арила она, приняв его слова за позволение
остаться. Мягкие туфельки просеменили по палубе, и Этта оказалась  подле
него. Естественно, она не посмела прикоснуться к нему. Даже теперь у нее
хватало ума воздерживаться от фамильярностей. Не прислонилась  она  и  к
фальшборту  с  ним  рядом.  Стояла  очень  прямо,  легонько  опираясь  о
фальшборт одной рукой. Стояла  и  смотрела  на  своего  Кеннита.  Спустя
некоторое время он больше не мог выносить ее взгляда и  повернул  к  ней
голову.
   И она улыбнулась ему. Да не просто улыбнулась, а просияла. Прямо-таки
вся изнутри засветилась.
   - Красота... - еле слышно выдохнул голосок на запястье.  На  сей  раз
Кенниту пришлось согласиться. Этта же потупилась и отвела  лицо,  словно
бы охваченная внезапным смущением. На ней опять был новый костюм. Моряк,
который после сражения в бардаке Беттель принес ее на  борт  "Мариетты",
мигом выполнил  первый  наказ  капитана,  снабдив  Этту  большой  бадьей
нагретой воды для мытья.  Но,  когда  дошло  для  приличной  одежды  для
женщины, впал в  полнейшую  растерянность.  Он  только  понимал:  грубая
матросская роба - вовсе не то, что следует предложить спутнице капитана.
Трепеща от собственной смелости, бедный моряк выложил перед  ней  ночную
рубашку   самого   Кеннита.   А   потом   приволок   несколько   рулонов
великолепнейших тканей из их последней добычи. Кеннита сперва  возмутила
подобная щедрость, но потом он махнул рукой и смирился.  Тем  более  что
теперь Этте было чем заняться - благо чего-чего, а  ниток  и  иголок  на
борту парусного корабля имелось в достатке. А еще через  несколько  дней
он уже не ругать, а благодарить готов был матроса за  его  блистательную
идею. Ибо, пока женщина занималась шитьем, ей  недосуг  было  беспокоить
его.
   Одежда же, которую увлеченно кроила себе Этта, разительно  отличалась
от всего, что Кенниту до сих пор доводилось видеть на женщинах. И  в  то
же время как нельзя лучше подходила для жизни на корабле.
   Ну, то есть Кеннит вовсе не имел в виду до бесконечности держать Этту
на борту "Мариетты". Просто ему еще не  попалось  достаточно  приличного
места,  где  он  смог  бы  ее  оставить.  Что  ж,  Этта,  видимо,  умела
применяться решительно к любым обстоятельствам, и это было очень удобно.
За все время на корабле она ни единого разу ни на что не пожаловалась...
Если не считать маленького происшествия на второй день  плавания,  когда
она, можно сказать, штурмом взяла камбуз и едва не пристукнула  кока  за
то, что бедняга пересолил тушеное мясо для стола капитана. С тех пор она
взялась приглядывать за приготовлением еды, предназначенной  для  подачи
им в каюту. Результат не замедлил  сказаться.  Обеды  сделались  гораздо
вкуснее.
   "Как бы то ни было, она - шлюха", - напомнил себе Кеннит. Несмотря на
драгоценный  блеск  гладких,  коротко  остриженных  волос,  по   которым
скользили отсветы корабельных огней. Несмотря на изумрудно-зеленый  шелк
блузы, снабженной длинными рукавами, на парчу  штанов,  куда  заправлена
была блуза, несмотря  даже  на  золототканый  кушак,  охвативший  тонкую
талию, - Этта оставалась просто его шлюхой. Хотя бы в  мочке  ее  уха  и
мерцал крохотный рубин, а тело укрывал от ночного холода роскошный плащ,
отороченный мехом...
   - Я  тут  все  думала  о  живом  корабле,  который  сегодня  от  тебя
ускользнул... - дерзнула подать голос она. И подняла  на  него  глаза  -
слишком смелые, на его вкус. Кажется, она сама поняла что к чему, потому
что тут же снова потупилась. Даже прежде, чем Кеннит рявкнул:
   - Не смей напоминать мне об этом!
   - Не буду, - смиренно пообещала она.  Но  очень  скоро  -  такова  уж
женская природа! - нарушила свое слово. - Ходкость живого корабля, верно
служащего владельцу, поистине легендарна, -  негромко  проговорила  она.
Она смотрела на кильватерную струю "Мариетты"  и  рассуждала  словно  бы
сама с собой. - Я очень мало понимаю  в  пиратстве,  можно  сказать,  не
понимаю совсем ничего, - продолжала она. - Но я  вот  о  чем  думаю:  не
удастся ли это стремление живого корабля как-нибудь обратить против него
самого?
   Кеннит насмешливо фыркнул:
   - Может, посоветуешь, как?
   Этта облизнула губы, прежде чем отвечать, и на миг Кеннит  забыл  обо
всем окружающем, полностью завороженный едва заметным движением влажного
розового язычка. Он ощутил, как в нем весьма некстати начало разгораться
желание.  "Проклятье!  Воистину,  постоянное  общество  женщины   вредно
мужчине..." Кеннит тихо выдохнул и снова начал дышать.
   Этта искоса на него  посмотрела...  Будь  Кеннит  точно  уверен,  что
уголки ее губ шевельнула насмешка  над  ним,  -  точно  пощечину  бы  ей
закатил. Но она заговорила по-прежнему о пиратстве.
   - Кролик находит свою гибель, со всех ног влетая  в  силок.  Если  бы
кто-то разведал, куда именно направляется живой корабль... И если  бы  у
этого кого-то было наготове несколько кораблей, а не один...  Почему  бы
одному из этих судов не пуститься в погоню и не  загнать  живой  корабль
прямым ходом в засаду? - Она помолчала, разглядывая светящееся море. - Я
так понимаю, разогнанный корабль очень  трудно  сразу  остановить,  даже
если впереди по курсу замечена опасность. А в здешних  водах  так  много
узких проливов,  где,  чтобы  избежать  столкновения,  ему  пришлось  бы
выбрасываться на мель...
   - Может получиться, - буркнул Кеннит. - Хотя и  сдается  мне,  что  в
твоем   плане   слишком   много   всяческих   "если".   Слишком   разные
обстоятельства должны вместе совпасть.
   - Ты, наверное, прав, - согласилась она.  И  чуть  тряхнула  головой,
отводя волосы с глаз. Ее стриженые волосы  были  совершенно  черны.  Как
ночное небо меж звезд. Ее можно было целовать безо  всякой  опаски:  все
эти дни он оставался ее единственным  мужчиной.  Она  заметила,  что  он
пристально за ней наблюдает. Ее глаза расширились, она задышала  чаще  и
глубже... Кеннит одним движением прижал ее к себе и к фальшборту. Силой,
потому что так ему  захотелось,  заставил  раскрыть  губы  для  поцелуя.
Ощутил сквозь тонкий теплый шелк ее маленькие острые груди...  Оторвался
от ее губ.
   - Никогда, - сказал он, - слышишь, никогда не учи меня моему ремеслу.
Я сам знаю, как заполучить то, что хочу. И уж  как-нибудь  обойдусь  без
бабьих советов!
   В ее глазах была ночь.
   - Ты знаешь.., ты очень хорошо знаешь, - хрипловато согласилась она.

***

   ...Он услышал их шаги, когда они были еще далеко. Он знал, что стояла
самая что ни есть глухая ночь: последние вечерние  птицы  умолкли  много
часов назад. Все его тело каплями покрывала влага, из чего он  заключил,
что  ночь  была  еще  и  туманной.  Поэтому  Совершенный  не  на   шутку
встревожился, заслышав шаги. С какой бы это стати  двоим  людям  посреди
ночи, да притом в  густой  туман,  чуть  не  ощупью  пробираться  в  его
сторону?.. А шли именно к нему; больше на пустом берегу просто ничего не
было. Когда люди приблизились, он распознал  запах  масла,  горевшего  в
ручном фонаре. Похоже, впрочем, пользы от фонаря было немного: люди то и
дело ругались вполголоса, поскальзываясь и спотыкаясь.  Так...  Мингслея
он уже  узнал.  Этот  противный  голос  что-то  часто  стал  раздаваться
поблизости...
   "А что если они идут меня поджигать?.." Даром ли он дразнил Мингслея,
когда тот в последний раз здесь был. Вот возьмет и запустит в него своим
масляным фонарем... Стекло разобьется, горящее масло растечется  по  его
телу.., и он будет долго-долго кричать, медленно и беспомощно погибая  в
огне...
   - Недалеко осталось, - пообещал своему спутнику Мингслей.
   - Третий раз ты уже это повторяешь, - пожаловался другой  голос.  Его
калсидийский акцент был еще заметнее, чем джамелийский - Мингслея.  -  Я
дважды падал и, кажется, колено себе в кровь рассадил!  Надеюсь  только,
Мингслей, ты не зря меня сюда притащил!
   - Не зря, ни в коем случае не зря. Погоди чуток, сам все и увидишь.
   - Да что я смогу в таком тумане  увидеть?  Мы  что,  днем  прийти  не
могли?
   Померещилось  ли  Совершенному,  или  Мингслей   действительно   чуть
помедлил с ответом?..
   -  В  городе  относятся  к  нашему  делу..,  скажем  так  -   отчасти
неодобрительно. Старинным семействам очень не по ноздре, что  кто-то  со
стороны, не из их числа, собирается завладеть живым  кораблем.  Если  бы
только они прослышали о твоей заинтересованности...  Прямо  тебе  скажу:
мне уже намекали, и притом очень прозрачно, чтобы  я  от  этого  корабля
держался подальше. А когда я спрашивал почему,  -  отделывались  лживыми
отговорками.  Они  утверждают,  будто  только  торговец  из   старинного
семейства,  и  более  никто,  может  обладать  живым   кораблем.   Опять
спрашиваешь почему,  и  они  нагромождают  новые  увертки,  одна  другой
лживее.  Это-де  противоречит  всем  их  традициям.  И  больше   никаких
объяснений. А на самом деле все ой как непросто! Я ни  о  чем  таком  не
подозревал, когда только взялся в этом деле посредничать... Ага! Вот  мы
и пришли! Видишь? Даже сейчас, когда он полуразрушен, заметно, насколько
великолепен он некогда был...
   Пока Мингслей держал свою речь, голоса  придвинулись  к  Совершенному
почти вплотную. Его успели одолеть самые черные подозрения, но,  тем  не
менее, его голос прогудел зычно и грозно:
   - "Великолепен"? В прошлый  раз,  помнится,  ты  меня  жутким  уродом
назвал!
   И, к своему немалому удовлетворению, услышал, как ахнули оба.
   Потом Мингслей  принялся  болтать,  только  голос  был  почему-то  не
особенно тверд:
   - Этого только следовало ожидать. Живой корабль, он, как ни крути,  -
живой...
   Металл звякнул о  металл,  и  Совершенный  сообразил,  что  с  фонаря
сдвигают  колпачок,  дабы  он  ярче  светил.  Запах  раскаленного  масла
сделался гуще. Совершенный беспокойно задвигался  и  скрестил  на  груди
руки.
   - Стало быть, Ферс, вот он перед тобой, - объявил Мингслей.  -  Ну  и
что ты о нем думаешь?
   - Я.., я попросту потрясен, - пробормотал его спутник. В  его  голосе
звучал неподдельный благоговейный страх. Потом он откашлялся и добавил:
   - Но я по-прежнему не возьму в толк, зачем было приходить сюда ночью.
Ну, то есть отчасти я понимаю твой  интерес.  Тебе  нужна  моя  денежная
поддержка.  Но  мне-то  зачем  помогать  тебе  втрое  вздувать  цену  на
брошенный корабль с изрубленным носовым изваянием? Хотя бы это  изваяние
и разговаривало...
   - Потому, - словно раскрывая страшную тайну, отвечал Мингслей, -  что
он сработан из чистого диводрева.
   - Ну и что с того? - парировал Ферс. -  Все  живые  корабли  из  него
делают.
   - Делают. Но зачем? - Теперь Мингслей  говорил  точно  посвященный  в
некое запретное знание. - Зачем строить корабль из диводрева - материала
настолько чудовищно дорогого,  что  за  него  потом  целыми  поколениями
расплачиваются? А?
   - Все знают зачем, - буркнул Ферс. - Они оживают. И  плавать  на  них
легче, чем на простых.
   -  Ну  да,  конечно.  И  ради  таких  выгод,  например,  ты  стал  бы
втравливать в неприятности три-четыре поколения своей родни -  все  ради
того, чтобы обладать живым кораблем?
   - Я - нет. Но торговцы Удачного - другое дело. Они  все  чокнутые.  И
это тоже всему свету известно.
   - Ага, они чокнутые, в смысле почитай каждая из этих треклятых  семей
безумно богата, - усмехнулся Мингслей. - А откуда у них такое богатство?
   - Треклятая же монополия торговать первейшими  на  всем  белом  свете
товарами, - в тон ему отвечал Ферс. - Мингслей,  о  деньгах,  товарах  и
обогащении мы могли бы с тобой судачить в гостинице у огня, за кружечкой
горячего сидра со специями. Я замерз, я до костей вымок в этом туманище,
и у меня колено болит. Наверное, камень ядовитый попался.  Хорош  водить
вокруг да около, давай, дело наконец говори!
   - Камень не камень, а вот если на нем морской желудь сидел,  в  самом
деле запросто можно отравиться, - зловеще прогудел Совершенный. -  Скоро
твое колено воспалится и страшно распухнет. Так что готовься страдать не
меньше недели...
   - Тихо, ты!.. - зашипел Мингслей.
   - С какой это стати? - насмешливо отозвался корабль. -  Ты  что,  так
боишься, что тебя здесь застукают? За попыткой сварганить дело,  которое
тебя совсем не касается? За болтовней о том, чем тебе самому не овладеть
никогда?
   - А вот почему! - неожиданно объявил обозленный Мингслей. - Я  сейчас
все ему про тебя расскажу! В том числе и  про  ценнейший  секрет  твоего
диводрева, которым вы нипочем не желаете поделиться. А все потому, что в
таком случае старинным торговцам Удачного собственные  крыши  на  головы
упадут. Ты только подумай, Ферс: на чем в действительности держится этот
хренов Удачный? Да уж не на какой-то незапамятной милости от  одного  из
прежних сатрапов. Товары, идущие с реки Дождевых Чащоб, - вот где собака
зарыта! Чащобы - вот где корень всему!
   -  Ты  бы  поосторожнее  с  этим  мудозвоном,  -  громко  предостерег
Совершенный невидимого ему Ферса. - Есть секреты, в которые не стоило бы
совать нос. А то как бы цена не оказалась выше, чем ты готов заплатить!
   - Река Дождевых Чащоб, чьи холодные  воды  временами  превращаются  в
кипяток и становятся то бурыми, то белыми, как молоко! Откуда она течет,
эта река? Легенды мы с тобой слышали. Насчет огромного  горячего  озера,
гнездилища огненных птиц. Земля там, говорят, непрестанно дрожит, а суша
и вода покрыты туманом. Оттуда-то  и  течет  наша  река.  Она  белеет  и
становится горячей, когда земные содрогания делаются сильней. Белая вода
разъедает корабельную обшивку  лишь  чуть  медленнее,  чем  человеческие
кости и плоть. Так что на корабле по реке не поднимешься. И  по  берегам
не пройдешь. Потому что берега  эти  -  сплошь  смертоносная  топь.  Там
лианы, с которых капает кипящая кислота, а сок любого растения  вызывает
на коже рубец, который неделями потом горит и гноится...
   - Говорю тебе - к делу! - раздраженно перебил Ферс  пространную  речь
Мингслея.
   - Заткнись! - одновременно с ним взревел Совершенный. - Захлопни свою
поганую пасть! И вообще, убирайся с моего  берега!  Прочь!  Или  подойди
ближе, и я голову тебе  оторву!  Да,  так  даже  лучше!  Ну,  иди  сюда,
человечишко! Иди сюда!
   И он принялся размахивать ручищами, вслепую хватая пустой воздух.
   - Только живому кораблю река нипочем, - продолжал Мингслей. - Кораблю
с корпусом из диводрева не может нанести вред  ни  белая  вода,  ни  тем
более бурая. А еще этот корабль с момента  своего  оживления  уже  знает
единственно верный фарватер, ведущий вверх по реке... Вот почему  старые
торговцы Удачного держат монополию на свою  безумно  выгодную  торговлю!
Без живого корабля никому  не  войти  в  долю!  -  и  Мингслей  выдержал
театральную паузу. - Теперь  понимаешь,  чем  именно  я  даю  тебе  шанс
обзавестись?
   - Ложь! - в отчаянии закричал Совершенный. - Ложь! Все далеко не  так
просто, как он говорит! И потом, даже  если  ты  меня  купишь,  я  и  не
подумаю плавать ради тебя. Я перевернусь и всех вас поубиваю. Я это  уже
делал! Или ты ничего про меня не слыхал? Не слыхал? Так  поди  расспроси
по  тавернам.  Попроси  их  тебе  рассказать  про  Совершенного,  он  же
Отверженный, он же  просто  Корабль  Смерти!  О,  они  много  чего  тебе
порасскажут! И доподлинно объяснят, что я тебя всенепременно убью...
   - Его можно заставить служить, - со спокойной уверенностью  продолжал
Мингслей. - Или попросту снять с  форштевня.  Корпус  -  вот  что  всего
важнее. А там любой опытный  речник  с  лотом  сможет  провести  нас  по
фарватеру. Подумай только, какие  дела  мы  сможем  проворачивать  -  на
живом-то корабле! Там, в верховьях,  живет  какое-то  племя,  с  которым
торговцы Удачного ведут дела. Одно плавание  туда  -  и  мы  озолотимся.
Прикинь, Ферс, мы  сможем  заплатить  дикарям  вдвое  против  того,  что
предлагают здешние торговцы - и  все  равно  внакладе  не  останемся!  А
заодно запустим руку в торговлю, до которой ни  один  чужак  со  времени
Удачного  ни  разу  не  допускался.  У  меня  достаточно  связей   среди
перекупщиков: этим  людям  на  все  наплевать,  окромя  цены  на  товар.
Денежная поддержка, чтобы развернуться  -  вот  и  все,  что  мне  надо.
Подумай, какое вложение для твоего капитала!
   - Опять лжет! - проревел в темноту Совершенный. - Он тебя  на  гибель
толкает! А то и хуже!  Причем  намного  хуже!  Есть  вещи  хуже  смерти,
слышишь ты, мразь калсидийская! Но вот об этом-то тебе только  старинные
торговцы рассказать могут. Только они одни знают, а больше никто!
   - Интересно.., до известной степени, - заметил Ферс невозмутимо. - Но
не продолжить ли нам нашу беседу где-нибудь в более удобном местечке?
   - Нет!!! - взвыл Совершенный. - Ты понятия не имеешь,  что  он  хочет
тебе втюрить за деньги, какое горе накликать!  Понятия  не  имеешь!..  -
Неожиданно его голос сорвался. - Я не пойду с тобой! Не пойду! Не пойду!
Я не хочу! И ты не сможешь заставить меня, не сможешь! Потому что я убью
тебя! Я всех вас убью!..
   Его могучие руки снова пришли в лихорадочное движение. Если бы он мог
достать ими до земли, в людей полетели бы камни, песок, водоросли -  все
что ни попадя. Но огромные ладони смыкались и размыкались  впустую...  И
Совершенный замер, прислушиваясь. Шаги удалялись...
   - ..Никому не расскажет?
   - Не стоит беспокоиться, - уверенно отвечал Мингслей. -  Ты  сам  его
слышал. Он же полностью свихнулся. Из  ума  выпрыгнул.  Кто  его  станет
слушать? Сюда вообще никто никогда не приходит.  А  если  даже  случайно
кто-нибудь забредет - разве ему поверят?..  Вот  в  этом-то,  друг  мой,
смысл  и  красота  нашего  дельца.  Оно  просто  недоступно  их  убогому
воображению. Этот корабль валяется здесь уже годы! Долгие годы! И до сих
пор никто не додумался...
   Больше ничего нельзя было разобрать, только  плеск  волн.  Все  звуки
поглотил густой, как вата, туман...
   - Не-е-ет!!! - отчаянно закричал  Совершенный.  И,  закинув  руки  за
голову, принялся дубасить кулаками по собственной обшивке. -  Не-е-ет!!!
- закричал он вновь, громче прежнего. Все было в этом крике  -  яростный
вызов, отчаяние  и  безнадежность.  Его  действительно  никто  не  желал
слушать. Никто никогда не слушал его... Сущее проклятие. Он говорил,  но
на его слова не обращали внимание.  Они  спустят  его  на  воду,  и  ему
придется убить их.., опять...

***

   - Змея!!!
   Голос Альтии прозвенел так же ясно и холодно, как и ночь,  окружавшая
идущий корабль. Она держалась онемевшими  пальцами  за  край  "вороньего
гнезда", упираясь ногами в стенки своего похожего  на  неглубокую  бочку
насеста. И напрягала зрение,  стараясь  не  упустить  из  виду  плывущую
тварь. Снизу уже доносился грохот  ног  высыпавшей  на  палубу  команды.
Долетевшее с мачты предупреждение юнги Этта передавали из  уст  в  уста.
Распахивались люки, матрос за матросом  выпрыгивали  наверх.  Надо  было
готовиться  отражать   нападение.   Всеми   силами,   всеми   подручными
средствами...
   - Где? - проорали с палубы.
   - Право три румба! И крупная, зараза!
   "Все они крупные",  -  подумала  она,  силясь  устроиться  как  можно
прочнее. Она вымокла, замерзла и смертельно устала. И  подживающая  рана
на голове пульсировала немилосердно и непрестанно. В зябкую ночь,  вроде
нынешней, кожу еще и стягивало от холода, и рана уже не пульсировала,  а
донимала тупой ноющей болью на  грани  терпимого.  Воспаление,  впрочем,
давно уже улеглось,  и,  когда  шов  стал  невыносимо  чесаться,  Риллер
разрезал и вытащил нитки. Он был  весьма  неуклюж  и  сыпал  грубоватыми
шуточками, высмеивая юнгу, вздрагивавшего от  боли.  Но  это  было  куда
лучше, чем затаенная нежность, которую она  замечала  в  глазах  Брэшена
всякий раз, когда они с ним сталкивались. "Да чтоб ты провалился!" Да не
один раз, а тридцать три раза. Ибо полюбуйтесь-ка на нее - сидит чуть не
на клотике мачты и знай думает о мужике... Когда самая ее жизнь  завис