матросов и в общих чертах представляла себе,
что случилось на берегу. Знала она и то,  что  Уинтроу  был  по-прежнему
убежден: он поступил правильно. И  мудрость  трех  поколений  Вестритов,
накопленная в  ее  памяти,  говорила  Проказнице,  что  дедушка  Уинтроу
наверняка согласился бы с  внуком...  А  он,  глупенький,  расстраивался
из-за таких мелочей, как осуждение команды, дружно  провозгласившей  его
трусом. Из-за того, что отец, похоже, разделял мнение матросов...
   И она, душа  корабля,  расстраивалась  вместе  с  ним  и  была  очень
несчастна.
   Но Проказница видела и то, что Уинтроу вовсе не сдался. По ее мнению,
силы  духа  ему  было  не  занимать.  Презираемый   своими   товарищами,
приговоренный к жизни, столь отличной  от  всего,  что  он  любил  -  он
по-прежнему продолжал старательно работать и упорно учиться.  Он  мчался
исполнять любой приказ с не меньшим проворством, чем любой из них,  и  с
достоинством принимал на себя полновесную долю тяжелой  мужской  работы.
Ныне  Уинтроу  обладал  сноровкой  очень  хорошего  юнги  -   и   быстро
приближался к тому, чтобы стать отменным матросом. Его ум  не  оставался
бездеятельным: Проказница наблюдала, как он сравнивал постановку парусов
под командованием отца -  с  тем,  что  получалось,  если  начальствовал
Гентри, старпом. Рвение Уинтроу частично объяснялось  "голодом"  разума,
привычного к освоению наук. У него отняли любимые книги и свитки  -  что
ж,  он  принялся  постигать  премудрость  ветра  и  волн.  И  он  принял
необходимость физического труда, коим изобиловала корабельная жизнь, так
же, как когда-то - послушническую работу в монастырском саду.
   "Какой бы работой ни заниматься, твоя первейшая обязанность -  делать
ее хорошо!"
   Но Проказнице было известно и еще  об  одной  побудительной  причине,
подвигавшей Уинтроу на усердное изучение морского дела. Он пытался делом
доказать презиравшей его команде, что  был  способен  при  необходимости
отважно идти на риск  и  вовсе  не  гнушался  матросской  работы.  Кровь
Вестритов мощно говорила в нем: сколько бы ни косились  на  него  такие,
как Торк, он гнуть шею не собирался и голову держал высоко. И  вовсе  не
был намерен просить прощения за случившееся в Крессе...
   Вот только приходилось ему под осуждающими взглядами  матросов  очень
уж нелегко. И он очень страдал.
   А потом случилось несчастье...
   Уинтроу сидел на палубе, скрестив ноги и  поудобней  устроив  раненую
руку. Проказнице не было нужды смотреть на него, она и  так  знала,  что
он, как и она, не мигая смотрит на далекий горизонт. Маленькие  острова,
мимо которых они проходили, Уинтроу не интересовали. Вот Альтия - та  на
его месте сейчас прямо-таки висела бы на фальшборте и жадно разглядывала
берега. Накануне прошел сильный дождь, и ручьи и  речушки,  впадавшие  в
море, еще не вошли в берега. Они стремились навстречу соленым  волнам  и
падали с высоких скал серебряными  водопадами.  Пресная  вода  не  сразу
смешивалась с морской и некоторое время  держалась  поверх,  изменяя  ее
цвет.  На  островах  вовсю  кишела   пернатая   жизнь.   Морские   птицы
соседствовали с крылатыми жителями суши и теми,  что  населяли  отвесные
башни утесов. Где-то на севере уже стоял мороз, но здесь зима заявляла о
себе лишь дождями и буйным ростом зелени.  На  западе  лежали  Проклятые
Берега, окутанные обычным для здешних мест  зимним  туманом.  Там  текло
множество рек, и от обилия влаги климат был мягче, чем ему полагалось бы
быть. Туманами славились и Пиратские острова.  Там  никогда  не  выпадал
снег: теплые воды Внутреннего Прохода не пускали сюда настоящую зиму.
   Но, какими бы  зелеными  и  привлекательными  ни  выглядели  острова,
Уинтроу думал не о них.  В  его  мыслях  была  одна-единственная  гавань
далеко на юге.., и монастырь всего в одном дне пути  от  нее.  Насколько
ему было бы легче, будь у него хоть  слабенькая  надежда,  что  там  они
сделают остановку!.. Но, конечно, надежды не было никакой. Его отец  был
далеко не дурак - и вполне позаботился, чтобы о побеге сын и  думать  не
думал. Плавание должно было завести их  еще  во  многие  гавани.  Но  на
Срединном полуострове они не причалят ни разу...
   Когда  мальчик  шевельнулся  и  уронил  голову  на  согнутые  колени,
Проказнице показалось, что он расслышал ее мысли так же  явственно,  как
некогда Альтия. Нет, он не заплакал. Слезы у него давным-давно  иссякли,
и потом, любое проявление "постыдной слабости" лишь навлекло бы на  него
очередную порцию грубых колкостей Торка... Они с Проказницей были лишены
даже  столь  малой  отдушины,  при  других  обстоятельствах   помогающей
выплеснуть горе - пока оно не разорвало душу... Некоторое время  Уинтроу
сидел  неподвижно.  Потом  открыл  глаза  и  посмотрел  на  свою   руку,
устроенную на коленях.
   Это случилось три дня назад. Глупейшее несчастье (как, впрочем, и все
они - задним-то числом!) из тех,  что  нередко  случаются  на  кораблях.
Кто-то из моряков упустил трос, причем когда Уинтроу этого ожидал  всего
менее... Проказница не  думала,  что  это  было  сделано  нарочно.  Нет,
Уинтроу презирали, но не ненавидели. По крайней мере,  не  настолько  уж
сильно. Несчастный случай, и все. Пеньковый канат потащил с  собой  руку
Уинтроу, пытавшегося его удержать, и пальцы юнги угодили в шкив <Шкив  -
внутреннее вращающееся колесико блока с желобом  по  внешнему  краю  для
троса.> блока... Проказница и теперь вся кипела от гнева,  вспоминая,  с
какими словами Торк подбежал к  юнге,  который  лежал,  скорчившись,  на
палубе и прижимал окровавленную руку к груди. "Ну и поделом тебе! Меньше
по сторонам будешь зевать, чмо беспонтовое! Тебе, дураку,  еще  повезло,
что только палец прищемило, а не всю кисть расплющило! А ну живо вставай
- и за работу! Никто тут тебе  носик  вытирать  и  слезки  промокать  не
намерен..."
   А потом он убрался, и к Уинтроу безмолвно и виновато поспешил  Майлд.
Вытащил чистый (почти) носовой платок и как умел притянул  изуродованный
указательный палец Уинтроу к остальным. Майлд, чья рука  соскользнула  с
того злополучного троса. Майлд, чьи ребра под повязками еще заживали...
   -  Прости  меня,  -  после  долгого  молчания  тихо  сказал  Уинтроу,
обращаясь к Проказнице. - Не надо мне было так с тобой разговаривать. Ты
ведь меня понимаешь лучше, чем кто-либо на  борту...  По  крайней  мере,
стараешься понимать мои чувства. Не вини себя, пожалуйста,  в  том,  что
мне так плохо. Меня просто держат здесь насильно, вот и все. И при  этом
я знаю - будь ты не живым кораблем, а обыкновенным, отец не стал бы  так
меня насиловать. Вот я и злюсь на тебя, хотя ты ни в чем не виновата.  И
уж всего менее - в том, что ты именно такая, как есть!
   - Я знаю, - безучастно выговорила Проказница. Она сама не знала,  что
было хуже: когда он молчал  -  или  когда  пытался  что-то  сказать.  По
приказу капитана они каждый  день  проводили  вместе  по  часу  утром  и
вечером. Проказница не могла бы ответить, чего ради Кайл вынуждал сына к
сближению с ней. Ждал ли он, чтобы между ними чудесным образом развилась
некая связь?.. Нет, не настолько он глуп. Не настолько, чтобы надеяться,
будто сможет заставить мальчика ее полюбить. Но она была семейным судном
Вестритов, а Уинтроу - Вестритом  по  матери,  и  связь  между  ними  не
образоваться попросту не могла. Проказница часто вспоминала  тот  долгий
вечер в середине лета - теперь ей казалось, это было очень, очень давно,
- тот вечер и ту первую ночь, что Уинтроу провел у нее на борту. Как  же
хорошо у них все начиналось!.. И, если бы им никто не мешал...
   Но  не  имело  никакого  смысла  горевать  о  несбывшемся.  И  Альтию
вспоминать было столь же бессмысленно. Хотя как было бы славно, если  бы
Альтия сейчас здесь оказалась!.. И до чего ж плохо было без нее!  А  еще
хуже - постоянно гадать о том, что же с нею сталось...
   Проказница вздохнула.
   - Не горюй, - успокоил ее Уинтроу,  но  сам  ощутил,  как  глупо  это
прозвучало. И тоже вздохнул. Потом добавил:
   - Ты, полагаю, себя чувствуешь так же скверно, как я...
   Проказница  могла  бы  очень  многое  на  это  сказать  -  и   потому
промолчала. Вода журчала,  распадаясь  перед  форштевнем,  ровный  ветер
наполнял  паруса.  Рулевой  -  она  это   чувствовала   в   каждом   его
прикосновении - был знающим и опытным моряком. Еще бы ему не быть! Лично
нанятый капитаном Вестритом, он прослужил на судах без  малого  двадцать
лет. Так что лучшей руки на своем  штурвале  Проказница  и  пожелать  не
могла. Стоял дивный вечер, она держала курс из холода  и  мрака  зимы  к
солнечному теплу...
   Тем острей и пронзительней ощущалась их общая с Уинтроу беда.
   За последние несколько дней он много чего успел ей наговорить в  пылу
гнева, разочарования и бессилия.  Какой-то  частью  сознания  Проказница
понимала: он клял вовсе не ее, а злую судьбу... Но полностью  отрешиться
от обиды не удавалось, злые слова засели в памяти и царапали, как острые
крючки. Особенно он ее обидел вчера утром, после  очень  тяжелой  ночной
вахты. Сказал ей, что вовсе не Са дал ей жизнь, и, значит, в ней не было
искры Его божественной силы, а всего лишь  подобие  духа  и  жизни.  Ее,
сказал он, создали смертные люди для  удовлетворения  своей  жадности...
Проказница была потрясена, она пришла в ужас. Но худшее началось,  когда
сзади  к  Уинтроу  подошел  Кайл,  и  затрещина  разгневанного  капитана
швырнула мальчика на палубу - в наказание за  то,  что  обидел  корабль.
После этого даже самые  доброжелательные  матросы  начали  с  осуждением
отзываться об Уинтроу: они считали, что из-за  его  невоздержанности  от
них непременно должна  была  отвернуться  удача.  Что  до  Кайла  -  он,
кажется, так и не понял, что она ощутила его удар не  менее  остро,  чем
Уинтроу. И, уж конечно,  ему  и  в  голову  не  пришло,  что  такие  вот
колотушки -  далеко  не  лучший  способ  заставить  сына  полюбить  свой
корабль. Нет, он лишь велел поднявшемуся Уинтроу живо идти вниз - и  там
заняться  кое-какими  делами,  которые  тот  более  всего  ненавидел.  А
Проказница осталась одна - размышлять над ранившими ее словами  мальчика
и гадать, а не были ли они, в конце концов, истинной правдой...
   Да, Уинтроу определенно заставлял ее думать. Причем о таких вещах,  о
которых не задумывался  ни  один  Вестрит,  ходивший  под  ее  парусами.
Уинтроу, в частности,  посвящал  едва  ли  не  половину  своего  времени
раздумьям о своем месте в мире, о том, как его жизнь вписывалась в жизнь
окружающих. Что касается Са, Проказница и ранее слыхала о Нем:  Вестриты
были приверженцами этого Бога, хотя к рьяным поклонникам не  относились.
Никто из них не задумывался о  природе  божественного  и  о  том,  какое
выражение находило оно в повседневности. Никто из них так не  носился  с
мыслью о  благодати  и  чести,  изначально  заложенных  в  душу  каждого
человека, с идеей предназначения, исполняемого всяким  живым  существом.
Уинтроу  же  считал,  что  каждая  жизнь  приходила  в  этот  мир,  дабы
удовлетворить некоторой нужде - но не абы как, а лишь путем достойного и
праведного жития...
   А посему никто из прежних Вестритов не разочаровывался так  горько  в
своих ближних при каждодневном общении с ними...
   - Думаю, палец придется отрезать.
   Уинтроу  проговорил  эти  слова  тихо  и  неуверенно,   так,   словно
произнести их вслух значило сделать неотвратимым то, чего он боялся.
   Проказница затаила дыхание... Со времени несчастья  он,  кажется,  ни
разу не обращался к ней первым, не вызывал на разговор.  Только  тут  до
нее внезапно дошло, какой страх он носил в себе все эти дни -  и  прятал
за  резкими  словами,  обращенными  к  ней.  "Говори,  Уинтроу,  говори!
Поделись со мной, если можешь, а я выслушаю..."
   - Он, похоже, не просто  сломан...  Суставы  раздроблены.  -  Простые
слова,  но  Проказница  ощущала  таившийся  в  глубине  его  души  холод
тоскливого страха. Вот он собрался с духом и наконец выговорил то, в чем
не желал самому себе признаваться:
   - Я, наверное,  с  самого  начала  знал,  что  там  не  просто  кость
треснула. Знал, но на что-то надеялся... Но сегодня утром  распухла  уже
вся кисть. И под повязкой мокнет...  -  Уинтроу  сглотнул.  -  Вот  ведь
незадача. Я же  раньше  ухаживал  за  покалеченными,  не  как  целитель,
конечно, но вычистить рану и повязку  переменить  сумею.  Но  чтобы  моя
собственная рука... Знаешь, со вчерашнего вечера я  так  и  не  набрался
мужества ее осмотреть... Он помолчал, справляясь с собой.
   - Ну не странно ли? - продолжал он напряженным, срывающимся  голосом.
- Я ведь присутствовал, когда Са’Гарит отнимал ногу одному человеку. Это
было необходимо для спасения жизни, и все  мы  отчетливо  понимали,  что
ногу уже не спасти, но тот человек знай повторял: "Нет, нет, давайте еще
чуток подождем, авось полегчает..." - притом что  мы-то  воочию  видели:
ему час от часу только делалось хуже. Хорошо, жена наконец уговорила его
позволить нам совершить то, что мы предлагали... И я еще себя спрашивал,
ну зачем  он  оттягивал  и  оттягивал,  ведь,  кажется,  лучше  было  бы
покончить с таким делом  как  можно  скорей?..  Откуда  подобная  боязнь
расстаться с гниющим куском плоти? Просто оттого, что некогда  это  была
полезная и здоровая конечность?..
   Он вдруг замолк и как-то очень беспомощно наклонился  вперед,  баюкая
руку, и Проказница ощутила горячечное биение боли, которым изуродованная
кисть отзывалась на каждый удар сердца.
   - Теперь мне кажется, - продолжал Уинтроу, - что раньше я  совсем  не
приглядывался к своим рукам и очень мало думал о них. Руки жреца.., люди
так любят упоминать о них. Мне при  рождении  достались  отменные  руки.
Десять пальцев, и все такие ловкие, работящие... Я ведь мастерил витражи
из цветного стекла. Ты не знала, Проказница?.. Я садился за верстак и  с
головой погружался в работу..,  так,  что  руки  двигались  словно  сами
собой... И вот теперь...
   Он вновь потерянно замолчал, и Проказница дерзнула подать голос:
   - Моряки нередко теряют пальцы. И даже руку или ногу.  Но  все  равно
эти моряки...
   - Я не моряк. Я жрец. Я  должен  был  стать  жрецом!  Я  готовился  и
учился, пока отец не приговорил меня.., к этому. Он разрушает  меня.  Он
намеренно хочет уничтожить меня. Он  и  его  люди  издеваются  над  моей
верой, а когда я пытаюсь отстаивать мои  идеалы  -  обращают  их  против
меня. Я больше не могу это выдерживать. То, что он со мной делает.., то,
что все они со мной... Они убивают...
   - Но все равно, - перебила Проказница, -  эти  моряки  остаются  сами
собой. С пальцами или без пальцев. Что тебе в  пальце,  Уинтроу?  Ты  не
палец, ты человек. Ты ведь обрезаешь ногти и волосы - но  остаешься  все
тем же человеком по имени Уинтроу. А коли ты жрец, то и о девяти пальцах
останешься таковым. Если жизнь так распорядилась, что ты должен утратить
палец, значит, ты утратишь его. Но только не усматривай в  том  предлога
прекратить  быть  собою  самим!  -  Она  помолчала,  почти   наслаждаясь
изумленным молчанием своего собеседника. Потом продолжала:
   - Мне не так много известно о твоем Са, Уинтроу. Зато я многое знаю о
Вестритах. Ты  станешь  тем,  кем  тебе  предназначено  стать,  будь  то
мореплаватель или священник. Ну так берись за дело - и становись им!  Не
позволяй им ничего сделать с тобой. Делай себя сам!  Будь  тем,  кто  ты
есть, и всем остальным со времени придется с этим смириться,  хотят  они
того или нет. И если ты хочешь вылепить себя по образу и  подобию  Са  -
валяй, лепи! И не хнычь!
   - Кораблик мой... - Уинтроу произнес это совсем тихо,  но  прозвучало
как благословение. Он прижал здоровую ладонь к  ее  доскам...  А  потом,
чуть-чуть помедлив, - положил и больную. Впервые с тех пор, как  ушла  в
свой неведомый путь Альтия, Проказница  ощутила,  как  кто-то  из  родни
потянулся к ней, испрашивая толику ее силы. Она сомневалась, что Уинтроу
сделал это сознательно. Быть может - когда он склонил голову и  зашептал
про себя, он думал, что молится своему Са. Но к кому бы он ни  обращался
- ответить ему суждено было именно ей.
   - Уинтроу, - негромко позвала она, когда он кончил шептать. - Иди без
промедления к отцу и расскажи ему, что  следует  сделать.  Да  потребуй,
чтобы все произошло здесь, возле меня. Потребуй  от  моего  имени,  если
твоего желания уважить не захотят!
   Она боялась, как бы его вновь не одолели сомнения. Но нет - он  сразу
поднялся,  ловким,  сильным  движением.  И,  никому  ничего  не  говоря,
направился прямо к капитанской каюте. Вот он решительно стукнул в  дверь
здоровой рукой...
   - Кто там, входи, - откликнулся изнутри Кайл.
   Проказница не имела возможности видеть всего, что происходило  у  нее
внутри. Скорее она провидела это посредством  чувства,  для  которого  у
людей не имелось даже названия, ибо оно не было им присуще. Она в полной
мере ощущала, как громыхало о ребра сердце Уинтроу, стоявшего  навытяжку
перед отцом. И победный трепет, пронизавший его, когда Кайл оторвался от
документов на груз, которые изучал, и едва  ли  не  вздрогнул  при  виде
сына, так отважно решившегося его потревожить.
   - Что тебе понадобилось? - бросил Кайл резко. -  Ты  здесь  юнга,  не
более. Я твое нытье выслушивать не собираюсь!
   Уинтроу спокойно дослушал  его  до  конца.  А  потом  ровным  голосом
произнес:
   - Мне  нужно  отнять  палец,  господин  капитан.  Его  раздавило,  он
воспалился и я знаю, что воспаление не пройдет. - Едва  заметно  перевел
дух и добавил:
   - Я хотел бы сделать это прямо сейчас,  пока  можно  обойтись  только
пальцем и спасти кисть.
   Кайл ответил не сразу... Когда же ответил, его голос странно охрип  и
был полон неуверенности:
   - Ты.., это тебе старпом сказал? Он тут у нас  на  борту  врачеванием
занимается...
   - Необязательно быть лекарем, чтобы  понять,  что  к  чему,  -  пожал
плечами Уинтроу. - Вот, сам посмотри. - И с  ужасающим  спокойствием,  в
котором - Проказница была уверена -  он  сам  себе  отчета  не  отдавал,
Уинтроу принялся разматывать слипшуюся повязку.  Его  отец  чуть  слышно
кашлянул. А Уинтроу все тем же ровным голосом заметил:
   - Ну вот, уже и запах пошел. Так что чем быстрее мы его отрежем,  тем
лучше.
   Ножки стула скрипнули по палубе - его отец поднялся.
   - Присядь, сынок... Я сейчас помощника позову.
   - Лучше было бы тебе самому это сделать, господин капитан. Если  тебе
не трудно, конечно. И - непременно на палубе, возле носового изваяния. -
Проказница  ощутила,  как  Уинтроу  обвел  каюту  нарочито  внимательным
взглядом:
   - Незачем здесь кровью все пачкать.
   - Я не... Я никогда...
   - А я покажу, где и как резать, господин капитан. Это на  самом  деле
не сложнее, чем курицу разделать для супа. Надо просто сразу  попасть  в
сустав, вот и все. Меня в монастыре этому обучили. Лекарское дело иногда
вправду очень напоминает готовку. Надо знать нужные травы и устроение..,
плоти. И, конечно, разбираться в ножах...
   "Да он же  ему  вызов  бросает!"  -  сообразила  Проказница.  Она  не
осознавала  всего  происходившего   в   капитанской   каюте   и   весьма
сомневалась, что Уинтроу осознавал. Она  попробовала  осмыслить...  Если
Кайл откажется резать воспаленный  палец  на  руке  сына,  он  некоторым
образом проиграет. Как проиграет и что?.. Проказница ни в чем  не  могла
быть уверена,  но  дело  было  как-то  связано  с  тем,  кто  из  них  в
действительности распоряжался жизнью Уинтроу и направлял  ее.  А  может,
Уинтроу пытался заставить отца в полной мере понять ту жизнь, на которую
он обрек его, - так сказать, явить  ему  всю  полноту  ее  жестокости  и
неприглядности. А еще присутствовало вполне дурацкое стремление рискнуть
и пострадать - то, от  чего  он  так  решительно  отказывался  в  городе
Крессе. За тот поступок ему  навесили  ярлык  труса  и  сочли  неженкой,
боящимся боли. Так вот, сейчас он всем