вно, ибо
это была бы ложь...
   ...И вот все столпились перед дверью, за которой лежал умирающий. Все
дружно понизили голос, ни дать ни взять обмениваясь секретами. Как будто
о его смерти ни в коем случае нельзя было упоминать вслух!.. Для Уинтроу
такое поведение было сущей бессмыслицей. Неужели они  не  понимали,  что
дед только рад был умереть?.. Он заставил себя прислушаться к разговору.
   - Я думаю, - говорила бабушка отцу, - нам вообще  не  следует  ничего
ему говорить.
   Она держалась за ручку двери, но не  поворачивала  ее,  чтобы  войти.
Можно подумать, она вообще старалась отгородить от  нее  Кайла.  Тот  же
хмурился, и было видно, что соглашаться с  тещей  он  не  намерен.  Мать
держала  его  за  локоть,  умоляюще  глядя  снизу  вверх  и  кивая,  как
заведенная
   - Это его расстроит.., расстроит... - повторяла она.
   - И зря к тому же, - подхватила бабушка,  как  будто  они  с  Кефрией
обменивались мыслями. - Я потратила долгие недели, чтобы  заставить  его
разделить нашу точку зрения, и наконец он согласился, но  так  неохотно!
Если мы скажем ему, то только спровоцируем его на спор. А если он  устал
и чувствует боль - он становится таким упрямым...
   Она умолкла, и обе женщины уставились на отца Уинтроу, словно  требуя
от него немедленного  согласия.  Он  даже  не  кивнул  им.  Лишь  нехотя
выговорил:
   - Обещаю, что не буду с ним заговаривать.., сразу  по  крайней  мере.
Давайте для начала переправим его на корабль. Как бы то ни  было  -  это
важнее всего.
   - Вот именно, - согласилась бабушка  и  наконец  открыла  дверь.  Они
вошли. Но когда  Малта  с  Сельденом  тоже  сунулись  внутрь,  она  живо
выпихнула их наружу:
   - Вот что, детки, бегите-ка к няне. Пусть Нана  вам  соберет  во  что
переодеться. Ты, Малта, еще сбегай к повару: пусть быстренько приготовит
нам с собой перекусить.., и распорядится, чтобы потом  присылали  еду  в
гавань. - Отдав эти распоряжения, бабушка мгновение непонимающе смотрела
на Уинтроу, как бы соображая, что же с  ним-то  делать.  Потом  деловито
кивнула:
   - Тебе, Уинтроу, тоже потребуется смена одежды. Мы ведь будем жить на
корабле до тех пор, пока... Ох...
   С ее лица вдруг сбежал последний румянец: слишком страшен  был  смысл
только что произнесенного. Такое выражение лица Уинтроу  уже  видел.  Он
часто ходил к людям с монастырскими лекарями, и нередко  случалось  так,
что все их  искусство  лечения  травами  и  прикосновениями  оказывалось
бессильно. В таких  случаях  следовало  больше  думать  о  том,  что  ты
способен сделать для потрясенных горем  родственников  больного.  Вот  и
бабушка вскинула к шее скрюченные пальцы, словно бы намереваясь  порвать
ворот платья, вдруг ставший нестерпимо узким и душным... Уинтроу ощутил,
как волной затопляет сердце непритворная жалость.
   - Ох, бабушка, - выговорил он и потянулся к ней. Он хотел обнять ее и
прикосновением забрать у  нее  часть  навалившейся  тяжести,  но  Роника
шарахнулась прочь. Потом похлопала его по плечику - и оттолкнула.
   - Нет-нет, дорогой, со мной все в порядке. Не  позволяй  своей  бабке
так тебя расстраивать, внучек. Иди лучше  собирай  вещи,  чтобы  нам  не
ждать тебя, когда все будут готовы.
   И захлопнула дверь  у  него  перед  носом.  Некоторое  время  Уинтроу
смотрел на эту дверь, не в силах поверить. Когда же  он  повернулся,  то
встретился взглядами с Малтой и Сельденом.
   - Значит, так... - выговорил он тускло.  Потом  с  неким  ему  самому
неясным отчаянием попытался разыскать в своей душе родственное чувство к
брату и сестре. Он прямо посмотрел им в  глаза  и  проговорил  с  хмурой
торжественностью:
   - Наш дедушка при смерти.
   - Мы все лето это слышим, - отмахнулась Малта. Скривила  губы  -  фи,
дескать, нет бы что умное произнес! - и отвернулась прочь:
   - Пошли, Сельден. Я попрошу Нану уложить твои вещички.
   И увела мальчика, а Уинтроу остался стоять.
   Он  попытался  объяснить  себе  самому,  что  не  следует   принимать
очередную выходку Малты так близко к сердцу. Родители,  посвятившие  его
Са, вовсе не думали тем самым принизить его. А сестра  ведет  себя  так,
потому что от горя сама не своя...
   Нет. Все не  так.  Хватит  врать  себе.  Уинтроу  решил  не  увиливая
разобраться в собственных ощущениях и понять их. Его  матери  и  бабушке
было попросту не до него. А  отец  и  сестра  целенаправленно  старались
ранить его гордость, и он позволил обоим в  том  преуспеть.  Ладно,  что
случилось, то случилось, и то, что ему пришлось испытать, не было знаком
недостатка, который ему следовало бы в себе  изживать.  "Прими  то,  что
выпадает на долю - и расти  духовно",  напомнил  он  себе.  Сразу  стало
легче. Уинтроу отправился в свою комнату - приготовить смену белья.

***

   Брэшен смотрел на Альтию, не в  силах  поверить  собственным  глазам.
"Только этого мне и не хватало", - подумал  он  бестолково,  но  тут  же
ухватился за  шевельнувшуюся  в  душе  струнку  гнева,  поскольку  иначе
недолго  было  и  запаниковать.  Поспешно  закрыв  за  собой  дверь,  он
опустился на колени рядом с Альтией, простершейся на полу. Он  отважился
войти к ней, поскольку она никак не реагировала на все более  громкий  и
настойчивый стук в дверь. Когда же он сердито распахнул дверь  и  шагнул
внутрь, то был готов к любым проявлениям ярости,  вплоть  до  шипения  и
плевков... А вместо этого обнаружил ее неподвижно лежащей  на  полу.  Ну
точь-в-точь упавшая в обморок героиня пьесы  из  грошового  театрика.  С
одной только разницей: те падали этак  изящно  и  непременно  зарывались
лицом в ладони. Альтия же плотно прижимала ладони к деревянному полу, ни
дать ни взять пытаясь запустить в него пальцы.
   По счастью, она дышала. Определенно дышала.  Брэшен  помедлил,  потом
осторожно тряхнул ее за плечо.
   - Госпожа... - начал он с подобающей вежливостью, но тут же  отбросил
лишние приличия:
   - Альтия! Очнись! Да очнись же!..
   Она тихонько застонала, но не пошевелилась. Брэшен в  ярости  смотрел
на нее.  Следовало  бы  заорать  во  все  горло,  призывая  корабельного
доктора.., но он знал - всеобщий шум и беготня ей  вряд  ли  понравятся.
Она не захочет, чтобы ее видели в таком состоянии... Во  всяком  случае,
прежняя Альтия точно не захотела бы.  Обморок  и  лежание  врастяжку  на
голом полу были у той Альтии не в обычае. Как и хандра в каюте во  время
плавания сюда. И Брэшену очень не нравилась ее бледность, не говоря  уже
о туго обтянутых скулах.  Он  оглядел  разоренную  каюту,  потом  поднял
девушку на руки и уложил на лишенный покрывала коечный матрац.
   -  Альтия!  -  позвал  он  требовательно,  и  на  сей  раз  ее   веки
затрепетали. Затем раскрылись.
   - Когда ветер наполняет паруса, ты режешь волны, как раскаленный  нож
режет мягкое масло... - сообщила она ему с тихой улыбкой. Взгляд  у  нее
был далекий. Брэшен едва не  улыбнулся  в  ответ,  ведь  она  словно  бы
поделилась с ним тайной, не предназначенной для посторонних. Он  вовремя
спохватился.
   - Ты что, сознание потеряла?
   Ее взгляд внезапно сделался полностью осмысленным.
   - Я?.. Ну.., не совсем. Я  просто..,  не  могла  удержаться...  -  Не
договорив, она решительно поднялась. Ее шатнуло, но прежде,  чем  Брэшен
успел подхватить ее  под  руку,  Альтия  ухватилась  за  переборку.  Она
смотрела в стену так, словно за ней таился  дивный  пейзаж.  Она  хрипло
спросила:
   - Вы.., приготовили ему место?
   Брэшен кивнул. Девушка ответила  тем  же,  и  он  набрался  храбрости
сказать ей:
   - Альтия... Я горюю вместе с тобой. Твой  отец  так  много  для  меня
значил...
   - Он еще не умер! - отрезала она. Потерла лицо ладонями  и  убрала  с
него волосы. И - словно приведение себя в порядок на том было  полностью
завершено - прошла, спотыкаясь, мимо Брэшена к двери. Он  последовал  за
ней. "Вот это на нее больше похоже. Просто не замечает,  что  рядом  еще
кто-то есть..." Так отмахнуться от его соболезнований!  Можно  подумать,
он из пустой вежливости  эти  слова  произнес.  "Интересно,  она  вообще
задумывалась о том, ЧТО ее отец и его смерть  значат  для  нас,  команды
"Проказницы"?.." А ведь капитан Вестрит был самым честным  и  щедрым  из
всех, выводивших свои корабли из  удачнинской  гавани.  Задумывалась  ли
Альтия, как редко бывает, чтобы капитан заботился о  благополучии  своих
людей на деле, а не на словах? Да какое там, конечно,  не  задумывалась.
Она ведь не ходила на судах, где команду кормили  червивыми  сухарями  и
осклизлой солониной. Она не видела, как старпом до  полусмерти  избивает
матроса только за то, что бедняга недостаточно быстро  исполнил  приказ.
Это верно, капитан Вестрит разболтанности тоже не переносил, но от таких
он попросту избавлялся в ближайшем порту.  Живодерство  было  не  в  его
вкусе. И он знал своих людей до последнего. Он брал  к  себе  далеко  не
первых попавшихся.  А  кого  брал  -  тех  самолично  воспитывал,  учил,
проверял.., и в любой ситуации видел насквозь.
   И его люди, понятно, тоже знали своего капитана. И верили в него. Как
они верили!.. Брэшен знал нескольких, кто  отказался  от  более  высоких
должностей  на  иных  кораблях  -  только  чтобы  остаться  с  капитаном
Вестритом. Были и такие, кто, согласно царившим в Удачном понятиям,  был
староват для работы на палубе, но Ефрон их не гнал, ценя  накопленный  с
годами опыт. Наоборот, он брал новых  матросов,  молодых,  сильных  -  и
ставил рядом со стариками, чтобы учились. Он доверял им свой корабль.  А
они ему - свою будущность.
   И вот теперь, очень скоро, "Проказница" перейдет под ее  начало.  Так
пусть же Са даст ей разум и нравственное  чувство,  чтобы  она  достойно
продолжила дело отца...
   Ведь  у  многих  моряков  вообще  не  имелось  никакого  дома,  кроме
"Проказницы"...
   И одним из них был Брэшен.

ГЛАВА 6
ПРОБУЖДЕНИЕ "ПРОКАЗНИЦЫ"

   У Брэшена сердце перевернулось в груди, а  глаза  обожгли  мгновенные
слезы, когда он увидел, что его капитана вносят на палубу  на  носилках.
Вся жуткая правда дошла до него только теперь, при виде безвольного тела
под льняным покрывалом. Его капитан в самом деле всходил на борт,  чтобы
здесь умереть. Тайная надежда Брэшена, что дела у Ефрона Вестрита  вовсе
не так плохи, как про то говорят, что вольный морской  воздух  и  родная
палуба корабля чудесным образом помогут ему оправиться от болезни -  эта
надежда предстала жалкой и наивной детской мечтой...
   Он почтительно отступил назад, покуда люди под началом  Кайла  Хэвена
несли старого капитана  по  наклонному  трапу  и  потом  устраивали  под
пологом шатра, на скорую руку сооруженного  Брэшеном  из  парусины.  Там
Ефрона встретила  Альтия,  бледная,  точно  лицо  ее  было  вырезано  из
слоновой кости. Остальное семейство тащилось следом, словно стадо  овец,
в одночасье лишившееся пастуха. Вот они заняли места кругом ложа Ефрона,
и  Брэшену   это   зрелище   неприятно   напомнило   накрытый   стол   и
рассаживающихся гостей. Жена  капитана  и  его  старшая  дочь  выглядели
испуганными и растерянными. Дети - включая какого-то мальчика постарше -
явно не понимали, что происходит. Кайл даже отодвинулся прочь  от  своих
домашних,  разглядывая  их  с  недовольным  видом:   так   он,   бывало,
рассматривал плохо  починенный  парус  или  неудачно  размещенный  груз.
Альтия первой сбросила оцепенение. Она тихо ушла, чтобы скоро  вернуться
с кувшином воды и чашкой.  Опустилась  на  колени  у  изголовья  отца  и
предложила ему попить.
   Ефрон  действительно  повернул  голову  и  сделал  глоток  -   доселе
неподвижное тело впервые  пошевелилось.  Потом  приподнялась  истощенная
рука и неопределенным взмахом указала им,  что  его  следовало  снять  с
носилок и уложить на голую палубу. Брэшен едва ли не  первым  устремился
вперед. Старая выучка взяла свое - он  слишком  привык  повиноваться  не
просто команде Ефрона, но даже взгляду или короткому жесту. Он склонился
над ложем старого капитана и только тут подметил недовольную  физиономию
Кайла.
   - Если позволишь, господин мой... - прошептал Брэшен и  был  удостоен
какого-то  подобия  утвердительного   кивка   (послужившего   заодно   и
приветствием). Альтия неожиданно оказалась рядом и  подсунула  руки  под
бесплотные колени отца, Брэшен же приподнял с носилок его  торс.  Правду
сказать, весу в умирающем было совсем немного. Да и  "стариком"  его  на
самом деле не следовало называть... Брэшен с бесконечной заботой опустил
своего капитана  на  обнаженные  палубные  доски.  Он  ждал,  чтобы  тот
застонал или охнул от боли, но  Ефрон,  напротив,  с  явным  облегчением
перевел дух - так,  словно  избавился  от  страшного  груза.  Его  глаза
открылись, и в них даже появилась искорка былого огня. Он нашел  глазами
дочь:
   - Альтия. Нагель <Нагель - деревянный гвоздь или стержень из  твердой
древесины, обычно используется для  неразъемного  соединения  деревянных
деталей.>.., от носового изваяния. Дай...
   Новый ужас мелькнул в глазах  девушки,  но  все-таки  она  расправила
плечи и вскочила на ноги, повинуясь приказу  отца.  Только  возле  углов
побелевших губ залегли складки. Брэшен невольно подался назад... Капитан
Вестрит  не  потребовал  бы  принести  нагель,  если  бы  не  чувствовал
приближения смерти. А значит, пора было оставить его наедине с семьей...
Но тихо убраться прочь Брэшен не успел - Ефрон  поймал  его  запястье  и
стиснул с неожиданной силой. Длинные пальцы капитана прямо-таки  впились
в тело, и умирающий притянул его обратно - поближе к себе. Рядом  с  ним
действительно пахло смертью,  но  Брэшен  не  дрогнул,  лишь  наклонился
пониже, чтобы расслышать голос Ефрона.
   - Будь  с  нею,  сынок...  Ей  понадобится  твоя  помощь.  Помоги  ей
пройти.., через это.
   Брэшен кивнул - дескать, понял, - и  капитан  Вестрит  его  отпустил.
Бывший старпом уже поднимался на ноги, когда умирающий заговорил  снова.
Он сказал:
   - Ты был отличным моряком, Брэшен. - Его голос теперь звучал  ясно  и
на удивление громко, словно он желал, чтобы не только семья слышала его,
но и все остальные. Он, сколько мог, набрал в грудь воздуху:
   - У меня нет претензий к тебе, Брэшен. - Новый мучительный  вздох.  -
Если бы жизнь вернулась ко мне и я снова вышел в море, ты  был  бы  моим
старшим помощником... - Голос его снова угас, последние слова он  скорее
просипел,  нежели  проговорил.  Его  взгляд  покинул  лицо   Брэшена   и
устремился туда, где стоял сердито насупившийся  Кайл.  Ефрон  втянул  в
себя еще порцию воздуха:
   - Но мне больше не ходить по морям... "Проказница" никогда больше  не
будет моей...
   Его губы начинали синеть. Он силился вдохнуть  и  не  мог.  Его  рука
сжалась в кулак и вдруг сделала яростный жест - мало кто понял  бы,  что
он означал, но Брэшен понял. Он вскочил и рванулся  следом  за  Альтией,
чтобы скорее привести ее назад.
   Назначение деревянного гвоздика никакой особой  тайны  не  содержало.
Ефрон  сам  рассказал  Брэшену  вскоре  после  того,  как  назначил  его
старпомом. На  голове  носовой  статуи,  среди  завитков  пышных  волос,
имелась  защелка.  Если  нажать  ее  -  высвобождался  длинный   нагель,
вырезанный  из  шелковисто-серого  диводрева.  И  поверье  гласило,  что
умирающему следует крепко держать в  руке  этот  нагель  -  тогда,  мол,
кораблю достанется елико возможная часть его мудрости и жизненной  силы.
Дело это  было  необязательным,  но  очень  желательным.  Ефрон  показал
Брэшену защелку и объяснил, как она срабатывает, просто на всякий случай
- мало ли что может произойти с ними в  море,  бывает,  что  капитаны  и
погибают вдали от родных берегов,  так  чтобы  старпом  мог  высвободить
заветный гвоздик и вложить его ему, Ефрону, в руки, пока  он  будет  еще
жив.
   Почетная обязанность, которую,  как  Брэшен  сердечно  надеялся,  ему
никогда не придется выполнять. Но вот поди ж ты...
   Альтия только что не свешивалась  с  бушприта  вниз  головой,  силясь
подцепить нагель пальцами и вытащить из  гнезда.  Но  у  нее  ничего  не
получалось. Брэшен без лишней болтовни свесился следом за ней,  обхватил
девушку за бедра и помог опуститься еще ниже, так, чтобы было удобней.
   - Спасибо, - пропыхтела она, и нагель оказался у нее в руках.  Брэшен
без большого усилия перенес ее через фальшборт и поставил на  палубу.  И
она сразу бросилась обратно к отцу, зажав драгоценный гвоздь  в  кулаке.
Брэшен не отставал.
   Они подоспели как раз  вовремя.  И  было  видно,  что  смерть  Ефрона
Вестрита не обещала быть легкой. Вместо того чтобы тихо прикрыть глаза и
мирно уйти, он  отчаянно  и  мужественно  сражался  -  так,  как  привык
сражаться со всем, что ему в жизни противостояло. Альтия  протянула  ему
нагель, и он схватился за него так, словно это могло спасти его.
   - Тону, - просипел он. - Тону на сухой палубе, какая досада!..
   Странное равновесие сил между жизнью и  смертью  держалось  некоторое
время. Альтия и ее отец держались за разные концы нагеля. По искаженному
страданием лицу девушки катились обильные слезы. Волосы  растрепались  и
липли к мокрым щекам. Ее глаза были широко  раскрыты  и  ни  на  миг  не
отрывались от столь же широко и пристально распахнутых черных глаз отца.
Она знала, что ничего больше не может  для  него  сделать,  и  смотрела,
смотрела...
   Вот  рука  Ефрона  заскребла  по  палубным  доскам,  словно   пытаясь
схватиться за гладкое дерево. Он вдохнул еще раз, с хрипом и свистом.  В
углах рта появилась кровавая пена. Члены семьи столпились  кругом  него.
Старшая дочь уцепилась за мать, не в силах выговорить ни слова, но  мать
что-то тихо приговаривала, уткнувшись  ей  в  волосы.  Девочка,  внучка,
ревмя ревела от ужаса, схватив в охапку ничего не  понимающего  меньшого
братца. Старший внук стоял чуть поодаль, с лицом бледным и напряженным -
видимо, испытывал боль. Кайл стоял у ног умирающего, скрестив  на  груди
руки. Брэшен так и не смог догадаться по его лицу, о чем он думал в  эти
мгновения.
   Позади  них,  на  почтительном  расстоянии,  образовался  еще   один,
внешний, круг. Команда корабля комкала в руках шапки, наблюдая за уходом
из жизни своего капитана.
   -  Альтия!  -  внезапно  окликнула  жена  капитана  младшую  дочь.  И
выпихнула вперед, ближе к отцу, старшую. - Ты должна, -  выговорила  она
странно напряженным голосом. - Ты знаешь, что ты должна!
   У нее было такое лицо, как если  бы  она  принуждала  себя  исполнить
нечто весьма неприятное, но  необходимое.  В  глазах  старшей  дочери  -
кажется, ее звали Кефрия? - стыд  мешался  с  дерзостью.  Она  упала  на
колени подле младшей сестры. Протянула дрожащую бледную  руку...  Брэшен
ждал, чтобы она прикоснулась к отцу, но  нет.  Она  крепко  вцепилась  в
нагель, поместив свою ладонь между руками Альтии и Ефрона.
   Таким образом она недвусмысленно заявляла свои права на  корабль.  Ее
мать облекла это требование в слова:
   - Альтия, отпусти гвоздь! Корабль принадлежат твоей сестре! По  праву
рождения.., и по воле вашего отца!
   Голос Роники дрожал, но выговорила она ясно и четко.
   Альтия вскинула глаза, не в силах поверить.
   - Кефрия?.. - непонимающе спросила она. - Кефрия, ты что?..
   Та испытывала явную нерешительность. Даже оглянулась на мать...
   - Именно так! - во всеуслышание объявила  Роника  Вестрит.  -  Так  и
будет, Альтия. Так должно быть - ради всех нас!
   - Папа?.. - голос Альтии задрожал и сорвался.
   Отец по-прежнему не отрывал от  нее  взгляда.  Его  губы  дрогнули..,
шевельнулись.., и он выдохнул свои последние земные слова:
   - От...пус...ти...
   ...Брэшену довелось ходить некоторое время на  корабле,  чей  старпом
был жуть как ловок с деревянной  дубинкой.  Ее  предназначением  было  -
глушить крупную рыбу. Но тот старпом ею в основном оглоушивал  -  причем
тихонько подобравшись сзади - своих подчиненных-матросов, которые, с его
точки зрения, недостаточно рьяно трудились. Сколько раз Брэшен, сам того
не желая,