать  присутствие  чужого   разума,   силившегося
проникнуть в ее сознание. Проказница невольно шарахнулась от него  прочь
- если можно так выразиться о происходящем на тонких планах  бытия.  Она
была гораздо сильнее маленького чужака, и,  когда  она  отгородилась  от
него, он ничего поделать не смог. Но, отгораживаясь, Проказница утратила
и едва обретенную, еще непрочную связь с Кеннитом.  Она  рассердилась  и
отчаянно разволновалась. Она  стиснула  кулаки...  и  скверно  встретила
очередную волну - врезалась в нее,  вместо  того  чтобы  пропустить  под
собой. Рулевой  тихо  выругался  и  чуть  поправил  штурвал.  Проказница
облизнула губы, влажные от соленой пены, и убрала волосы, свалившиеся на
лицо. Кто или что с нею заговорило?.. Она по-прежнему тщательно  следила
за  своими  мыслями,  старательно  держа  их  при  себе,   и   старалась
разобраться в собственных чувствах, взвешивая, чего было больше - испуга
или любопытства. Ко всему прочему, она чувствовала  странное  родство  с
незнакомцем.  Да,  она  легко  отделалась  от  его  назойливых   попыток
соприкосновения. Но сам факт, что кто-то хотя бы попытался проникнуть  в
ее разум, был неприятен.
   Она твердо решила, что ничего подобного не потерпит. Кем  бы  ни  был
этот нахал, уж она выведет его на чистую воду!.. Не снижая бдительности,
она  вновь  осторожно  потянулась  к  капитанской  каюте,  где  в  бреду
ворочался Кеннит. Она легко отыскала пирата. Он все  так  же  боролся  с
кошмарами, навеянными лихорадкой. На  сей  раз  он  прятался  в  большом
шкафу,  скрываясь  от  какого-то  создания,  которое  выслеживало   его,
обманчиво ласково называя по имени. Его женщина, Этта, приложила  мокрую
тряпку к его лбу, а другой тряпкой обернула изувеченную ногу. Проказница
явственно ощутила, какое облегчение это принесло  капитану.  Она  смелее
устремила свое сознание в эту каюту... но более  никого  не  смогла  там
обнаружить.
   - Где ты? - поинтересовалась  она  требовательно  и  сердито.  Кеннит
дернулся и вскрикнул во сне: его преследователь повторил эти  же  слова.
Этта склонилась над ним, шепча слова утешения...
   А Проказнице никто так и не ответил.

***

   Кеннит выплыл из сна в явь,  задыхаясь,  словно  из  глубокой  темной
воды. Ему понадобилось время, чтобы сообразить, где он находится. Однако
потом на иссушенных лихорадкой  губах  возникла  радостная  улыбка.  Его
живой корабль... Он был на борту своего собственного живого  корабля,  в
отменно обставленной капитанской каюте. Покрытое испариной  тело  кутала
тонкая льняная простыня. Внутри каюты мерцали дерево и полированная медь
- изысканно и очень уютно. Кеннит слышал, как под  килем  журчала  вода:
Проказница ходко  шла  проливом.  Он  явственно  чувствовал  присутствие
корабля,  окружавшего  его...  защищавшего.  Она  была   второй   кожей,
укрывавшей его от  зол  этого  мира.  Он  удовлетворенно  вздохнул...  и
закашлялся - горло совсем пересохло.
   - Этта! - прокаркал он, призывая шлюху. - Воды...
   - Вот, выпей, - отозвалась она ласково.
   Как ни странно, она вправду стояла подле него, держа наготове чашку с
водой. Она помогла ему приподнять голову, и ее  длинные  пальцы  приятно
холодили затылок. Напоив его, она  ловко  перевернула  подушку.  Влажной
салфеткой утерла с его лица пот, мокрой тряпицей прошлась по ладоням. Он
лежал молча и смирно, просто отдаваясь ее заботам, испытывая  безвольную
благодарность. Какой покой, какой глубочайший покой...
   Увы, мгновение блаженства не затянулось надолго. Поневоле его мыслями
завладели распухшая нога и  боль,  гнездившаяся  в  ней.  Он  попробовал
мысленно от  нее  отрешиться.  Не  получилось.  Боль  была  пульсирующим
пламенем, и каждый новый вздох только раздувал этот  костер.  Его  шлюха
сидела в кресле подле кровати и что-то шила. Кеннит безразлично  оглядел
женщину... Она показалась ему постаревшей. На лбу и  возле  губ  залегли
морщинки. И лицо,  обрамленное  короткими  черными  волосами,  выглядело
исхудавшим. От этого темные глаза казались еще огромней.
   - Прескверно выглядишь, - упрекнул он ее.
   Она тотчас отложила шитье и улыбнулась ему так, словно он отвесил  ей
изысканный комплимент.
   - Мне просто тяжело видеть тебя в таком состоянии, - сказала  она.  -
Пока ты болеешь, я... ни есть, ни спать не могу...
   Вот ведь до чего себялюбивая женщина. Сперва скормила  морскому  змею
его ногу, а теперь еще и выставляет себя страдающей стороной. Может, ему
еще следовало бы ее пожалеть?.. Кеннит отставил эту мысль.
   - Где мальчишка? - спросил он. - Уинтроу?
   Она тотчас поднялась с места:
   - Позвать его?
   Дурацкий вопрос.
   - Конечно, позвать! Он, кажется, собирался мою ногу вылечить.  Почему
он до сих пор этого не сделал?
   Она склонилась над его ложем и нежно улыбнулась ему. Он рад был бы ее
отпихнуть, но сил совсем не осталось.
   - Я думаю, - сказала она, - он ждет, пока мы причалим в Бычьем Устье.
Ему надо кое-что раздобыть  на  берегу,  чтобы  он  вернее  мог...  тебя
исцелить.
   И она отвернулась - поспешно, но все же недостаточно проворно,  и  он
успел заметить слезы, блеснувшие у нее на глазах. Она  ссутулила  плечи,
утратив присущую ей гордую осанку и словно бы уменьшившись в росте. Судя
по всему, она не рассчитывала,  что  он  выживет.  Внезапно  поняв  это,
Кеннит и напугался, и рассердился. Ни  дать  ни  взять  она  ему  смерти
желала!
   - Ступай разыщи мальчишку! - грубым голосом приказал он ей,  желая  в
основном,  чтобы  она  убралась  с  глаз.  -  Да  напомни  ему,  напомни
хорошенько: если я умру - сдохнет и он сам,  и  его  папаша  в  придачу.
Прямо так ему и скажи, ясно?
   - Сейчас пошлю за  ним  кого-нибудь...  -  отозвалась  она  нетвердым
голосом. И направилась к двери.
   -  Нет!  -  догнал  ее  голос  Кеннита.  -  Сходи  сама!  Сейчас  же,
немедленно! Найди его и приведи сюда!
   Она вернулась - и ввела  его  в  еще  большее  раздражение,  легонько
коснувшись пальцами лица.
   - Иду, уже иду, - сказала она успокаивающим тоном. - Все сделаю,  что
пожелаешь...
   Он не стал смотреть, как она уходит, - просто прислушался к ее  шагам
по палубе. Двигалась она  торопливо,  однако,  выходя,  дверь  за  собой
прикрыла тихо и плотно. Он слышал, как она обращалась к кому-то,  гневно
повышая голос:
   - Нет! Уходи! Я не позволю сейчас беспокоить его по таким пустякам!..
- И добавила тихо и угрожающе:
   - Вот только прикоснись к этой двери - на месте убью...
   И  у  того,  к  кому  были  обращены  эти  речи,  явно  хватило   ума
прислушаться, ибо никакого стука в дверь не последовало.
   Кеннит полуприкрыл  глаза,  и  душа  его  поплыла  по  течению,  куда
увлекала ее боль. Лихорадка обострила его восприятие мира,  сделала  все
углы бритвенно-острыми, все цвета  -  ядовито-яркими.  Стены  и  потолок
уютной  каюты,  казалось,  нависали  над  ним,  грозя  рухнуть.   Кеннит
отшвырнул  простыню,  ловя  ртом  воздухе  в   поисках   хоть   какой-то
прохлады...
   - Так-так, Кеннит... Ну и что ты намерен делать с  "подающим  надежды
пострелом", когда он придет?
   Пират как можно крепче  зажмурился.  И  мысленно  приказал  умолкнуть
этому голосу.
   - Смешно! - безжалостно фыркнул талисман. -  Ты  что,  думаешь,  если
глаза закрыть, так я тебя видеть не смогу?
   - Заткнись. Отстань от меня. И  зачем  только  я  вообще  велел  тебя
сделать...
   - Ах, ах, сейчас помру от разбитого сердца. Выслушивать такие  слова!
И это после всего, что мы вместе пережили!
   Кеннит поднял веки. Поднес руку к глазам и уставился  на  браслет  на
запястье.  Ему  доброжелательно  улыбался  маленький  талисман   -   его
собственный сильно уменьшенный портрет, вырезанный из диводрева. Кожаные
завязки плотно притягивали его к тому месту, где в руке бился пульс. Жар
сделал  свое  дело  -  Кенниту  показалось,  будто   деревянное   личико
увеличивается и чуть ли не нависает над ним. Он снова зажмурился...
   - Ты в самом деле веришь, что мальчишка  способен  помочь  тебе?  Нет
ведь, не веришь. Ты не настолько дурак. Другое дело, ты с отчаяния  даже
и это готов попробовать... Знаешь, что меня по-настоящему  изумляет?  Ты
до  такой  степени  боишься  смерти,  что  этот  страх  даже  дает  тебе
достаточно храбрости, чтобы лечь под нож лекаря. А ты подумай-ка о своей
плоти, которую воспаление сделало настолько чувствительной, что она  еле
выносит даже прикосновение простыни. И ее-то ты позволишь рассечь ножом?
Только представь себе это острое лезвие, как оно сверкает серебром, пока
не потускнело от крови...
   - Слушай, талисман,  -  Кеннит  чуть  приоткрыл  глаза,  -  скажи  на
милость, чего ради ты надо мной издеваешься?
   Деревянное личико свело губы бантиком:
   - А просто потому, что могу. Я, наверное, единственное на всем  свете
существо,  способное  поиздеваться  над  великим   капитаном   Кеннитом.
Кеннитом Освободителем. Будущим королем Пиратских Островов... - Талисман
хмыкнул и добавил:
   - И все-таки скажи мне, о самый неустрашимый  змеиный  корм  во  всех
водах Внутреннего Прохода, чего тебе нужно от мальчишки-жреца?  Ты  что,
возжелал его? Из-за него в  твоих  бредовых  видениях  воскресают  такие
картины из... хм... розового детства,  что  только  держись.  Может,  ты
вознамерился поступить с ним так же, как когда-то поступали с тобой?
   - Нет! Я никогда не...
   -  Да  прямо!  -  Талисман  презрительно  фыркнул.   -   Ты   вправду
воображаешь, будто можешь солгать мне? При нашей-то с тобой связи? Я  же
знаю о тебе все. ВСЕ!
   - Я сделал тебя, чтобы ты мне помогал, а не жилы тянул...  Почему  ты
так настроен против меня?
   - Потому что ненавижу все с тобой связанное, - зло ответил  талисман.
- Потому что мне выть охота оттого, что я все  больше  становлюсь  твоей
частью. И помогаю тебе в том, что ты творишь!
   Кеннит испустил судорожный вздох...
   - Чего бы  ты  хотел  от  меня?..  -  спросил  он.  Это  была  жалоба
побежденного, просьба о милосердии и пощаде.
   - Хороший  вопрос...  Жаль,  он  тебе  никогда  раньше  в  голову  не
приходил. Чего бы, значит, я  от  тебя  хотел?..  -  повторил  талисман,
словно пробуя на вкус эти слова и определенно наслаждаясь. - Возможно, я
хотел бы заставить тебя пострадать. Возможно, я хотел  бы  поиздеваться.
Возможно, я...
   Тут за дверью прозвучали шаги. Стук башмачков Этты... и легкий  шорох
босых ног.
   - Будь с Эттой добрее, - торопливо потребовал талисман.  -  И,  может
быть, я...
   Дверь открылась, и он  тотчас  умолк,  превратившись  в  обыкновенную
деревянную бусину на запястье больного. Вошел Уинтроу, и следом за ним -
шлюха.
   - Я привела его, Кеннит, - объявила Этта, прикрывая за собой дверь.
   - Отлично. Оставь нас одних.
   Если треклятый талисман полагал, будто сможет его силой  к  чему-либо
принудить, - он здорово заблуждался...
   - Кеннит... - замялась Этта. - Ты уверен, что это разумно?
   - Нет, - сказал он. - Как раз напротив, я уверен, что это  величайшая
глупость. Люблю, знаешь ли, глупости делать. - Кеннит говорил  негромко,
вполглаза наблюдая за деревянным личиком у себя  на  запястье.  Никакого
движения - лишь глазки посверкивали. Должно быть, талисман  обмозговывал
страшную месть. "Ну и шут с ним. Пока я еще дышу, ничто не заставит меня
расшаркиваться перед поганой деревяшкой..."
   - Выйди, - повторил он. - Оставь нас с мальчиком наедине.
   Этта вышла, держась неестественно прямо. Она плотно притворила  дверь
- это вместо того,  чтобы  как  следует  ею  хлопнуть.  Как  только  она
скрылась, Кеннит кое-как сел в постели.
   -  Подойди,  -  велел  он  Уинтроу.  Тот   повиновался,   и   Кеннит,
дотянувшись,  откинул  угол  простыни,  так  что  его  изувеченная  нога
предстала во всей красе. - Вот, - сказал Кеннит. - Ну и  что  ты  можешь
для меня сделать?
   Зрелище было такое, что мальчишка  побледнел.  Кеннит  видел,  какого
внутреннего усилия ему стоило подойти к постели вплотную  и  рассмотреть
его ногу вблизи. Ко всему прочему, от нее еще и воняло - Уинтроу  помимо
воли поморщился. Однако потом он прямо посмотрел на него своими  темными
глазами и ответил честно и просто:
   - Не знаю, право. Выглядит очень скверно... - Вновь глянул на ногу  и
встретился глазами с пиратом:
   - Давай рассуждать так. Если мы не попытаемся отнять зараженную часть
ноги,  ты  точно  умрешь.  Так  что,  пытаясь  сделать   операцию,   мы,
собственно, ничем не рискуем.
   Кеннит растянул губы в деревянной улыбке:
   - Я-то точно особо ничем не рискую. А ты - собственной жизнью  и  еще
жизнью отца.
   Уинтроу коротко, невесело рассмеялся:
   - Я же знаю, что в случае твоей смерти мне головы не  сносить  -  вне
зависимости от того, сделаю я что-нибудь или нет... - И кивнул в сторону
двери:
   - Она уж точно не позволит мне надолго тебя пережить...
   - Боишься моей  женщины,  а?  -  Улыбка  Кеннит  стала  пошире.  -  И
правильно делаешь... Ладно. Так что ты делать-то предполагаешь?
   Он пытался спрятать свой страх, говоря о нешуточной  операции  как  о
ничего не значившем пустяке.
   Мальчик вновь уставился на  его  ногу...  Он  нахмурился,  размышляя.
Выражение крайнего сосредоточения лишь подчеркивало его юность.
   Кеннит бросил один взгляд на свой разлагающийся обрубок... После чего
предпочел следить за  лицом  Уинтроу.  Он  невольно  содрогнулся,  когда
мальчик протянул руку...
   - Я не буду касаться, - пообещал Уинтроу. Он говорил почти шепотом. -
Мне просто нужно узнать,  где  кончается  здоровая  плоть  и  начинается
пораженная.
   Он сложил руки "лодочкой", словно собираясь удержать что-то под ними.
Поднес ладони к самой ране, потом  его  руки  медленно  двинулись  выше,
скользя вдоль бедра. Уинтроу прикрыл глаза и склонил голову набок, точно
к чему-то прислушиваясь. Кеннит молча следил, как двигались его  руки...
Что он ощущал? Тепло? Или  нечто  более  тонкое  -  например,  медленное
действие яда?.. Руки мальчишки заметно огрубели от  тяжелой  работы,  но
изящество, присущее пальцам художника, никуда не исчезло.
   - У тебя пальца недостает, - заметил он погодя. - Что произошло?
   - Несчастный случай, - рассеянно отозвался Уинтроу. И велел:
   - Тише...
   Кеннит недовольно нахмурился... но спорить не стал и умолк,  как  ему
было сказано. Между  тем  он  обнаружил,  что  чувствует  присутствие