а - как бы та не начала кокетливо перемигиваться  с
молодыми матросами. Бабушка же  все  стояла  впереди  на  палубе,  глядя
вперед. Разговаривала она в основном с носовым изваянием, да и то  тихо.
От этих разговоров у юного священника бежали по спине мурашки. В статуе,
сделанной руками людей, не было частицы живого  духа  Са,  и  оттого  ее
жизнь казалась ему неестественной. Он не чувствовал  в  ней  присутствия
зла - но и добра не чувствовал тоже. На всякий случай  Уинтроу  старался
держаться  подальше  и   мысленно   благодарил   Небеса   за   то,   что
отвертелся-таки от вкладывания нагеля в изваяние.
   Его папаша, кажется, только по пути домой вспомнил о еще одном  своем
сыне. Да и то сам Уинтроу был тому  невольной  виной.  Он  услышал,  как
старпом пролаял двоим матросам какую-то команду (какую именно, он так  и
не понял), те ринулись вперед,  и  он,  стараясь  убраться  из-под  ног,
шарахнулся назад.., прямиком врезался в третьего моряка,  о  присутствии
которого даже не подозревал. Оба свалились,  причем  Уинтроу  приложился
достаточно крепко - так, что дыхание на миг оборвалось. Моряк, мгновенно
вскочив, тут  же  исчез,  бросившись  исполнять  дело,  к  которому  был
приставлен. Уинтроу поднялся  медленнее,  потирая  ушибленный  локоть  и
постепенно  вспоминая,  как  это   делается   -   дышать.   Окончательно
выпрямившись, он обнаружил, что стоит нос к носу перед отцом.
   - Посмотри на  себя,  ты!..  -  прорычал  тот.  Уинтроу  в  некотором
изумлении обежал себя взглядом. Может быть, он испачкался?.. Отец  ткнул
его в плечо кулаком.
   - Да я не о твоих жреческих шмотках!.. На кого вообще  ты  похож?  По
возрасту - почти мужчина, тело как у младенца, а мозги..,  про  мозги  я
вообще  уж  молчу.  Ты  сам  у  себя  под  ногами  путаешься,   чего   ж
удивительного, что и другие о тебя спотыкаются!  Эй,  Торк!..  Возьми-ка
этого недоросля и дай ему какое-нибудь дело,  чтобы  зря  по  палубе  не
болтался!
   Торк был  вторым  помощником.  Невысокий,  но  кряжистый,  с  коротко
остриженными светлыми волосами и светло-серыми  глазами.  Брови  у  него
были совсем белые. Его лицо показалось Уинтроу лысым - наверное, оттого,
что все его  черты  были  какими-то  бледными.  Он  самым  что  ни  есть
буквальным образом воспринял приказ капитана насчет "болтания по палубе"
и увел Уинтроу вниз. Здесь для него нашлась работа: сворачивать  бухтами
<Бухта - трос или снасть,  свернутая  кольцами  либо  восьмерками  и  (в
случае  не  слишком  большой  длины)  определенным  образом   увязанная.
Правильно собранную бухту можно кантовать как угодно  -  она  не  теряет
способности в случае необходимости  легко  и  быстро  разматываться,  не
путаясь и не застревая. В морской практике таким  образом  хранятся  все
"концы" (отрезки веревок и тросов), не используемые  в  данный  момент.>
концы, развешивать цепи. Вокруг лежали уже готовые  бухты  -  на  взгляд
Уинтроу, просто идеальные, - но Торк ворчливо приказал ему привести их в
порядок, да работать  не  кое-как,  а  на  совесть.  Легко  сказать  "на
совесть"!.. Выполнить оказалось гораздо труднее. Размотанные  тросы  тут
же путались, упрямо отказываясь ложиться аккуратными кольцами. От работы
с толстыми, грубыми веревками Уинтроу скоро докрасна намозолил руки, и к
тому же бухты были куда тяжелее, чем выглядели со стороны...  На  нижней
палубе было душно, сюда не проникал дневной свет  (Уинтроу  работал  при
фонаре), и к мальчику начала  подкрадываться  морская  болезнь.  Тем  не
менее он работал и работал, хотя ему казалось - миновало много часов.
   В конце концов  за  ним  прислали  Малту.  Она  довольно  высокомерно
сообщила старшему братцу, что корабль уже в  гавани  и  ошвартован,  так
вот, не  соблаговолит  ли  он  наконец  отправиться  на  берег.  Уинтроу
понадобилось все его самообладание без  остатка,  чтобы  твердо  сказать
себе: "Я жрец Са и должен вести себя соответственно.., а не как  обычный
мальчишка, которого вывела из себя маленькая нахалка!"
   Он молча положил трос,  над  которым  трудился.  Все  без  исключения
бухты, которые он перебирал, выглядели куда менее аккуратно,  нежели  до
начала  его  работы.  "Ладно,  -  решил  он,  -  пускай  Торк   сам   их
перевязывает, если больно охота. Или спихнет это дело  на  какого-нибудь
невезучего моряка..." Так или иначе,  работа  была  не  из  приятных,  и
оставалось только гадать, с какой стати отцу  вздумалось  таким  образом
наказывать его и унижать. "Может, это оттого,  что  я  гвоздь  на  место
отказался вставлять?.." Но большой разницы в этом не было. Все миновало.
Дед почил, и тело его благополучно упокоилось в море. Семейство же  ясно
показало, что ни в каких утешениях со стороны Уинтроу не нуждается.  "Ну
и отправлюсь домой, как только  это  будет  выглядеть  прилично.  Завтра
утром, например..."
   Домой - имелось в виду: к себе в монастырь.
   Он поднялся на палубу и присоединился к  родне,  как  раз  когда  они
раскланивались на прощание с теми из соболезнующих, кто был  с  ними  на
корабле. Кое-кто из этих последних - в действительности очень многие,  -
вежливо прощались с живой статуей на носу.  Когда  все  гости  сошли  по
трапу на причал, летние сумерки уже сменила ночная темнота.
   Семейство задержалось на борту чуть дольше.  Все  утомленно  молчали,
лишь Кайл отдавал распоряжения старпому -  разгрузку  корабля  следовало
продолжить назавтра, как только рассветет. Потом Кайл подошел к своим:
   - Пора домой.
   Он взял под руку жену, а Уинтроу - бабушку. "Как  хорошо,  -  подумал
он,  -  что  там  нас  ожидает  коляска.  Бабушке  небось  трудно  будет
карабкаться вверх по мощеным улочкам, да после всего, да в потемках..."
   Но едва они зашагали прочь по причалу, как  резная  статуя  по  имени
Проказница неожиданно подала голос.
   - Вы уходите? - спросила она с явственным беспокойством. - Что, прямо
сейчас?..
   - Я вернусь на рассвете, - бросил Кайл. Тон у  него  был  такой,  как
если бы рядовой матрос взялся оспаривать его приказание.
   - Вы ВСЕ уходите?..
   На сей раз ей ответил Уинтроу. Что заставило его так поступить, он  и
сам не знал. Может быть, нотка испуга, прозвучавшая в ее голосе.
   - С тобой  все  будет  хорошо,  -  проговорил  он  ласково.  -  Ты  в
безопасности. Ты у причала и надежно привязана, и бояться тебе нечего.
   - Но я боюсь быть одна!.. -  Детская  жалоба,  произнесенная  голосом
взрослой молодой женщины. - Скажите, где Альтия?.. Почему ее нет  здесь?
Она бы меня нипочем одну не оставила...
   Кайл раздраженно бросил:
   - На борту остается старпом! И с ним половина команды!
   Уинтроу поневоле вспомнилось  детство  и  такой  же  голос  отца.  И,
невзирая на все его недавние жреческие умствования  насчет  живой  искры
Са, ему стало сердечно жаль Проказницу.
   - Это не то же самое!.. - почти со слезами крикнула  она,  и  тут  же
Уинтроу услышал собственный голос:
   - Я мог бы остаться, если это ее успокоит. По крайней  мере,  на  эту
ночь...
   Кайл мрачно свел брови, так, будто  сын  вздумал  ослушаться  прямого
приказа, но бабушка незаметно стиснула его руку и улыбнулась:
   - Пусть останется. Пусть в нем заговорит его кровь.
   - Мальчишка не может остаться! - объявил Кайл. -  Он  нужен  мне  для
серьезного разговора!
   - Прямо сегодня? - Кефрия словно бы не верила собственным ушам. - Ох,
Кайл, только не сегодня. Пожалуйста. Мы так вымотались, и  потом  у  нас
траур...
   - А я, - довольно-таки высокопарно заявил Кайл, - полагал, что именно
сегодня мы соберемся в семейном кругу, чтобы обсудить свое будущее.  Да,
мы устали, да, траур - но завтрашний день ждать не будет!
   - А вот я -  подожду,  -  вмешалась  в  спор  бабушка.  В  ее  голосе
прозвучала значительность, и  Уинтроу  заново  увидел  ту  самую  Ронику
Вестрит, которую помнил с младенчества. Его отец открыл было рот, но тут
она добавила:
   - Так что если  Уинтроу  останется  на  борту  и  попытается  утешить
Проказницу, я  это  буду  рассматривать  как  личное  благодеяние.  -  И
обратилась к корабельному изваянию:
   - Только пусть мой внук для начала отведет меня к повозке.  Подождешь
чуточку, Проказница?
   Та с напряженным вниманием следила за спором. При этих словах бабушки
ее лицо озарилось широченной улыбкой:
   - Конечно же, Роника, я подожду. Все в порядке! - И она повернулась к
Уинтроу, заглянув ему в глаза так глубоко, что он даже вздрогнул:
   - А когда ты придешь обратно на  борт,  ты  ляжешь  спать  здесь,  на
носовой палубе, где я смогу тебя видеть?
   Уинтроу неуверенно покосился на своего родителя.  Только  они  с  ним
отдавали себе отчет, что Кайл еще ни на что не дал  разрешения.  Уинтроу
решил не ломиться напролом и выразился осторожно:
   - Если батюшка позволит.
   Ему все еще требовалось задирать  голову,  чтобы  посмотреть  отцу  в
глаза, но он заставил себя сделать именно это - и не отвести взгляда.
   Кайл все еще хмурился, но Уинтроу померещилось  нечто  вроде  тайного
уважения.
   - Разрешаю, - буркнул Кайл наконец, сообщая тем  самым  всему  белому
свету, что окончательное решение осталось все же за ним. Он смерил  сына
взглядом:
   - Когда вернешься на борт, перво-наперво доложись Торку. Он даст тебе
одеяло.
   И покосился на  второго  помощника,  молча  ожидавшего  наверху.  Тот
кивнул - дескать, понял.
   Мать перевела дух - будто бы все это время стояла совсем не дыша.
   - Ну, - сказала она, - значит, все утряслось. Поедемте-ка домой...  -
На этом последнем слове ее голос сорвался, и слезы  полились  заново.  -
Ох, папенька, - прошептала она, ни  дать  ни  взять  за  что-то  упрекая
умершего.
   Кайл потрепал ее по руке и повел прочь от корабля. Уинтроу  вместе  с
бабушкой отправились  следом,  но  медленнее.  Младшие  брат  с  сестрой
нетерпеливо промчались мимо них и убежали вперед, к повозке.
   Бабушка Роника шла очень медленно, и  Уинтроу  решил  было,  что  она
совсем  выбилась  из  сил,  но  она  неожиданно  заговорила,  и  тут  он
сообразил, что  ей  просто  хотелось  остаться  с  ним  наедине.  Она  и
заговорила-то очень тихо, так, чтобы ненароком не услышал  никто,  кроме
него.
   - Я знаю, Уинтроу, все, что происходило сегодня утром, было для  тебя
дико и  непривычно.  Но  только  что  ты  заговорил  так,  как  подобает
истинному Вестриту. В тот миг ты  точь-в-точь  напоминал  мне  покойного
деда. Да и корабль к тебе потянулся...
   Уинтроу, тоже вполголоса, честно сознался:
   - Прости, бабушка, но я совершенно не понимаю, о чем ты толкуешь.
   -  Уж  так  прямо  не  понимаешь?  -  Роника  приостановилась,  и  он
повернулся  к  ней.  Она  была  невысокая,  даже  поменьше  Уинтроу,  но
держалась очень прямо. - Ты говоришь, что не понимаешь, но я вижу  нечто
иное, - продолжала она. - Твое сердце знает ВСЕ, хотя ты сам этого  пока
не осознаешь. Иначе ты не заступился бы за Проказницу так, как ты только
что сделал. Все придет, Уинтроу. Все со временем встанет  на  место,  не
бойся.
   Тут юного священника посетило нехорошее предчувствие. Он-то надеялся,
что нынче попозже вечером они сядут втроем - он, мать и  отец  -  и  обо
всем поговорят начистоту. А они, оказывается, успели что-то  обсудить  у
него за спиной! Что именно - он не знал. Было  только  ощущение  смутной
угрозы.
   Уинтроу сурово напомнил себе, что жрец Са не должен выносить  никаких
суждений заранее. Бабушка, впрочем, ничего больше ему  не  сказала.  Они
прошли по причалу, и он помог ей усесться в коляску, где уже сидели  все
остальные,
   - Спасибо, Уинтроу, - серьезно поблагодарила Роника.
   - Пожалуйста... - ответил он, но ему снова стало  не  по  себе  -  уж
очень было похоже, что благодарили его  не  только  за  то,  что  провел
бабушку до повозки под ручку. Получалось, он вроде как дал  ей  какое-то
обещание, смысла которого сам как следует не понимал. Так не придется ли
ему впоследствии жалеть о случившемся?.. Возница чмокнул губами,  лошади
взяли с места, и коляска, постукивая колесами по булыжнику, укатилась  в
темноту. Затих вдали цокот копыт,  и  Уинтроу  остался  один.  Некоторое
время он просто стоял там, не торопясь  обратно.  Ему  хотелось  тишины,
уединения и возможности поразмыслить.
   Что касается тишины... Ее, увы, не было и в помине. Ни  сам  Удачный,
ни тем  более  его  гавань  никогда  по-настоящему  не  засыпали.  Берег
изгибался полумесяцем, и по всей его длине горели огни и  слышался  шум:
торговля на рынках продолжалась круглые сутки. Порыв ветра донес обрывки
музыки:   верещали   свирели,   звенели   колокольчики   на    запястьях
танцовщицы... Свадьба, наверное. И, соответственно танцы. Ближе  к  тому
месту,  где  стоял  Уинтроу,  горели  смоляные   факелы,   установленные
непосредственно на  причалах.  Возле  каждого  трепетал  круг  неверного
желтоватого света. Волны размеренно плескали о сваи  внизу,  привязанные
лодки тихо скреблись бортами. Темнота  делала  их  похожими  на  больших
деревянных  зверей...  Деревянных?  Зверей?..  По  позвоночнику  Уинтроу
пробежал холодок - он вспомнил  странную,  не  от  Са  исходящую,  жизнь
корабля.  Проказница  определенно  не  была  животным,  но   и   простой
деревяшкой ее язык не поворачивался  назвать...  Некая  безбожная  и,  в
общем-то, страшноватая смесь! И как получилось, что  он  по  собственной
воле вызвался провести ночь на борту?!..
   Он пошел обратно туда, где была  пришвартована  Проказница.  Блики  с
воды, неверный факельный свет... Он  то  и  дело  спотыкался,  и  только
добравшись до корабельной стоянки, сообразил, что это добралась до  него
скопившаяся за день усталость.
   - А вот и ты! - обрадовалось изваяние. - Как хорошо!..
   Уинтроу чуть не подпрыгнул, но вовремя совладал с собой.
   - Я же обещал, что вернусь, - напомнил он Проказнице.
   Как странно было стоять на причале и  разглядывать  ее  снизу  вверх.
Черты ее лица были вполне человеческими, но факельный свет играл на них,
как на обычной деревянной резьбе. И еще кое-что. Отсюда, с причала, было
особенно  заметно,  что   пропорции   ее   тела   намного   превосходили
человеческие. Лицо, руки, шея...
   ...И красивые полные груди, не прикрытые и не стесненные одеждой...
   Уинтроу  поймал  себя  на  том,  что  пялится  на  них,  и  устыдился
посмотреть  Проказнице  в  глаза.  "Это  просто  деревянный  корабль,  -
попытался он убедить себя. - Не женщина, самая  обыкновенная  статуя..."
Без толку. Она улыбнусь ему в потемках -  и  показалась  юной  женщиной,
бесстыдно и соблазнительно склонившейся из окна. "О Са..."
   - Так ты поднимешься на борт? - спросила она с улыбкой.
   - Конечно. Сейчас иду.
   Поднимаясь по трапу  наверх  и  затем  ощупью  пробираясь  по  темной
палубе, Уинтроу продолжал запоздало удивляться  себе  самому.  Насколько
ему было известно, живые корабли были присущи  только  Удачному.  И  его
наставники в жреческих науках никогда не упоминали о них.  Зато  Уинтроу
не  единожды  предупреждали  о   существовании   разных   видов   магии,
противоречивших святой сущности жизни.  Мысленно  он  перебрал  их  все.
Отнятие жизни у кого-либо, чтобы вложить ее во что-то другое..,  отнятие
жизни с целью усилить чье-то могущество.., отнятие удачи и счастья, дабы
придать  себе  либо  кому-то  побольше  жизненных  сил...  Все  не   то.
Пробуждение Проказницы не  относилось  ни  к  одной  разновидности  злой
ворожбы. Дедушка определенно умер бы и без этого  пробуждения,  так  что
жизнь у него ни в коем случае не отнимали...
   Решив так про себя, Уинтроу споткнулся о сложенный на  палубе  канат.
Попытался восстановить равновесие,  но  наступил  на  край  собственного
одеяния - коричневого  послушнического  облачения,  -  и  во  весь  рост
растянулся на палубе.
   Во тьме захохотал кто-то невидимый. Возможно, это смеялись совсем  не
над Уинтроу.  Возможно,  где-то  там,  на  палубе,  собрались  вахтенные
матросы и коротали время, рассказывая забавные истории. Возможно...  Тем
не менее Уинтроу мучительно покраснел, и ему понадобилось большое усилие
воли, чтобы подавить обиду и гнев. "Глупость это,  -  твердо  сказал  он
себе. - Глупо обижаться на  тупиц,  которых  развеселило  мое  неуклюжее
падение. И еще глупее - сердиться, когда я даже не  уверен,  над  чем  в
действительности смеялись. Это все оттого, что сегодняшний день оказался
таким длинным и трудным..."
   Уинтроу поднялся и по-прежнему ощупью направился к форштевню.
   Там, скомканное в кучку, валялось одно-единственное  одеяло.  Грубое,
тонкое  и  колючее.  Оно  еще  хранило  запах  того,  кто  последним  им
укрывался. Рука Уинтроу ощутила какие-то комочки - то ли утолщения плохо
спряденных ниток, то ли засохшую грязь... Мальчик уронил его обратно  на
палубу. Стоило бы совсем от него отказаться - летняя ночь  обещала  быть
теплой,  так  что  по  большому  счету  можно  обойтись  и  без  одеяла.
Оскорбление можно пережить; все  равно  послезавтра  его  уже  здесь  не
будет...  Подумав  еще  немного,  Уинтроу  все  же  нагнулся  и   поднял
злосчастную тряпку.  Учение,  которого  он  придерживался,  предписывало
стойко, без лишних жалоб, переносить осенние  заморозки,  град,  разливы
рек и прочие тяготы, обрушиваемые на нас природой,  но  это  было  нечто
другое. А именно - человеческая жестокость. И ее жрец Са не  должен  был
бессловесно терпеть - вне зависимости от того, на кого она обращена,  на
него ли самого или на других.
   Уинтроу решительно расправил плечи. Он вполне  догадывался,  как  они
судили о нем. Капитанский отпрыск, неудачный сын-недомерок, отосланный в
монастырь, где жрецы Са только и  делали,  что  обучали  его  вселенской
доброте и любви. Уинтроу знал: доброту многие принимали за  слабость.  А
жрецов  и  жриц  Са  считали  этакими  бесполыми  простофилями,  которые
болтались  по  белу  свету,  точно  гoвна  в  проруби,  сотрясая  воздух
дурацкими проповедями. Сделаем, дескать, этот мир средоточием  миролюбия
и красоты, ха!.. К чему это  отношение  порой  приводило,  Уинтроу  тоже
видел. Ему приходилось ухаживать за священниками, которых добрые  миряне
чуть не на руках приносили назад в монастырь -  искалеченных  той  самой
людской жестокостью, против которой они пытались бороться Они умирали во
время моровых поветрий, заражаясь от тех самых  больных,  чьи  страдания
облегчали...
   "Ясный голос и бестрепетный взгляд", - сказал  он  себе.  Повесил  на
руку несчастное одеяло и, бережно ступая, двинулся на ют <Ют -  кормовая
часть верхней палубы судна.>, где  светился  единственный  зажженный  на
ночь фонарь.
   Там, в круге мутного света, сидели три  человека,  а  между  ними  на
палубе  валялись  игральные  фишки.  Обоняния  Уинтроу  коснулся   запах
дешевого крепкого пойла. Скверно. Зато и огонек  оскорбленного  чувства,
тлевший в его сердце, вспыхнул ярким пламенем. Он вступил  в  освещенный
круг так смело, словно в него вселился дух почившего деда. Бросил одеяло
на палубу и спросил без обиняков:
   - С каких это пор на этом корабле принято напиваться во время  ночной
вахты?
   Трое под фонарем невольно отшатнулись прочь. Потом  разглядели,  кому
принадлежал голос.
   - Да  это  ж  всего-навсего  мальчишка-святоша,  -  хмыкнул  один  из
матросов. И вновь опустился на палубу, усаживаясь поудобней.
   - Правильно, - ответил юный жрец. - Но я еще и Уинтроу Хэвен, потомок
Вестритов. И на  борту  этого  корабля  вахтенные  не  пьют  вина  и  не
развлекаются играми. Вахта бдит, и особенно ночью!
   Они тяжеловесно и нехотя поднялись, чтобы  нависнуть  над  ним.  Трое
взрослых, закаленных морем, мускулистых мужчин. У одного хватило совести
хотя бы напустить на себя пристыженный вид, но у  двоих  других  выпитое
явно отняло последнюю способность к раскаянию.
   - Бдит? - нагло  переспросил  чернобородый  верзила.  -  То  бишь  мы
спокойненько  наблюдай,  как  Кайл  прибирает  к  рукам  корабль  нашего
старика,  а  его  команду  заменяет  своими  дружками?   Наблюдай,   как