му разговора.
   - Мы с тобой говорили не об Уинтроу, а о Малте,  -  сказала  она.  И,
осененная новой мыслью, добавила:
   - Вот ты утверждаешь, что ты и только ты один знаешь,  как  вырастить
нашего сына мужчиной. Так, может, ты согласишься - женщине  виднее,  как
наилучшим образом руководит взрослением девочки?
   От нее даже впотьмах не укрылось изумление  на  его  лице,  вызванное
язвительностью ее тона. Кажется, она  выбрала  не  правильный  путь  для
привлечения его на свою сторону. Но слова уже были произнесены.., а  она
-  слишком  обозлена,  чтобы  хоть  пожелать  взять  их  назад.  Слишком
обозлена, чтобы  по  обыкновению  клянчить  и  льстить  и  тем  пытаться
чего-либо от него добиться.
   - Будь на твоем месте другая, я бы с этим,  может,  и  согласился,  -
ответил Кайл холодно. - Но  я  еще  не  забыл,  какой  ты  сама  была  в
девичестве. Твоя матушка держала тебя на короткой шлейке совершенно  так
же, как ты сейчас пытаешься держать  Малту.  А  ты  помнишь,  сколько  я
провозился, силясь пробудить в  тебе  женщину?..  Не  у  каждого  мужика
хватило бы терпения. И я совсем не хочу, чтобы Малта  выросла  такой  же
застенчивой и робкой, как ты.
   Это были очень жестокие речи...  У  Кефрии  перехватило  дыхание.  Их
неторопливое ухаживание и дивно-медлительный расцвет  несмелой  надежды,
постепенно переросшей в  уверенность  в  серьезных  намерениях  Кайла..,
ничего дороже этих воспоминаний у Кефрии за душой не было. И вот это все
оказалось у нее отнято в  один-единственный  миг.  Оказывается,  все  те
месяцы, пока она робко принимала его знаки внимания, он мучился скукой и
совершал  подвиги  долготерпения?..  Женщину  он  в  ней,   видите   ли,
пробуждал! Учитель нашелся!..
   Она посмотрела на человека, столько лет делившего  с  ней  постель  и
оказавшегося вдруг совершенно чужим. Как хотелось  бы  ей  притвориться,
будто он никогда не говорил того,  что  сейчас  произнес.  Притвориться,
будто он ляпнул эти слова в минутном порыве, что на самом  деле  они  не
имели ничего общего с его  истинными  чувствами  к  ней...  Внутри  было
пусто. И холодно. В порыве, не в порыве это  было  сказано,  не  все  ли
равно?.. Теперь она видела, что в действительности Кайл Хэвен был совсем
не таков, каким она его привыкла считать. Она вышла замуж и прожил  годы
с вымышленным образом, а не с живым  человеком.  Она  попросту  выдумала
себе мужа. Нежного,  любящего,  смешливого..,  подолгу  отсутствовавшего
дома, ибо таково ремесло моряка.., выдумала - и нарекла его Кайлом. И во
время его редких и коротких побывок старательно закрывала глаза на любые
проявления, искажавшие ее идеал. Каждый раз у нее была  наготове  добрая
дюжина объяснений. "Он устал.  Он  только  что  вернулся  из  долгого  и
трудного  плавания.  Мы  отвыкли  друг  от   друга   и   теперь   заново
привыкаем..." И даже теперь - после всего, что он  успел  нагородить  со
времени кончины отца - она изо всех  сил  пыталась  видеть  все  тот  же
восхитительный придуманный образ. Тогда как жестокая правда гласила, что
он этому романтическому образу не соответствовал никогда. Он был  просто
мужчина. Самый обычный мужчина. Нет. Он был даже глупей большинства их.
   Во всяком случае, у него хватало глупости полагать, будто она обязана
была его слушаться. Даже в тех вещах, в которых она разбиралась заведомо
лучше него. И даже когда его не было дома, чтобы с ней спорить.
   Кефрии показалось, будто она неожиданно распахнула  глаза  и  увидела
кругом себя солнечный свет.
   Почему она никогда раньше об этом не задумывалась?..
   Быть может, Кайл понял, что зашел далековато. Он перекатился  к  ней,
протянул руку по простыням, смахивавшим на ледяные поля, и тронул Кефрию
за плечо.
   - Иди ко мне, - позвал он ее, пытаясь утешить. - Ну,  ну,  не  дуйся.
Это же моя последняя ночь дома. Верь  мне.  Если  в  этом  плавании  все
пойдет так, как  я  задумал,  в  следующий  раз  я  смогу  пробыть  дома
подольше. Тогда-то я сниму с твоих плеч весь этот груз. Малта,  Сельден,
корабль, наши владения... Я все приведу в порядок и  буду  хозяйствовать
так, как надо было с самого  начала.  Ты  всегда  была  такой  робкой  и
застенчивой... Я же это не в упрек тебе сказал, потому что это  не  было
недостатком, который ты вольна изменить. Я, наоборот,  хотел,  чтобы  ты
знала: я понимаю, что при всем том ты очень старалась справиться. И если
уж кого-то надо в чем-то винить, так это  меня.  Сколько  лет  ты  света
белого не видела из-за бесконечных хлопот!
   Он подтянул к себе безучастную Кефрию, прижался ней и заснул,  а  она
еще долго лежала с открытыми  глазами.  Тепло  его  тела,  которому  она
совсем недавно так радовалась  теперь  тяготило  ее.  Его  тепло  и  его
тяжесть. А  обещания,  которыми  он,  кажется,  пытался  ее  подбодрить,
отдавались в памяти подобно угрозам...

***

   В темноте своей спальни Роника Вестрит вздрогнула и открыла глаза.  У
нее  тоже  было  открыто  окно,  и   ночной   ветерок   шевелил   тонкие
просвечивающие занавеси. "Я теперь сплю совсем по-старушечьи, -  сказала
она себе. - Урывками. Толком не сплю, толком не бодрствую,  как  же  тут
отдохнуть?" И она вновь опустила веки. Быть может, причиной  всему  были
долгие месяцы, проведенные у постели Ефрона. В те  дни  и  ночи  она  не
отваживалась заснуть глубоко и, стоило ему чуть пошевелиться - мгновенно
подскакивала. "Глядишь, минует  несколько  месяцев  одиночества  -  и  я
отвыкну и снова буду спать как все люди..."
   Пока на это было не очень похоже.
   - Мама...
   Еле слышный шепот мог бы принадлежать привидению
   - Да, дорогая моя. Мама здесь, - столь же тихо ответила Роника.  Глаз
она не открыла. Она слишком хорошо знала подобные голоса. Уже не  первый
год они звали ее  по  ночам.  Ее  сыновья,  ее  маленькие  сыновья.  Они
по-прежнему приходили к ней по ночам. И, как бы ей ни было  больно,  она
никогда не открывала глаз и не спугивала  видения.  Не  стоит  отвергать
утешение.., хотя бы оно само по себе было мукой.
   - Мама... Я пришла попросить тебя о помощи.
   Роника медленно подняла веки.
   -  Альтия?  Это  ты?  -  прошептала  она  в  темноту.  В   окне,   за
колеблющимися занавесями, ей  померещился  силуэт...  Или  это  ей  тоже
приснилось?
   Силуэт протянул руку и отдернул мешающую ткань.  Через  подоконник  в
комнату заглядывала Альтия.
   - Ох, благодарение Са!.. Ты невредима!..
   Роника проворно села в постели, но Альтия тотчас отшатнулась,  хрипло
предупредив:
   - Если позовешь Кайла - больше я сюда не вернусь!
   Роника встала и подошла к ней.
   - Я и не думала его звать, - тихо сказала она. - Забирайся, нам  надо
поговорить. У нас тут все кверху дном... Куда ни ткни  -  все  пошло  не
так, как должно было!
   - Скверные новости, - пробормотала Альтия хмуро. И снова придвинулась
к подоконнику. Роника встретила ее взгляд,  и  ей  показалось,  что  она
смотрит в разверстую рану. Потом Альтия отвернулась. - Мама.., может,  с
моей стороны глупо об этом спрашивать. Но  я  должна..,  прежде,  чем  я
начну что-то предпринимать, мне необходимо кое-что выяснить. Ты помнишь,
что сказал Кайл, когда.., когда мы в последний раз были все вместе?
   Голос дочери звучал очень напряженно. Роника тяжело вздохнула:
   - Тот раз Кайл чего только ни наговорил... И по большей части такого,
что я рада была бы позабыть, однако что-то не получается. Так о  котором
из его выхлопов ты толкуешь?
   - Он поклялся именем  Са,  что,  если  хоть  один  уважаемый  морской
капитан назовет меня знающим моряком, он отдаст мне мой корабль. Помнишь
ты эти его слова?
   - Помню, - кивнула Роника. - Но, по-моему, это было так, пустой звук.
Ты же знаешь его обыкновение швыряться словами, когда он не в духе.
   - Но ты, - настаивала Альтия, - помнишь, как он это сказал?
   - Да. Да, я помню. Но, Альтия, нам надо поговорить с тобой о  гораздо
более неотложных вещах. Пожалуйста. Я очень тебя прошу. Зайди в дом, нам
надо...
   -  Нет.  То,  о  чем  я  тебя  спросила,  и   есть   самое   главное.
Мама...сколько я тебя знаю, ты никогда не  лгала.  По  крайней  мере,  о
важном. И ты знай: настанет время, когда я  буду  рассчитывать  на  твою
способность сказать правду...
   Роника  не  поверила  собственным  глазам:  Альтия   уходила   прочь,
произнося эти последние слова уже на  ходу,  через  плечо.  На  какое-то
жутковатое  мгновение  она  показалась  Ронике  точной  копией  молодого
Ефрона. И одета-то  она  была  так,  как  одеваются  сошедшие  на  берег
матросы:  полосатая  рубашка,  черные  брюки.  И  даже   шагала   совсем
по-отцовски - чуть враскачку. И свисала на  спину  длинная  коса  темных
волос...
   - Погоди!.. - окликнула ее Роника. И сама  полезла  через  подоконник
наружу:
   - Альтия, погоди!..
   Она  таки  выпрыгнула  через  окно  в  сад.   Приземление   оказалось
неудачным: босыми ногами на засыпанную битым камнем дорожку. Роника едва
не упала, но выправилась.  И  бегом  бросилась  через  зеленый  газон  к
окружавшим его густым зарослям лавра. Но..,  когда  она  достигла  живой
изгороди, Альтии уже и  след  простыл.  Роника  попыталась  протиснуться
сквозь плотную массу веток и листьев.  Ничего  не  вышло  -  она  только
исцарапалась и вымокла от росы.
   Она отошла от кустов и оглядела ночной  сад.  Все  было  тихо,  нигде
никакого движения. Ее дочь снова исчезла.
   Если только она вообще сюда приходила...

***

   Когда дошло дело до открытого противления вожаку, Клубок  выбрал  для
этого дела Сессурию. Шривер более всего возмущал именно сговор,  который
они не очень-то и скрывали. Ну почему,  если  уж  у  кого-то  зародились
сомнения, этот кто-то не явился с ними к Моолкину,  а  предпочел  втихую
распространять опасные мысли?.. А теперь они все посходили с ума,  точно
испорченного мяса наелись. И больше всех явно отравился Сессурия.
   Вот он вызывающе подскочил к Моолкину - оранжевая грива дыбом  и  уже
выделяет яд...
   - Ты ведешь нас неверным путем!  -  протрубил  он.  -  Что  ни  день,
Доброловище становится все теплее и мельче, а  вкус  у  воды  все  более
странный! Дичи и так очень мало, а ты нам еще и  времени  не  даешь  как
следует поохотиться! И я не могу учуять другие Клубки. Это  потому,  что
никто, кроме нас, сюда не пошел! Ты нас ведешь не к новому рождению, а к
погибели!
   Шривер встряхнула гривой и выгнула шею,  готовясь  пустить  яд.  Если
остальные набросятся на Моолкина, вожаку не придется  биться  с  ними  в
одиночку!.. Но Моолкин даже не стал вздыбливать шипы.  Его  тело  лениво
перетекало в толще Доброловища, точно увлекаемая течением водоросль.  Он
медленно проплыл сперва над Сессурией, потом под ним - тому  приходилось
вертеть головой, чтобы не потерять Моолкина из виду. И  получилось,  что
на глазах у всего Клубка вожак превратил дерзкий вызов в изящный  танец.
В котором у него было главенство.
   А потом он обратился к Сессурии, и его мудрость  оказалась  столь  же
завораживающей, как и движение.
   - Если ты не чуешь иных Клубков, это оттого, что я иду по следу  тех,
что проплыли здесь век назад. Но если ты откроешь жабры как следует,  ты
почувствуешь  других,  причем  не  так  далеко   впереди.   Ты   боишься
непривычной теплоты Доброловища? Но ты сам первый готов был возмутиться,
когда я повел вас из тепла к прохладе. Тебя удивляет вкус здешней  воды,
и ты готов предположить, будто мы забрели не туда. Глупый  змей!..  Будь
кругом нас все знакомо и привычно, это значило  бы,  что  мы  плывем  во
вчерашний день. Следуйте за мной и ни в чем более не сомневайтесь. Ибо я
веду вас не в привычное вчера, а в завтрашний день.., который для  ваших
пращуров был вчерашним. Прочь сомнения... Отведай же моей правды!
   Мудрый танец и еще более мудрая  речь  тем  временем  приблизили  его
вплотную к  Сессурии.  Грива  вожака  взметнулась,  он  выпустил  яд,  и
Сессурия вдохнул его полными жабрами. Его громадные зеленые глаза  пошли
кругом:  он  ощутил  отголоски  смерти  и  таящейся  в  ней  истины.  Он
попробовал  защититься,  но  обмяк,  не  кончив  движения,  и  неминуемо
погрузился бы на дно, если бы Моолкин не сплел с  его  телом  свое.  Но,
пока он поддерживал того, кто недавно готов был усомниться в  его  праве
вожака, собратья по Клубку разразились обеспокоенным криком.
   Высоко  над  ними  -  на  самой  границе  Доброловища  и  Пустоплеса,
принадлежа тому и другому и в то же время ни одной из стихий - двигалась
громадная тень.
   Она миновала их почти беззвучно,  лишь  вода  плескалась  и  шуршала,
обтекая лишенное плавников тело...
   Клубок едва не ринулся наутек  в  спасительную  темноту  глубины,  но
Моолкин, по-прежнему поддерживая Ceccурию, устремился вслед тени.
   - За мной! - протрубил он, обернувшись. - Смелее за мной, и я  обещаю
вам вдосталь еды и новое рождение, когда для нас придет время Сбора!
   Только незыблемая верность Моолкину помогла Шривер преодолеть  страх.
Она первой устремилась сквозь Доброловище следом за вожаком. Она видела,
как начало  подрагивать  тело  Сессурии:  он  приходил  в  себя.  Шривер
обратила  внимание,  как  осторожно  бывший  мятежник   отъединился   от
Моолкина.
   - Я видел!.. - крикнул он тем, кто еще страшился и  сомневался.  -  Я
видел и понял, что Моолкин кругом прав! Я видел  это  в  его  памяти,  а
теперь мы снова это переживаем! Вперед! Вперед!..
   И едва он умолк, как неведомая тень  в  самом  деле  обронила  толику
пищи. Она не билась и не пыталась уплыть, просто погружалась  в  пучину.
Ее тотчас же схватили и сообща разорвали.
   - Так что голодать не придется, - заверил своих спутников Моолкин.  -
А значит, задерживаться для рыбной ловли не стоит. Отбросьте сомнения  и
воззовите к самым своим глубинным воспоминаниям! За мной! За мной!..



    Робин ХОББ
    САГА О ЖИВЫХ КОРАБЛЯХ I
    ВОЛШЕБНЫЙ КОРАБЛЬ
    ТОМ 2


ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ОСЕНЬ

ГЛАВА 16
НОВЫЕ РОЛИ

   Корабль тяжело взобрался на гребень волны.  Его  форштевень  задрался
так круто вверх, как будто он собирался вот-вот взмыть в небо, туда, где
клубились и мчались куда-то рваные тучи. Волею Са, из этих  туч  хлестал
ливень настолько свирепый, что  воздух  от  воды  отличить  удавалось  с
трудом... Долго-долго Альтия видела перед собой  только  небо  и  ничего
больше. А в следующий миг корабль перевалил гребень  -  и  вот  уже  они
стремглав катились  вниз  по  длинному  склону  волны,  прямо  в  темную
пропасть,  разверзавшуюся  внизу.  Казалось,  вот  сейчас  он  неминуемо
врежется в противоположный водяной склон... И, конечно же,  врезался,  и
зеленая  вода  промчалась  по  палубам.  Сотрясение  достигло  мачты   и
поколебало ее, а с нею и рей, за который  цеплялась  Альтия.  Потерявшие
чувствительность  пальцы  порывались  соскользнуть  с  холодной  жесткой
шкаторины  <Шкаторина  -  кромка  паруса,  усиливаемая   для   прочности
добавочными слоями ткани, а при необходимости и тросами - растительными,
синтетическими (в наше время) или даже стальными.>. Альтия что есть силы
напрягла ноги, вдетые в перты <Перты - трос, протянутый  и  закрепленный
(с помощью коротких строп-подпертников) под реем.  Работая  с  парусами,
матросы ногами вставали на перты и ложились животом на нижнюю  шкаторину
паруса.>, и  это  помогло  ей  удержаться.  Корабль  вновь  содрогнулся,
высвобождаясь от навалившейся тяжести. И,  не  сбавляя  хода,  полез  на
следующую водяную гору...
   - Шевелись, Этт! -  долетел  снизу  голос.  С  выбленки  <Выбленка  -
поперечная "ступенька" на вантах, образуемая поперечным  плетением.  Для
этого плетения существуют даже особые выбленочные узлы.>, щурясь  против
ветра и дождя, на нее смотрел Риллер. - У тебя все в порядке, малыш?
   - Ага! - проорала она в ответ. - Я сейчас!
   У нее действительно все было в порядке. Она просто замерзла, промокла
и нечеловечески вымоталась. Остальные матросы  уже  спустились  вниз  по
снастям, и лишь она чуток задержалась на рее - собраться  с  силами  для
непростого спуска вниз.
   В самом начале ее вахты сделалось ясно,  что  приближается  шторм,  и
капитан приказал взять паруса на гитовы  <Гитовы  -  взять  (паруса)  на
гитовы - вариант радикального  уменьшения  парусной  тяги,  при  которой
нижние углы  прямых  парусов  подводятся  под  середину  рея  с  помощью
специального троса (гитова). После этого ветер уже не упирается в парус,
а свободно развевает его.>. Тут же полил дождь, а вскоре налетел бешеный
ветер  -  не  иначе  задавшийся  целью  оторвать  от  снастей  крохотные
человеческие фигурки. А едва матросы справились с  задачей  и  вернулись
обратно на палубу, как последовал новый приказ:  взять  вторые  рифы  на
марселях, а все остальные паруса - срочно убрать. Шторм  по  достоинству
оценил усилия мореплавателей и разошелся вовсю. Матросы  карабкались  на
ванты, точно муравьи, угодившие в воду  и  лезущие  на  куски  плавучего
мусора. Они брали рифы и сворачивали рвущиеся из рук паруса.  Приказания
следовали одно за другим, пока  Альтия  вовсе  не  утратила  способности
думать - просто двигалась и что-то делала  во  исполнение  выкрикиваемых
снизу команд.  Руки  словно  сами  собой  сворачивали  мокрую  парусину,
привычно завязывали узлы... Воистину на многое способно тело даже помимо
разума, пришибленного усталостью и  страхом.  Руки  и  ноги  уподобились
хорошо обученным животным, продолжавшим сражаться за жизнь  даже  тогда,
когда почти умолк хозяин-рассудок.
   Альтия медленно начала спускаться по  вантам  -  последняя  из  всех.
Остальные обогнали ее и теперь, наверное, уже  отогревались  внизу.  То,
что Риллер озаботился хотя бы окликнуть "малыша" и спросить,  все  ли  в
порядке, выделяло его среди прочих. Альтия понятия  не  имела,  с  какой
стати этот малый взялся за нею присматривать. Ее ответное  чувство  было
сложной смесью благодарности и унижения.
   Записавшись в команду, она  поначалу  из  кожи  вон  лезла,  стараясь
выделиться. Рвала жилы, чтобы только  исполнять  любую  работу  лучше  и
быстрее других. Какое счастье было вновь оказаться  в  море,  на  палубе
корабля!.. Однообразная еда,  приготовленная  из  продуктов,  не  лучшим
образом сохранявшихся. Теснота  и  непреходящая  вонь  в  кубрике.  Даже
грубость тех, кого она отныне называла своими товарищами  по  команде...
Альтия готова была примириться и  со  всем  этим,  и  не  только.  Какая
разница?.. Она была в море. Она вкалывала наравне с другими матросами. А
в конце плавания у нее будет на руках ярлычок-рекомендация с корабля.  И
она заставит Кайла им подавиться. Ох, тут-то она покажет ему!.. "Я верну
Проказницу!"  -  пообещала  она  себе  твердо.  И  принялась   во   всех
подробностях изучать судно, на котором ей довелось нынче плавать.
   Ей пришлось тяжко. Она была совершенно не знакома с такими кораблями.
И задача еще усугублялась тем, что по части  телосложения  и  физической
силы Альтия, хоть лопни, не могла равняться с мужиками-матросами.  Судно
же было не привычное купеческое, а промысловое. И капитан  не  стремился
совершать сколь возможно быстрые переходы из одного порта в другой, - он
выделывал в море зигзаги, отыскивая добычу. Оттого и  народу  в  команде
было много больше, чем на "купцах". Здесь  ведь  приходилось  не  только
ставить и убирать паруса - уйма рук требовалась для  охоты,  разделки  и
заготовки добытого мяса и жира.  Соответственно,  корабль  был  запружен
людьми, и ни о какой чистоте  не  могло  быть  и  речи.  Альтия  железно
положила себе выучиться всему, чему надо, причем как можно  быстрей.  Но
для того чтобы стать  на  этом  провонявшем  корабле-стервятнике  лучшим
матросом, одной решимости было мало. С другой стороны, с тех пор как она
записалась  в  команду  "Жнеца",  сноровки  да  и  выносливости  у   нее
определено прибавилось. Но ее достижений определенно  было  недостаточно
для того, чтобы, к примеру, отец, воскресни он здесь, мог  бы  не  кривя
душой назвать юнгу Этта "справным