х, будет принадлежать семейной казне. Себе я
оставлю только необходимое для подготовки корабля к новому плаванию...
   Малта с нарастающим испугом  смотрела  на  мать.  Она  видела:  слова
Альтии поколебали ее. Малта уже хотела вмешаться,  но  тут  Альтия  сама
себе подставила подножку.
   - Неужели это так трудно? - спросила она. - Кайл,  конечно,  упрется,
но все, что от тебя требуется, - это раз  в  жизни  твердо  сказать  ему
"нет". Что, кстати, давно уже пора было сделать. Это ведь семейное дело,
дело  Вестритов,  торговцев  Удачного.  Какое  он  может  иметь  к  нему
отношение?
   - Он мой муж! - выкрикнула Кефрия  возмущенно.  -  Да,  у  него  есть
недостатки, и порой я на него очень даже  сержусь!  Но  он  не  домашнее
животное и не мебель, а часть моей семьи! Этой семьи!..  К  худу  или  к
добру, а эта связь существует, Альтия! И меня тошнит от того, как  вы  с
матерью с ним обращаетесь! Как с чужаком! Да сколько же  можно!  Он  мой
муж и отец моих детей, и он свято уверен в том, что все делает правильно
и хорошо для нашего блага! Если вы ни в грош не ставите его самого,  так
уважайте хотя бы мои чувства к нему!..
   - Да, - сказала  Альтия.  -  Он-то,  помнится,  мои  чувства  ну  так
уважал...
   - А ну-ка, прекратите! - снова вмешалась бабушка. -  Вот  этого-то  я
больше всего и боюсь! Что мы вконец перегрыземся, вместо  того  чтобы  о
семье думать!
   Еще  нескончаемое  мгновение  сестры  мерили  друг   друга   горящими
взглядами. Малта изо всех сил прикусила язык. А как ей хотелось вскочить
и заорать на весь дом, чтобы Альтия попросту убиралась вон! Да  кто  она
вообще такая, если начать  разбираться?  Безмужняя,  бездетная  женщина.
Сухая ветвь на древе семьи. И никакого понятия о семейных  заботах:  все
только о себе да о своей  выгоде.  А  следовало  бы  думать  о  Малте  и
Сельдене - ведь это на них больнее всего отзывались давние ошибки  бабки
и деда, плохо распоряжавшихся делами. Все же  просто,  ну  почему  никто
этого не видит? А папа -  единственный  сильный  мужчина,  оставшийся  в
доме! И насколько разумно будут использованы остатки былых состояний,  в
первую очередь зависит, будут процветать или нищенствовать его  дети.  А
значит, ему и все решения принимать! Ах, если бы только  он  был  сейчас
дома!..
   Но, увы, его здесь не было. И Малта могла только быть его  глазами  и
ушами, чтобы, когда он вернется, сразу узнал все. Все, что замышляли  за
его беззащитной спиной три женщины, слишком жадные до власти!..
   Между тем бабушка протянула руки к  обеим  своим  дочерям.  Медленно,
молча. И те, хотя и весьма неохотно, протянутые руки приняли.
   - Так вот о чем я прошу вас, - тихо  проговорила  Роника  Вестрит.  -
Пусть хотя бы пока наши ссоры не выйдут  за  пределы  этих  стен.  Пусть
внешний мир думает, что мы все заодно.  Альтия,  Кефрия...  В  отношении
"Проказницы" все равно нельзя принимать никаких  решений,  пока  она  не
вернулась в порт. Так давайте же хотя бы до тех пор сделаем то, чего  мы
не делали годами... Станем жить в  этом  доме  как  одна  семья,  станем
прикладывать все усилия на общее благо! - Она поворачивалась то к  одной
дочери, то к другой. - Вы различаетесь между собой далеко не так сильно,
как вам представляется... И, думается мне, стоит  вам  разок  убедиться,
какие горы могут свернуть ваши соединенные силы, и вам уже не  захочется
обращать их друг против друга. Да, каждая из  вас  стоит  на  своем,  но
можно же найти и множество  моментов,  по  которым  нетрудно  достигнуть
согласия... Вам стоит только заново узнать друг дружку, тогда и  шагнуть
навстречу будет не так тяжело!
   Власть старухи над дочерьми казалась почти вещественной эманацией.  В
комнате воцарилась глубокая тишина. Малта явственно чувствовала, как обе
силились возразить. Ни одна не желала смотреть на другую или на мать. Но
молчание длилось, и вот сперва Альтия, а потом и Кефрия  подняли  глаза,
поворачиваясь друг к другу. Малта до боли стиснула кулаки: глаза  сестер
встретились...  и  между  ними  что-то  произошло.  Что?..  Вспомнили  о
согласии, царившем здесь когда-то? Задумались о  долге  перед  семьей?..
Так или иначе, что бы это ни было,  оно  заполнило  зиявшую  между  ними
брешь. Нет, на лицах не возникло умиленных  улыбок,  просто  из  глаз  и
сжатых губ ушло выражение  смертельного  упрямства.  И  вот  уже  Кефрия
(предательница!!!) потянулась к сестре. И Альтия  сдалась,  принимая  ее
руку. А бабушка испустила глубокий вздох облегчения.
   Круг семьи снова замкнулся.
   И одна только Малта заметила, что ее-то в этот круг не включили.
   В ее сердце разгорался холодный огонь, а Роника пообещала дочерям:
   - Вы не пожалеете об этой попытке. Клянусь вам, не пожалеете.
   Малта горько улыбнулась  единственному  зрителю  -  гаснувшему  огню.
Ничего. Она тоже дала кое-какие обещания. И сдержит их. Непременно!

ГЛАВА 12
ПОРТРЕТ "ПРОКАЗНИЦЫ"

   Брэшен лениво привалился спиной к стене капитанской  каюты,  стараясь
выглядеть как можно более крутым и грозным и одновременно являть внешнее
равнодушие к происходящему. Не так-то это  было  просто  -  давать  всем
лицезреть дружелюбную улыбку и готовую к бою тяжелую дубинку. А впрочем,
что в его нынешней работе оказалось на  деле  столь  же  простым,  каким
выглядело поначалу?
   В каюту непрерывным потоком входили  и  выходили  слуги,  приносившие
всякие  разности.  Их  дружные  усилия  быстро   превращали   неряшливое
обиталище Финни в яркий купеческий прилавок.  Стол,  на  котором  обычно
раскладывались  карты,  уже  был  застлан  роскошнейшим  бархатом  цвета
полуночной синевы. На этом замечательном фоне были разложены (и накрепко
пришиты  во  избежание  возможных  случайностей!)  бесчисленные  серьги,
ожерелья, браслеты и иные украшения. Само разнообразие  их  наводило  на
мысли о множестве источников  их  происхождения.  Безвкусные  побрякушки
соседствовали и соперничали с  замысловатыми  произведениями  ювелирного
мастерства. Кажется, не нашлось бы такого металла и  самоцвета,  который
здесь бы отсутствовал.
   Финни развалился в кресле, неспешно созерцая  выложенную  на  бархате
сокровищницу. В грубых пальцах капитана покоилась изящная ножка  тонкого
бокала с вином. Перекупщик, уроженец Дарии  синкур  Фалден,  почтительно
стоял у его локтя. И старался привлечь внимание капитана  по  очереди  к
каждому выставленному предмету.
   - Вот эти, - говорил он, указывая на простое, но изысканное жемчужное
ожерелье в ансамбле с такими же серьгами, -  принадлежали  ранее  дочери
знатного  вельможи.  Присмотрись  к   изгибу   золотых   звеньев   между
жемчужинами  и  к  тому,  какое  теплое  мерцание  они  испускают.  Всем
известно, что жемчуг буквально "расцветает", когда  его  носят  женщины,
одаренные страстным  темпераментом,  а  та,  что  носила  это  ожерелье,
была... Ах,  стоит  ли  долго  рассказывать!  Скажу  лишь,  что,  увидев
храбрецов, взявших ее в плен, она тут же  отказалась  от  мысли  о  том,
чтобы вернуться домой за выкуп.  Если  надеть  такие  жемчуга  на  самую
холоднокровную даму, ленивую и бесчувственную в  любви,  на  поверхность
явятся безумные страсти, хранящиеся под спудом ее души. А если  подарить
их и без того пылкой, то вряд ли ошибусь, сказав,  что  в  таком  случае
мужчина серьезно рискует погибнуть от полного истощения!
   Перекупщик лукаво заломил бровь. Финни в восторге расхохотался.
   Этот Фалден явно обладал богатым даром  рассказчика.  По  его  словам
выходило, что буквально  за  каждой  побрякушкой,  выложенной  на  стол,
тянулась необычайная история, завораживающая  и  романтичная.  В  общем,
Брэшену до сего дня еще не приходилось видеть, чтобы краденое  продавали
с  подобным  шиком.  Молодого  старпома  так  и   тянуло   рассматривать
драгоценности и слушать побасенки дарийца, но бдительность брала верх, и
он не забывал следить за сыновьями Фалдена, которые знай таскали на борт
и раскладывали свои товары. И было  похоже  на  то,  что  все  семейство
разделяло тот же талант ярмарочного зазывалы,  что  и  его  глава.  Трое
мальчишек были разодеты так же ярко и броско, как и  папаша.  Их  наряды
были скроены из тех самых тканей, которые один из них как раз выкладывал
радужными волнами, отматывая понемногу от толстых рулонов. Другой принес
и открыл деревянный резной поставец, открывая  взгляду  несколько  рядов
крохотных закупоренных бутылочек. Что в них помещалось? Образцы  вин?  А
может быть, ароматических масел?.. Брэшену оставалось только гадать.
   Третий сын расстелил прямо на койке капитана большое белое  покрывало
и выкладывал на него  разношерстный  набор  оружия,  столового  серебра,
книг, свитков и еще всякой всячины.  Казалось  бы,  какой  тут  возможен
порядок? Но даже и это не делалось кое-как.  Ножи  образовали  блестящий
веер лезвий и рукояток, книги развернулись на тех  страницах,  где  были
яркие миниатюры... да  и  каждый  прочий  предмет  оказался  представлен
именно таким образом, чтобы вернее привлечь  к  нему  сперва  взгляд,  а
потом и интерес покупателя.
   Вот  за  этим-то  третьим  мальчишкой   Брэшен   и   наблюдал   всего
пристальней. У него не имелось веских причин подозревать  за  семейством
Фалдена  какие-то  посторонние  намерения,  кроме  наследной  страсти  к
торговле... Однако после весьма прискорбного случая, имевшего место дней
десять  назад,  Брэшен  пришел  к  выводу,  что  лучше  перебдеть,   чем
недобдеть. В тот  раз  корабельный  юнга  весь  остаток  дня  оттирал  с
корабельной палубы кровавое  пятно,  оставшееся  после  того  жулика,  а
Брэшен до сих пор  так  и  не  вынес  нравственной  оценки  собственному
поступку. Негодяй вынудил его действовать: не мог же он, в  самом  деле,
спокойно стоять и смотреть,  как  грабят  его  корабль?..  И  все  равно
молодой старпом крепко подозревал, что зря нанялся на "Канун весны".  Не
было бы его здесь - и кровь бы проливать не пришлось...
   Все так, но если не здесь, то где еще он мог бы  оказаться?..  Кстати
говоря, он и не  знал,  чем  обернется  его  нынешняя  служба.  Согласно
бумагам, его просто наняли  старшим  помощником  на  корабль,  ничем  не
отличавшийся  от  других.  "Канун  весны"  был  симпатичным  суденышком,
несколько капризным при сильных  ветрах  из-за  малой  осадки,  но  зато
чудесно подходившим для посещения городков, расположенных в  мелководных
проливах и бухтах. Собственно, по документам "Канун" и  числился  легким
грузовым судном, перевозившим и перепродававшим товары без определенного
маршрута: что под руку подвернется, то и возьмет...
   Реальность, однако, была весьма далека от чиновничьих записей. Брэшен
являлся  у  капитана  Финни  скорее  не  первым  помощником,  а   первым
подручным, исполняя ту  службу,  которая  была  Финни  нужнее  в  данный
момент. Из старпома он становился то телохранителем, то переводчиком,  а
то и вовсе грузчиком. Что же касается самого Финни... Брэшен по сию пору
не мог составить о нем однозначного суждения. Не было ясно даже, решился
Финни полностью ему доверять - или до сих пор испытывал его  надежность.
Капитану,   в   частности,   была   присуща    этакая    обезоруживающая
откровенность, а на самом деле  -  хитрая  уловка,  призванная  дурачить
поистине жутких типов, с которыми ему доводилось иметь  дело.  Финни  не
продержался бы так долго в прибрежной торговле да и просто не  дожил  бы
до своих лет, будь он на самом деле таким доверчивым и  открытым,  каким
любил себя показать. Он был способным  мореплавателем,  а  что  касается
обаяния и способности очаровывать собеседника, то тут равных  ему  найти
было непросто. И тем не менее Брэшен крепко  подозревал:  зайди  речь  о
жизни или о серьезном денежном уроне, этот человек пойдет  на  все,  что
угодно. У него, кстати, имелся давний шрам от ножа, тянувшийся через всё
брюхо и, казалось бы, плохо  соответствовавший  миролюбивому  благодушию
капитана... Насквозь наигранному благодушию. А Брэшен,  впервые  заметив
шрам, вскоре поймал себя на том, что  следит  за  собственным  капитаном
столь же пристально, как и за разными темными  личностями,  приходившими
на корабль торговаться.
   И вот теперь он  наблюдал,  как  Финни,  небрежно  подавшись  вперед,
быстро  ткнул  толстым  пальцем  последовательно  в  двенадцать   разных
украшений:
   - Вот эти я попрошу тебя включить в нашу сделку,  а  остальные  можно
убрать. На что мне побрякушки,  которые  и  так  на  каждом  углу  можно
купить!
   Капитан продолжал легкомысленно  улыбаться,  но  стремительный  палец
безошибочно отметил лучшие драгоценности в собрании Фалдена. Брэшен  про
себя согласился с выбором Финни.
   Фалден  в  ответ  так  и  засиял,  но  что-то   подсказало   Брэшену:
перекупщику сделалось слегка не по себе. Старпом сохранял маску  полного
безразличия. Сколько раз он уже видел, как Финни  исполняет  этот  трюк.
Поначалу он кажется ну просто беленьким и пушистым,  ни  дать  ни  взять
отъевшийся мурлычущий кот, и у очередного перекупщика возникает  иллюзия
- вот сейчас он запросто обведет толстяка вокруг  пальца.  Но  вот  дело
доходит до настоящего торга... И этому Фалдену еще здорово повезет, если
капитан не оставит его вообще без штанов.
   Сам Брэшен не был сторонником такого  подхода.  Когда  он  работал  у
Ефрона Вестрита, тот не раз говорил ему: "Никогда не обгладывай косточку
дочиста, оставь и другому полакомиться. А то очень скоро никто с тобой и
торговать не захочет..."
   Все так, но капитан Вестрит не вел дел с  пиратами.  И  с  теми,  кто
сбывал для них награбленное. Здесь шла совсем другая игра. И  правила  в
ней были совершенно иные...
   С тех пор как они покинули  Свечной,  "Канун  весны"  совершил  очень
неспешное плавание вдоль Проклятых Берегов. Юркое  суденышко  осторожно,
буквально ощупью поднималось вверх по  течению  ленивых  рек  и  бросало
якорь в лагунах, не отмеченных ни на одной  карте  из  числа  когда-либо
виденных Брэшеном. Та часть побережья, которая  представляла  собой  так
называемые Пиратские острова,  к  тому  же  еще  постоянно  меняла  свои
очертания. Кое-кто говорил, это оттого, что бесчисленное множество рек и
речушек, вытекавших во Внутренний Проход по сторонам и между островками,
в действительности являли собой рукава одной гигантской реки, и река эта
без конца  изменяла  свои  бессчетные  русла.  Брэшен  не  видел  особой
разницы, считать ли протоки отдельными реками или одной. Главное, потоки
теплой воды, не допускавшие к островам  холод,  тем  не  менее  безбожно
воняли и покрывали густой липкой грязью  корабельные  днища.  А  уж  как
размокали и ослабевали от этой сырости снасти, какие туманы  царствовали
здесь вне зависимости от времени года - словами попросту не передать!
   Понятно, что другие  суда  здесь  по  своей  охоте  не  задерживались
подолгу. Что за радость торчать точно в парной бане, притом  что  еще  и
запасы пресной воды - если ту жижу, которую здесь  удавалось  раздобыть,
можно было назвать  пресной  водой  -  вконец  протухали  менее  чем  за
сутки?.. Если "Канун" становился на якорь в непосредственной близости от
берега,  команде  житья  не  было  от  полчищ   кровожадных   насекомых,
немедленно приступавших к пирушке. А еще на волнах плясали  необъяснимые
огоньки и любой звук порождал очень странное, обманчивое эхо. Острова  и
проливы появлялись и исчезали по воле прихотливого случая. Ручьи и речки
трудолюбиво намывали грязь и песок, образуя новую сушу, - и  только  для
того, чтобы ночной шторм  не  оставил  и  следа  от  созданного  ими  за
месяц...
   С тех времен, когда Брэшен не по своей воле  плавал  здесь  вместе  с
пиратами,  у  него  сохранились  об   этих   местах   довольно   смутные
воспоминания. Он был тогда юнгой,  что  на  пиратском  корабле  означало
положение чуть получше рабского. В команде "Надежды"  тощему  проворному
юнцу дали прозвище: Ласка. И ему некогда было любоваться пейзажами -  он
носился во всю прыть по снастям, зная,  что  любое  промедление  чревато
нещадным битьем. Деревеньки  по  берегам  запомнились  ему  как  скопища
догнивающих развалюх.  И  жил  в  них  окончательно  отчаявшийся  народ,
которому  просто  некуда  было   больше   податься.   Отнюдь   не   чета
самоуверенным пиратам, изгои, только и  пробавлявшиеся  какой  ни  весть
торговлей, заведенной в этих местах настоящими морскими разбойниками...
   Воспоминания были не из приятных... Являясь  на  ум,  они  заставляли
Брэшена морщиться, как от зубной боли. И что же?  Круг  замкнулся  -  он
снова  был  здесь.  И  с  возрастающим   удивлением   обнаруживал,   что
разнесчастные   деревушки   с   их   беззаконными   обитателями   успели
превратиться в настоящие городки! Помнится, в бытность свою старпомом на
"Проказнице" Брэшен  с  изрядной  долей  недоверия  слушал  россказни  о
постоянных поселениях пиратов,  якобы  выстроенных  на  сваях  где-то  в
болотистых дебрях  речных  верховий.  Зато  теперь,  плавая  на  "Кануне
весны", Брэшен постепенно составил совсем иную,  чем  прежде,  мысленную
карту  неверных  островков  и  оживленных  селений,  лепившихся   к   их
переменчивым берегам. Одни по-прежнему были захудалыми местечками, где у
пристани едва-едва хватило бы места одновременно  двум  кораблям.  Но  в
других на стенах домиков даже появилась краска,  а  кое-где  на  грязных
улочках можно было обнаружить и  магазинчики.  Охота  на  работорговцев,
открытая последнее время пиратами, значительно  увеличила  население,  и
кого только здесь теперь нельзя было встретить! Образованные  невольники
и   искусные   мастеровые,   удравшие   от   хозяев-джамелийцев,   тесно
соседствовали  с  преступниками,  избежавшими  сатрапского   правосудия.
Кое-кто попал сюда вместе с семьями, а иные обзавелись  ими  уже  здесь.
Дети и женщины на сегодняшний день составляли небольшую часть населения.
И чувствовалось с первого взгляда, бывшие рабы изо  всех  сил  старались
воссоздать ту прежнюю жизнь, которая  чьей-то  злой  волей  была  у  них
отнята.  Так   в   совершенно   диких   поселениях   возникали   первые,
отчаянно-смелые ростки кое-какой цивилизованности...
   Капитан  Финни  вел  свой  корабль  от  одного  городка  к   другому,
ориентируясь в переменчивых фарватерах,  течениях  и  приливах,  похоже,
исключительно по памяти. Во всяком  случае,  "Канун  весны"  безошибочно
достигал намеченных гаваней. Брэшен про себя  пришел  к  выводу,  что  у
капитана имелись какие-то тайные карты, вот только старпому он не  давал
ни единым глазком в них заглянуть. Наверное, не находил нужным.  "Вот  и
рассуждай после этого о доверии, - думал  Брэшен,  прищуренными  глазами
следя за сыновьями перекупщика.  -  Ну  просто  напрашивается  мужик  на
ответное предательство..."
   А ведь у капитана Финни  не  задержится  посчитать  за  предательство
чернильные наброски побережий, которые Брэшен аккуратно  вырисовывал  на
клочках парусины и хранил в своей койке, под матрацем.  Еще  бы  -  ведь
изрядная часть благополучия капитана  зиждилась  именно  на  единоличных
познаниях в картографии  Пиратских  островов!  И  конечно,  он  расценит
бережно хранимые  портуланы     старпома   как
покушение на эти свои знания, завоеванные столь тяжким трудом... Тем  не
менее, по мнению Брэшена, обрывки самодельных  карт  должны  были  стать
самым ценным, что он в нынешнем плавании приобретет. Деньги и  циндин  -
слов нет, хороши, но они до того быстро кончаются!.. А кроме того,  если
судьбе будет угодно, чтобы должность старпома для него означала  участие
в разных темных делишках, уж лучше вовеки старпомом не становиться...
   - Эй, Брэшен! - прервал его размышления голос  капитана.  -  Слышишь?
Подойди-ка сюда. Что ты думаешь вот об этой штуковине?
   Брэшен перестал наблюдать за  мальчишками  и  присмотрелся  к  новому
развалу  товаров,  которые  оценивал  Финни.  Капитан  держал  в   руках
украшенный картинками свиток, в котором  Брэшен  сразу  узнал  список  с
Проти